Глава 13 историк и интернет

Основные понятия Интернета

Данная глава рассматривает источники, специфика которых обусловлена не функциональным назначением или особенностью документального комплекса, а физическими носителями информации и характером ее использования. По сути электронные источники отличаются от традиционных (т. е. источников на бумажных носителях) приблизительно так же, как кинофотофонодокументы. При описании работы с источниками, размещенными в Интернете (Всемирной электронной сети), необходимо учитывать, что пока еще не все отечественные историки овладели приемами работы с ними.

Исходным для работы в Интернете является доступ к компьютерным сетям. Несколько персональных компьютеров (ПК) специальным кабелем объединяются в единую систему, позволяющую пользователю с ПК №1 работать с файлами ПК № 2 и устройствами, подключенными к ПК № 2. Такая конструкция называется «локальная сеть». Если с помощью специального оборудования объединить несколько подобных «локальных сетей», получится «сеть сетей». Фактически, Интернет представляет собой именно такую исполинскую «сеть сетей», охватывающую весь мир — World Wide Web (WWW). В большинстве таких сетей используется стандартный формат (протокол) передачи данных TCP/IP.

Физической основой Интернета являются Интернет-серверы, т. е. постоянно включенные компьютеры с жестким диском большой вместимости и быстродействующим процессором. Прочие компьютеры подключаются к Интернет-серверам (иногда их называют узлами), используя свой узел для входа в сеть (входные порталы), и получают доступ к размещенным в ней информационным ресурсам.

Значение Интернета для историка

Прежде всего нужно учесть, что для историка, как и для любого человека, Интернет представляет интерес как средство коммуникации. Исходя из этого, можно выделить три основных направления использования Интернета в научных целях: электронную почту, телеконференции и обращение к информационным ресурсам сети.

Электронная почта (e-mail) позволяет быстро обмениваться электронными посланиями вне зависимости от расстояния. В сети есть несколько серверов, специально предназначенных для поиска электронных адресов по имени и фамилии. В общем-то электронная почта практически, кроме скорости, ничем не отличается от обычной переписки с помощью почты традиционной, однако e-mail предоставляет возможность подписки на так называемые листы рассылки. Пользователь, подписавшийся на лист рассылки, периодически получает электронные письма, содержащие новости по избранной тематике. Часто даже сравнительно небольшие сайты, поддерживаемые на некоммерческой основе энтузиастами, предлагают своим посетителям подписаться на свой лист рассылки, обещая информировать подписчика о всех новостях и обновлениях своего сайта. Таким образом, «лист рассылки», формально являясь формой почтовых услуг, реально выполняет функции электронного журнала.

Телеконференции. Эта весьма своеобразная форма общения представляет собой как бы систему «открытых писем». Инициатор дискуссии помещает в Интернет сообщение, замечание или вопрос. Отклики заинтересованных в обсуждении вопроса лиц, будучи формально адресованы инициатору, доступны всем участникам дискуссии для чтения и комментирования. Первоначальное сообщение, поступившие на него отклики, отклики, поступившие на отклики и т. д., образуют иерархическую систему дискуссии. Наиболее известными русскоязычными сетевыми дискуссионными группами исторической направленности являются конференции некоммерческой сети FIDO. Для участия в конференциях FIDOnet требуется стать членом этой сети, но следить за дискуссией без права участвовать в ней возможно через Интернет. Из ресурсов сети Интернет старейшими сетевыми ресурсами являются «сети пользователей» USENET.Надо отметить, что эта форма сетевого общения лишь относительно может быть причислена к русской сети РУНЕТ. Дело в том, что по мере расширения Интернета популярность сравнительно старых форм сервиса падала, а так как широкое распространение сетевых технологий в

СССР/России пришлось уже на вторую половину 1990-х годов, большинство российских энтузиастов сосредоточили усилия на расширении русскоязычной части Интернета, поэтому число русскоязычных ресурсов USENET сравнительно невелико. Другой разновидностью телеконференций являются Интернет-форумы. Типичным примером могут служить сетевые форумы «Русского журнала» — электронного издания, поддерживающего дискуссии гуманитарного характера — «Россия и заграница», «Военно- исторический форум» и др. Использование телеконференций историком может быть эффективно на этапе формулирования предварительных гипотез и решения специфических вопросов. Как правило, телеконференции формируются вокруг конкретной тематической категории, в связи с чем высказывания «не по теме» (на сетевом жаргоне — «оффтопик») пресекаются ведущими групп (в FIDO их называют модераторами) вплоть до окончательного исключения «нарушителя».

World Wide Web. Говоря об Интернете, имеют в виду именно WWW. Во всяком случае, львиная доля пользователей Интернета пользуется именно ее возможностями, поэтому нередко в повседневной практике понятия «Интернет» и «WWW» отождествляются. С этой точки зрения Интернет — это комплекс «страниц» и «сайтов».

«Страницей» (page) называется единичный гипертекстовый документ в сети. Комплекс страниц, созданных одним автором (авторским коллективом), физически расположенных на одном сервере и посвященных одной проблеме, вопросу или тематике, называется сайтом. Страницы одного сайта связаны между собой гиперсвязями (другое название — линки или ссылки). Каждая такая ссылка переадресует пользователя к соответствующей странице. Обычно ссылки представляют собой участок текста, выделенный цветом и подчеркиванием. При наведении на ссылку курсор меняет форму. Например, на странице, посвященной Московской битве в годы Великой Отечественной войны, есть словосочетание «Смоленское сражение», набранное синим цветом и подчеркнутое. Если навести курсор на это словосочетание и нажать клавишу «ввод» (Enter), то пользователь автоматически переходит на страницу с материалами по Смоленскому сражению. Не обязательно, но достаточно час'го, сайт имеет ссылки на сайты других серверов, посвященных той же теме.

С каждым днем Интернет становится все в большей степени особым феноменом культуры, внедряется в информационную сферу, становясь таким же средством хранения и распространения информации, как текст на бумаге, фото-, фоно-, кино- или видеодокумент. Последние годы характеризуются экстенсивным развитием РУНЕТа и быстрым ростом числа российских web-сайтов. Интенсификация потребления информации, т. е. полноценное использование сетевых ресурсов как основных либо необходимых источников информации в любой сфере, в нашем случае в исторических исследованиях и образовании, — дело ближайшего будущего.

Проникновение Интернета в среду историков проходило по мере распространения World Wide Web. Создание баз данных, использование компьютеризированных каталогов для поиска необходимой литературы и последующего ее заказа стали уже привычным явлением для большинства зарубежных ученых, включая и историков. Во многих странах Интернет стал средством научного и профессионального общения, однако в России проблемы использования научной составляющей информации в сети стали предметом изучения лишь в самые последние годы. Такое пренебрежение сетевыми публикациями представляется нам весьма опрометчивым, ведь опубликование материалов на сайте делает их сразу же доступными для миллионов пользователей сети (включая специалистов из почти двухсот российских и всех без исключения зарубежных высших учебных заведений, научных центров, фондов, архивов и музеев). Еще более важным является тот факт, что издания в сети Интернет являются самым экономичным способом выпуска работ в научный оборот, не ограниченным при этом объемами материалов и сроками очередности публикации.

Информационные ресурсы Интернета как исторический источник

Отечественные ученые создали серьезный базис в деле изучения специфики использования Интернета в историческом исследовании. Пионерами на этом пути стали члены ассоциации «История и компьютер»357. Появилось первое монографическое исследование — работа Е.В. Злобина358, в которой источниковедческим проблемам Интернета посвящена отдельная глава. Особенно важным нам представляется впервые сформулированное понятие «сетевой машиночитаемый документ», имеющий определенные специфические особенности, позволяющие выделить его из прочих машиночитаемых документов359. К числу подобных специфических черт сетевого документа Е.В. Злобин относит удаление (имеется в виду, что пользователь может находиться на значительном удалении от используемого документа) носителя таких документов от пользователя и возможность одновременной работы с одним и тем же источником нескольких независимых исследователей.

В то же время Е.В. Боброва сформулировала альтернативное понятие электронного документа: «Электронный (или электронно- цифровой) документ — это документ, созданный [человеком] средствами электронно-вычислительной техники»360. Внутри этого понятия Е.В. Боброва выделяет специфический класс Интернет-документов, представляющий собой «документ, созданный человеком (прямо или опосредованно) с помощью средств электронно-вычислительной техники для размещения (функционирования) его в международной глобальной сети Интернет, где Интернет — это совокупность сетей, которые соединены друг с другом и взаимодействуют посредством протокола TCP/IP».

Из двух вышеприведенных определений видно, что авторы в определении сетевого документа шли с двух сторон. Если Е.В. Злобин исходит из специфики сетевого документа с точки зрения пользователя, то Е.В. Боброва акцентирует внимание на особенностях создания и назначения Интернет-документа с точки зрения его автора. Думается, вопрос о точном и исчерпывающем определении сетевого документа лежит на путях конвергенции этих двух подходов. В то же время, как нам кажется, оба автора упускают из виду главный для нас, источниковедческий, аспект проблемы. Как правило, сетевой документ представлен на компьютере пользователя лишь в виде так называемого временного файла. Сохранить его и превратить в исторический источник — задача исследователя-историка. Собственно источниковедческие особенности именно сетевого документа нуждаются в дальнейшей разработке, и это дело будущего. В данной главе внимание сосредоточено на прагматическо-утилитарном плане проблемы использования Интернета.

В последние годы появилось несколько работ, отражающих особенности представления отечественной историографии в Интернете. Среди таких работ можно выделить статью И. Каспэ361. Не сосредотачивая внимание на проблемах точного формулирования дефиниций, Каспэ дает обширный и хорошо фундированный обзор историографического сегмента сети Интернет.

Особенности Интернет-сайтов

Каждая страница в Интернете обладает универсальным сетевым адресом, так называемым URL. Первая часть адреса (http://) является постоянной и неизменной. Абсолютно все сетевые адреса начинаются с этого стандартного «захода», поэтому нередко при неформальном общении эту часть адреса попросту опускают. Следующая часть адреса — www — хотя и очень распространена, но, в принципе, факультативна. Она означает лишь то, что данная страница относится к сети. Далее идет персональное имя сайта (реже — отдельной страницы). И наконец, всякий сетевой адрес в обязательном порядке должен заканчиваться так называемым префиксом. Надо сказать, что, если рассматривать сетевой адрес документа с источниковедческой точки зрения, только префикс адреса дает пользователю конкретную информацию, определяя домен сайта. Доменом называют некую группу или категорию сайтов, объединенных общим признаком. Персональное имя может быть каким угодно и не несет абсолютно никакой достоверной информации362. Напротив, префикс является служебной частью адреса и в силу этого информативен.

Как известно, Интернет был создан в США, причем «днем рождения» глобальной сети считается 1983 г., когда из сети APRANET, предназначенной для исследовательских проектов, была выделена военная сеть MILNET. Сайты военной сети составили отдельный домен и получили префикс .mil. Сайты гражданской направленности были разделены на правительственный, образовательный и коммерческий домены и получили префиксы .gov, .edu и .com. Постепенно, по мере развития, Интернет стал выходить на международную арену, что потребовало создания доменов, объединяющих сайты, созданные за пределами США. В связи с этим мы можем быть уверенными, что сайт с адресом, оканчивающимся префиксом «.ик», находится в Великобритании, а, скажем, с префиксом «.fr» — во Франции. СССР в свое время получил префикс «.su», который после 1991 г. был сменен на префикс «.ru»363. Таким образом, префикс сетевого адреса в большинстве случаев позволяет определить, в какой стране расположен сайт, а для российских сайтов — и когда примерно был создан. К сожалению, до сих пор не существует единого стандарта ссылки на сетевой документ или на сайт в целом, поэтому, как правило, при ссылке на сайт ограничиваются указанием его сетевого адреса. Надо отметить, что в этом вопросе коммерсанты несколько обгоняют представителей науки. Проблема стандартизации описания коммерческих сетевых документов, если и не решена на настоящий момент, то уже поставлена и интенсивно изучается.

Другой формой размещения информации в сети, помимо обычных сайтов, являются так называемые файловые серверы, представляющие собой компьютеры, часть дискового пространства которых доступна пользователю Интернета. Доступ к данным на таком сервере осуществляется с помощью специальных программ, поддерживающих протокол передачи файлов, называемый FTP (File Transfer Protokol —протокол передачи файлов). К FTP примыкает TELNET — протокол интерактивного доступа к базам исторических данных в реальном масштабе времени (другое название — virtual terminal protocol, т. е. протокол виртуального терминала). Эти два вида услуг, ранее составлявшие основную часть Интернета, в настоящее время уступили пальму первенства WWW. Хотя они широко используются людьми, профессионально занимающимися сетевыми технологиями, рядовые пользователи, как правило, предпочитают Web.

Для перемещения по сети существуют специальные программы — броузеры. Наиболее распространенными на сегодня являются Internet Explorer и Netscape Communicator. При работе с этими программами следует учитывать, что далеко не всегда восприятие одного и того же информационного ресурса посредством разных броузеров совпадает. Для унификации восприятия сайтов при использовании различных броузеров фирмами-произво- дителями прилагаются немалые усилия; тем не менее даже в последних версиях этих программ воспроизведение таблиц, цветов и некоторых других параметров далеко не всегда идентично.

Основные типы сайтов

Любая попытка перечислить все типы сайтов или дать их исчерпывающую классификацию будет заведомо неудачной. Интернет постоянно развивается, практически каждую минуту создается новый сайт или страница, происходит постоянное обновление уже существующих сайтов. Сайты меняют адреса и открывают «зеркала»364. По некоторым подсчетам, в 2000 г. Интернет рос со скоростью 7 млн страниц в сутки. Поэтому обращаем внимание на некоторые сайты, имеющие отношение к историкам и содержащие электронные ресурсы по истории новейшего времени365. С этой точки зрения все правительственные, образовательные, общественные, коммерческие и прочие сайты со времени подключения в Интернет представляют интерес, особенно если созданные ими информационные ресурсы хранятся в электронной памяти.

Кроме того, все сайты, представляющие интерес для историков, можно подразделить на несколько больших групп. Это сайты научных учреждений и библиотек, издательств, архивов, электронные газеты и журналы и тематические сайты.

Сайты научных учреждений и учебных центров

Обычно такие сайты тесно связаны с сайтами библиотечной направленности. Как правило, со страницы учреждения или вуза можно перейти на сайт его библиотеки, и наоборот.

Среди научных учреждений главная роль в распространении электронной информации для историков принадлежит Институту научной информации по общественным наукам Российской академии наук (ИНИОН) и существующей при нем библиотеке (сайт http://www.inion.ru). Более 20 лет ИНИОН обеспечивает информационные потребности правительственных организаций, научных учреждений, государственных и частных компаний в России и за рубежом.

ИНИОН известен в отечественной и мировой науке своими информационными изданиями, автоматизированной системой хранения и поиска информации, общенациональной библиотекой по социальным и гуманитарным наукам. Реферативные журналы, библиографические указатели и другие информационные издания ИНИОН можно встретить в библиотеках более чем 50 стран. Они распространяются как по подписке, так и по каналам международного книжного обмена. Такой обмен литературой осуществляется с 850 организациями (библиотеки, центры информации, издательства) в 63 странах мира, что имеет очень большое значение для пополнения фондов библиотеки.

За четверть века своей деятельности Институтом было издано более 10 тыс. реферативных журналов, библиографических указателей, реферативных сборников, обзоров, выпусков специализированной информации. Справочно-информационный фонд Института включает более 150 тыс. рефератов и аналитических обзоров, которые позволяют осуществлять ретроспективный поиск информации по широкому кругу проблем.

Не ограничиваясь традиционными способами обслуживания, ИНИОН перешел к предоставлению сетевых услуг. Электронный каталог, базы данных и справочно-нормативные массивы ИНИОН к 2000 г. содержали около 2 млн библиографических записей. С 23 февраля 1998 г. стал возможен бесплатный доступ более чем к 1 млн 200 тыс. записей из коллекции Института. Следует отметить, что именно ИНИОН стал пионером в деле развития в России дистанционного доступа к информационным ресурсам. На платной основе пользователь может заказывать электронные копии фрагментов изданий, которые находятся в 13-миллионных фондах Библиотеки ИНИОН.

Необходимо упомянуть также один из первых отечественных сайтов — сайт ВИНИТИ — Института научной и технической информации^ЬирУДи^.утШ.гшк.зи). На платной основе ВИНИТИ дает возможность пользователю заказать необходимую ему литературу из огромных научных фондов Института, включающих обширный массив ретроспективной информации по различным техническим наукам, сформированный на основе литературы, получаемой более чем из 100 стран на 60 языках. Фонды ВИНИТИ включают отечественные и иностранные периодические и продолжающиеся издания, монографии и брошюры, тематические сборники, труды научных организаций и учебных заведений, материалы конференций, съездов, конгрессов, симпозиумов, семинаров, справочные и информационные издания, диссертации, рукописи, депонированные в ВИНИТИ, а также фонд информационных изданий ВИНИТИ.

В настоящее время большинство научных учреждений, как входящих в РАН, так и вне ее имеют свои сайты, в том числе исторического профиля.

Доступ к электронным ресурсам для историков предоставляет исторический факультет МГУ (http://www.hist.msu.ru/ER/index.html). Эти материалы подразделены на электронные тексты, базы данных и оцифрованные источники, т. е. исторические документы, отсканированные, но не распознанные как тексты. Такие документы можно рассматривать как графическое изображение, но нельзя подвергать обработке с помощью текстовых редакторов.

Особая группа сайтов принадлежит различным научным объединениям. Так, например, Алтайский региональный исторический сервер (http://hist.dcn-asu.ru/rindex.shtml), помимо материалов по Алтайскому государственному университету (Барнаул), на базе которого он создан, содержит обширную базу данных по историческим ресурсам www, а также ряд электронных версий научных работ.

Библиотечные сайты

Библиотечные сайты принадлежат к числу наиболее распространенных. Существуют даже сайты, посвященные ссылкам на подобные сайты по всему миру, например персональный сайт М. Соерса (www.albany.net/libs). На этом сайте ссылки сгруппированы в 40 разделов по представительствам в сети библиотек разных стран.

Один из крупнейших сайтов российских библиотек принадлежит Российской государственной библиотеке (www.rsl.ru). Сайт предлагает доступ к ряду каталогов библиотеки. В основном эти каталоги охватывают новые поступления литературы. Помимо этого на сайте расположены аннотации на ряд книг, изданных библиотекой, а некоторые труды даже представлены в виде текстовых файлов. Приводится список конференций и семинаров, намеченных к проведению в РГБ в ближайшее время. Своеобразной «изюминкой» сайта является служба электронной доставки документов и информации Российской государственной библиотеки «Русск1й курьерЪ». Эта служба производит поиск, копирование и доставку документов из фондов российских библиотек по заказу пользователя. По каналам «Русскш курьерЪ» можно найти и заказать копию документа из любой библиотеки мира. При отсутствии точной информации о необходимом документе или его местонахождении «Русскш курьерЪ» производит оперативный многофункциональный поиск по заданным параметрам. Почти единственным недостатком такой системы можно считать платный характер ее услуг.

Разумеется, определенный поиск необходимой пользователю информации возможен и по зарубежным библиотекам — Библиотеке Конгресса США (www.loc.gov) и Британской библиотеке (www.bl.uk), библиотекам крупнейших иностранных университетов. Как правило, эти библиотеки также предоставляют доступ к большинству своих каталогов, а некоторые — даже сетевой доступ к некоторым информационным ресурсам, но, к сожалению, «достучаться» до этих серверов из России удается не всегда.

Всероссийская государственная библиотека иностранной литературы им. Рудомино (http://www.libfl.ru/index-win.html) предлагает вниманию пользователей сводный каталог иностранных газет, бюллетень новых поступлений, базу данных по книгам абонемента и ряд других каталогов. Приводятся также ссылки на сетевые ресурсы всего мира. Информация о родственных по содержанию сайтах подразделена на отечественный и зарубежные сайты. Внутри этих двух больших разделов линки структурированы по тематическим рубрикам.

Государственная публичная историческая библиотека (http:// www.shpl.ru) предлагает вниманию посетителей своего сайта электронный каталог литературы, поступившей в библиотеку. Другой формой сервиса, предлагаемой ГПИБ, является доставка документов по сети. Эта форма электронного обслуживания позволяет пользователю заказать статьи из любого периодического издания, независимо от того, находится ли это издание в списке присутствующих на этом сервере или нет. Существует и возможность заказать любую информацию из любой книги, справочника, базы данных. Там же (совершенно бесплатно, что приятно) можно ознакомиться с содержанием научно-исторических журналов за последние годы.

Российская государственная библиотека по искусству подробно информирует посетителей своего сайта (http://www.artlib.ru) о выставках, проводимых в ее стенах, и платных услугах, предоставляемых библиотекой.

Российская национальная библиотека (С.-Петербург)на своем сервере (http://www.nlr.ru) рассказывает о проводимых ею конференциях, поддерживаемых программах и проектах, о фондах и коллекциях своих книгохранилищ. Есть возможность поиска необходимой литературы в электронном архиве. Важно отметить, что web-мастер сайта взял на себя любезность составить каталог электронных каталогов библиотек России, Белоруссии, Украины, стран Балтии. Список возглавляют национальные и крупнейшие отраслевые библиотеки, далее приведены ссылки на сводные каталоги. После этого следуют библиотеки университетов и областные универсальные научные библиотеки. Заканчивается перечень ссылками на электронные каталоги и базы данных центров НТИ и отдельных научных учреждений.

Постепенно новейшие информационные технологии распространяются вне Москвы и С.-Петербурга. Областные библиотеки также обзаводятся своими сетевыми представительствами. Так, например, Ярославская государственная областная универсальная научная библиотека им. Н.А. Некрасова (http://gw.rlib.yar.ru) расположила на своем сайте информацию о структуре и проводимых в ее стенах конференциях и выставках. Своими сайтами располагают многие другие республиканские, краевые и областные библиотеки.

Достаточно широко представлены и сайты библиотек различных российских вузов, например библиотека МГУ (http:// www.lib.msu.su), библиотека Саратовского государственного университета (http://www.ssu.runnet.ru/koi8/bibl2.htm), и т. д..

Отдельно следует назвать библиотеки с электронной «начинкой». Крупнейшей электронной библиотекой российского Интернета, несомненно, вляется Библиотека Мошкова(http://www.lib.ru), чье функционирование началось еще в 1994 г. Раздел библиотеки, посвященный истории, сравнительно невелик, однако включает в себя некоторые сочинения Л.Н. Гумилева, А. Тойнби, Д.А. Волкогонова и других историков. Помимо историографии, в Библиотеке Мошкова представлены мемуары (Л. Троцкий, Н. Хрущев, С. Аллилуева, Г. Жуков, участники войны в Афганистане и др.) и отдельные исторические источники. Кроме того, к услугам пользователя разделы «Культура и культурология», «Психология», «Философия», содержащие тексты в том числе и по истории этих отраслей знания. Большое внимание уделяется истории современности — событиям 1991-го и 1993 г., войне в Чечне, политической жизни России в последние несколько лет. Так как Библиотека Мошкова изначально создавалась для сетевой общественности, доля профессиональных историков в ней сравнительно невелика. Значительное место в историческом разделе библиотеки составляют сочинения псевдоисториков Суворова (Резуна), Фоменко и поступающие на них отклики.

В разделе «Основной закон» электронной библиотеки «VIVOS VOCO!» (http://www.accessnet.ru/vivovoco/) расположены советские, российские и зарубежные конституции и конституционные проекты, а также некоторые другие источники.

Достаточно часто электронные библиотеки создаются как интегрированные части каких-либо крупных сайтов. Так, на сайте политического движения «Яблоко» расположена сравнительно большая библиотека исторических сочинений и источников, содержащая статьи и письма М.И. Туган-Барановского, П.Н. Милюкова, В.И. Вернадского, Г1.Б. Струве и др. Несомненно, на подбор сочинений повлияли политические пристрастия «Яблока» (см: http://www.yabloko.ru/Themes/History/index.html). В политических реалиях начала XX в. «яблочники» считают своими предтечами именно кадетов, и основу библиотеки сайта составили сочинения членов Партии народной свободы и сменовеховцев.

Нередко авторы персональных сайтов, создающих свое представительство в сети на свой страх и риск, выступающие в роли и Web-мастера, и дизайнера, и, зачастую, авторов текстов, берут на себя еще и добровольные обязанности виртуального библиотекаря. Характерным примером такой самодеятельной библиотеки может служить проект «Военная литература» (http: //militera.by.ru/). Этот сайт, посвященный размещению в Сети литературы по истории военного искусства и военных действий, создан и поддерживается, фактически, одним человеком.

Близки к библиотечным сайтам и сетевые представительства различных издательств. Характерным представителем лучших из череды подобных сайтов может считаться сайт (http://www.rosspen.com) издательства «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН). Здесь представлена информация по истории самого издательства и о новинках, публикуемых им, приводятся аннотации на уже опубликованные серийные и внесерий- ные монографии. Достаточно много внимания уделено журналу «Исторический архив», одним из соучредителей которого является РОССПЭН. В частности, на сайте можно ознакомиться с содержанием всех номеров журнала, вышедших в последние годы.

Сайты архивных учреждений

К сожалению, финансовые затруднения, переживаемые большинством отечественных архивных учреждений, существенно замедлили создание их сетевых представительств. По состоянию дел на август 2000 г. в Интернете были размещены представительства: трех федеральных архивов, семи архивных организаций республиканского, один — краевого, девятнадцать —областного. Свой сайт имел ВНИИДАД и несколько ведомственных архивных организаций. Помимо этого немало полезной информации можно почерпнуть из частично выставленной в сеть на сайте ГПИБ электронной версии книги «Архивы России: Москва и Санкт-Петербург: краткие сведения». Лишь три архива, уже упомянутый РГАКФД, архив МИДа(http://www.diplomat.ru/russian/organiz_mfa/hystorical/ index.htm) и Государственный архив Новгородской области предлагали удаленный доступ через Интернет к фрагментам своих каталогов, переведенных в электронную форму.

Что же касается остальных архивных сайтов, то большинство из них представляли собой весьма скудные в информационном плане странички с указанием контактных адресов, телефонов, факсов и описанием административной структуры представляемого учреждения.

Однако ситуация кардинальным образом изменилась после начала деятельности сайта «Архивы России» (http://www.rusarchives.ru/). Созданный под эгидой Федеральной архивной службы России на сервере РГАНТД, он предоставляет массу информации о деятельности федеральных и региональных архивов, архивном законодательстве, новых архивных проектах, публикациях и выставках. Особое внимание уделяется дислокации баз данных, сведениям о рассекречивании архивных документов и информатизации архивного дела. Описывать этот сайт можно долго и увлеченно, однако, на наш взгляд, контрпродуктивно. Сайт постоянно растет, пополняется новыми материалами, информация обновляется и дополняется. Значительно эффективней будет просто войти в Интернет и набрать адрес номера.

Сайты

государственных учреждений

Ряд государственных учреждений обладает собственными сайтами, информация которых в той или иной форме может быть использована историком. К числу таких сайтов могут быть отнесены сетевые представительства Государственной Думы РФ (http://www.duma. gov.ru/index.htm), Совета Федерации Федерального собрания РФ (http://www.akdi.ru/sf/struct/akdi.HTM).Собственные сайты имеют большинство федеральных министерств. В качестве примера можно отметить Министерства финансов (http://www.minfin.ru/), иностранных дел (http://www.mid.ru/)и культуры (http://www.mincult.ru/). Важную информацию по новейшей истории России и ее экономики несет сайт Госкомстата (http://www.gks.ru/@win/).

Сайты

политических партий и движений

При изучении новейшей истории России немаловажное значение имеют официальные сайты существующих политических партий. Достаточно давние представительства в Сети имеют объединение «Яблоко» (http://www.yabloko.ru/), «Демократический выбор России» (http://www.dvr.ru/), Союз правых сил (http:// www.prav.ru/) и КПРФ (http://www.cprf.ru/) и др.

Электронные газеты и журналы

Нередко в качестве исторического источника выступают материалы средств массовой информации. Поэтому было бы логично использовать информационные возможности электронных информационных серверов. Среди таких серверов можно отметить такие как «Газета.Ру» (http://www.gazeta.ru/), «Лента.Ру» (http:// www.lenta.ru/), «Полит.Ру» (http://www.polit.ru/) и т. д.

Как правило, редакторы уже существующих «бумажных» журналов научно-исторической направленности относятся к «представлению в сети» как к модной, интересной, но, в общем-то, необязательной деятельности. Поэтому на сегодняшний день крупнейшими в Интернете являются именно сетевые издания, т. е. не имеющие «бумажного» прародителя. В Интернете представлено значительное число электронных журналов, и число их постоянно возрастает. В связи с этим мы ограничимся очень кратким экскурсом по некоторым из них.

«Мир истории» (www.tellur.ru/~historia) — полностью электронный журнал, никогда не имевший «бумажного» прототипа. Помимо собственно статей, журнал предлагает на своем сайте подборку линков на сайты исторической направленности, а также перспективный обзор научных конференций и симпозиумов на ближайшее время.

«Отечественная история» (http://www.relarn.ru:8080/members/ irh/30dop2.htm) является одним из старейших отечественных журналов исторической направленности. До 1992 г. он имел название «История СССР». «Отечественная история» является уникальным и общепризнанным научно-информационным средством взаимодействия различных категорий историков-исследователей, сотрудников высшей школы, краеведов, музейных работников и просто любителей старины. По составу публикуемых материалов издание носит универсальный характер: статьи по конкретным и теоретическим вопросам истории, историографические обзоры, публикации источников, круглые столы, фрагменты из новых монографий и учебных пособий, рецензии, хроника научной жизни, информация о диссертационных работах и текущей литературе, письма читателей и т. д. Журнал регулярно (раз в два месяца) выходит в свет уже с 1957 г. и даже на протяжении последних десяти лет (когда были прекращены или выходили с перебоями многие известные периодические издания) не испытывал затруднений в сохранении постоянного диалога со своими читателями.

«Международный исторический журнал» (http://www.history. machaon.ru) — один из самых молодых электронных русскоязычных журналов исторической направленности. Его первый номер вышел только в 1999 г. Сами авторы целью своего журнала считают «привлечение внимания специалистов-историков, философов, социологов, политологов, политических деятелей, представителей заинтересованных организаций к конструктивному диалогу по актуальным проблемам исторической науки, вопросам политики, экономики и социальной практики разных стран и регионов». Инициаторами и редакторами «Международного исторического журнала» стали доценты, к. и. н. Н.В. Давлетшина и к. и. н. И.Л. Абрамова — сотрудники кафедры истории МГТУ им. Н.Э. Баумана. Каждый из уже вышедших 16 номеров журнала (в пересчете на традиционные величины) достигает почти 300 страниц. Основные темы-рубрики включают статьи, рецензии и интервью по проблемам внутренней и внешней политики как России, так и зарубежных государств; церковной истории; специальным историческим дисциплинам. В журнале оказалось возможным сделать то, о чем могут только мечтать его «бумажные» собратья — публиковать монографические исследования (рубрика «Библиотека журнала»).

«Русский журнал» (www.russ.ru). Основные темы этого сетевого издания — культура и политика, причем даже политические реалии авторы журнала стараются рассматривать с точки зрения влияния истории, политики на культуру. Практически любой желающий может направить в журнал свою статью, которая после рассмотрения будет помещена в соответствующем разделе. Это позволяет рассматривать «Русский журнал» как своеобразную электронную версию депонирования рукописи. На сервере журнала расположен Военно-исторический форум, являющийся одной из крупнейших дискуссионных групп подобной направленности в русскоязычном Интернете.

«Военно-исторический журнал» (http://conrnit.electronics.kiae.ru/ war/index.html) был создан в 1997 г. На ноябрь 2001 г. вышло уже 25 номеров, посвященных различным аспектам военной (и не только) истории России. На сайте можно ознакомиться с содержанием всех номеров, доступны тексты некоторых статей, приводится информация об авторах.

«Радек» (www.geocities.com/SoHo/Coffeehouse/l457) сам себя именует «новым журналом, посвященным современной культуре, политике и теории. Редакция, состоящая из молодых художников, критиков и литераторов, ставит своей задачей исследование самых радикальных явлений культуры, философии и левой политики в истории XX века». Основными темами журнала являются анархизм, идейно примыкающее к нему так называемое радикальное искусство, противостояние «миру потребления».

Альманах «Странствия» (www.novoch.ru/alman), расположенный на Новочеркасском городском сервере, самоопределяется как «чтение для души». Среди тем, рассматриваемых в разделах альманаха, — история религии (на настоящий момент — только православие) и история России.

«Пчела» — это сетевое издание «Обозрения деятельности негосударственных организаций Санкт-Петербурга», причем существенно отличающееся от своего «бумажного» прототипа. Исторический раздел сайта (www.spb.ru/ptchela) представлен статьями о прошлом неформального Ленинграда.

Тематические сайты

Это огромная группа сайтов, посвященных какому-либо событию, теме или историческому периоду. Особую ценность таким ресурсам придает то обстоятельство, что на них нередко, помимо авторских текстов, размешают и источники по рассматриваемой теме.

Сделать даже самый общий и приблизительный обзор всех тематических сайтов только Рунета — необъятная задача. Поэтому ограничимся кратким анализом информационных ресурсов сайтов с материалами о Великой Отечественной войне. На этом примере в принципе можно получить представление о характере, уровне и качестве информации других тем, аккумулированных в Интернете.

Сайт «Рабоче-Крестьянская Красная Армия» создан А. Кия- ном в 1999 г. (http://www.rkka.newmail.ru). В разделе «Воспоминания» помещены мемуары И.И. Лисова, прошедшего в рядах советских ВДВ путь от курсанта до генерала, интервью с «дедушкой советского спецназа» И.Г. Стариновым, воспоминания командира 200-й стрелковой дивизии И. Людникова о первых днях войны, воспоминания Ф. Голикова о формировании 10-й армии осенью 1941 г. и другие источники мемуарного характера. В разделе «Документы» представлен декрет об организации Рабоче- Крестьянской Красной Армии от 15 января 1918 г., а также ряд директив Ставки Верховного Главнокомандования времен Великой Отечественной войны. Таким образом, с источниковедческой точки зрения информационные ресурсы сайта имеют выборочный характер, отражающий творческие «блуждания» отдельных авторов. Такое состояние информации весьма типично для тематических сайтов. С другой стороны, следует иметь в виду, что материалы сайта постоянно растут, поэтому со временем данный сайт обещает стать весьма богатым в информативном плане.

Ряд военных воспоминаний экспонированы на сайте «Русская военная зона» В. Потапова и Е. Болдырева (http://history.

vif2.ru/library/memoirs_0_r.html). К особенностям сайта следует отнести его ориентированность на западного пользователя, поэтому, в отличие от большинства сайтов Рунета «РВЗ», он обладает англоязычным «зеркалом».

Несколько десятков приказов и директив советского Генштаба и командования приграничных военных округов (а также созданных на их базе фронтов) можно видеть на сайте «Механизированные корпуса РККА— 1941 г.» (http://www.chat.ru/~mechcorps/files/ docs/docs.htm), автором которого является Е. Дриг.

В сайт поисковой системы «Рамблер» инкорпорирован сайт «Великая Отечественная война» (http://www.rambler.ru/pobeda/ memo), где представлена обширная подборка воспоминаний участников Второй мировой войны по обе стороны фронта. Особенностью этого сайта является наличие в нем большого количества оцифрованных фотографий и статей из прессы тех лет.

Ряд как текстовых, так и графических документов по истории коллаборационистских формирований в вермахте(власовцы, украинские и белорусские националисты и т. п.) можно найти на сайте «Между Сталиным и Гитлером...» (http://www.chat.ru/~bka_roa/index_russki.htm).

На сайте «War is over» (http://wio.newmail.ru/index.htm) В. Архипова дислоцировано большое количество фотографических материалов. Надо отметить, что разнообразные графические материалы вообще широко представлены в сети.

На сайте «Галерея вооружений» (http://weapons.hotmail.ru/ propaganda.html) — подборка плакатов военных лет СССР, Рейха, США и Великобритании.

На персональном сайте А. Исаева (http://www.geocities.com/ Pentagon/2148) размещены среди прочих документов «Соображения по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками», выступление И.В. Сталина на совещании начальствующего состава по обобщению опыта боевых действий против Финляндии 17 апреля 1940 г., текст речи Сталина на заседании Политбюро ЦК ВКП(6) 19 августа 1939 г., справка о развертывании вооруженных сил СССР на случай войны на Западе от 13 июня 1941 г., и другие документы, имеющие непосредственное отношение к начальному периоду Великой Отечественной войны и предшествующим ей годам.

В целом даже лаконичный и поверхностный обзор одной группы сайтов позволяет рассматривать глобальную сеть Интернет в источниковедческом ракурсе по определенным темам и сюжетам.

Поскольку уже в конце 90-х годов количество документов, представленных в Интернете, превысило 65 млн366 и постоянно растет в геометрической прогрессии, то главное значение для историка приобретает проблема поиска необходимой информации.

Поиск в Интернете

Решение этой задачи в чем-то напоминает работу с библиотечными или архивными каталогами и путеводителями, но имеет и свою специфику. Самым простым методом поиска является так называемый серфинг, т. е. скольжение по ссылкам заинтересовавшего пользователя сайта на родственные по тематике информационные ресурсы сети. Именно этот, самый примитивный, метод поиска и применяется на начальном этапе исторических исследований.

Основным, и на сегодняшний день практически единственным, на предварительной стадии исследования методом поиска в Интернете является использование поисковых машин" и каталогов367. В результате пользователь получает список ресурсов сети, которые следует подвергнуть детальному рассмотрению. Всего, на момент написания этих строк, существовало около 180 поисковых машин. Они отличаются друг от друга регионами охвата, принципами проведения поиска, объемом базы, скоростью и методом обновления информации и т. п. Выбор конкретной поисковой машины проводится в несколько этапов. Во-первых, пользователь должен решить для себя: информацию на каком языке он хочет получить. Как правило, русскоязычный ресурс лучше искать отечественной поисковой машиной. Во-вторых, следует разработать тезаурус поиска, т. е. список ключевых слов, организованный с учетом семантических связей между ними. И, наконец, следует выбрать собственно поисковую машину из нескольких, подходящих запросам пользователя. Рассмотрим некоторые поисковые машины.

Altavista — это один из наиболее популярных в сети поисковых серверов. Предлагает всемирную зону охвата и одну из крупнейших индексных баз. Представители компании заявляют о том, что в ближайшее время Altavista внесет в свою базу все сайты сети, но это, скорее всего, рекламные декларации. Эта поисковая машина позволяет искать сайт как по одному слову, так и по тезаурусу, причем одновременно можно формировать и «черный» тезаурус, т. е. список слов, которые не должны содержаться в искомом сайте. Впрочем, очень большая база, помимо несомненных плюсов, имеет и немаловажный минус, так как обновление такого исполина — задача не простая. Altavista частенько упускает в своих отчетах о результатах поиска молодые сайты, не успевшие попасть в ее базу. По меркам стремительно развивающейся сети сайты юные с точки зрения Altavista уже далеко не молоды с точки зрения сетевой общественности. К положительным качествам Altavista следует отнести очень большую скорость, с которой она осуществляет поиск.

Yahoo — вторая по популярности в англоязычном Интернете поисковая машина организована на несколько ином принципе. Фактически Yahoo представляет собой грандиозный каталог, в котором пользователь, постепенно сужая область поиска, перемещается от более общих категорий к конкретным понятиям. Это избавляет малоопытного пользователя от создания тезауруса, но ограничивает его в сложных запросах. По тому же принципу организован и другой популярный сетевой каталог — Infoseek.

«Россия в Сети» — аннотированный список русских сайтов, а также сайтов, посвященных России. Как и Yahoo, этот сервер располагает иерархическим классификатором. К слабым сторонам этой поисковой машины можно отнести ее пока явно недостаточную базу. В новом веке «искатель», оперирующий всего несколькими тысячами, а не сотнями тысяч сайтов, смотрится несколько отстало. Кроме того, не следует упускать из виду явный «экспортный характер» этого каталога, предназначенного, в первую очередь, для иностранцев, интересующихся Россией. Например, каталог даже не имеет русскоязычной страницы.

«Интероссия» относится к поисковым машинам, позволяющим осуществлять поиск как на русском, так и на английском языках. В настоящий момент база Интероссии составляет всего 2500 сайтов, расположенных в России и странах СНГ, что явно немного. С другой стороны, данный поисковый сервер своей зоной охвата постулирует пространство бывшего СССР, что накладывает некоторые технические ограничения на число сканируемых сайтов. Как говорится, что есть, то и считаем. Этот сервер выгодно отличается высокой скоростью как поиска, так и обновления индексной базы.

«Рамблер», в отличие от вышеупомянутых серверов, является скорее российской разновидностью Altavista, чем Yahoo. На сегодняшний день это один из самых эффективных поисковых серверов Рунета.

Отбор информации в Интернете

Итак, пользователь выбрал поисковую машину, провел поиск в Интернете и получил список из нескольких десятков (сотен) сайтов, содержание которых соответствует запросу. Далее начинается обработка этого материала. Во-первых, надо удалить ссылки на сайты, попавшие в отчет явно по ошибке. Дело в том, что мно- госмысленность многих слов нередко приводит к недоразумениям между пользователем и поисковым сервером. Например, запрос по слову «oil» (нефть) скорее всего приведет к включению в отчет в том числе и сайтов, посвященных живописи маслом. Разумеется, аналогичные проблемы существуют и при оформлении запросов на русском языке. Запрос по слову «зарплата», не сопровожденный соответствующим тезаурусом, может увести и в ботанику (к слову платан), и в электронику (к изготовлению электронных плат). Во-вторых, следует последовательно пройти по каждой ссылке с целью определения информационной ценности конкретного сайта, попутно уточняя тезаурус. Некоторые поисковые машины обладают очень полезной операцией «искать в найденном», что позволяет проводить несколько поисков, последовательно сужая круг сканируемых сайтов.

Больным вопросом Интернета вообще, а российской сети в особенности, является ее нестабильность. Сайты перемещаются, закрываются, меняют адреса. В результате нередко в отчете информационный ресурс значится, но при попытке исследователя пройти по ссылке, он «упирается» в сообщение, что такого сайта больше нет. Это дает повод сторонникам традиционного источниковедения отрицать за электронными документами сам статус источника. Что это за источник, если он сегодня есть, завтра модифицирован автором, а послезавтра ликвидирован как таковой? В ответ хотелось бы заметить, что, скажем, статистический сборник, или монография, не перестают быть достоянием научной общественности, даже если в 1930-е годы в них вымарывались «политически некорректные» строки.

Источниковедческие аспекты сетевых документов

Точно так же, как традиционные документы на бумажной основе имеют характерные особенности шрифта, качества бумаги, водяных знаков, официальных грифов учреждений и т. п., электронные документы обладают некоторыми техническими характеристиками, позволяющими сделать определенные выводы об авторстве и обстоятельствах их создания.

Как уже говорилось, базовым языком WWW и электронной почты по умолчанию являлся английский. Соответственно и основной кодировкой информации являлась стандартная латиница. Однако после создания русскоязычных ресурсов Интернета встал вопрос о кириллической кодировке. И вот тут-то начался период самодеятельности. Даже если не брать в расчет малораспространенные кириллические кодировки, в настоящее время официально признанными являются четыре кодировки кириллицы. В СССР был создан в рамках ГОСТа стандарт KOI-8,остающийся де-юре официальным стандартом кириллической раскладки клавиатуры. Приблизительно в то же время на Западе была создана независимая от KOl-8 кириллическая раскладка, получившая название «кирил- лица-DOS». Здесь речь шла не о желании сделать назло «красным», а об отсутствии информации о советских разработках в этой области. Несколько позднее в рамках стандартизации, проводимой ЕЭС, в Западной Европе был разработан еще один стандарт кириллической кодировки — ISO-8859-5. И наконец, последней в этом ряду кириллических стандартов стала разработка специалистов Microsoft. Стремясь закрепиться на новом для себя рынке программных продуктов368, компания Гейтса решила ввести и новый, свой собственный, тип кириллической раскладки — СР-1251, чаще называемый «кириллицей Windows». Вопрос, какая из этих четырех кодировок лучше, не имеет смысла, однако следует иметь в виду, что помимо Internet Explorer, кодировка СР-1251 используется и в других продуктах Microsoft — Word, Excel и др. Так как офисные программы Microsoft в последнее время получили большое распространение, нередко документы, подготавливаемые для сетевого дислоцирования или, наоборот, почерпнутые в WWW, проходят редактуру с помощью упомянутых программ. На этом этапе нередко происходит конфликт кодировок, и вместо читабельного текста пользователь получает некую абракадабру. Ниже приведен контрольный текст в различных кодировках:

это контрольный текст — в кодировке СР-12511,1 ЬФП ЛПОФрПМШОЩК ФЕЛУФ — в кодировке К01-8 нв® £®тьвр®«м-л© вГббв — в кодировке DOS.

Нередко подобная неприятность происходит и при пересылке электронной почты. Где-то в пути два почтовых сервера не могут «договориться», в какой кодировке пересылается письмо, в результате чего адресат в итоговом варианте получает что-то неудобочитаемое. Иногда, что бы обезопасить себя от подобных казусов, электронные письма пишут так называемым транслитом, т. е. русские слова латинскими буквами:

@to kontrol'nyj tekst. Chitat' ego neprosto, no vpolne vozmozhno.

Иногда транслит в шутку называют пятой кириллической кодировкой.

С источниковедческой точки зрения мы можем с высокой степенью уверенности утверждать, что сетевой документ, написанный в кодировке DOS, был создан сравнительно давно — в середине или конце 80-х годов, и наоборот, ресурс в кодировке «кириллица Windows», вероятней всего, появился недавно (с середины 90-х годов). В то же время, не следует упускать из виду возможность конвертации любого текстового ресурса из одной кодировки в другую путем простой и недолгой процедуры.

Другая важная с точки зрения источниковедения особенность электронных документов — скрытая информация, содержащаяся в тегах. Тут придется сделать небольшое техническое отступление. Документы сети пишутся на языке HTML, команды которого «объясняют» компьютеру, как должен выглядеть текст. Команды этого языка (теги) определяют параметры каждого фрагмента текста, при этом теги сами могут включать какой-либо текст, несущий справочную информацию. Иногда (к сожалению, нечасто) в тегах скрытно «прописываются» данные о сетевой дислокации ресурса и его источнике. Рассмотрим для примера фрагмент файла, представляющего публикацию документа:

<!doctype html public «-//w3c//dtd html 4.0 transitional//en»>

<html>

<head>

cmeta http-equiv=«Content-Type» content=«te*t/html; charset= windows-1251»>

cmeta name=«Generator» content=«Microsoft Word 97»> <meta name=«GENERATOR» content=«Mozilla/4.51 [en] (Win98; I) [Netscape]»>

cmeta name=«Author» соп(еШ=«Вячеслав Ерохию» cmeta name=«Description» content=«CPn. Индустриализация Советского Союза»>

cmeta name=«KeyWords» content=«CPn Индустриализация Советского Союза Концессию» сШ1е>Записка Дзержинского Я годес/Ш1е> c/head>

с body text=«#000000» bgcolor=«#FFFFFF» link=«#0000EE» vlink=«#551 А8В» aiink=«#FF0000»> ccenter> cfont size=-l>[ca href=

«http://w ww.vabloko.ru/index.html»> Начальная страница</а>]

Из всего вышеприведенного пользователь увидит только две строчки — у нас они выделены жирным шрифтом. «Начальная страница» выделена еще и подчеркиванием, так как является линком на другой файл. Все, не выделенное шрифтом и находящееся в угловых скобках, — это и есть теги языка HTML. Они «объясняют» компьютеру, где должен находиться тот или иной элемент страницы, каков должен быть размер и цвет шрифта, и т. п. Чтобы увидеть теги, необходимо «прочитать» рассматриваемый файл не с помощью программы-броузера, а используя простейший текстовый редактор.

Итак, какие выводы мы можем сделать на основе скрытой в тегах информации? Во-первых, текст использует кириллическую кодировку СР-1251. Во-вторых, текст был написан в текстовом редакторе Microsoft Word 97, впрочем, первое подразумевает второе. В-третьих, текст подготовлен В. Ерохиным. В-четвертых, текст расположен в разделе «СРП. Индустриализация Советского Союза», а начальная страница сайта, на котором расположен в Сети этот текст, имеет сетевой адрес http://www.yabloko.ru/index.html. Имеет смысл сходить на указанный сайт, вдруг там еще что-нибудь есть интересное?

Вопросы авторства в Интернете

Документ, размещенный в сети Интернет, имеет много достоинств — доступность одновременно многим пользователям, связанность гиперссылками с другими сетевыми ресурсами, возможность дистанционного изучения, и т. д. Однако нельзя не отметить, что документ, размещенный на сайте, становится своеобразным «летучим голландцем». В случае каких-либо изменений на сайте данный текст может быть изменен, сокращен, вообще удален несколькими движениями «мыши», продублирован, а то и вовсе перемещен на другой сайт. В случае исчезновения по каким-либо причинам автору текста будет весьма непросто доказать свое авторство и приоритет. Впрочем, даже и при наличии текста на исправно функционирующем сайте для автора не исчезает угроза плагиата. К сожалению, у ряда отечественных издателей сформировалось мнение, согласно которому, все, что дислоцировано в сети Интернет, автора как бы не имеет. К чести отечественного правосудия надо сказать, что в России уже состоялись первые судебные процессы над интернет-плагиаторами. Таким образом, можно говорить о начале формирования системы защиты авторских прав в сети Интернет.

Россия сегодня входит в число пятнадцати стран, являющихся основными поставщиками и потребителями Интернет-услуг. Нет признаков того, что в ближайшем будущем рост Интернета прекратится или хотя бы замедлится. Думается, что в ближайшие десятилетия историк, не использующий вообще никаких сетевых технологий, станет таким же уникумом, как человек, принципиально не пользующейся телефоном или копировальной техникой. Историк может прожить без Интернета, но с Интернетом историку будет лучше. Уровень развития дружелюбности интерфейса нынешних программных пакетов, предназначенных для работы в Интернете, позволяет получить доступ к сетевым ресурсам пользователям без какой-либо подготовки в области информатики или кибернетики. Разумеется, введение в научный оборот информационных ресурсов сети не снимает необходимости предъявлять к ним требования, относящиеся ко всем видам и разновидностям источников. Вместе с тем Интернет-документ (сетевой документ) имеет и некоторые особенности, которые следует учитывать при работе с сетевыми ресурсами. Хочется верить, что данная глава позволит историкам, не имевшим ранее опыта использования Интернет-технологий в исторических исследованиях, полнее осознать эти особенности и использовать их в своей работе.

Заключение

НАПРАВЛЕНИЯ ИСТОЧНИКОВЕДЧЕСКОГО СИНТЕЗА

Синтез различных подходов в методологии и источниковедении происходит на уровне конкретно-исторических исследований. Именно здесь историк, руководствуясь своей тематикой, определяет исследовательские направления, осуществляет поиск источников разных видов и разновидностей, делает оценку их значения, проводит отбор необходимых свидетельств и т. д. Перед ним стоит задача создания адекватной источниковедческой базы своего труда, где каждый найденный новый источник привносит свой вклад в изучение прошлого. Без такого синтеза благие пожелания тех, кто занимается проблемами метода, что историки учтут их достижения в своей работе, остаются в основном на бумаге, ибо последние демонстрируют свою эффективность наглядностью и убедительностью результатов, достигнутых в конкретно-исторических трудах.

Отражая современную тенденцию к такому синтезу, необходимо вкратце указать на основные направления исследований по истории страны в XX в., вокруг которых группируется большинство историков. В качестве таковых сегодня выступают политическая, экономическая, история культуры и социальная история. Есть и другие направления, связанные с профессиональной специализацией, например история внешней политики, военная история, история национальных отношений и др., но круг методологических и источниковедческих проблем, которые в них затрагиваются, остается примерно одним и тем же.

Проблемы методологии и источниковедения исследований политической истории

Не преследуя задачи всестороннего охвата тематики политической истории и связанных с ней категорий источников, обратим внимание на некоторые особенности ее разработки. Политическая история — традиционное направление исторических исследований. Оно рассматривается как история власти, государства и его институтов, правящих элит, действий царей, вождей, президентов и прочих сильных мира сего, которые и выступают в качестве главных субъектов истории. Нередко политическая история идентифицируется с институциональной (государственно-институциональ- ной) историей. Между тем XX в., образно названный известным философом Ортегой-и-Гассетом «восстанием масс», требует существенной корректировки такого представления, хотя большинство отечественных авторов следуют еще старой традиции.

Российская политическая история оказалась в самой сильной зависимости от идеологической конъюнктуры, заставляющей переписывать ее при каждой смене власти, поскольку за нею стояли интересы определенных политических сил. От конфигурации политических сил, следуя выражению современных политологов, часто неожиданной и непредсказуемой, зависит проблематика изучения политической истории. Яркий пример тому — освещение вчера и сегодня основных событий XX в.

Политическая история страны в советское время была подменена историей правящей партии со всеми вытекающими из этого следствиями, приемами и методами изучения источников, а изучение основополагающих партийных документов стало критерием объективности научного познания. Но даже из этих документов историкам были доступны далеко не все, о чем свидетельствуют выходящие сегодня документальные серии, извлеченные из ранее засекреченных архивных фондов государственных учреждений и «особых папок» руководителей государства.

Но вопрос отнюдь не ограничивается тем, что нового появилось в последнее время как в самих исследованиях по политической истории, так и в используемых в них источниках. Сегодня речь по существу идет о формировании новой сферы исторического знания, происходящем на наших глазах. Его содержанием является изучение всей политической системы общества,состоящей из совокупности политических институтов, политических отношений, процессов, ролей, ценностей, норм, традиций, установок, касающихся взаимоотношения власти и общества.

Политическая история изучает прежде всего власть как средство господства и подчинения и осуществление политики как источника, инструмента и формы реализации власти. Стремление к власти (воля к власти) может, конечно, быть самоцелью: тому история дает немало примеров, но, как было сказано, власть больше служит средством реализации определенных интересов. Субъектами политической истории являются государственные и общественные институты, политические деятели, обладающие властью или борющиеся за обладание ею. В качестве важнейших составляющих политического процесса сегодня рассматриваются не только формальные, но и неформальные (не институционализированные) политические образования (политические элиты, кланы, клики, и т. п.), тайные механизмы властных действий (лоббирование, коррупция и др.). Их выявление и идентификация на разных этапах истории XX в. — есть одна из целей политической истории, а из нее вытекает ряд новых источниковедческих задач.

Наряду с социальной, экономической, идеологической, культурной, правовой и другими сферами общественной жизни изучение политической истории сегодня опирается на исторические традиции, а проблема исторической преемственности становится одной из центральных проблем исторического синтеза, так как, несмотря на кажущиеся разрывы, дореволюционная, советская и постсоветская история России находятся в одном неразрывном историческом контексте. Такая постановка вопроса позволяет должным образом выстроить фактическую базу политической истории на научных основах.

Если политическая история по-прежнему крутится вокруг Ленина, Сталина, Хрущева и т. п., их приближенных и соратников, это означает, что она топчется на одном и том же месте, а погоня за сенсациями и разоблачениями толкает авторов на путь мистификации власти (власть всесильна, страшна, непонятна, существует магия власти), влечет за собой искажения, фальсификацию исторических событий, выдумывание заговоров, тайн, интриг и пр. Разумеется, в борьбе за власть все они имели место, но их распутывание не такое легкое дело, как кажется, и требует от историка не догадок и домысливаний, а твердой опоры на исторические свидетельства.

Объектами политики власти сегодня рассматриваются как все общество, так и отдельные его группы. Властные притязания материализуются в создании новых политических партий и организаций и в создаваемых ими документах. Разглядеть, чьи интересы они выражают и каким образом, тоже не является легкой задачей. Персонифицированная политика еще более затрудняет решение этого вопроса для историка. Чьи интересы, например, выражала политика первого Президента России Б.Н. Ельцина?

Исследование политического процесса предполагает анализ политических институтов (институт президентства, представительство партий, движений, система выборов и т. д.) и политических учреждений (правительство, парламент, законодательное собрание и т. п.). Государство в этой системе является важнейшим политическим институтом, хотя понятие государства и функций, которые оно осуществляет, шире политики: оно охватывает создание основополагающих организационных структур жизни общества, руководство хозяйственными, правовыми, культурными и другими процессами. От того, насколько успешно государство это делает, зависит оценка его эффективности. В современной политологии существует понятие социального государства, черты которого обнаруживаются в ряде передовых стран. В связи с этим представляется актуальным решение вопроса о том, в какой мере советское государство может рассматриваться в качестве такового.

Часть своих функций государство вынуждено передавать непосредственно обществу (общественным организациям, объединениям, союзам граждан и т. п.). Участие общества в управлении государством является важнейшим показателем степени его демократичности. Таким образом, государство, власть и политика накладываются друг на друга. Именно государство призвано осуществлять комплекс взаимосвязанных нормативно-регулятивных функций по отношению к обществу. Хотя народ и называется в конституциях «источником власти», на деле даже при развитых механизмах массового волеизъявления его коллективная воля является всего лишь абстракцией и в наибольшей степени проявляется в период выборов в органы власти. Свободные выборы также являются показателем демократии в государственном устройстве. К сожалению, свободные выборы тоже скорее абстракция, чем факт. Дело в том, что именно на выборах включаются законы политической борьбы, и их исследование составляет одну из задач политической истории.

В советское время политика во всей ее полноте и сложности (за исключением отдельных ее аспектов и направлений: внешней политики в рамках международных отношений; партийного и советского строительства и др.) не являлась специальным предметом изучения, поскольку закрытая однопартийная модель общественно- политической системы резко ограничивала рамки и формы политической жизни. Действительные интересы правящего слоя — номенклатуры не находили и не могли найти отражение в исследованиях, и лишь теперь ее изучение может быть поставлено на твердый научный фундамент с привлечением самых разных источников: от биографических, рассказывающих о движении людей по ступенькам власти и карьерных побуждениях, до совокупности документов, раскрывающих принятие управленческих решений.

Сегодня происходит всплеск интереса к политике во всех ее проявлениях и измерениях, а вместе с ним и бурное развитие политологии как научной и учебной дисциплины, а также многочисленных политизированных отраслей научного знания в социальных и гуманитарных науках: кратологии (наука о власти), философии политики, социологии политики и политической социологии, политической антропологии, сравнительной политологии, конфликтологии и др. Намечаемые в них темы и сюжеты могут помочь в разработке политической истории.

При изучении современной политической истории не стоит забывать, что многочисленные концепции демократии, либерального государства, прав человека и т. п. представляют собой отнюдь не нейтральную систему ценностей, так же как и политические конструкции советской историографии, тоже претендовавшей на научность и объективность.

Специфика политической истории на фоне других политических наук состоит в ее событийности, т. е. концентрации внимания на политических событиях. Это находит отражение как в предмете, так и в совокупности подходов и методов исследования. Основной задачей политической истории является не получение какого- то обобщенного и во многом формализованного знания, а хронологически последовательное описание и объяснение истории в ее политическом контексте.

Вместе с проблемами, которые встают сегодня перед политической историей, меняется ее статус. Те претензии на приоритетность, которой обладала история КПСС, уходят в прошлое. Особое положение и секретность властных действий становятся все более уязвимыми под воздействием СМИ, процессов компьютеризации и глобализации. Складываются новые жанры политической истории, хотя политические биографии, борьба за власть, механизмы властвования, конфликты в рядах самих властвующих элит и прочие стороны политического спектакля со своими историческими декорациями продолжают привлекать внимание историков. Одновременно более значимым для политической истории становится изучение ментальности участников политического процесса, их политической культуры, реальных, а не канонических биографий.

Одним из инструментов политической истории является ее периодизация. Советская периодизация хорошо известна. Она исходила из мнимых критериев строительства социализма и коммунизма в стране под руководством правящей партии. Конечно, такая периодизация должна быть принята во внимание. На ее основе в советской политической истории отчетливо прослеживаются революция и революционные преобразования в общественном и государственном устройстве, Гражданская война, политическая борьба в 1920-е годы, приведшая к победе сталинской клики, годы строительства сталинского социализма, война, послевоенный сталинизм, хрущевские эксперименты с «развернутым строительством коммунизма», окостенение и застой политической системы в годы развитого социализма вплоть до начала перестройки и гласности при М.С. Горбачеве. Но возможны и другие варианты периодизаций, в том числе с позиций модной на нынешний день теории тоталитаризма, авторитарно-бюрократической теории. Главное, однако, чтобы в основу периодизации закладывались определенные критерии, характеризующие систему власти в стране. Поэтому лучше, если периодизация будет не предварять, а вытекать из тщательного изучения политической истории.

Политическая борьба, развернувшаяся на закате советского социализма, и смена общественного строя стали одним из мощнейших инструментов дискредитации советского прошлого. «Забойными» темами на многие годы стали массовые репрессии, механизмы формирования сталинской диктатуры, «зверства большевиков» в годы Гражданской войны, преследования и ликвидация оппозиции, позднейшее диссидентство и т. п. При этом именно публицистика задавала тон, влияя на многих профессиональных историков, поддававшихся давлению новых идеологических клише и в подборе источников, и в трактовке событий. Негативные стороны советской действительности всячески подчеркивались при замалчивании реальных ее достижений, тогда как ее «антиподы» (в Гражданской войне, во внутренней оппозиции, диссидентство и т. д.) подавались с лучшей стороны или с раздуванием их реальной значимости. Именно эта тема в недавнее время доминировала в вышедших в свет исторических работах и документах. Необходимо отметить влияние западной советологии, сложившейся в условиях холодной войны. Вследствие этого произошла очередная деформация наших знаний о новейшей истории страны, и ее преодоление сегодня ощущается всем обществом.

Новые темы и сюжеты политической истории диктуют существенное обновление методов работы с источниками. Здесь и различные способы сбора политической статистики, ее обработки с помощью математики и моделирования. Сегодня круг источников, используемых политической историей, непрерывно растет, и наряду с партийными и законодательными документами существует множество ретрансляторов политической информации (пресса, телевидение, радио, книжные издательства и т. д.) и вторичных источников, ее тиражирующих (комментарии, свободное изложение и т. п., в том числе и в пропагандистских целях, нередко с заведомым искажением). Политическая история не игнорирует их, но использует весь спектр исторических источников, на которые опираются другие направления исторической науки и история в целом. Вместе с тем специфика объекта и предмета изучения определяет приоритетность использования видов и категорий источников, непосредственно отражающих политические явления, процессы, события. К ним относятся документы политических партий и организаций, законодательных и исполнительных органов государственной власти, мемуары и дневники политического содержания, политические сочинения и публицистика. Следует, однако, подчеркнуть, что нет непреодолимой грани между собственно политизированными и аполитичными источниками, когда к ним обращается политическая история, так как она сегодня вынуждена вторгаться в различные сферы общественной жизни, которые могут решительным образом воздействовать на политический процесс. Например, переход от военного коммунизма к нэпу был вызван не «мудростью Ленина и коммунистической партии», как утверждалось в советское время, а той обстановкой, которая сложилась в стране. Точно также необходимость перемен в советской политической системе 1980-х годов была обусловлена не прихотями М.С. Горбачева, а теми обстоятельствами, которые сложились к тому времени в стране и в международной жизни. Но чтобы это установить, нужно выйти за рамки традиционной политической истории.

Современная политическая история строится на принципиально иной основе, чем та, которую предлагало прежнее источниковедение истории КПСС. Она стала более открытой, конкурентной, конфликтной, манипулятивной, опирающейся на средства массовой информации и новейшие технологии воздействия на общественное мнение. Универсальная, жестко централизованная иерархия источников и требований к их изучению сменяется на более пеструю картину, связанную с разнообразием политического спектра, борьбой политических партий, парламентских фракций в сочетании с корпоративной закрытостью многочисленных олигархических кланов. С одной стороны, более доступной стала информация о советском прошлом; казалось бы, большей открытостью характеризуется и современная постсоветская политическая жизнь. Но, с другой стороны, эта внешняя открытость ввиду свободы слова, выплесков политических баталий в средства массовой информации и в мемуары бывших властителей и околовластной тусовки на деле сопровождалась отнюдь не меньшей кулуарностью в принятии действительно судьбоносных решений (и по дележу некогда общенародной собственности, и по дележу власти), нежели в советское время. Вероятно, многие из этих политических механизмов и конкретных решений эпохи великого передела и первоначального позднесоветского и постсоветского накопления так и не были зафиксированы в источниках: «позвоночное право» советской эпохи нашло благодатное продолжение в новых исторических условиях и применялось достаточно широко.

Новая политическая конъюнктура, при которой провозглашались демократические ценности, идеологический плюрализм, свобода информации и т. д., имеет существенные последствия для политической истории. Важнейшей из тенденций был переход от официальной (а точнее, официозной) советской истории к реальной, полной противоречий, проблем, конфликтов, причем негативные стороны этой истории в первые годы научной «свободы» оказались в фокусе явно гипертрофированного внимания, что, с одной стороны, было естественным (требовалось восполнение существовавших тематических пробелов), с другой — стало следствием новой конъюнктуры (использование критики советского прошлого в текущей политической борьбе), поощрялось средствами массовой информации, спонсорами, особенно зарубежными, многие из которых действовали под знаком утверждения в России новых общечеловеческих, а точнее, либеральных ценностей, становления открытого общества и т. д.

Несомненно, постсоветская историографическая ситуация характеризуется принципиально большей степенью свободы для исследователей отечественной, в том числе и политической истории, по сравнению с предшествующей. Вместе с тем искушение идеологизации и политизации науки остается весьма сильным, и эти две тенденции сталкиваются и переплетаются, создавая, с одной стороны, возможность плюрализма мнений, а с другой — влияния новых «измов» на историческую науку, а также давления политической конъюнктуры. Выбор между нею и научной добросовестностью стоит перед каждым исследователем.

Облегчение доступа для историков к источникам в отечественных и зарубежных архивохранилищах обусловило выход новых документальных публикаций по политической истории. Здесь просматривается определенная логика, которую нужно учитывать историку. Так, одной из новаций периода перестройки явилась публикация документов опальных большевистских лидеров, в постперестроечное время — оппозиционных большевикам политических партий, а затем и явно враждебных организаций (консервативных, правых, монархических, белогвардейских и пр.). Конечно, каждый исследователь волен придерживаться тех или иных политических позиций, но главное значение этих публикаций состоит в том, что создается документальная база для более широкого и панорамного видения истории, где документы большевистской партии — лишь один пласт, о котором не стоит забывать.

Использование разнообразных теоретических моделей, заимствованных из общественных наук, обращение к микроистории, взаимоотношению человека и власти усиливает значение для политической истории источников личного происхождения, но, как явствует из содержания соответствующих глав, требует от историков особого мастерства при работе с ними.

Нюансы человеческих отношений, мотивов принятия решений, механизмы закулисных игр и политических интриг, — все это тайные рычаги власти, движущие пружины политической истории, которые обычно стараются скрывать, но в мемуарах, рассчитанных на публику, на самопредставление автора и главного их персонажа в лучшем свете, завеса приоткрывается. Здесь субъективизм позиций и оценок, а также и фактического освещения событий может представлять не только препятствие для историка, но и самостоятельную ценность. А личная предвзятость корректируется совокупностью мемуаров соратников и противников, из результирующей которых может быть выкристаллизована сложная и противоречивая правда реальной истории. Именно в мемуарах, путем сложной реконструкции, можно отыскать действительную мотивацию решений власти, затрагивающих практически все стороны общественно-политической жизни и международных отношений.

Новая общественная ситуация делает возможным действительно научное изучение как тоталитарного советского прошлого, так и постсоветского настоящего. Изучение последнего особенно требует иных подходов, а зачастую — и методов изучения, нежели советская эпоха с ее предельно централизованными политическими механизмами, партией и ее лидерами, монопольно осуществлявшими власть.

Несомненно, очеловечивание (антропологизация) политической истории расширяет горизонты исследования, углубляет наши представления о ней. В этом контексте следует указать на наиболее плодотворную перспективу — интеграцию политической истории в изучение истории общества. Источниковедение в этом процессе исторического синтеза играет далеко не последнюю роль.

Экономическая история

Касаясь методологических и источниковедческих проблем экономической истории XX в., прежде всего надо осознавать институциональные различия в ее изучении. Экономика всегда была предметом пристального внимания общества, а в советское время руководство уделяло народному хозяйству главное место в своей деятельности. Помимо хозяйственной практики разработкой экономических проблем было призвано заниматься огромное число научных учреждений и ученых-экономистов. В результате на каждом этапе истории XX в. откладывались огромные пласты источников и литературы, посвященных экономике. За давностью лет многие из них сегодня представляют интерес преимущественно для историков. Но для успешного их освоения необходимо владеть категориями и методами экономического анализа, причем не только современного, но еще и принимать в расчет те теоретические и методологические принципы, научные школы, которые лежали прежде и лежат сегодня в основании экономических исследований. Кроме того, надо иметь специальные знания в области организации производства и распределения, финансового, банковского дела и т. п., владеть элементарными приемами моделирования, применения статистических и математических методов, что подчас представляет значительные трудности для историка, не имеющего соответствующего образования. По идее, сами экономисты должны заботиться о ретроспективной базе своих трудов, раскрывающих исторические особенности развития экономики страны, на которые обязаны опираться историки. И действительно, в рамках экономической науки в свое время родилась такая область, как история народного хозяйства, на ниве которой некогда трудились крупные ученые. К тому же сами авторитеты экономической мысли не чурались обращаться к прошлому. Правда, с тех пор, как говорится, много воды утекло. В настоящее время история народного хозяйства как отрасль экономической науки находится в упадке.

К экономической истории долгое время было принято подходить с позиций приоритета материального производства и потребления над отношениями собственности, обращения и распределения. Такой методологический подход сформировался еще в дореволюционную эпоху под влиянием идей классической политической экономии, позитивизма и особенно марксизма, взятого на вооружение советской историографией.

С марксистской теорией связан важный методологический вопрос для историко-экономических исследований: насколько должны приниматься в расчет специфические черты народнохозяйственного уклада России, ее исторические, географические, национальные, культурные и другие особенности? Буквальное следование марксистской догме и формационному подходу способствовало утверждению взглядов на догоняющий тип экономического развития страны. Однако следует заметить, что и другие школы экономической мысли не сильно расходились в этом вопросе, в том числе и эсеро-неонароднические, искавшие особый путь России к социализму. Большинство же экономистов как либерального, так и марксистского толка исходили из того, что Россия проходит (или должна пройти) все те стадии, которые свойственны передовым странам Запада, и только социализм создает возможность «догнать и перегнать» их в экономическом отношении.

Несмотря на свой догматизм, советская экономическая история прославилась многими фундаментальными исследованиями (работы С.Г. Струмилина, П.И. Лященко, С.М. Дубровского, И.Ф. Гиндина, A.M. Анфимова, В.И. Бовыкина, В.Г1. Данилова, B.C. Лельчука, В.П. Дмитренко и др.). Благодаря усилиям ИД. Ковальченко и его учеников советские исследователи экономической истории стали использовать математические методы и ЭВМ.

Авторитет советской школы в области экономической истории был обусловлен рядом обстоятельств. Во-первых, авторитет марксизма в изучении экономики оставался высоким, и многие ученые на Западе продолжали придерживаться марксистской ориентации в историко-экономических исследованиях. Во-вторых, при всей его однобокости и утопичности, марксизм включал в себя верные положения, особенно в той его части, которая не была изобретением «классиков», а основывалась на классической политической экономии. В-третьих, сложившаяся система аксиом не перекрывала всех направлений исследований, а допускала в определенных границах и свободный научный поиск. В-четвертых, историко-экономические исследования на Западе обладали своими недостатками. В частности, несмотря на неоднократно предпринимавшиеся попытки, западным ученым не удалось создать универсальную и всеохватывающую методологию истори- ко-экономического исследования. Их работы имели в основе разные экономические школы (историческая, кейнсианская, неоклассическая, институциональная, неокейнсианская, монетаристская и т. д.), каждая из которых была по-своему уязвима.

Смена методологической ориентации в изучении экономической истории, происходившая с конца 1980-х годов, совпала со уходом со сцены лидеров крупнейших историографических школ. Это сделало кризис отечественной экономической истории особенно тяжелым и затяжным. Самым ярким следствием этого кризиса явился рост зависимости отечественной экономической истории от зарубежной и главным образом англо-американской советологической литературы.

Внимание к Советскому Союзу как главному сопернику США и их союзников на международной арене привело к созданию после Второй мировой войны множества центров, изучающих СССР в самых разных аспектах, в том числе и его экономику. Было привлечено большое число ученых-экономистов, которые, занимаясь исследованиями советской экономики, в большем или меньшем объеме ретроспективно затрагивали проблемы ее динамики. В США, Англии, Канаде сложились центры изучения экономической истории России и СССР. Сложился также круг исследователей, главным образом экономистов, которые создали труды, оставившие заметный след в мировой историографии. В их числе исследования истории экономики СССР в целом, динамики национального дохода, истории промышленности, сельского хозяйства и других отраслей, заработной платы, финансов, бюджетной системы и др.

Для этих трудов характерны следующие особенности. В той части, где работают экономисты, они делают упор на макроэкономические показатели с применением моделирования, формул и математических расчетов. Для этих расчетов используются пересмотренные показатели советской статистики или рассчитанные данные. Западная экономическая история длительное время, так же как и советская, ориентировала ученых на объяснение политических событий. Основой для такого изучения стала теория экономической отсталости А. Гершенкрона. Она рассматривала Россию как типичную страну, поздно вступившую на путь индустриализации, причем при отсутствии для этого необходимых предпосылок (недостаточные национальные накопления, отсутствие единого рынка, слабое развитие классов, заинтересованных в рыночных преобразованиях, нехватка квалифицированных кадров и т. п.). В последующие годы получили распространение другие модели экономического роста (С. Кузнец, У. Ростоу, Дж. Гелбрейт и др.). В последние годы применительно к экономической истории России и СССР чаще применяется институциональный подход, который делает упор на организационные аспекты экономической деятельности и разработан в трудах таких крупных ученых-экономистов, как Д. Норт, Р. Фогель и др.). Широкую популярность среди исследователей приобрела также книга венгерского экономиста Я. Корнай «Экономика дефицита» (в пер. М., 1990).

Одна из первых проблем, которая встала перед зарубежными исследователями, — создание стабильной системы данных, позволяющих рассматривать темпы экономического развития СССР. В этой работе им помогали различные государственные и внего- сударственные органы США, тесно связанные с ЦРУ. Большое место заняли вопросы о степени доверия к советской статистике, ее корректировке и перевод стоимостных показателей в долларовые индексы. Созданные на этой основе базы данных по советской экономике до сих пор считаются наиболее надежными в международных расчетах. Лишь в последние годы со стороны многих ученых, заинтересованных в принижении достижений советского времени, идет устойчивая тенденция критики этих данных как завышенных, проистекающая из того, что ЦРУ в целях получения больших бюджетных ассигнований сознательно завышало советские экономические показатели.

Все это приводит к многовариантности оценок экономического развития СССР и бесконечным дискуссиям на тему, какие из них находятся ближе к истине. Наибольшие трудности вызывает исчисление стоимостных показателей, связанных с оценками ВВП, национального дохода, структуры потребления населения и пр.

Современная западная экономическая история не решила многих проблем, связанных с изучением экономики советского периода. С этой точки зрения любопытно признание одного из авторитетных историков-экономистов США П. Грегори, что здесь существует больше вопросов, чем ответов. В качестве перспектив для исследования, с чем, собственно, автор обратился к молодым историкам России, он назвал следующие.

Какова была реальная эффективность административно- командной экономики в СССР?

Как реально работала самая бюрократическая и иерархическая экономика в мире?

Как принимались решения по вопросам экономической политики?

Почему потерпели неудачу попытки реформирования советской экономики?

Насколько велика была тяжесть военных расходов в СССР?

Как отразилось влияние коллективизации на состояние сельского хозяйства России? (См.: Экономическая история. Ежегодник. 2000. М„ 2001. С. 68.)

Заданные западным экономистом вопросы действительно могут послужить стартовой площадкой для развертывания научных исследований по экономической истории советского периода. Одновременно признание П. Грегори свидетельствует о нерешенности многих кардинальных вопросов советской экономической истории.

Тем не менее появились работы отечественных ученых по истории российской экономики, почти целиком опирающиеся на англо-американскую историографию. Влияние зарубежной литературы прежде всего выражается в некритическом усвоении советологических понятий и концепций. На страницы отечественных изданий перекочевали такие малосодержательные понятия, как «советский империализм», «тоталитаризм», «промышленный феодализм» и т. д. В качестве политических ярлыков, созданных с целью вызвать негативные эмоции у читателей, они вполне пригодны. Но они крайне непродуктивны для объяснения такого сложного и противоречивого исторического явления, каким была советская экономика.

Другое следствие советологического влияния — метод оценки российского прошлого с позиций современных западных ценностей. Сомнительным является принятие тех западных концепций, которые лежали в основе радикальных реформ, начавшихся в начале 1990-х годов, хотя сами эти концепции оспариваются большинством западных экономистов или признаются несостоятельными. Например, с легкой руки Дж. Сакса и других американских экономических советников президента Б.Н. Ельцина отечественные экономисты усвоили догму, что «инфляция цен равна темпам увеличения денежной массы» и «уровень инфляции прямо пропорционален бюджетному дефициту». Эта точка зрения считается ошибочной большинством современных экономистов. Тем не менее она активно используется при изложении истории движения цен и денежной массы в России. Естественно, что неверные методологические установки влекут за собой обеднение фактической базы, неверную интерпретацию, а иногда и прямую фальсификацию источников.

Помимо некритического усвоения западных теорий кризису отечественной экономической истории способствует также то, что многие методологические установки марксизма-ленинизма сохраняются в сознании историков. Например, сложившаяся под влиянием работ Ленина догма о России как стране с самым передовым финансовым и промышленным капиталом, служившая раньше для обоснования вывода о том, что страна созрела для социалистической революции, сегодня используется для доказательства того, что большевики прервали поступательное экономическое развитие России. На самом деле, если бы ленинский тезис был правильным, то большевистский переворот едва ли вообще был возможным.

Следствием всего этого стало резкое падение научного уровня отечественных историко-экономических исследований. Снизилась их источниковедческая оснащенность, возобладал отвергнутый еще в 60-е годы «иллюстративный метод», произошел отход от научной точности в сторону публицистичности и сенсационности. Ученые, стремясь сохранить высокий уровень работ, оказываются в меньшинстве, и их голоса тонут в массе псевдонаучных и дилетантских рассуждений.

Выход из этого кризиса не может быть легким. Серьезные и объективные историко-экономические исследования неизбежно становятся оппозиционными нынешней власти. А это —непривычная и неудобная позиция для отечественных историков, привыкших за долгие годы следить за властными установками и ре- ализовывать их в своих трудах.

В последнее время наметилось некоторое оживление экономической истории. С 1999 г. стал выходить ежегодник «Экономическая история», развернулась деятельность центра по экономической истории в МГУ, связанная с попыткой возрождения и координации работ в данной области. Регулярно выходит обозрение «Экономическая история». Вместе с тем, анализируя эти издания и работы по экономической истории, нельзя не признать, что наиболее ущербной остается разработка экономических проблем советского периода отечественной истории, а встречи экономистов и историков по данным сюжетам свидетельствуют о трудностях их взаимопонимания.

Исходя из этого, можно попытаться наметить ряд важных для современной экономической истории методологических и источниковедческих проблем, разумеется, далеко не всех.

Крупным недостатком работ по экономической истории России новейшего времени является унаследованный от советской историографии разрыв преемственности между дореволюционным и послереволюционным периодами в развитии отечественной экономики. Между тем многие черты советского хозяйства, как, впрочем, и всей общественной жизни коренятся в прошлом. Например, такой сугубо большевистской, казалось бы, мере, как национализация крупной промышленности предшествовал секвестр государством многих промышленных предприятий, работавших на оборону в 1915—1916 гг. Некоторые «буржуазные» ученые были теоретиками национализации. Экономическая система военного коммунизма во многом напоминала порядки, установленные на казенных заводах царской России в годы войны. Продразверстка, выдаваемая многими исследователями в качестве исключительного изобретения большевиков, была введена в 1916 г. и продолжена Временным правительством. Неслыханная инфляция начала 1920-х годов, которую современные историки безоговорочно списывают на политику большевиков, берет начало в последние годы правления Романовых, а при Временном правительстве она принимает уже неуправляемый характер.

Большевики строили свою экономику не на пустом месте и не с помощью одних только марксистских идей. Хозяйственная система, создаваемая ими, опиралась и на предшествующий практический опыт, какой бы революционной фразой он ни прикрывался. История зарождения и роста промышленности в России имела свои особенности, связанные с процессом разложения феодального строя и развитием товарно-денежных отношений в сельском хозяйстве. Именно крестьянская текстильная промышленность, возникновение которой в конце XVIII —начале XIX в. стало результатом разрушения натуральной системы хозяйства и складывания общественного разделения труда, послужила исходной основой индустриального развития страны. Но и казенные заводы сильно повлияли на характер индустриального производства и его огосударствление в Советской России. Высокая концентрация производства и капитала, считавшаяся ранее признаком существования в ней высокоразвитого финансово-промышленного капитализма, была следствием воздействия природно-демографических условий, состояния транспортного сообщения, слабой специализации, необходимости комбинирования производства, и многие крупные предприятия России вовсе не были передовыми в техническом и организационном отношении. Все эти проблемы всплыли со всей очевидностью в советский период.

Дискуссионной является проблема зависимости России от Запада. Одни авторы утверждают, что со временем она увеличивалась. Ее интеграция в мировую капиталистическую систему привела к сохранению технико-экономической отсталости, к превращению страны в аграрно-сырьевой придаток развитых стран Запада. В годы, предшествовавшие Первой мировой войне, несмотря на рост внутренних источников капиталонакоплений, возросла зависимость России от иностранного капитала (по линии займов, экспорта капиталов, внешней торговли, технологии и т. п.).

Главным признаком зависимости служит наличие двойной экономики, национальной и перенесенной на отечественную почву из развитых капиталистических стран, органически не связанной с окружающей социально-экономической средой, существующей в форме замкнутого анклава. Была ли экономика дореволюционной России единой? На этот вопрос в литературе нет однозначного ответа.

Многие исследователи российской экономики разделяют теорию многоукладности. При этом под социально-экономическим укладом понимают такой, который имеет своей основой определенные производительные силы, более или менее сложившуюся, оформившуюся совокупность производственных отношений, образующую одну особую, хотя, может быть, и связанную с другими, но, тем не менее, самостоятельную, отличную от остальных систему общественного хозяйства. В каждом укладе действуют свои экономические законы. Формирование единого всероссийского рынка означало бы распространение одних и тех же макроэкономических законов на все хозяйствующие субъекты страны. Поэтому доказательство его существования является мощным аргументом в пользу единого экономического пространства, и не случайно многие советские историки уделяли этому вопросу пристальное внимание. Совместить теории многоукладности и единого рынка невозможно, между их сторонниками не утихают концептуально- теоретические споры. Продолжать эти споры на прежнем уровне означает никогда не решить вопроса о характере экономики России. Его решение зависит от разработки правильной методологии, введения в оборот новых источников и использования современных методов их анализа. Чтобы получить ясный ответ на вопрос о существовании различных укладов, надо изучить организацию всех типов предприятий.

Методология такого исследования заключается в следующем. Каждое предприятие вынуждено приспосабливаться к макроэкономической среде и с этой точки зрения устроено рационально, т. е. так использует имеющиеся ресурсы, чтобы, взаимодействуя с окружающей макроэкономической средой, добиться максимальной полезности. Если предприятие действует иначе или не находит оптимальной стратегии поведения, то оно перестает существовать. Существуют детально разработанные математические модели такого исследования. Для его проведения необходимы чрезвычайно подробные данные, которые могут обеспечить только такие массовые источники, как балансы, бюджеты, годовые отчеты промышленных, транспортных, торговых и прочих предприятий, которые еще не введены в научный оборот.

В источниковедческом плане очень важна проблема сопоставления дореволюционного и послереволюционного экономического развития России. Мало ввести в научный оборот новые комплексы источников. Необходимо решить чрезвычайно сложную проблему их взаимоадекватности. Внешне одинаковые по форме циркуляры, предписания, отношения, договоры и т. п. играли неодинаковую роль в рамках дореволюционной и советской экономики. Это важно учитывать, оценивая значение того или иного документа.

Главным источником для историко-экономических исследований остается статистика, но мы продемонстрировали, сколько трудностей возникает при ее использовании, в том числе для исторических сравнений и параллелей. О сложности этой источниковедческой проблемы свидетельствует нерешенный до сих пор вопрос сопоставимости дореволюционных и советских исчислений национального дохода.

Исчисляемое на основании НД сопоставление темпов дореволюционного и советского промышленного развития — эта тема сегодня приобрела остроту и актуальность в связи с попытками поставить под сомнение высокие темпы промышленного развития СССР. Выясняется, однако, что в 1920—30-х годах данные в целом верно отражают динамику, хотя в ряде случаев они несколько завышены.

Следующей важной темой, которую исследователям предстоит осветить, является сопоставление российской дореволюционной и советской экономики с экономиками зарубежных стран. Без этого нельзя правильно понять и оценить все происходившие в рамках социалистической экономики процессы.

Проблема внешнеэкономических связей СССР с другими странами (и капиталистическими, и социалистическими) изучена явно недостаточно: сказалась установка марксистской школы на то, что своих экономических успехов СССР добился самостоятельно. Здесь исследователям нужно ввести в научный оборот многие новые, еще не изученные комплексы источников.

Основная трудность компаративного исследования заключается в том, что сравнивать приходится существенно различающиеся народнохозяйственные системы, где механизмы товарного, денежного, фондового рынков, рынка труда, налоговая, инвестиционная и ценовая системы функционировали неодинаково. Выявить эти различия можно только с помощью математического моделирования.

Большое значение для изучения отечественной экономики имеет проблема специфической организации советских предприятий, особых отношений между работниками и администрацией, которые должны рассматриваться с точки зрения исторической преемственности с дореволюционной Россией. Внешний разрыв с прошлым еще не означал, что именно так обстояло дело на практике. До начала форсированной индустриализации значительная часть руководящих кадров в экономике были «старыми» или «буржуазными» специалистами. Даже так называемые красные директора из рабочих черпали опыт из традиций, которые они усваивали, будучи рабочими у тех же предпринимателей. Нередкие в реконструктивный период командировки за рубеж для закупки нового оборудования и ознакомления с передовым западным опытом организации производства часто решались не в пользу последнего. Выбор был сделан в сторону новой социалистической организации производства и трудовых отношений, в которых легко проследить черты, унаследованные от прошлого. Такие производственные системы, как фордизм, тэйлоризм, не прививались на отечественной почве. Уделяя внимание технологической стороне дела, они, как правило, отвергали западные потогонные системы организации труда. Им противопоставлялась сознательная дисциплина участвующего в производственном процессе работника, направленная на строительство социализма. Подготовленные в советских вузах в годы довоенных пятилеток инженерно-технические кадры, из которых выросли капитаны советской индустрии, командиры производства, чьими руками, собственно и была создана командная экономика советского типа, мало напоминали западных менеджеров.

Каждый из этапов экономической истории страны нуждается в дополнительном изучении, начиная с преобразований народного хозяйства, проведенных большевиками. Только система военного коммунизма подверглась более или менее обстоятельному анализу с привлечением новых источников. Она изучалась с точки зрения методов управления и, как наследие эпохи, названной «экономической чумой», которая, дескать, рассыпала свои «бациллы» в последующие годы.

В литературе не изжито представление о нэпе как о заранее сформулированной и сознательно проводимой конкретными политическими деятелями политике. Ранее она приписывалась гению Ленина, а сейчас ее создателями одни считают Троцкого, другие — Ларина, третьи — левых или правых эсеров и т. д. На самом деле новая экономическая политика не была изобретением чьего-либо досужего ума. Она складывалась из реальных тенденций экономического развития и противоборства активных политических сил. В частности, в 1921 г. никто из партийно-правительственной элиты не думал, что переход от продразверстки к продналогу повлечет за собой восстановление товарно-денежных отношений. Напротив, большевики первоначально рассчитывали организовать натуральный обмен с крестьянством и, только уступая реальным потребностям экономики, допустили денежный обмен сначала в местном обороте, а затем и в масштабе всей страны.

Интерес исследователей все более смещается в сторону комплексного изучения периода 1920-х годов. Историк В.Г1. Дмитрен- ко, например, поставил вопрос о так называемых четырех измерениях нэпа. В одной из последних работ один из авторитетных исследователей нэпа И.Б. Орлов, отражая современные веяния, поставил вопрос о «пятом измерении», т. е. о необходимости изучения того, что дал нэп для каждого конкретного человека. За всесторонним изучением общественной жизни того времени, где экономическим проблемам должно принадлежать подобающее место, видятся наибольшие перспективы для исторических исследований.

В отличие от нэпа период 1930-х годов в экономическом плане изучен весьма поверхностно. Это дает почву для распространения многочисленных современных околонаучных спекуляций. Гиперболизируется роль Сталина в создании экономической системы. Преувеличивается роль принудительного труда. Такую экономику еще накануне Второй мировой войны некоторые проницательные писатели и ученые стали называть тоталитарной. В связи с тем значением, которое приобрел ГУЛАГ как олицетворение тоталитаризма в нынешних идеологических баталиях, с экономической точки зрения следует подвергнуть основательному изучению его реальный вклад в народное хозяйство, роль его многочисленных строек и предприятий, эффективность труда заключенных, условия их существования.

Советская экономика представляла собой более сложное и противоречивое явление, чем одномерное «гулаговское» ее измерение. Она вобрала в себя как централизацию и огосударствление, так и рыночные отношения (колхозный рынок, торгсины, кооперативная и мелкая торговля, рынок труда и пр.). Она включала массовые репрессии против зажиточных крестьян и частных торговцев и попытки демократизации управления экономикой. Термин «тоталитаризм» не подходит для ее характеристики, тем более, что это — теория политическая, теория власти, которая лишь накладывается на сферу экономических отношений.

Коллективизация деревни изображается сегодня как сплошное насилие над крестьянством. Но ее успех зависел и от поддержки, оказанной ей определенными слоями крестьянства. В этом плане следует обратить внимание на организационное сходство колхозов и сельских общин, особенно в бедных селениях (общественная запашка, разверстка платежей, индивидуальное усадебное хозяйство и др.). Однако в этом направлении коллективизация никогда не изучалась. Для этого необходимо ввести в научный оборот комплексы до сих пор не изучавшихся в экономической литературе конкретных обследований деревни.

Плохо изучена послевоенная экономика СССР. Это открывает широкие двери для создания различного рода спекуляций. Например, восстановление народного хозяйства приписывается узникам ГУЛАГа и немецким военнопленным. Руководство страны осуждается за отвержение плана Маршалла, хотя самый поверхностный анализ источников показывает, что пойти на условия этого плана СССР не мог, да и западные союзники на это всерьез не рассчитывали. Период после смерти Сталина представляется исключительно как расширение прав партийной номенклатуры и диктат хозяйственных ведомств. Экономическая система 1950—80-х годов изображается исключительно как плановая и командно-административная, хотя на протяжении этого периода предпринималось немало попыток освободить экономику от чрезмерной бюрократической опеки и некоторые из них проводились в жизнь. Да и сам плановый характер советской экономики подвергается сомнению, поскольку система приоритетов и очередности на деле ломает плановое развитие.

Чрезвычайно запутан вопрос о сопоставлении производительности труда в послевоенной социалистической и капиталистической экономиках. Основываясь на более высоких размерах валового внутреннего продукта на душу населения и более совершенных технологиях в западных странах, исследователи поспешили с выводом о том, что СССР безнадежно отставал в области производительности труда и со временем эта отсталость увеличивалась. Но фактические данные рисуют другую картину. Получается, что при сохранявшемся огромном разрыве производительность труда в СССР росла быстрее, чем в США. Косвенно об этом же свидетельствуют более высокие темпы роста валового внутреннего продукта в СССР. Иначе и не могло быть в случае догоняющей экономики. Однако важно выявить факторы опережающего роста производительности труда в СССР. Применение методов множественной регрессии показывает, что, в отличие от США, основной вклад в рост производительности труда в СССР вносили экстенсивные факторы. Жестко ограниченная размерами спроса американская экономика добивалась роста производительности труда за счет внедрения новых технологий и использования более производительной техники. В СССР же из-за мягкости бюджетных ограничений спрос был безразмерным, и рост производительности труда обеспечивался вводом новых производственных линий и новых предприятий. Наличие существенной скрытой безработицы не создавало серьезных проблем для экстенсивного развития со стороны рынка труда.

Вопрос состоит в том, могла ли производительность труда в СССР при экстенсивном развитии сравняться с производительностью труда в США, и если нет, то каковы были предельные возможности догоняющего развития? Статистика показывает, что в 1970-е годы темпы роста производительности труда в СССР начали снижаться. Так, в отношении к предыдущему периоду они составили в 1965 г. — 34%, в 1970 г. — 38, 8, в 1975 г. — 24,7, в 1980 г. — 17, 7, в 1985 г. — 15,6%. К сожалению, руководство страны не делало из этого надлежащих выводов.

Уже к концу 1930-х годов в советской экономике под влиянием централизации и планово-директивных начал стали складываться гигантские корпорации — ведомства, каждое из которых боролось за приоритеты в народном хозяйстве, добивалось преимущественных бюджетных ассигнований, лоббировало свои интересы в политическом руководстве страны. Война в заметной степени способствовала кристаллизации этого процесса. В послевоенный период ведомственный характер советской экономики стал особенно очевидным. Несмотря на обилие министерств, объединений, главков и трестов, формировались группы отраслей, объединенных общими производственными и иными интересами. Так возникало и получало право на жизнь понятие производственных комплексов — топливно-энергетического (ТЭК), металлургического, машиностроительного, аграрно-промышленного (АПК) и т. п. Следует заметить, что в этом ключе история советской экономики почти не изучалась. Здесь имеются огромные возможности для развертывания историко-экономических исследований, тем более что источников на сей счет в наших архивах, организованных по ведомственному принципу, — безбрежное море.

Неразработанность этих сюжетов привела к возникновению в историографии довольно острых дискуссий по поводу формирования и развития в стране военно-промышленного комплекса (ВПК). Дело в том, что в СССР приобрело (не сразу) право на жизнь понятие оборонно-промышленного комплекса (ОПК) — группы производств, направленных на выпуск военной продукции для оснащения вооруженных сил, причем черты его складывания в советской экономике в силу целого ряда политических причин (международная изоляция, враждебность ряда государств, угроза войны и др.) стали обозначаться раньше всего и особенно явственно накануне Второй мировой войны. Военные приготовления в этот период дают основания некоторым авторам делать выводы об агрессивности советского руководства, которая, как правило, выстраивается в русло доктрин марксизма. Вопрос об эволюции и изменении идеологических и политических установок заслуживает специального исследования и выходит за рамки экономической истории. Перенесение вопроса в экономическую плоскость показывает, что к моменту нападения Германии СССР оказался не готовым к ведению современной войны, потребовавшей от страны небывалых чрезвычайных усилий и громадных жертв. Память о них все послевоенные годы служила обоснованием для приоритетного развития ОПК.

Изучение военной промышленности в СССР, всегда закрытой завесой секретности, носило узко специализированный и апологетический характер. Это были главным образом воспоминания участников оборонных проектов о достижениях в области техники: производстве самолетов, танков, ракетной техники и т. п. Эта традиция продолжает сохраняться и в современной России, причем постепенное снятие грифа секретности позволяет более широко использовать архивные документы, раскрывая тайны, связанные с производством тех или иных видов вооружений.

Вместе с тем на состояние современных исследований оказывает введение, вслед за западной историографией, понятия военно-промышленного комплекса, которому был придан иной смысл, иное политическое и историческое звучание по сравнению с советским ОГ1К. Под ВПК на Западе подразумевалось сращивание военных, экономических, политических властных групп, формирование на этой основе узкой и сплоченной элиты, определяющей политику государства. С этих позиций западные исследователи пытались рассматривать и советский ОПК, в то время как советские авторы употребляли термин «ВПК» только в отношении «американской военщины» и стран НАТО.

В конце 1980-х годов термин «советский ВПК» обрел право на жизнь и у нас в стране. Работы на эту тему носили главным образом публицистический и разоблачительный характер. Наблюдалось стремление обвинить ВПК во всех бедах советского общества. Постепенно, однако, становление и развитие ВПК в СССР, особенно в годы холодной войны, становится предметом пристального внимания ученых.

Нельзя не признать, что исследования в этой области находятся еще только у своих истоков. Их продвижению препятствует гриф секретности на документах военных ведомств, который снимается слишком медленно. Определенные надежды внушает подготовка многотомного издания документов по истории военного производства в России и СССР, которая ведется рядом научных учреждений в сотрудничестве с федеральными архивами. В исследовании проблем ВПК необходимо избавляться от их излишней политизированности, от штампов, унаследованных от времен холодной войны. Проблема современной России состоит в том, чтобы трансформировать наиболее развитый и наукоемкий сектор советской экономики и накопленный им потенциал на нужды общества.

Важным элементом советской системы был черный рынок, который постоянно дополнял планово-распределительную систему. Хотя о черном рынке написано несколько работ, его размеры и динамика почти не изучались. Размеры теневой экономики, за исключением нескольких лет, непрерывно росли, особенно в последние десятилетия советского строя. Вообще многие аспекты экономики СССР в период так называемого застоя нуждаются в прояснении. Они позволят пролить свет на те процессы, которые происходили, помогают понять, что случилось с народным хозяйством СССР в период горбачевских реформ, а то, что происходит в современной России, — область, которую экономической истории еще только предстоит осваивать. Существует, конечно, неисчислимый круг работ по современной экономике России, которые находятся на острие самых злободневных дискуссий и сильно зависят от политических и идеологических пристрастий, а освоение круга источников по этому периоду, которые далеко не всегда доступны, — задача будущих научных исследований.

Таким образом, в экономической истории есть немало нерешенных и малоизученных проблем. Разрабатывая их, исследователям предстоит нелегкая задача поиска надежных в методологическом отношении подходов, введения в научный оборот новых источников и совершенствования методики их анализа.

Экономическая история часто взывает к сближению с социальной историей, политической историей, говорит о необходимости учета в исследованиях человеческого фактора и т. п. Однако различия в методологических подходах, в методике и технике исследования сказываются на практической реализации этих призывов. В частности, современные историки-экономисты много пишут о необходимости усиления внимания к экономическим микрообъектам, но микрообъект при этом часто понимается как основа для более глубокого и разностороннего моделирования макроэномических процессов, что не совсем укладывается в современное понимание целей и задач микроистории. По всей видимости, на ближайшее время экономическая история будет сохранять особый статус, со своим кругом задач, источников и методов исследования, где ведущее место будет принадлежать статистике, приемам моделирования, сравнительно-исторической динамике и т. п.

История культуры

При изучении истории отечественной культуры мы неизбежно сталкиваемся также с проблемой многозначности самого понятия «культура». Этот термин привычен и широко употребим как в обыденной речи, так и в научной литературе. Тем не менее вряд ли кто-либо может с уверенностью вычленить явления культуры из общественной жизни. Длительное время в советской историографии господствовало единое общепринятое определение культуры, но это единство было мнимым. Реально уже в рамках марксистско- ленинской концепции культуры существовали различные ее дефиниции. Однако споры о них не выходили за пределы теоретических рассуждений, оставаясь достоянием узкого круга специалистов.

По подсчетам специалистов, в настоящее время существует около тысячи различных определений «культура», что неизбежно приводит к формированию различных подходов к ее изучению. С точки зрения объекта исследования условно можно выделить два типа подходов к изучению истории культуры: традиционный узкий (дифференцированный, отраслевой) и широкий интегративный.

Узкий подход является более привычным и опирается на устойчивую историографическую традицию. Он основан на понимании под объектом истории культуры сферы духовного производства, изучаемой дифференцированно (по отраслям). Такой подход не дает целостного представления о свойственных разным эпохам культурных процессах, о качественном своеобразии культуры того или иного общества. Акцентируя внимание на результатах человеческой деятельности, особенностях жанра, стилей и т. п., искусствоведы, литературоведы и историки отдельных отраслей культуры оставляют за рамками исследования самого человека, его внутренний мир, особенности социальной мотивации творчества.

В то же время не менее важная задача комплексного изучения культуры как общественного явления в целом оставалась нерешенной. Отдельные виды творческой деятельности изучались изолированно не только друг от друга, но и от социального и политического строя, что препятствовало целостной, многоаспектной реконструкции социокультурного пространства. Помимо традиционных направлений (история литературы, изобразительного искусства, музыки, театра, архитектуры, науки, образования и книжного дела и т. п.), разрабатывались также проблемы истории интеллигенции. Однако вне поля зрения исследователей осталась массовая культура, существование которой в советском обществе в соответствии с утверждением об отмирании в эпоху социализма как массовой, так и элитарной культуры, попросту отрицалось.

Широкий подход к изучению истории культуры на практике осваивался с большим трудом, столкнувшись с серьезными трудностями. Многие ученые высказывали опасения, что расширение предметной области приведет к смешению нетождественных понятий «культура» и «общество», выражали сомнения в возможности практического осуществления подобной задачи. Но широкое распространение в мировой общеисторической практике новых подходов, понимание взаимосвязи и взаимообусловленности всех сторон развития общества привели к формированию так называемого тотального подхода, основанного на принципиально ином уровне реконструкции действительности с учетом исторической среды во всем ее многообразии. В исследованиях все большее внимание стали уделять социальным механизмам развития культуры; проблемам социального детерминизма культурно-ис- торических процессов, взаимоопосредования социальной и культурной практик. Все отчетливее стала проявляться антропологическая тенденция. Примером такого тотального подхода является учебное пособие Л.Г. Ионина «Социология культуры; путь в новое тысячелетие» (поел. изд. М., 2000), которое, между прочим, включает и историческое измерение культурного пространства.

Расширение проблематики современной социологии культуры и культурологии обусловило и расширение исследовательских методик и источников, лежащих в основе их изучения. Уже на закате советской истории был сделал вывод, что изучение истории культуры нельзя представить без существенного расширения исследовательского багажа. Но на практике это нередко приводило к еще большему раздроблению исследуемого объекта (правда, по другим основаниям), не столько способствуя, сколько препятствуя восприятию культуры как целостного общественного явления и пониманию качественного своеобразия культуры данного конкретного социума. Пока специалисты в области истории культуры осваивали интегративный подход к ее изучению, образовавшийся вакуум попытались восполнить специалисты по отдельным ее отраслям. Они рассматривали всю историю культуры через призму отдельных ее направлений, будь то литература или кинематограф, нередко претендуя с их помощью на создание некоей «сверхистории». Происходившее при этом смещение акцентов (понимание эпохи через литературу или кинематограф вместо осмысления особенностей данной отрасли культуры с учетом конкретно-исторической ситуации) приводило к односторонним тенденциозным выводам. Стремление авторов сказать новое слово привело к чрезмерному увлечению формой предлагаемых концепций в ущерб их содержанию, а новые определения зачастую оказывались излишне сложными, витиеватыми, абстрактными, а порой и крайне противоречивыми, практически невозможными в конкретно-историческом воплощении. Взять, например, такое понимание культуры, как «первенствующее выражение облика народа и его жизни и мировосприятия» или «вся ценностно-смысловая сфера общества, независимо от того, каково происхождение, социальная ориентация и практическая направленность этих ценностей и смыслов».

И сегодня в бесконечном разнообразии предлагаемых концепций просматриваются две основные тенденции: интегративная, способствующая значительному расширению исследовательской проблематики, и антропологическая, базирующаяся на признании человека «синтезирующей основой» культуры. Подавляющее большинство современных исследований по истории культуры переносят акцент на изучение духовного мира человека, быта и нравов, истории повседневности, особенностей менталитета отдельных социумов. В результате произошло заметное сближение проблематики, методологической и источниковедческой основы исследований по истории культуры, демографической истории, истории ментальнос- тей, истории частной жизни, истории семьи, повседневности, быта, детства, тендерной истории. Таким образом, наблюдается максимальное сближение истории культуры с социальной историей.

Невозможно вычленить сферу общественной жизни, которая не имела бы культурно-исторического аспекта, как невозможно и найти ту область культуры, которая была бы оторвана от социальной и политической практики, так как общество создает культуру, а культура создает общество. Границы между социальной и культурной историей настолько прозрачны, что сегодня можно говорить о формировании единой социокультурной истории.

Так как культура принадлежит «расплывчатым явлениям» (А. Моль), представляется наиболее разумным отказ от строгого замкнутого определения, от создания некоей «завершенной теории культуры», и опора на ту программу исследований, предлагавшуюся современным источниковедением, в процессе практической реализации которой будут дополняться и расширяться представления о культуре. Таким образом, любое явление может стать объектом исследования по истории культуры.

К сожалению, приходится признать, что источниковедческие особенности изучения истории культуры нигде специально не рассматривались. Между тем необходимо пересмотреть традиционно сложившиеся источниковедческие принципы. Антропологическая ориентация делает совершенно неприемлемой сложившуюся в рамках государственно-институционального подхода систему отбора источников, характеризующуюся преимущественным интересом к нормативно-распорядительной документации. В последние годы эту традицию в изучении истории культуры удалось преодолеть, однако сохраняется интерес к какой-либо отдельной группе источников, стремление к их абсолютизации и соответственно недооценка комплексного синтетического подхода в источниковедении.

Чрезмерное увлечение недоступными ранее материалами, отражающими репрессивную политику советской власти, взятыми в отрыве от общего комплекса источников (как и вообще всякое стремление найти одну наиболее значимую, наиболее полную и адекватную исторической действительности группу источников), неизбежно приводит к одностороннему, предвзятому отражению действительности. Необычайная широта исследуемого объекта предполагает столь же широкий охват источников. В этом отношении отрадно, что в последние годы в учебной литературе по источниковедению обозначился широкий подход к пониманию культуры. «Для источниковедения ключевым является определение культуры в самом широком смысле», — подчеркивают авторы коллективного пособия «Источниковедение: Теория. История. Метод». Фактически можно говорить о том, что источником по истории культуры так или иначе является весь «вещный мир», а также мысли, чувства, поведенческие стереотипы, морально- этические и правовые нормы, зафиксированные в этом «мире». Но как не утонуть в этом безграничном море источников?

С целью наиболее широкой и наиболее адекватной реконструкции культуры особое внимание следует уделять источникам, дающим своеобразный срез социокультурного фона, отражающим реальную культурную практику, а не провозглашаемую политику. С этой точки зрения следует заново пройти через изучение фондов учреждений и организаций, ответственных за культуру, где следует перенести акцент с нормативно-распорядительной документации на материалы, характеризующие взаимоотношения власти и общества. Но главное, если мы обращаемся к человеку как субъекту культуры, это изучение источников личного происхождения. Очевидно, что миллионы неграмотного и полуграмотного населения послереволюционной России не вели дневников, не писали воспоминаний, зачастую даже не были знакомы с последними декретами и постановлениями. Чрезвычайно ценными в этом отношении источниками являются разнообразные документы, воспроизводящие взаимоотношения людей с властью (письма, прошения, жалобы, отчеты и сводки местных органов власти, их переписка друг с другом и т. п.). В последние годы отношение историков к подобным документам заметно изменилось, из числа второстепенных, используемых преимущественно в иллюстративном плане, они перешли в разряд информационно значимых, имеющих самостоятельную ценность не только с точки зрения микроисследования, но и для понимания макропроцессов. Пока в этом отношении сделаны лишь первые шаги. Они помогают выявить наиболее острые и «больные» социальные проблемы того или иного времени, отражают жизненные ценности различных групп населения, их морально-этические представления, культуру повседневного быта, речевые практики, иначе говоря, представляют собой своеобразный документальный отпечаток реальных чувств, мыслей, поступков миллионов рядовых граждан.

Подобные материалы наглядно демонстрируют невозможность разграничения жизни общества на обособленные экономическую, политическую, социальную и культурную составляющие и соответственно строгого деления на источники по экономической, политической, социальной и культурной истории. В условиях интенсивного поиска новых исследовательских методик не менее важно и то, что эти комплексы источников объединяют разнохарактерные документы, в которых одни и те же события воспроизводятся как сухим официальным языком нормативно-распорядительной документации, так и эмоциональным языком простых людей, непосредственных участников событий. Здесь исследователь имеет возможность сопоставить результаты реконструкции прошлого как «снизу», так и «сверху». Информационный потенциал этих материалов позволяет успешно применять как микро-, так и макроанализ; на основе разбора множества повторяющихся частных ситуаций осуществлять анализ социальных отношений. Особое значение для изучения культуры имеют произведения литературы и искусства, взятые не в искусствоведческом ракурсе, а с точки зрения отражения ими исторической действительности.

Очевидно, что для целостного понимания культуры как социального явления, как одной из важнейших характеристик состояния общества, как «второй среды обитания человека» недостаточно привлечения новых групп источников. Необходимо применение новых подходов, новых методов изучения, и прежде всего более широкое использование методов микроисследования. Только сочетание макро- и микроанализа позволит реконструировать субъективную реальность, по образному выражению А.Я. Гуревича, получить на «наши» вопросы «их» ответы, т. е. ответы представителей изучаемой культуры, отличной от культуры исследователя. Причем очевидно, что на каждый «наш» вопрос мы неизбежно получим не один, а множество «их» ответов, поскольку общество никогда не бывает монолитным, единым, тоталитарным.

Культура подвержена идеологической конъюнктуре. Если культурная практика является частью государственной политики, то история культуры в значительной степени является частью государственной идеологии. В результате в отечественной историографии XX в. сформировались две диаметрально противоположные трактовки историко-культурного развития советского общества: советская и постсоветская.

Советская историография, опираясь преимущественно на документы высших государственных и партийных органов, работы классиков марксизма-ленинизма и воспоминания партийно-госу- дарственных лидеров, отражает историю глубочайших культурных преобразований и формирования под руководством КПСС передовой демократической социалистической культуры. В постсоветской историографии преобладает так называемая тоталитарная теория, сторонники которой рассматривают советскую культуру как орудие политической борьбы, «служанку» КПСС, обеспечивающую ее идеологический диктат, нивелировку личности, вплоть до ее полного зомбирования. Основу такой тоталитарной культуры, сложившейся к середине 1930-х годов, составило «новое политико-идеологическое «всеединство», невиданное по масштабам унификации, заорганизованности, огосударствления партаппаратом», приведшее к господству стереотипов «массового, политически экзальтированного сознания» и к «советизации», «пролетаризации», «большевизации» любой культурной деятельности, любых культурных ценностей. Акцент переносится на репрессивную политику советской власти, используя в качестве источников документы ВЧК, НКВД, ОГПУ, воспоминания деятелей культуры, подвергшихся репрессиям, и представителей русского зарубежья, а также материалы руководителей партии и правительства, но в новом их прочтении.

Интересно, что обе трактовки истории советской культуры отличаются не столько фактическим материалом, сколько его идеологической интерпретацией, и вытекающими из нее морально-этическими оценками. В результате одни и те же события, действия властей получают диаметрально противоположные оценки. Так, например, национализация музеев, библиотек, издательств в зависимости от идеологической конъюнктуры момента характеризуется либо как неотъемлемая составляющая процесса широкой демократизации культуры, необходимое условие приобщения народных масс к достижениям науки и искусства, преодоления «присущего капитализму отчуждения культуры от трудящихся», либо как проявление диктатуры в сфере духовной жизни. Факт целенаправленного воздействия партии и правительства на духовную жизнь общества признают и сторонники тоталитарной трактовки советской культуры, но оценивают его как проявление крайней степени антидемократизма. Обе трактовки в чем-то справедливы, но в целом ложны, так как основаны на абсолютизации одной из сторон сложного многогранного явления, выбранной исходя из заранее заданной идеологической установки.

Таким образом, история культуры не избежала общих проблем, связанных с переосмыслением и переоценкой истории советского прошлого. От пропаганды успехов социалистического культурного строительства произошел резкий (и не всегда оправданный) поворот к разоблачению культурной практики большевизма, приводящий порой к полному отрицанию успехов послереволюционного культурного строительства, которое изображается как борьба политики с культурой. «Мартиролог советской культуры», «реестр каторги», вызванные притеснениями новой власти самоубийства среди интеллигенции, эмиграция лучших представителей науки и культуры — таковы наиболее популярные темы историков культуры, придерживающихся тоталитарной теории. «Духовное бесплодие» тоталитарного общества, уничтожение всяческих «попыток творческого поиска в самых разных областях культуры», «уцененное образование» и как результат — «полуобразованное» общество, «интеллектуальный примитивизм и низкий профессиональный уровень», «авгиевы конюшни» «четвертованной литературы» XX в. — это лишь немногие примеры типичных для антикоммунистической волны высказываний о советской культуре. Очевидно, что идеология вновь возобладала над разумом. В редких случаях авторам удается удержаться от пафоса разоблачительства и попытаться беспристрастно оценить воздействие на культуру как разрушительной, так и обновляющей сил революции в их противодействии и в то же время взаимообусловленности.

В результате неизменного акцента на идеологическую интерпретацию происходящих культурно-исторических процессов, а не на их содержание, несмотря на обширную историографию советской культуры, мы до сих пор не имеем объективного представления о качественном своеобразии культуры советского общества как целостном и в то же время обладающем сложной внутренней структурой социальном явлении. Вне поля зрения исследователей остались огромные культурные пласты, по тем или иным причинам «не вписавшиеся» в прокрустово ложе марксистско-ленинской или тоталитарной трактовки социокультурной истории советского общества. Неудивительно, что с точки зрения западных историков, оценивающих развитие советской/российской истории со стороны, именно сфера советской культуры обладает наиболее высоким исследовательским потенциалом. В последние годы прежние упрощения стали преодолеваться. Активно изучаются быт, повседневность, по-новому подошли историки к проблеме массовой культуры и фольклора в социалистическом обществе; успешно применяется метод регионализации и локализации в изучении культуры; все больше внимания стало уделяться ее национальным и религиозным особенностям, культуре русского зарубежья. Однако это лишь первые шаги на предстоящем длинном пути.

К числу наиболее спорных проблем можно отнести следующие: характер и значение послереволюционного культурного строительства и культурной революции; особенности культуры эпохи господства метода социалистического реализма; особенности развития советской массовой культуры, самодеятельного искусства, фольклора и псевдофольклора; «культурный перелом»,«культурное раскрепощение» 1980—90-х годов, соотношение «американизации» и «демократизации» культуры и т. п.

Важнейшая составляющая истории культуры любого общества — история повседневного быта. Значительно возросло в последние годы внимание к таким сторонам жизни советского общества, как мода и модные аксессуары, интерьер, культура питания и т. п. Несоответствие между бурно возрастающим спросом и медленно развивающейся наукой порождает обилие далекой от науки бульварной литературы и прочей популярщины. В итоге многочисленные публикации в прессе, телепередачи и разнообразные выставки по данной тематике в силу своей специфики нацелены не столько на воссоздание исторической реальности, сколько на привлечение внимания общественности, а потому делают акцент на наиболее скандальных, эпатирующих сторонах советского быта, выбирая из всей совокупности фактов так называемую клубничку, выдаваемую за норму.

К сожалению, историческая наука также в значительной степени пошла на поводу у моды и новой идеологической установки, всячески выпячивая разнообразные аномалии советского быта. В результате формируется искаженное представление о культуре советского общества, качественное своеобразие которого заключается будто бы в преобладании различных форм девиантного поведения. Таким образом, назрела необходимость разностороннего комплексного исследования советского быта в максимально широком его понимании (культура общения и труда, потребительская культура, взаимоотношения в семье, жизненные ценности и формирующие их факторы, культура питания, физическая культура, гигиена и культура тела, праздники, досуг и т. п.).

«Внедрение нового» и борьбу со «старым» можно наглядно проследить на примере динамики отношения общества и власти к старым дореволюционным (Новый год, Пасха, свадьба, крестины и т. п.) и новым советским (День Конституции, годовщины Октябрьской революции, день Рабоче-крестьянской Красной Армии и т. д.) праздникам и торжествам. Важным направлением историко-культурных исследований могло бы стать также изучение влияния на взаимоотношения людей «проклятого жилищного вопроса», сохраняющего свою актуальность и в наше время. Все большее значение приобретают в современных исследованиях проблемы, еще недавно казавшиеся второстепенными, незначительными или даже несуществующими, в частности развитие сети коммунальных услуг, их качество и степень доступности; библиотечное и книжное дело; посещаемость музеев и преобладающая тематика выставок; репертуар и посещаемость театров, кинотеатров, концертных залов; особенности массовой и элитарной культуры и т. п. Отрицая существование в СССР массовой культуры, советские культурологи рассматривали ее либо как псевдокультуру, китч, второсортное, второстепенное искусство, рассчитанное на развлечение масс; либо как мощное идеологическое оружие, направленное на зомбирова- ние населения, грозящее уничтожением истинных духовных ценностей и приносящее «огромный ущерб развитию передовой демократической культуры во всем мире». В настоящее время уже никто не оспаривает наличие советского масскульта, однако характеризуется это явление по-прежнему весьма односторонне.

Значимость произведений массовой культуры как исторических источников до сих пор не оценена должным образом. Широко распространено мнение, что они имеют значительно меньшую ценность, чем произведения элитарной и народной культуры, и что образцы массовой культуры в отличие от произведений народного и элитарного искусства быстро теряют свою актуальность, выходят из моды, так как призваны оперативно реагировать на все новые события и удовлетворять сиюминутные запросы людей. Подобные упреки, возможно, обоснованы с точки зрения искусствоведа, но не допустимы с точки зрения историка, в том числе и историка культуры. Именно сиюминутность и оперативность делают произведения массовой культуры исключительно важным источником при изучении повседневности, особенностей быта, норм поведения, господствующих духовных ценностей тех или иных социальных слоев. Массовая культура советского общества отражает не столько особенности общественного сознания, сколько идеологию партийно-государственного аппарата, точнее, ту идеологию, которую этот аппарат стремился навязать обществу. Как справедливо писал известный сценарист Е. Габрилович, главной задачей советского искусства было «восхваление государства, его святости, дальновидности, умения управлять, строить каналы, заводы, города, истреблять врагов, раскрывать вредителей, растить урожай, переделывать человека». Тем не менее нельзя согласиться с характерным для последних лет утверждением о полном отрыве массовой культуры советского общества от реальности; с игнорированием того факта, что эта культура органично впитала в себя многие традиции русского фольклора, а также самодеятельное искусство, расцвет которого приходится именно на 1930—1960-е годы. Массовая культура, предназначенная для потребления массами, так или иначе должна быть им понятна и близка, должна говорить с ними на их языке, следовательно, опосредованно она неизбежно отражает определенные особенности состояния общества. Учитывая ее способность к «программированию», следует признать, что на определенном этапе официальная, искусственно навязываемая обществу сверху массовая культура начинает отражать реальные особенности массового общественного сознания. Наиболее ярко это проявляется на примере кинематографа, эстрады: если тысячи людей напевают в дороге, на отдыхе, или выполняя домашнюю работу, одни и те же песни; если во время демонстрации кинофильма пустеют улицы, значит, эти песни и эти фильмы не просто популярны, а отражают истинные особенности общественного сознания, даже если противоречат фактической стороне действительности. Не отрицая присущую советскому кино лакировку действительности, следует в то же время признать, что популярные фильмы являются весьма ценным источником по истории культуры. Сравнительно-историческое исследование наиболее популярных кинофильмов, литературных произведений или музыкальных шлягеров разных лет могло бы дать любопытную информацию об изменениях в системе духовных ценностей, моральных норм, образа жизни и особенностей языка широких слоев общества.

Очевидно, что массовая культура как социокультурный феномен не может рассматриваться вне пространственно-времен- нуго континуума. Так, например, утверждение о том, что мас- скульт всегда обладает такими специфическими признаками, как примитивизация отношений между людьми, развлекательность, забавность, сентиментальность, натуралистическое смакование насилия и секса, культ успеха, сильной личности, жажда обладания вещами и т. п., верно лишь для «рыночного» общества, когда произведения массовой культуры создаются на продажу, причем не монопольно, а различными конкурирующими организациями. Советская же массовая культура при всех ее очевидных недостатках была нацелена на формирование творческой, созидательной осмысленности жизни. В то же время все указанные выше специфические признаки в изобилии представлены в типичных образцах современного российского масскульта, который формирует в сознании подрастающего поколения стереотип образа успешной личности, главными показателями которого являются внешность, здоровье, материальная обеспеченность, уверенность в себе. Таким образом, массовая культура, несмотря на свою искусственность и навязанность, в значительной степени адекватна основным социокультурным параметрам общества.

Одной из важнейших составляющих советской массовой культуры является своеобразный государственный фольклор или псевдофольклор, который следует отличать от истинно народного творчества. Проблема советского фольклора, как и проблема массовой культуры в условиях социализма, в последние годы получила новое освещение. Традиционное советское источниковедение исходило из утверждения о том, что в советском обществе значение фольклора коренным образом изменяется, так как под фольклором понимается творчество социальных низов, а при социализме, как известно, ни низов, ни верхов нет. В действительности произведения народного творчества сохраняют свою информационную значимость и источниковедческую ценность в любой период развития общества.

В первые годы советской власти наиболее распространенной формой народного творчества оставались песни, народные страдания, частушки, особенно популярные среди сельского населения. В зависимости от преследуемой цели на примере народного творчества можно доказать как приверженность общества социалистическим идеалам, так и господство в народе антисоветских настроений. Рядом с песнями, прославляющими советскую власть и ее руководителей, мирно уживались частушки и анекдоты, высмеивающие советский быт и партийно-государственных лидеров любого ранга. По мере ужесточения режима, усиления идеологического контроля всякое проявление антисоветских настроений становится все более опасным. Истинно народным признается лишь творчество, воспевающее новую власть и ее лидеров; анекдоты и частушки, высмеивающие недостатки советской действительности, объявляются происками недобитых врагов, контрреволюционными вылазками и т. п. В условиях жесткого идеологического диктата в песенном народном творчестве преобладают явно выраженные просоветские мотивы; протестные настроения находят большее выражение в политическом анекдоте, как менее публичной форме народного творчества. Постепенно анекдоты становятся одной из основных форм фольклора, самым массовым видом творчества, равно распространенным и в деревне, и в городе, а значит, и массовым источником. В них народ выражал все те мысли, которые нельзя было высказывать открыто, перед широкой аудиторией. Тем не менее совершенно неправомерно сводить все народное творчество советской эпохи исключительно к произведениям протестного характера, отметая любые «светлые», «радужные» произведения как продукт государственного фольклора или псевдофольклора.

Распространение грамотности, приобщение широких народных масс к достижениям мировой культуры, создание рабочих клубов, Домов культуры, библиотек, изб-читален и т. п. действительно способствовали бурному развитию различных форм народного творчества и широкому распространению самодеятельного искусства, находящегося на стыке массовой и народной культуры.

Таким образом, сегодня задачи создания истории культуры как целостного общественного явления, являющегося качественной характеристикой конкретного общества, кажутся наиболее перспективными. Исходя из этого следует собирать накопленный за несколько десятилетий материал не механически, присоединяя друг к другу, как разрозненные кусочки мозаики, а создавать общую картину на основе их синтеза, учитывая взаимопроникновение и взаимообусловленность всех отраслей культуры как друг с другом, так и с экономической и политической сферами. Учитывая давнюю традицию изучения отдельных отраслей культуры и накопленный здесь богатый опыт, в настоящее время акцент переносится на его включение в исследование истории общества или социальной истории.

Социальная история

Термин «социальная история» в отечественной литературе пока не является общепринятым и только еще пробивает себе право на жизнь. В умах большинства историков и сегодня преобладает старое представление о социально-экономической истории, т. е. объединяющей экономическую и социальную историю на основе марксистско-ленинской теории классов в единой связке. В этом контексте она выступает как разработка определенного набора стандартных тем и сюжетов по канонам, установленным еще советской историографией. В качестве относительно самостоятельных направлений исследований в ней существовали: изучение рабочего класса как главной силы общественного развития, крестьянства, в том числе колхозного, и межклассовой прослойки — интеллигенции, а в более широком смысле — изменений в соци- ально-классовой структуре общества.

Познавательные возможности такого подхода легко можно представить через драматический сюжет, пережитый историей рабочего класса. Одна библиография созданных за советский период научных трудов о его формировании в России, борьбе за свои права, участии в движении за победу пролетарской революции, возрастании его ведущей роли в строительстве социализма и коммунизма не уложилась бы и в солидный том, а использование источников должно было служить иллюстрацией к положениям партийных идеологов.

Конечно, в рамках такого подхода возможно было какое-то накопление знаний, но в целом подобные труды можно определить как своеобразную квазиисторию, где довлели постепенно мертвевшая идеология, схематизм и схоластика, отсутствовала историческая рефлексия. Сходные процессы отмечались в изучении других классов и слоев: истории крестьянства, интеллигенции. Достаточно вспомнить дебаты о классовой сущности крестьянства, его социальном расслоении, которые явно демонстрировали ограниченность экономических критериев при попытках идентифицировать в деревне кулака, бедняка или середняка, или бесконечные дискуссии по поводу того, что представляла собой межклассовая прослойка — интеллигенция, кого к ней следует относить, а кого — нет, какие функции она выполняла в истории общества. Такая история, лишенная противоречий, внутреннего напряжения, коллизий и многоцветья, пришла в вопиющее несоответствие с жизненными реалиями. Для всех было очевидным, например, что советские рабочие в массе своей не обладают теми чертами, которые им приписывались. Факты невысокой производительности, низкой производственной дисциплины, чуть ли не повального пьянства, падение морально-нравственных принципов и побуждений к труду, бытового разложения и прочие аномальные явления были, что называется, налицо.

Устранение монополизма марксистско-ленинской идеологии и партийного диктата привело к тому, что героическая история рабочего класса погрузилась в состояние глубокого кризиса и стала анахронизмом. Такая история сегодня считается реликтом советского прошлого, никому не нужна и не интересна. Естественно, встает вопрос, как выйти из возникшего кризиса: можно ли преодолеть его, избавляясь от идеологических пут и конъюнктурных соображений, или же в социальной истории все-таки следует идти совершенно иным путем; действительно ли мы имеем дело с «концом истории рабочего класса» и иже с ним, как утверждают некоторые авторы, или мы стоим сегодня на пороге полной смены научных ориентиров?

В этой связи нужно обратиться к изменениям в творческой лаборатории современных исследований, делающим заявку на новое видение и осмысление прошлого. Наиболее ярко столкновение старых и новых подходов наблюдается на Западе. В отечественной же историографии заметен уход от решения этих важнейших вопросов. Взамен обозначился явный крен в сторону традиционной политической истории, наиболее зависящей от политической конъюнктуры, и многие «специалисты по истории рабочего класса», «трудовой интеллигенции», «колхозного крестьянства» просто побросали свои темы и обратились к другим сюжетам. Те, кто остаются верными данной тематике, работают по принципу ad contra, ломая сук, на котором сидели раньше. Так, если раньше историки доказывали безусловную поддержку и верность идеалам коммунистической партии со стороны советского народа, рассказывали о трудовых подвигах и свершениях, то теперь основное внимание направляется на сопротивление, которое оказывали рабочие, крестьяне, интеллигенция коммунистическому режиму и его мероприятиям. В итоге выходит, что режим держался только на насилии и принуждении, т. е. на ГУЛАГе, в то время как важнейший вопрос о социальных основах утверждения и длительного существования коммунистической власти в стране остается нерешенным. Таким образом, многие ученые продолжают оставаться в плену марксистских догм. Можно назвать десятки проблем, которые свидетельствуют о том, что существует зияющий вакуум в изучении социальных процессов, характерных для истории России XX в. — эпохи поистине гигантских общественных катаклизмов, связанных с революцией, индустриализацией, урбанизацией, техническим прогрессом, изменениями в трудовых отношениях, превращением бывших крестьян в городских жителей, массовыми перемещениями населения, сдвигами в образовании и культуре, менталитете, дающими представление о глубинных причинах крушения социалистического эксперимента в стране, который составляет основное содержание отечественной истории этого времени. Даже элементарный здравый смысл протестует против забвения или слишком вольной интерпретации достаточно сложных явлений и событий в общественной жизни, происходивших в стране и в мире в новейшее время, которые требуют основательного изучения и осмысления.

В последние годы появились интересные работы по социальной истории России. Среди них выделяется двухтомный труд Б.Н. Миронова «Социальная история России периода империи. XVIII — начало XX в: Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства» (СПб., 2000). Необходимость разработки социальной истории советского и последующего времени становится все более очевидной. При этом, если мы всерьез озабочены интеграцией в русло мировой историографии, а не доказывать друг другу свой ум и превосходство, то изучение западных трудов дает очень много для того, чтобы понять, как происходили изменения в области проблематики, методологии исследований, как привлекались новые источники, ведущие к более широкому и объемному видению задач социальной истории.

Совершенно очевидно, что одной из центральных проблем, которая стоит перед социальной историей в современной России, является вопрос о классах. Как выясняется сегодня при проведении сравнительных исследований, многие явления, свойственные России, которым современные российские авторы склонны придавать исключительное значение (например, крестьянско-аграр- ная составляющая, патриархальность, патернализм и другие подобные черты традиционного общества), имели место и в других странах на стадии складывания системы современного капитализма в Европе и Америке и не могут рассматриваться как черты, свойственные только России.

Однако для новейшей истории не меньшее значение имеет анализ процесса не столько формирования, сколько расформирования классов на экономическом, социальном и политическом уровнях, совершенно не затронутый в современной историографии. Правда, на уровне публицистики в годы перестройки и гласности были попытки кардинально пересмотреть социальную структуру российского и советского общества, представить ее как совокупность маргинальных классов, как господство и всесилие бюрократии или номенклатурного класса, но в серьезные исследования они не вылились. В конце 2001 г. Председатель правительства России М. Касьянов, выступая по проблеме школьных учебников, заявил, что авторы многих из них пользуются такими устаревшими категориями, как «рабочий класс», «трудовая интеллигенция», унаследованными от советского прошлого, чем вызвал бурю возмущения в левой печати. Между тем методологически вопрос представляется очень важным. Действительно, есть сомнения, что в современной России существуют классы в их марксистском понимании. Но что есть на самом деле? Безликая и аморфная масса работников, занятых в различных секторах экономики, как считают некоторые западные исследователи? Ведомственные корпорации работников, между которыми больше различий, чем сходства, с точки зрения интересов, положения и образа жизни? Или нечто иное? Несомненно одно: в современной России в результате смены общественного строя идет бурный процесс люмпенизации и образования новых классов, основания которого далеко не ясны и требуют своего изучения и осмысления, как и анализа того, какое место будет в нем принадлежать работникам наемного труда. КПРФ — наиболее влиятельная из современных левых партий, черпающая свою идеологию в прошлом, особой популярностью не пользуется, даже среди рабочих, от имени которых она пытается выступать. Причина этого во многом лежит в той исторической памяти, которая осталась у людей от советского социализма и передается через эстафету поколений. Поэтому вряд ли увенчаются успехом попытки полностью реабилитировать советское прошлое, с одной стороны, и представить его как цепь упущенных и нереализованных возможностей — с другой, основываясь при этом на принципах марксистского классового подхода.

Традиционная для советской истории тема трудовой и общественно-политической активности советских людей в современной России подвергается радикальному переосмыслению. Под нею сегодня понимаются главным образом активные формы протеста, трудовые конфликты, стачечное движение, бунт и прочие деятельные виды проявления недовольства. Советская историография относила их только к дореволюционному российскому прошлому, тогда как после Октября акцент переносился на различные формы активной социальной и политической поддержки режима, часто мнимые и эфемерные. Баланса между разными формами поддержки и сопротивления в современных исследованиях еще не найдено ни в отечественной, ни в западной историографии. Во многом исследование этой темы ведется в терминах старого политического дискурса, хотя и имеются попытки перемещения этой проблемы из области высокой политики в базовую для любого времени сферу социальных процессов, в структуры повседневности и обыденного менталитета. Следует заметить, что издание сборников ранее закрытых от исследователей документов рассказывает нам сегодня о гораздо более широких проявлениях общественного недовольства, его причинах и размахе, особенно секретные информационные сводки политических органов.

В современной социальной истории большое внимание уделяется проблемам религиозных, расовых, этнических различий в различных классах, слоях и группах общества. Это ведет к переосмыслению огромного пласта литературы, посвященной формированию и развитию национальных и интернациональных кадров в России и СССР. Но никогда не было особым секретом, что, например, основную массу рабочих в национальных районах страны составляли русские, которые и выступали в качестве субъектов модернизационных преобразований, далеко не всегда однозначных. Неизбежно возникавшие на этой почве трения и конфликты отрицались и почти не подвергались исследованию в советской историографии. Между тем развал СССР и обострение национальных (этнических) и религиозных проблем в современной России со всей остротой обозначили их важность, прежде всего в плане историко-сравнительного анализа. Такая постановка вопроса выводит историков на изучение пространственно-временных изменений.

Россия — страна, обладающая наиболее обширными пространствами, которые не были одинаковыми с точки зрения природных, экономических, демографических и прочих условий. Поэтому исследование пространственно-временных изменений для нее, как и других аналогичных стран, имеет очень большое значение. Трансформация доиндустриального общества в индустриальное, сопровождавшаяся неумолимой и возрастающей урбанизацией, ростом промышленности и расширением рынка труда, ведет к фундаментальным изменениям трудовых отношений, принципов оплаты труда, более острому противостоянию между теми, кто работает, и теми, кто распоряжается на производстве.

Модернизация и индустриализация всех стран сопровождалась хаотическими и разрушительными явлениями. Длительное время советская историография доказывала, что отличие советской индустриализации от западной состоит в ее планомерном и управляемом характере. Однако последние исследования показывают, что именно плановое форсирование индустриальных задач в русле строительства социализма в СССР привело к куда более разрушительным социальным последствиям, чем в других странах, особенно на периферии, в деревне и на национальных окраинах. Современная литература переносит акцент на натиск тоталитаризма, планово- директивных начал и государственного вмешательства во все аспекты общественной жизни в советский период. Другая сторона при этом часто забывается, а именно, насколько это удалось, и до какой степени элементы свободы и рынка сохранялись в советской системе? Разумеется, эти вопросы нуждаются в прояснении, но очевидно, что рынок труда, несмотря на все попытки его регулирования, ограничения и подавления, сохранялся на всем протяжении советской истории. На практике это выливается в исследование соотношения текучести рабочей силы и миграций населения в СССР, рекрутирования рабочих в центре и на местах (оргнабор), мобилизаций, применения принудительного труда, а также возникающих на этой почве коллизий. Разумеется, необходим анализ роли государственных институтов в превращении указанных процессов в масштабные, характерные для всей страны, но несомненно и то, что их формирование начинается с локализованных общностей и микропроцессов, а это имеет важное методологическое значение для изучения социальной истории.

Совершенно непригодной является централистская модель, которая до сих пор господствует в российской историографии, хотя процессы, происходившие в столицах, были отличными от Центра страны, от Юга, Урала и Сибири, не говоря уже о национальных окраинах. Советская историография много внимания уделяла «выравниванию» уровней социально-экономического развития республик и регионов, приглушая степень существующих противоречий, которые сегодня нуждаются в осмыслении, а традиционно используемые источники заслуживают рассмотрения и с этой точки зрения. Отрадно отметить, что в последнее время отмечается отход от господствующей традиционной модели. Историки Петербурга, Поволжья, Северного Кавказа, Урала, Сибири и других регионов разворачивают исследования на собственном материале, и их выводы показывают весомую роль различий, продиктованных спецификой местной истории и локальными хозяйственными и культурными особенностями регионов.

Одним из направлений изучения социальной истории является мотивация труда. Каждая страна в тот или иной период применяет сочетание различных стимулов к труду. Например, в годы войн и экстремальных ситуаций усиливается роль принуждения и моральных обязательств. В нормальных условиях должна возрастать роль вознаграждения за труд, прежде всего в форме денежных выплат — заработной платы, а также разного рода привилегий, обеспечивающих лояльность работника работодателю. Обильная советская литература по данной тематике оказалась непригодной, поскольку исходила из идеализации трудовых отношений при советском строе, замалчивала многие негативные стороны условий труда, роста его производительности, безопасности работы и т. д. Отсюда — невозможность понять, чем был обусловлен кризис трудовых отношений к концу советского времени. Как ни крути, но приходится признать правоту Ленина, который связывал судьбу социализма с более высокой производительностью общественного труда по сравнению с капитализмом. Будь так, ни о какой реставрации капиталистического строя вопрос бы не стоял ни в России, ни в других социалистических странах.

Если до революции 1917 г. мотивация труда в России мало чем отличалась от трудовых стимулов, характерных для стран, переживающих раннюю ступень индустриализации, то советский период можно определить как цепь постоянных экспериментов в области трудовых отношений. Каждый из отдельных этапов советской истории представлял собой любопытное сочетание методов материального стимулирования, апелляции к сознанию и долгу, морального поощрения, принуждения и насилия. Ситуация в стране выдвигала подчас на первый план определенную группу стимулов. Например, в разгар военного коммунизма очень заметными были принуждение к труду и преследования эксплуататоров в соответствии с принципом «не работает да не ест», затронувшие и лиц умственного труда. Нэп характеризовался поиском оптимального сочетания принципов материального стимулирования и новой организации труда. С 1929 г. упор делался в основном на трудовой энтузиазм. Неудача ударнического и стахановского движения (выраженная главным образом в общих показателях развития экономики, а не индивидуальных трудовых рекордах), значительное число трудностей, вызванных индустриализацией и кол- лективизацией, вызвали усиление методов принуждения, усугубленное началом Второй мировой войны. В сочетании с патриотизмом населения они дали стране возможность выстоять в военные годы, но после войны методы принуждения обнаружили свою полную неэффективность, прежде всего в сфере чисто принудительного труда (ГУЛАГ). Несколько последующих десятилетий поисков и шатаний в трудовой политике государства не привели к выработке у людей надежных стимулов к производительной работе, нивелирующе воздействовали на оплату труда, способствовали деградации трудовой морали и в конечном счете — краху советской модели социализма.

У людей свое видение труда, отличное от того, каким его видят государство, владельцы капитала, управляющие и т. п. Борьба против несправедливости, причем не только в сфере оплаты труда, была и остается культурной и материальной мотивацией в действиях людей в разных странах, которая может служить социальной основой как послушания, так и недовольства. Исследование того, как это происходит, требует существенного исправления традиционных представлений историографии, основанного на статистических наблюдениях, ибо они делали упор на реконструкцию лишь идеальных контуров труда, каким он должен быть с точки зрения государства, ученых и инженеров. Это затрудняет распознавание множества действительных ситуаций. Их динамизм и противоречивость ускользают из поля зрения.

Представления людей о труде не были изоморфны существующим теориям и идеологиям — «новым дивным мирам». Можно сказать, что реальная история труда в Советском Союзе была совсем не такой, какой рисовала ее советская историография. Несомненно, что в годы форсированной индустриализации руководству страны удалось заразить энтузиазмом, настроениями штурма, готовности к лишениям и жертвам значительные слои населения. Тем не менее жизнь «на марше» не может продолжаться долго, и довольно быстро повседневные нужды и заботы вытеснили будни великих строек. Как это происходило — предмет для специального исследования, дающий ключ к пониманию многих социальных трансформаций советского времени.

Значительное количество исследований на Западе посвящено проблемам тендера и феминизма в истории. Хотя и советская историография отводила большое место теме женщин, она подавалась в традиционном ключе советской идеологии — угнетения и забитости женщины при капитализме и ее эмансипации в условиях социализма. Но, несмотря на идеологические расхождения, недалеко ушла и западная историография. Традиционно роль ген- дера рассматривалась в ней по линии разграничения общественного и личного, где первое характеризовалось преобладанием мужского пола, а второе (семья, дети, домашнее хозяйство и пр.) — как женское поле деятельности. Только классовые действия, направленные на изменение производственных отношений, считались главными, а действия в интересах семьи или в целях обретения непосредственных выгод — второстепенными. История женщин так запуталась в тенетах мифа о разных сферах деятельности, что привела к формированию феминистской истории, которая все социальные процессы оценивает через призму женского взгляда. Но личное и общественное постоянно пересекаются, и для мужчин семейные и домашние проблемы могли быть не менее, а даже более важными, чем сфера публичной политики, и нет ничего аполитичного в заботах о каждодневных нуждах, о хлебе насущном. Политическое сознание как мужчин, так и женщин может возникать дома, в семье, в сфере частных интересов.

Тендер является важным импульсом для исследования вопроса о том, что такое труд. В некоторых видах наемного труда сложилось преобладание женщин, что подчас закрепляется знаковой формулой: «профессия — женщина». Это усиливало внутриклассовое разделение, неравенство и дискриминацию, которые усугублялись многократным напряжением, выпадавшим на долю женщин в сфере домашнего труда. Реалии повседневности облекались для них в серию изнурительных обязанностей по поддержанию существования, заботе о семье и детях. Даже в суровых условиях войн и революций женщины демонстрировали чудеса изобретательности, чтобы как-то выжить. Обострение нужды и бедствий может привести к активным рабочим выступлениям, инициаторами которых выступят женщины. Громадные жертвы среди мужчин, которые понесли Россия и СССР в результате войн, вели к тому, что сфера женского труда в стране была более широкой, чем в других странах.

Все это наводит на размышления о новых подходах к изучению роли профсоюзов в советском обществе, в частности помогает ответить на вопрос, почему общественная активность женщин в Советском Союзе вращалась вокруг профсоюзной работы и была ли роль профсоюзов столь уж незначительной, как утверждают сегодня многие российские авторы, низводящие их до бессильных придатков государственных органов. Для исследования этого вопроса нужно чаще обращаться к архивным материалам профсоюзов, огромные фонды которых отложились в российских архивах. До сего времени историки в силу господства стереотипов политической истории относятся к ним пренебрежительно. Конечно, в них, как и в других архивных фондах советской эпохи, немало пустопорожних документов, заполненных политической трескотней, но есть много и таких, которые рассказывают о реальных отношениях на производстве и в быту, о трудовых и прочих конфликтах, о развитии социальной сферы, о роли женщин в налаживании повседневной жизни. Тендерная история трудна в своей практической реализации, и именно в силу ее специфики следует особенное внимание обращать на язык источников как средство общения в общественной и личной жизни, причем в официальных документах и практике вряд ли можно найти много свидетельств в пользу тендера. В качестве важного шага на пути осознания значения пола в расширении проблематики социальной истории может стать рассмотрение статуса и идентичности и женщин, и мужчин, в том числе роли при этом таких факторов, как занятость, квалификация, безработица, положение в семье (глава семьи, кормилец и т. п.). Поставив этот вопрос, можно привлекать альтернативные голоса, как женщин, так и мужчин вплоть до выявления того, как они ведут к различиям между «мы» и «они». Тендерная история в России все более широко заявляет о себе, привлекая многих молодых исследователей. К сожалению, ей свойственны чрезмерная агрессивность, присущая феминизму, эпизодичность и выборочность тем, отсутствие внимания к ряду основополагающих для тендера сюжетов (труд, быт, домашнее хозяйство).

Семья и домашнее хозяйство также представляют перспективное поле для социальной истории. Для нашей страны, пережившей в новейшей истории ряд катастроф, которые вели к разрушению самых элементарных основ существования, именно домашнее хозяйство служило той микроячейкой, которая позволяла выживать и строить определенные стратегии повседневного существования. Однако до сих пор не предпринималось серьезных попыток установить связь между семейным положением, домашним хозяйством и поведением людей в различных ситуациях. Домашнее хозяйство — это исторически изменяющаяся форма родственных отношений, которая включает совместное использование средств существования, полученных из разных источников, за счет чего может достигаться значительная экономия средств. Домашним хозяйством могут заниматься несколько поколений одной семьи, а также несколько семей и родственники. Ушедшие (уехавшие) на заработки тоже нередко пополняют семейный бюджет. На состав домашнего хозяйства оказывают влияние перспективы брачных отношений, возможности трудоустройства, меры государственного порядка, миграционная, семейная, жилищная, налоговая политика, паспортная система, прописка и другие факторы. Часто ведение домашнего хозяйства диктуется лишь необходимостью совместного выживания перед лицом многочисленных трудностей. Доходы домашнего хозяйства складываются из оплаты труда его членов (и в денежной, и натуральной форме), пенсий, средств от реализации продуктов с огородов, садовых участков, от сбора грибов и ягод, сдачи в наем помещений, различных пособий и выплат и т. д. Сюда же следует отнести средства, добываемые нелегальными заработками, в частности спекуляцией, воровством и т. п.

Большое воздействие на жизнь страны оказывал патернализм, сохранение семейно-родственных, общинных и прочих архаических форм бытия, традиции которого были заложены в патриархально-семейных отношениях, заботах старших о младших,, сильных о слабых и вели к складывнию в обществе отношений типа патрон—клиент. Слабые, находящиеся на низшей ступени социальной лестницы, ищут покровительства со стороны лиц с более высоким статусом, которые в ответ на оказываемые услуги берут их под свою защиту и при случае могут оказывать помощь, причем патернализм имеет не столько экономический, сколько социокультурный характер.

В последние годы в отечественной литературе отмечается тенденция к крайнему преувеличению значения патернализма в истории России. По сути он является формой затушевывания отношений господства и подчинения. Разумеется, были проявления «отеческой заботы» со стороны чиновников и предпринимателей о своих работниках, «барина о мужике» в дореволюционном прошлом, советских начальников о «своих» подчиненных, однако, несмотря на многочисленные свидетельства патернализма, не скрыть его грубого и противоречивого характера. Огромное значение в этой связи приобретает исследование истоков становления и последствий системы государственного патернализма в советский период, который, несомненно, структурировал поведение людей на производстве, в семье и домашнем хозяйстве. Насколько это было обусловлено преемственностью в историческом развитии страны, насколько проистекало из воплощения на практике социалистических идей, ведущих к социальному иждивенчеству, созданию системы льгот и гарантий, атрофии классовых ценностей и норм, подавлению протестных настроений, — вот вопросы, которые почти не затрагиваются в современной историографии, хотя источников на этот счет безбрежное море. Сюда относятся материалы о развитии социальной сферы как в масштабах государства, ведомств и отраслей, так и на отдельных предприятиях. В изучении нуждаются также проблемы взаимоотношений на производстве между рабочими и администрацией, в частности вопрос о том, какую роль играли интересы и настроения в трудовых коллективах во взаимодействии с вышестоящим начальством. Исследование этих вопросов позволяет пролить свет на социальную ситуацию, складывающуюся в современной России.

Самой развитой (гражданской) формой защиты своих интересов является присоединение людей к организациям и общественным движениям, ставящим своей целью улучшение положения и на производстве, и в быту. Это общества взаимопомощи, производственные и потребительские кооперативы, профсоюзы, политические организации и партии. Современные исследования, которые выстраиваются в русле официальной политики власти и профсоюзов, сглаживают остроту многих проблем, возникших вследствие отказа государства от своих патерналистских функций и внедрения рыночных начал в сферу труда, производства и распределения, приведших, несмотря на разговоры о социальном государстве, к установлению «дикого» капитализма — беспрецедентной для истории новейшего времени ситуации, требующей адекватного изучения и осмысления.

Изучение положения людей со всей очевидностью выводит историков на широкий круг проблем социальной истории. Исследования в этой области имеют таксономический характер, т. е. связаны с измерениями и расчетом разного рода количественных показателей. Основным источником для этого на протяжении длительного времени служили бюджетные обследования. В России их проведение имеет давнюю традицию, но следует учитывать их преимущественно эконометрический характер. Кроме того, в советских бюджетах незримо наличествует их скрытая часть, связанная с нелегальными приходно-расходными статьями. Хорошо известна, например, советская практика «брать и отдавать долги» как способ существования в основном невысоко оплачиваемых категорий населения. Поэтому бюджетная статистика позволяет прослеживать лишь общую структуру и тенденции изменений в домашнем хозяйстве. Разумеется, необходимо привлечение и других источников, свидетельствующих о личном опыте людей, стратегии их приспособления, выживания и улучшения своего положения. В этом направлении развиваются исследования последних лет как в России, так и на Западе.

Популярностью среди российских историков в настоящее время пользуется история повседневной жизни, особенно в период войн и потрясений, которая, как правило, осуществляется на уровне региональных исследований. Появились также работы, обосновывающие особую роль истории повседневности в познании советского прошлого. На современную историю в России заметное воздействие оказывает германская история повседневности (Alltagsgeschichte), и, видимо, не случайно. Наверное, именно здесь можно провести немало параллелей и сходных черт, обусловленных превратностями исторических судеб России и Германии.

История повседневности не должна рассматриваться вне событийного контекста. Германские историки, например, много внимания обращают на опыт, приобретенный различными поколениями в связи со службой в армии, участием в войнах, в политической борьбе, в послевоенной демилитаризации. Большое место занимает изучение ежедневного опыта людей в конкретных жизненных обстоятельствах, например в годы гитлеровского режима, которые позволяют понять существовавшие в те годы такие явления, как массовая эйфория низов, народный расизм, антисемитизм, факты исступленного энтузиазма, единения людей под нацистскими лозунгами в атмосфере подыгрывания антикапиталистическим настроениям рабочих. В этом смысле общественное лицо национал-социализма в целом пришлось им по душе. Несомненно, что нацизм эксплуатировал низменные инстинкты, таившиеся в народной толще. В Советском Союзе не было официального национализма и антисемитизма, но все же эти явления имели место, в том числе и в рабочей среде, как показывают многие современные исследования. Значит, речь должна идти об условиях их распространения в категориях преемственности и непрерывности. Очевидно, что проповедь классовой вражды, которая в советском обществе выступала как объединяющая общественная идея, по сути поглощала все старые конфликты, свойственные еще старой России, и среди них недоверие и ненависть к не таким, как все, к «ненашим», «чужакам», «пришельцам» и пр. Следует добавить и громадное влияние общинной психологии с ее ограниченным и примитивным кругозором, ее традициями уравнительности, круговой поруки, коллективной ответственности, агрессивного подавления индивидуальности. С другой стороны, для советских людей проблемы повседневного бытия сопрягались в сознании с памятью о невероятных трудностях и лишениях, с практически перманентными дефицитами, породившими такое специфическое явление советской действительности, как очередь, ставшую одной из отличительных черт советского образа жизни.

Таким образом, история повседневности может рассматриваться как перспективное поле для дальнейших исследований. В повседневной жизни, «большие» вопросы постоянно сталкиваются и пересекаются с реалиями действительности. Громадное значение приобретает изучение символов, способов поведения, привычек, знаков, ценностей, «маленьких традиций», переходящих от поколения к поколению.

В методологическом плане история повседневности позволяет преодолеть узость и однобокость традиционных (фундаментальных, классовых) подходов, не создающих достаточного базиса для обобщений в социальной истории. Более пригодным для исследования является подход, оставляющий открытым вопрос о взаимодействии и взаимозависимости социальных явлений, не приспосабливающий их под определенную идею при попытках исторической реконструкции.'Сравнения идут как бы снизу вверх. С этой точки зрения важно переосмысление автобиографий и мемуаров, умение найти в них то, что содержится между строк, использование личных и семейных архивов. На этой основе сторонников истории повседневности и других подходов часто обвиняют в чрезмерной приверженности «истории снизу». При этом «история снизу» представляется как «история в низу», только на уровне повседневности. Такое понимание неверно в принципе и ведет к мелкотемью, рассыпанию целостной истории общества на малозначащие и плохо связанные между собой сюжеты. «История снизу» не исключает больших проблем и важных вопросов, это определенный новый угол зрения, методологическая направленность современных исследований, таящая в себе немало возможностей как альтернатива идеологической предвзятости и методологическому схематизму.

Заметным явлением в мировой историографии стал рост внимания к символам и образам, которые складывались и исчезали во времени. Для советской истории, вершившейся от имени рабочего класса, особенно характерны были пролетарские символы и образы. С течением времени под влиянием модернизма происходит постепенное отмирание восприимчивости к символам, которые заменяются различными формами разговорного общения, а также возрастающей ролью СМИ, литературы, искусства в восприятии реальностей современного мира. Символы становятся ненужными, но они продолжают существовать, превращаясь либо в безжизненные декорации, либо в элементы игры, шутки, моды и коммерциализации (красное знамя, серп и молот, сжатый кулак и прочие эмблемы, метафоры, крылатые выражения и пр.). В центре их исследования оказывается изучение коллективных презентаций, выражаемых посредством лозунговых, визуальных, обрядовых форм, знаков, образов, жестов, которые создают коллективную классовую и иную идентификацию и взаимопонимание. В низах складываются ритуальные формы общения, которые оказываются скорее эмоциональными и импульсивными, чем основанными на какой-то идейной логике. Тем не менее они создают культурное и социальное отождествление, единство и противостояние между «мы» и «они». Подобные наблюдения свидетельствуют о важности изучения проблемы символов в индустриальном обществе и наводят на поиск новых подходов к исследованию социальной истории в контексте культурной, визуальной антропологии, литературы и искусства.

Советская литература, например, была буквально напичкана образами рабочих. Вопрос о том, какое влияние они оказывали на формирование общественного сознания, остается пока неизученным, так же как и влияние живописи, кино, театральных постановок, поэтического, песенного и фольклорного творчества. Но очевидно, что попытки создать новую рабочую культуру, отразить ее в знаковых образах и символах не удались ни в рамках левых направлений в литературе и искусстве 1920-х годов, ни в духе социалистического реализма, долгие годы господствовавшего в культурной жизни СССР. Надо заметить, что изучение советской политической и прочей символики, литературы и искусства в контексте социальной истории находит все большее распространение.

Не менее важным для социальной истории является внимание к узловым событиям истории XX в.: революция, Гражданская война, переход к нэпу и причины его слома, индустриализация и коллективизация, их последствия, но какие бы новые темы и сюжеты ни ставила социальная история, ей не обойти вопроса о революции в России, встроенного в более широкий исторический и международный контекст.

История XX в. ознаменовалась большим числом революций в различных странах, в той или иной степени зависимых от революции 1917 г. На тему революций в мире опубликовано несметное число работ, в том числе вышедших в СССР, где в отношении к февралю 1917 г. господствовала ленинская концепция буржуазно-демократической революции во главе с пролетариатом, а к Октябрю — концепция социалистической (пролетарской) революции как наиболее полного воплощения сознательной политической деятельности самого передового общественного класса и его партийного авангарда большевистской партии, открывающего путь для освобождения масс от эксплуатации, насилия, угнетения и построения самого справедливого общественного устройства — коммунизма. Краеугольными положениями последней были учение о революционной ситуации, союзе рабочего класса и беднейшего крестьянства, ведущей роли партии большевиков в революционных преобразования, теория мобилизации масс и т. п. Однако даже в рамках такой догматизированной версии была попытка группы ученых представить события 1917 г. в России как спектр разновременных и разнонаправленных революций, порожденных специфическими условиями Первой мировой войны.

На Западе создавалась своя теория социальных революций, в свете событий, которые потрясали мир в новое и новейшее время. Их анализ говорит о том, что многие положения этих теорий опирались на обобщение событий, происшедших в России XX в. Социальная история революций строилась на основе марксизма (советского и несоветского) или в соответствии с функционалистс- кой теорией Т. Парсонса. В последнем случае они рассматривались как отклонения от нормального развития и нарушение общественного равновесия. В этих условиях люди теряют ориентиры и предрасположены слушать новых лидеров, обещающих им социальные изменения. Власть утрачивает социальную поддержку, и если она остается упрямой и негибкой, то применяет все силы для подавления протеста, в результате чего возможны установление полицейского государства и общественный регресс. Но это не может продолжаться слишком долго. Когда кризис затрагивает основные устои, силы поддержки начинают отворачиваться от властей. Такой линии поведения может способствовать расклад событий, например поражение в войне. Почти непременными спутниками революции являются нарастание анархии, хаос и гражданская война.

Опыт исследования революций заставил внести коррекцию в подобные представления. Выяснилось, что революции не обязательно были связаны с кризисом и нарушением общественного равновесия. Обращалось внимание на то, что в истории была масса периодов, когда люди жили в ужасающей нищете, подвергались угнетению, но не протестовали и не восставали. Был сделан вывод о том, что революция происходит тогда, когда происходит заметное улучшение жизни людей и возникают новые ожидания. Как только эти ожидания входят в противоречие с улучшением жизненных условий, создаются предпосылки к народному возмущению.

Подобное представление не объясняет, как и почему общественные группы мобилизуются для участия в коллективных действиях. Для этого была предложена теория протеста и насилия как ключа для их понимания. Социальные движения начинают развиваться в том случае, когда у людей отсутствуют институциональные формы выражения своего мнения или когда власти применяют прямое насилие. Происходит открытая конфронтация — стихийное восстание или выход людей на улицы. Но влияние этих акций зависит от того, стоят ли за ними организованные группы. Таким образом, формы коллективного действия изменяются в зависимости от исторических и культурных обстоятельств. Исторические формы насилия могут исчезать, например бунт, коллективные драки между деревнями, «улица на улицу». Вероятность применения насилия зависит от разных факторов, в частности от реакции властей. Лишь незначительная часть демонстраций общественного недовольства оборачивается беспорядками. Как правило, сами власти оказываются виновниками конфронтации и ответственны за насилие и репрессии. В свою очередь участники беспорядков проявляют немало фактов насилия, разрушительной энергии и жестокости. Согласно этой концепции, революции — это такой тип коллективных действий, которые возникают в ситуациях множественного суверенитета, когда власть не может осуществлять контроль над вышедшими из повиновения силами. Успешность революции зависит от конфликта внутри правящих групп и степени организованности движений, претендующих на захват власти.

Однако, по мнению ряда исследователей, данная теория преувеличивает степень осознанности и намеренности в действиях тех сил, которые «запускают» революционный процесс. Революции возникают большей частью как непреднамеренные следствия стечения разных событий в результате сложившихся условий в экономической, политической и международной жизни.

Крах социализма в СССР привел к пересмотру концепций революций. Прежде всего, вследствие широкого вовлечения в научный оборот новых источников, ставших доступными иностранным ученым, усилились трагические ноты в оценке революции и тенденции рассматривать ее в контексте всей социальной истории России начала XX в. С этой точки зрения особенно примечательной была книга' западного автора О. Файджеса «Народная трагедия. Русская революция, 1891 —1924 гг.», вышедшая в 1997 г. Ряд авторов склоняется к постмодернистскому видению революционных событий. Обнаруживается стремление к «исторической амнезии», т. е. вычеркиванию из истории памяти о революции в России, как случайном, выпадающем из общего мирового развития эпизоде.

В постсоветской России концепция событий 1917 г. тоже претерпевает радикальные изменения. Это происходит на фоне острейших идейных баталий, где стартовой позицией является отношение к революции. Наблюдается «восстановление в правах» всех представлений о ней, в том числе старого взгляда о верхушечном заговоре, осуществленном злодеями-большевиками, активно используются монархические, белогвардейские, меньшевистские и прочие источники, лишь бы они разламывали созданную большевиками теорию пролетарской революции.

Между тем в мире ученых явно звучат и вырабатываются новые подходы к изучению революции. Начало этому было положено в работах академика П.В. Волобуева и его коллег по Научному совету изучения революций в России, продолженное после его смерти. Автор в последних своих работах уделял внимание анализу различных альтернатив в раскладе политических событий 1917 г., указывая на неизбежность скатывания страны ввиду анархии и безвластия к диктатуре, которая и была реализована большевиками.

В современных исследованиях явно наметился поворот к социальной истории революций, введению в научный оборот тех источников, которыми раньше советским историкам было невозможно пользоваться или которыми пренебрегали. Как писал известный исследователь В.П. Булдаков, автор книги «Красная смута», новые документальные ряды, вводимые исследователями, требуют предварительного системного структурирования. Призывая сделать картину революции более живой и разнообразной, он справедливо указал на значение микроистории. Вместе с тем ряд его положений в конструировании концепции революции выглядят спорными, противоречивыми и сомнительными.

На словах признавая правомерность множественности аспектов освещения революции, «пустопорожним» он назвал «переби- рание объективных предпосылок революционного процесса» в духе рациональности и позитивизма, сделав акцент «на субъективные факторы, на человеческие факторы, на архетипы поведения». В «антипозитивистском» запале автор не всегда последователен и много черпает от самих позитивистов в своем «непривычном», как он пишет, видении революции и ее последствий.

Главная черта предлагаемой концепции революции в России — ее архаизация, стремление представить ее в традициях смуты и свойственных российской ментальности психопатологических и иных отклонений. Вместо рассмотрения истории XX в. как эпохи массовых организованных действий, акций вождей и политических партий предлагается вернуться к давней теории «психологии толпы» и «коллективному бессознательному». Обращение к теории толпы автоматически ведет к архаизации революции. Автор вынимает классовый стержень, свойственный, по его мнению, догматическим теориям революций. Отсюда высказывания типа «революцию делают слухи, а не лидеры», «левизна — признак архаического бунтарства», «революция — это солдат в самоволке» и др. Идея социальной справедливости предстает как «архаика в новых идеологических одеждах». Упирая на кризис имперского сознания масс, В.П. Булдаков явно склонен к абсолютизации патернализма в российских условиях, и революция связывается с распадом «большой имперской семьи», ввергнутой в состояние кризиса войной и неисчислимыми бедствиями. Упор делается на «психопатологическую природу кризисного ритма революционного времени», подключающего все менее образованные слои населения. По мнению автора, в исследованиях по революции следует привлекать, в первую очередь, источники, рисующие психопатологию коллективных действий. Однако односторонность — не лучший способ исторического объяснения и создания теорий. Точно также можно оправдать советскую историографию, создавшую светлый образ Великого Октября. Между тем анархически-бунтарский характер, свойственный революциям в различных странах, равно как и характерные для них различные формы насилия никогда не были секретом ни для историков, ни для теоретиков. То, что предстает как особое, присуще и другим странам, как на Западе, так и на Востоке, если судить на основании теорий социальных революций, и, несомненно, революций в крестьянских по преимуществу странах, имеет ряд специфических черт, тем более в России.

Признавая изучение революции «снизу», в том числе иррациональных и труднообъяснимых черт в поведении людей с точки зрения логики и здравого смысла, наиболее перспективной все же будет такая социальная история, которая учитывает множество составляющих революционного процесса, устанавливает как общее, так и особенное в историях отдельных стран. Действия толп, которые выходят в революциях на историческую арену вместе с вождями, политическими партиями и организациями, конечно, не должны оставаться без внимания в социальной истории. Революции, в чем сегодня согласны большинство ученых, в том числе и те, кто рассматривает их как отклонение от нормального развития и даже психопатологии, должны быть представлены в более широком историческом и глобальном аспектах.

Не меньшее, а может и большее значение имеет изучение социальных последствий революции 1917 г. в России. Согласно господствующей сегодня точки зрения, в результате революции страна на долгие годы выпала из общего русла мировой истории. Логика противников революций начинает входить в противоречие. Если так, то следует признать «выпадение» многих других стран, в результате совершенных в них революций. Не спасает разделение революций на «хорошие» и «плохие». Слишком мало дает история примеров «мирных» и «бархатных» революций.

Социальные теории проводят различия между прямыми последствиями революций и долговременными следствиями. Прямыми следствиями являются гражданская война и кампании революционного террора, который направлен на систематическое применения насилия, чтобы обеспечить лояльность граждан новой власти. Сторонники старого режима подвергаются преследованиям, становятся жертвами. Эти следствия могут проявиться не сразу, а спустя много лет, когда режим пытается на практике осуществить революционные цели. В этом смысле обычно рассматриваются сталинские репрессии против крестьянства и врагов народа. К числу долговременных следствий относится общий ход развития страны под знаменем революционных преобразований. В социальном смысле здесь встает вопрос о цене, уплаченной обществом за их осуществление. Социальная история переносит этот вопрос в человеческую плоскость: что конкретно получили люди в результате революционных трансформаций, кто что приобрел, кто потерял, а кто просто исчез в разгуле революционных страстей. Исторические исследования, особенно последних лет, доказывают, что цена достигнутых успехов (причем часто отрицаемых или дискредитируемых) оказалась громадной. В этом источник смены общественного строя в стране и почти не прекращающихся политических дебатов, в которых участвуют и историки.

Изучение отечественной истории XX в. с позиций социальной истории позволяет лучше понять и объяснить механизмы происшедших трансформаций. Одной из насущных проблем остается изучение того, что представляло собой российское крестьянство, природа крестьянского бунтарства, насколько крестьянской была революция в России, почему крестьянство оказывалось жертвой модернизационных процессов, идеологических вывертов, ошибок, допущенным руководством, субъективных и иных действий, как и каким образом советская деревня выживала и приспосабливалась к советской системе.

Исследование социальных последствий революции неотделимо от рассмотрения тотальных войн XX в., связанных с процессами индустриализации и модернизации, которые по своему значению и масштабам перевернули ход мировой истории, а для некоторых стран были столь тяжелыми и страшными, что оказали колоссальное воздействие на перемены в массовом сознании. Они затронули всех, а не только военных. На этой основе формировались идеология и психология массового поведения. Сами военные проделали путь от милитаризации к осторожному, консервативному и сдерживающему началу в своем мышлении. Изучение эволюции психологии войны, формирования образов врагов в XX в. по антропологическим параметрам в настоящее время существует как большое самостоятельное направление исследований, в том числе применительно к социальной истории.

Обширное поле для дальнейших исследований являет собой история глубинных изменений в советском обществе. Их динамика оказалась весьма далекой от бюрократического идеала движения к социальной однородности, на чем настаивала советская идеология. Постоянно возникали и кристаллизовались новые группы с особым статусом и интересами. Их роль (или роль олицетворяющих эти группы людей) подчас была столь значительной, что порой могло казаться, что за их действиями исчезает объективное содержание самого исторического процесса. Конечно, это не так. Гении и злодеи приходят и уходят вместе со своим временем, а исторические законы нельзя ни обойти, ни отменить, ни тем более перепрыгнуть, перескочить через них, сколь бы ни были круты виражи истории.

Существует давний спор, например, по поводу того, кто является автором теории построения социализма в одной стране, идущей вразрез ортодоксальному марксизму, решаемый главным образом в рамках политической истории и споров между большевистскими лидерами. Только внимательный анализ проблем послереволюционного российского бытия, его рассмотрение в широком социальном контексте позволяет понять, откуда проистекала эта идея, кто и почему начал претворять ее в жизнь и что из этого вышло. Точно также можно понять феномен Сталина или «сталинизма», общественной системы, созданной в СССР, со всеми присущими ей особенностями, отличительными от других стран. Роль партии в истории советского общества рассматриватся в социальной истории не в качестве независимого политического механизма, а своего рода социально-властного института, сложившегося в конкретных исторических обстоятельствах и выполнявшего определенные общественные функции.

К числу совершенно неизученных проблем относится возникновение и эволюция партийно-советской бюрократии и ее высшего слоя — номенклатуры, проблемы ее формирования, воспроизводства и самовоспроизводства, ее роли в отказе от социализма. Партийно-государственная номенклатура явилась воплощением и становым хребтом советской государственности и, по-видимому, остается существенным элементом современной российской жизни. Можно констатировать, что в отечественной исторической науке не накоплено ни традиций, ни навыков ее изучения. Все, что говорилось на данную тему в печати в последние годы, это большей частью предположения и общие рассуждения, а не результат серьезного научного анализа.

Таким образом, социальная история XX в. предстает сегодня как огромное поле в разной степени разработанных сюжетов, искаженных предшествующей историографией, неправильно, неверно истолкованных, политизированных или совсем не затронутых исследователями. Почти неизведанной областью предстает социальная история второй половины XX в., в которой число ученых можно буквально посчитать по пальцам. Такое состояние объясняется нерешенностью многих методологических и источниковедческих проблем.

Социальная история и источниковедение

Обращение к социальной истории, а также усиление социальных (человеческих) аспектов буквально взрывает традиционное источниковедение, создавая предпосылки беспредельного расширения как проблематики, так и фактической базы исторических трудов. Историческая наука перестает топтаться на одном и том же поле избитых тем и сюжетов и раздвигает грани исторического познания. Исследование проблем социальной истории, ее установка на изучение истории «снизу», внимание к микроистории по иному расставляет акценты в работе над источниками. Даже после открытия многих архивных фондов историки продолжают спорить, как приблизиться к пониманию существа социальных процессов, как воспроизвести истинные мысли, ценности, чаяния рядовых людей в условиях распространения двоемыслия и самоцензуры в обществе, считавшемся «хранящим молчание или говорящим лишь языком Сталина и официальной прессы». Результатом стала серия исследований, и особенно публикаций новых источников, направленных на изучение «голоса народа» и общественного мнения в стране. Тем не менее после выхода в свет указанных работ ощущается известная неудовлетворенность. На этот раз тем, что голоса рядовых граждан теперь слышатся много лучше, чем известны их реальные поступки, дела, поведение. Сравнение слов и дел рядовых людей кажется особенно заманчивым.

Большое значение для социальной истории имеют такие группы источников, которые отражают непосредственные взаимоотношения людей с государственными и общественными институтами. Среди них письма, обращения, заявления, жалобы, персональные дела, судебно-следственные материалы и прочие документы подобного типа, служащие источниками для построения индивидуальных и коллективных биографий (просопографии). Для советского периода особое значение приобретают сводки и донесения о настроениях в обществе, периодически составлявшиеся различными политическими органами, материалы проверок, чисток, контрольных комиссий и т. д., свидетельствующие о действительном, а не мнимом состоянии общества, каким его видела или хотела видеть власть.

Состояние архивного дела по истории новейшего времени приводит к выводу, что ситуацию нельзя назвать вполне благополучной. Приоритетность институционального и государственного подхода отразилась на существовавшей в СССР и продолжающей действовать системе отбора документов на постоянное архивное хранение. Номенклатура дел носила, как правило, типизированно-формали- зованный характер. Их ценность нередко определялась не содержанием, а местом учреждения в партийно-государственной «табели о рангах». Не только люди, но и фонды подвергались чистке, в соответствии с идеологическими установками и представлениями о том, что должно попасть в историю. Результатом стало крайне неравномерное отражение вопросов, интересующих социального историка, в архивных фондах. Как ни странно, но не только мелкие детали, нетипичные ситуации и тенденции, по и многие важные события, не говоря уже о повседневной жизни рядовых людей, не оставили после себя очевидных документальных свидетельств. Ряд коллекций, связанных с социально-исторической проблематикой, до сих пор под разными предлогами не рассекречивается. Все это делает актуальным использование широкого спектра подходов и методик, включая апробированные методы извлечения косвенной информации. Кроме того, историк новейшего времени имеет уникальную возможность лично участвовать в формировании базы для своего исследования, восполняя информационные пробелы с помощью интервьюирования современников. На наш взгляд, такие возможности, приобретающие огромное значение, явно недооцениваются специалистами. В последнее время все активнее берутся на вооружение методики и вводятся в научный оборот не только материалы «устной» истории. Реализуются программы визуального обследования местности, обстановки жилища, направленные на заполнение информационных лакун. Все шире в качестве источников привлекаются материалы личных и семейных архивов граждан, краеведческих музеев, архивы и коллекции документов общественных организаций, включая дневники, переписку, фотографии, материалы профессиональной и творческой деятельности.

Но в целом отечественное источниковедение оказалось неготовым к вызову социальной истории. На словах в постсоветский период произошла смена акцентов в формулировке задач источниковедения, причем именно в сторону социально-исторической проблематики. Источниковедение в учебной литературе стало подчеркнуто именоваться «антропологически ориентированной парадигмой новой исторической науки», а исторический источник рассматривается как «произведение, созданное человеком», как «объективизированный результат человеческой деятельности» с особым вниманием на «понимание психологической и социальной природы исторического источника».

Но решительных перемен ни в области классификации, ни в представлениях о значимости видов и категорий источников не случилось. Сохраняется знаковая модель источниковедческих приоритетов. Вначале предлагается изучать источники, характеризующие «заботу государства... о своей истории» — законодательные и нормативные акты, партийные документы, делопроизводственные материалы госучреждений и общественных организаций. В архивоведческой практике это нашло яркое выражение в сохранившемся с советских времен выделении категории «особо ценных» документов, для предотвращения утраты которых обеспечены специальные условия архивного хранения, страховой фонд копий и т. д. Показательно, что критерии особой ценности остались прежними, исходящими прежде всего из государственных интересов. К ним отнесены в основном фонды высших и центральных органов государственной власти и управления, отражающие историю власти, какой она хочет себя представить, но не историю общества, тем более на его «нижних этажах».

Социальная история отдает предпочтение не анонимным, унифицированным источникам, вышедшим из властных структур и потому «говорящим их языком», которые были в центре внимания традиционного источниковедения, а прежде всего источникам, исходящим от человека, прямо или косвенно свидетельствующим о его жизнедеятельности, мыслях и чаяниях.

В свете проблематики социальной истории совершенно иное значение приобретают источники личного происхождения, включая мемуары и воспоминания, переписку, активно публикуемые в последнее время письма, жалобы, заявления рядовых граждан в разные инстанции, предложения в связи с обсуждением социально значимых проектов (конституции, законы, партийные и комсомольские программы и пр.). Специально надо упомянуть такие специфически советские источники, как корреспонденции рабселькоров; доносы и самодоносы граждан, донесения секретных информаторов. Источники личного происхождения становятся объектом пристального интереса тех, кто изучает социальную историю.

Крайне важно для социальной истории введение в научный оборот таких богатейших источников, как материалы по личному составу. Указанные массивы количественно весьма обширны, и в архивах, как правило, выделены в отдельные описи, коллекции или хранилища, что облегчает их использование. В совокупности они дают широкие возможности для исторической реконструкции. Сочетание микроисторических подходов с разработкой подобных документов как массовых источников является одним из эффективных путей преодоления разрыва между микро- и макроисследованиями.

Особняком стоят ценнейшие для решения исследовательских задач, но требующие тщательной источниковедческой критики, многотысячные комплексы следственных материалов милиции, прокуратуры, ОГПУ—НКВД—КГБ; архивы тюремных и лагерных дел заключенных и др., секретные документы оперативной разработки спецслужбами конкретных лиц, членов обществ, объединений, национальных и религиозных групп, включая материалы наружного наблюдения; ждут введения в научный оборот документы надзорного делопроизводства прокуратуры и судов.

За последнее время в исследовательской практике отечественных историков наметились важные тенденции, имеющие непосредственное отношение к проблематике социальной истории. Происходит расширение круга используемых источников. Госархив- ная эвристика перестает быть вне конкуренции, становясь одним из этапов общей эвристической работы. Более того, наметился отказ от былого безусловного приоритета в использовании в исследованиях материалов центральных госархивов, и особенно фондов КПСС, центральных органов власти и управления как наиболее важных, представительных и достоверных для изучения советской истории. Интерес к источникам личного происхождения, к коллекциям личных и семейных архивов, неформальных социумов нашел практическое выражение в появлении ряда специализированных хранилищ. Это прежде всего Народный архив, Архив фонда А.Д. Сахарова, Архив общества «Мемориал», а также Центральный архив документальных коллекций Москвы.

Социальная история способствует решительной переоценке в отношении к документам «низового», местного и регионального уровней, многие из которых до сих пор по архивной классификации отнесены к третьесортным (фонды третьей категории). Это, в первую очередь, материалы таких крайне значимых, перспективных для изучения глубинных процессов советской истории, но, к сожалению, пока практически невостребованных микросоциумов, как советы местного уровня, колхозы и совхозы, первичные партийные и комсомольские ячейки, школы и больницы, курсы, исправительно-трудовые учреждения, пионерские дома и лагеря, заводские коллективы, учреждения соцкультбыта, жэки, спортивные общества и команды, клубы по интересам, дворовые и иные формальные и неформальные коллективы и т. д. Крайне важным представляется выявление источников и изучение с позиций микроанализа истории советской семьи, родственных отношений и дружеских связей, личной и общественной жизни граждан. Сравнительный анализ активно публикуемых в последние годы сводок партийных органов и ОГПУ—НКВД 1920—1930-х годов (о настроениях населения), с одной стороны, местного, регионального и, с другой стороны, центрального уровня ставит в повестку дня принципиальный вопрос о пересмотре отношения к степени достоверности и информативной ценности других категорий советских местных и центральных документов. В настоящее время становится все более очевидным, что в идеологизированном обществе в условиях существовавшей многоуровневой бюрократической властной пирамиды складывалась ситуация, когда на каждом последующем этапе поступающие «снизу» информационно-отчетные и иные материалы объективно и субъективно обобщались и искажались, их содержание многократно редактировалось, унифицировалось и фильтровалось. Тем самым до центра (читай: фонды центральных госпартархивов) информация зачастую доходила с эффектом «испорченного телефона». В противоположность им документы низового и регионального уровня обладают важным преимуществом первичности. Будучи ближе к жизни, обладая более выраженной персонификацией, они (правда, в границах своей ограниченной компетенции) намного более фактологич- ны, в сравнительно меньшей степени подверглись искажениям и достовернее отражают сложность и противоречивость советской действительности. Все это свидетельствует об актуальности введения низовых и региональных материалов в научный оборот.

Интеграция макро- и микроподходов рассматривается в социальной истории как наиболее важная и сложная в плане практической реализации задача. Не смолкает дискуссия о принципиальной возможности их синтеза, поскольку они якобы лежат в разных исследовательских плоскостях. Однако подобное различие сугубо условно и весьма относительно. Один и тот же объект исследования в зависимости от ситуации может выступать как объект и макро-, и микроанализа. Историк должен стремиться, исходя из «тонкого», а значит, возможно более точного анализа событий и деталей прошлого выйти на спектр более широких трактовок и обобщений. Отталкиваясь от реконструкции и всестороннего рассмотрения частной ситуации, он пытается понять, как и чем жили люди, тот способ, каким они строили свой мир и отношения в нем, как воспринимали себя в этом мире. При этом в центре внимания оказывается не форма социальных отношений, а многообразие их наполнения. Понятно, что взятые в отрыве от более общего контекста объективные условия жизнедеятельности, микроисследования, лежащие в сфере экономики, политики, идеологии и др., не реализуют в полной мере свой потенциал. Поэтому необходимость их ориентации на возможности последующей генерализации, а в конечном счете — на соединение результатов микро- и макроанализа или по крайней мере их продуктивного диалога осознается всем научным сообществом России.

В последние годы вышло несколько исследований по советской истории 1920—30-х годов, написанных с позиций соединения микро- и макроистории. Бесспорный успех этих работ, в особенности книги американского автора С. Коткина, который через Магнитку попытался представить «сталинизм как цивилизацию», подтверждает плодотворность микроисследований для социальной истории. Микроисторические подходы, ориентирующиеся на изучение реальной социальной практики прошлого, раскрывающейся, в частности, через индивидуальное и уникальное, через жизнь и поступки конкретного человека и функционирование малых социумов, имеют первостепенную важность для переосмысления советской истории. Дело в том, что в условиях преобладания представлений о тоталитарном характере советского общества только через микроисторию, через изучение социальных структур и процессов «внизу» и «в глубине» общественной пирамиды, через изучение биографий конкретных людей и их социальных связей можно прийти к выводу о том, в какой степени поведение советского человека зависело от него самого, от общественных настроений или от государственной машины и в какой мере оно подчинялось образу мелкого «винтика истории». Таким образом, с помощью микроистории можно подойти к решению ключевой проблемы советской эпохи — о взаимосвязи человека, общества и власти. Последние исследования по социальной истории (см. серия «Социальная история России XX в.», издаваемая издательством РОССПЭН) показали, что даже в самые суровые времена в повседневной жизнедеятельности человека его зависимость от общества и государства, от объективных факторов оказывалась причудливо переплетена с возможностью выбора, с существованием не только самостоятельных мнений, но и самостоятельных действий. Возможности реконструкции индивидуальных биографий зависят от изучения конкретных жизненных ситуаций, в которых оказываются люди. В этом случае со всей очевидностью демонстрируются преимущества микроистории.

Стоит обратить внимание на опыт по изучению отдельных событий, казусов, а также «нормальных исключений». Речь идет о весьма распространенной в СССР ситуации, когда в условиях чрезвычайщины социальные нормы и аномалии менялись местами, и то, что было принято относить к исключениям, в реальной обстановке хаоса массовой коллективизации, индустриального рывка или репрессий, особенно на местах, в российской глубинке, сплошь и рядом приобретало перманентное состояние и превращалось в правило. И если сравнительное исследование регионов Франции нового времени привело специалистов к выводу о «заговоре исключений, стремящихся опровергнуть правила», то вполне вероятно, что изучение регионального среза советской истории периода сталинского «великого перелома», массовых репрессий и др. может дать не менее поразительные результаты. Успех таких микроисследований, всегда сугубо конкретно-исторических, связанных с реконструкцией микрообъектов, зависит, во-первых, от наличия источников, во-вторых, от профессионализма историка. И если исследователь макропроблемы, как правило, имеет широкое поле для выбора источников, нередко даже рискуя «утонуть» в них, то перед микроисториком, наоборот, остро стоят как раз задачи эвристического плана, как и необходимость извлечь из минимума источников максимум информации. Ценную информацию могут дать сохранившиеся архитектурные памятники, мебель, предметы интерьера и обихода, изобразительные материалы, звукозаписи, фото и кино. Именно в силу объективной ограниченности традиционных письменных источников, историк вынужден чаще обращаться к визуальным средствам, к вещественным памятникам, а также, используя методики устной истории, сознательно создавать серии интервью с очевидцами и участниками событий.

Порою даже незначительные факты реального прошлого, которые удается реконструировать на основании источников в ходе исследования, способны больше рассказать об обществе, чем, например, формальные юридические акты, направленные на регулирование правовых отношений, которые на практике могут не действовать. По мнению К. Гинзбурга, введшего в обиход понятие «парадигма косвенных улик», исследователь, реконструирующий события, связанные с деятельностью людей, должен обладать навыками заправского следователя-криминалиста, психоаналитика и культуролога одновременно. Необходимы своего рода экспериментально-диагностические подходы к источникам, сопоставимые с известной врачебной практикой. Для исследования могут быть успешно применены как методы намеренной фрагментации объекта исследования с последующим его детальным изучением, включая дискурсивный подход, case studies и др., так и приемы реконструкции прошлого по сохранившимся историческим миниатюрам, отдельным фрагментам, косвенной информации.

Благодаря распространению микроисследований образуется достаточно широкое поле для крайне перспективных сравнительных исследований. Именно локальные и региональные исследования в России, традиционно тяготеющие больше к социально-исто- рической проблематике, являются одной из наиболее сильных сторон российской историографии. В этой сфере в советское время был накоплен немалый опыт, в том числе историко-биографичес- кий и источниковедческий, слабо востребованный в прошлом «большой» исторической наукой по причине снисходительного отношения к краеведческой «самодеятельности».

Социальная история как интегральная история общества

Анализ различных направлений изучения истории России ставит также вопрос об их синтезе, какое из них является наиболее переспективным в плане совершенствования методологии и источниковедения, развертывания конкретно-исторических исследований. Отчетливо видно, что каждое из них тяготеет к социальным аспектам человеческой деятельности. Поэтому социальная история на нынешний день поможет обеспечить существенное продвижение вперед исторического знания.

Социальная история сегодня понимается прежде всего как история общества (организация производства, труда, жизнедеятельности, власти, управления и т. д.), а не как некое обособленное направление исследований. При таком понимании все остальное в общественной жизни — экономика, государственные институты, культура и пр. — рассматривается как производное. Социальные структуры тоже вырастают из истории общества со свойственными им особенностями, коренящимися в прошлом той или иной страны. Понятие классов сегодня также подвергается методологическому переосмыслению, рассматривается как порождение определенных исторических обстоятельств и наполняется конкретным историческим содержанием. Социальная история не втискивает общество в заранее заданные параметры.

Такой подход сразу обнажает особенности, свойственные России в категориях прерывности и непрерывности исторического опыта. Другие направления, помимо социальной истории, конечно, также должны развиваться. Нельзя рассматривать ее как единственно истинную, равно как и отрицать то, что социальной истории необходимо вторгаться во все области человеческой жизнедеятельности от экономики до духовной сферы, в зависимости от того, какой аспект исследования подвергается изучению. В этом смысле социальная история конкурирует с историей экономической, политической и т. д., но главное при этом установить, что нового привносит она в понимание исторического процесса и в реальное приращение исторических знаний. Более того, следует обращать внимание на то, как те или иные направления приходят в соприкосновение, где получаются близкие выводы и результаты.

Какой сегодня может выглядеть, например, история рабочего класса? Без изучения огромной массы людей, занятых в сфере индустриального производства и других отраслях хозяйственной деятельности, история будет выглядеть ущербной. Старое барское отношение к людям труда, как «хамам» и «быдлу», которое иногда сквозит в современной печати, недопустимо и неприемлемо для серьезного ученого. Проблемы индустриального труда продолжают оставаться сферой, которая нуждается в продолжении исследований, и не только индустриального, но и труда сельскохозяйственного, управленческого, интеллектуального. Здесь образуется множество точек пересечения для экономической и социальной истории.

Но в центре внимания неизменно оказывается человек, причем не сам по себе, а как живое действующее лицо развивающегося общественного организма. Лишь на основе этого осуществляется переход к анализу различных общественных образований и социальных групп, их роли в историческом процессе. Властные структуры, которые, безусловно, оказывали громадное воздействие на ход событий, рассматриваются не как самодовлеющие и существующие по своим законам, но как результат определенного исторического развития.

Таким образом, в рамках социальной истории как бы переворачивается традиционное представление о том, как должно строиться историческое исследование. История развертывается не «сверху», через восприятие «сильных мира сего» и не через официальный дискурс, воплощающий «язык власти», не через идеальные контуры общественной жизни, а как бы «снизу» и «изнутри», начиная с того, как складывалась жизнь обычных людей в то или иное время, какие существовали формы общественного бытия, какая связь была между ними и властными институтами, как исподволь видоизменялись их место и роль в системе социальных связей. Вместе с тем обращение к истории «снизу» вовсе не является разрывом с предшествующей историографией, а как раз продолжением ранее наметившихся тенденций усиления внимания к частной жизни, к простому человеку, его интересам, мыслям, чувствам, заботам.

Объектом внимания социальной истории могут стать совершенно незнакомые для отечественной историографии сюжеты, которым раньше не придавалось особого значения, но, как выясняется сегодня, они играли если не решающую, то весьма существенную роль в раскладе исторических событий. В жизни людей гораздо больше места, чем принято было у нас считать, занимали проблемы отношений между людьми, семьи, брака, рождения и воспитания детей, взаимоотношения полов, образования, материального благополучия, отдыха и т. д. Большое значение имела социальная мотивация человеческого поведения, различного рода общественные учреждения, призванные поддерживать каждодневные основы существования, физическое, моральное и психическое здоровье общества. Не могут остаться в стороне от социальной истории такие проблемы, как пьянство, преступность и другие явления, которые воздействуют на состояние российского социума. Несколько иначе по критериям социальной истории выглядят взаимоотношения людей и власти, так сказать, на бытовом уровне. Их изучение позволяет пролить свет на природу конфликтов, противостояний, напряжений, формы политического участия, социальной апатии, разного рода «отклонений» и «аномалий». Неотъемлемым элементом общественной жизни являются символы веры, ритуалы, разговорная практика, трансформированный применительно к условиям XX в. фольклор: песни, байки, анекдоты и другие элементы социально-культурной практики.

История «снизу» не должна быть самоцелью, а постоянно увязываться с историей «сверху». Обнаружение того, как работают власть и структуры подчинения, может оказаться нелегкой задачей, тогда как образ жизни и поведение интерпретируются вполне эффективно. Но чтобы уловить систему сложных социальных связей, нужно обращаться к свидетельствам людей, представлявших различные социальные слои, и прежде всего тех, кому историография прежде уделяла мало внимания. Между тем большое вырастает из малого, хотя, на первый взгляд, кажется, что это не так, поскольку наша история раньше представала большей частью в виде деяний всем известных лиц, законов, декретов, постановлений и т. д. Но даже для того, чтобы проникнуть в помыслы и поступки вождей, нужно воссоздать реалии конкретной эпохи, многообразие объективных и субъективных моментов, из которых слагается историческое полотно. Безусловно, каждый человек был пленником обстоятельств, в которых он оказывался, его действия, нормы поведения во многом предопределялись ими, однако, попадая в те или иные ситуации, люди начинают реагировать на них. Вступает в действие фактор обратной связи, исподволь меняющий социальное устройство общества, взгляды, мысли, чувства, настроения людей, не исключая и харизматических лидеров — вождей. Их влияние, статус и привилегии тоже не должны обходиться без внимания. Законодательные и прочие государственные и общественные институты остаются предметом изучения социальной истории в рамках создания более широкого контекста, большого исторического полотна, где есть место и экономике, и политике, и культуре, и реальным жизненным ситуациям, способам самовыражения людей, видимым и скрытым мотивам и результатам человеческой деятельности. Поэтому социальная история открывает наиболее благоприятные перспективы исторического синтеза, включая работу над источниками.

20 Гиге! F. The Worshop of History. Chicago, 1984. P. 18.

29 См.: Барт Р. Избранные работы. Семиотика, поэтика. М., 1994; Он же. Мифологии. М., 1996.

31 Часто сами французские историки свидетельствуют, что плохо знакомы с идеями Фуко и Деррида, и о том, какое значение имеют их труды, узнают из американской литературы.

" Автократов В.Н., Елпатьевский А.В. Проблемы комплектования архивов современными документами (Источниковедческий аспект) // Источниковедение ! отечественной истории. 1975. М., 1976; Автократов В.Н.Теоретические проблемы советсткого архивоведения (1960—1970-е годы). М., 1982.

5 Вилейкин Б. Фотографии рассказывают... М., 1977; Чибисов К.В. Очерки по

истории фотографии. М., 1987.

11        Более подробно о творческом наследии Матушевского см.: Магидов В.М. Итоги кинематографической и научной деятельности Б. Матушевского в России // Киноведческие записки. 1999. № 3.

11 См.: Массовые источники по истории рабочего класса периода развитого социализма. М„ 1982. С. 153—158.

17 - 4423

16        Багдикян Б. Монополия средств информации. М., 1987. С. 39.

11        Коржаков А. Борис Ельцин: от рассвета до заката. М., 1997.

33 Подробно об этой кампании см.: Журавлев С.В. Феномен «истории фабрик и заводов»: Горьковское начинание в контексте истории 1930-х годов. М., 1997.

31 Петров А. Путь пролетария. М., 1931; Рюков А.С. Рассказ о простой жизни. М., 1931; Шупшанников В.Я- Полвека труда и борьбы. М.. 1931! Стоник А. Мы

беремся за тракторный. Записки рабкора-ударника. М.—Л.. 1931; Рябинина Е.

мГоловин Н.Н. Российская контрреволюция в 1917—1918 гг. Б.М., Ч. 1—5. Кн. 1 — 10.

65 Деникин А.И. Очерки русской смуты: Крушение власти и армии. Февраль— сентябрь 1917 г. М., 1991; Он же. Очерки русской смуты: Борьба генерала Корнилова. Август 1917 — апрель 1918 г. М., 1991; Воспоминания генерала барона П.Н. Врангеля. Ч. 1 и 2. М., 1992; Милюков П.Н. Указ. соч.; Шульгин В. Годы — Дни — 1920. М., 1990; Родзянко М.В. Крушение империи. Харьков. 1990; Махно Нестор. Воспоминания. М., 1992; Ходасевич В.Ф. Некрополь: Воспоминания. М.. 1991; Гиппиус 3. Живые лица: Воспоминания. Тбилиси, 1991; и др.

1 Амаду Ж■ Каботажное плавание. М., 1999. С. 7.

3        А. Блок, начиная дневник 1911 г., писал: «Писать дневник, или, по крайней мере, делать Л времени до времени заметки о самом существенном, надо всем нам. Весьма вероятно, что наше время — великое и что именно мы стоим в центре жизни, т. е. в том месте, где сходятся все духовные нити, куда доходят все звуки... Мне скоро 31 год. Я много пережил лично и был участником нескольких, быстро сменивших друг друга эпох русской жизни. Многое никуда не вписано, и много драгоценного безвозвратно потеряно». (Блок А. Дневник. М., 1989. С. 64).

" Медынский Г.А. В помощь активу «История метро» (методическая разработка о ведении дневников)// История заводов. М., 1934. Вып. 3—4(11 —12). С. 149—151.

39 Жид А. Возвращение из СССР // Звезда. 1989.

11        Большую роль в этом важном деле играли издания Истпарта. Первые публикации писем В.И. Ленина к родным были осуществлены журналом «Пролетарская революция» (1924 г.). С 1929 г. журнал систематически публиковал переписку В.И. Ленина. В 1930 г. ленинская переписка была опубликована отдельным сборником.

21        В.И. Ленин. Неизвестные документы. 1891 — 1922. М„ 2000. С. 581.

26        См.например: Лившим А., Орлов И. Власть и общество: диалог в письмах. М„ 2002.

" Скорее всего имеется в виду «Дни Турбиных» М. Булгакова — адаптированная для театра версия романа «Белая гвардия».

10        Имеется в виду популярный фильм «Поцелуй Мэри Пикфорд».

11        От имени Дуг (Дуглас Фэрбенкс — популярный американский киноактер).

1 Ковальченко И.Д. Массовые источники по социально-экономической истории России периода капитализма. М., 1979. Введение. С. 6. До этого определение «массовые источники» бытовало скорее на интуитивном уровне. Б.Г. Литвак обозначил их как источники, имеющие в основе формуляр или его зачатки. Дальнейшие уточнения, которые им вносились, принципиально данного определения не меняли. За таким подходом к массовым источникам закрепилось название «формулярного». По нашему мнению, наличие формуляра, стандарта в составлении документа является свидетельством его множественности и системности, но все-таки данное определение исходит скорее из внешних признаков и не носит сущностных свойств, а на практике ведет к путанице. Так, статистика как единый вид источника разрывалась на массовые (первичные материалы статистических обследований) и уникальные или синтетические источники (агрегированные табличные данные). На деле это первичные и производные данные одного и того же вида источников. Как бы подчеркивая этот момент, И.Д. Ковальченко в книге «Методы исторического исследования» внес следующее дополнение в понятие массовых источников: источники, которые отражают массовые данные (первичные и сводные —выделено нами) о различного рода общественных системах с присущими им структурами и функциями. (С. 19.)

3 Некоторые ученые продолжают настаивать на разделении источников на массовые и синтетические. Последним отдается безусловный приоритет. В советское время это приводило к любопытным казусам. Так, документы КПСС провозглашались главным источником по истории советской эпохи, коль скоро они воплощали всю «глубину» и «мудрость» научно-исторического познания. В периодической печати преимущество отдавалось передовицам и т. д. Тщетны, на наш взгляд, попытки на методологическом уровне провести грань между массовым и уникальным источником. Один и тот же источник может рассматриваться с разных точек зрения. Возьмем, к примеру, письма. Каждое письмо по своему уникально, вовсе не подчиняется признакам формуляра и однотипности содержания. Однако обращение к письмам наиболее эффективно как к источникам массовым, позволяющим конструировать системы личных отношений (частная переписка), общества и власти («письма во власть»). С другой стороны, термин «уникальный» нередко употребляется применительно к массовым источникам: уникальное, единственное в своем роде массовое обследование, и т. п.

11        См.: Труды ЦСУ. М„ 1921 — 1926. Т. III. Вып. 1—8.

18 Всесоюзная перепись населения 1939 г.: основные итоги. М., 1992; Всесоюзная перепись населения 1939 г.: основные итоги. Россия. СПб., 1999; Жиромская В.Б., Киселев И.Н., Поляков Ю.А. Полвека под грифом «секретно». М., 1996 и др.

' Патриарх изучения революции 1917 г. академик И.И. Минц, например, часто свидетельствовал, что он не знает и не может ответить на вопрос, когда крестьянство в 1917 г. встало на сторону большевиков. (От себя добавим: встало ли вообще?)

3 См.: Протасов Л.Г. Всероссийское Учредительное собрание. История рождения и гибели. М., 1997; Он же. База данных «Выборы во Всероссийское Учредительное собрание». Информационный бюллетень ассоциации «История и компьютер». 1996. № 18. Июль.

11 Дробижев В.З. Главный штаб социалистической промышленности. М., 1996.

11        Сравнительный анализ ряда различных поисковых машин приведен в работе Е.В. Злобина (см.: Злобин Е.В. Указ. соч. С. 93—103). Нам не хотелось бы заострять внимание на этой проблеме, так как вопрос выбора оптимальной поисковой машины во многом субъективен и, до известной степени, случаен. Машина, давшая отличные результаты в поиске по одной теме, может дать «осечку» в другой раз; потенциально высокие результаты поиска отнюдь не компенсируют излишне сложный интерфейс, затрудняющий проведение поиска вообще, и т. д. Кроме того, Интернет постоянно развивается, и поисковые машины развиваются вместе с ним. В данном разделе мы стремились дать характеристику наиболее популярных, можно сказать, «классических» поисковых машин, а также несколько перспективных проектов, находящихся в стадии развития, без вынесения оценочных определений.

14        Этот текст тоже набирался и редактировался в Microsoft Word, так что кодировка СР-1251 для автора этих строк обязательна. Прочие кодировки попросту недоступны.

' См., например: Фриман Э. Методы изучения истории. М., 1893; Ланглуа Ш., Сеньобос III. Введение в изучение истории. М., 1898; Бернгейм Э. Введение в историческую науку. СПб., 1908; Он же. Философия истории, ее история и задачи. СПб., 1913.

2 В этой связи хотелось бы обратить внимание на книгу: Козлов В.П. Обманутая, но торжествующая Клио. Подлоги письменных источников по российской истории в XX веке. М., 2001.

3 Труды Виндельбанда и Риккерта были популярны в дореволюционной России и не раз издавались. Некоторые работы этих философов перепечатаны в сборнике: Культурология. XX век. М., 1995.

* Лаппо-Данилевский А.С. Методология истории. СПб., 1913. Вып. 1—2.

5 Ленин В.И. ПСС. Т. 26. С. 55.

6 С построением коммунизма, согласно Марксу, открывается настоящая история человечества. Однако подобная неопределенность в данном контексте ничего не меняет.

7 См.: Иванов Г.М., Коршунов A.M., Петров Ю.М. Методологические проблемы исторического познания. М., 1981. Личный опыт общения автора со многими теоретиками и методологами такого источниковедения говорил о том, что они были мало чувствительны к конкретным проблемам, которые решали историки.

8 См., например: Иванов Г.М. Исторический источник и историческое познание. Томск, 1973.

9 Труд фон Мизеса на русском языке с предисловием и комментариями Ф. Хайека см.: Мизес J1. фон. Социализм. Экономический и социологический анализ. М., 1994. Сам Хайек главное внимание в своем творчестве в течение 70 лет XX в. (умер в 1992 г.) уделял борьбе с ложной идеей — социализмом, противопоставляя ему ценности индивидуальной свободы. Теория тоталитаризма неразрывно связана с экономическими трудами автора. В наиболее концентрированном виде она была представлена отечественному читателю в работе «Дорога к рабству» (Вопросы философии. 1990. № 12), оказав сильное влияние на идеологию отечественных реформаторов.

10 Здесь прежде всего следует назвать фундаментальный труд «История как проблема логики», первая часть которого появилась в свет еще в 1916 г. Только недавно работа была опубликована полностью. См.: Шпет Г.Г. История как проблема логики. Критические и методологические исследования: Материалы. В двух частях. (Часть 1 — репринт издания 1916 г.). М., 2002. Под «логикой истории» автор понимал ее феноменологическое и вообще онтологическое изучение гипотез и теорий, касающихся смысла и объяснения исторической действительности в ее отношении к абсолютному бытию и абсолютному смыслу (Ч. П. С. 574).

ы Февр J1. Бои за историю. М., 1991. С. 63.

12        Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. М., 1986. С. 227.

13        Там же. С. 95.

14 Речь идет о публикации документов «Неизвестный Ленин», предпринятой в рамках совместного российско-американского проекта «Анналы коммунизма». См.: The Unknown Lenin. From the Secret Archive / Ed. by Richard Pipes. New Haven and L., 1996. Комментируя это издание, историк В.Т. Логинов привел несколько примеров неверных интерпретаций, вырванных из исторического контекста, препарирования, передергивания, сделанных маститым автором в угоду своим взглядам и представлениям. См.: В.И. Ленин. Неизвестные документы. 1891 —1922. М., 2000. Послесловие. С. 581—590.

15 После войны в США попал так называемый Смоленский архив — комплекс архивных документов, вывезенный немцами из СССР. Систематическое изучение документов вынудило Фейнсода признать, что он имеет дело с «несовершенным тоталитаризмом».

16 Об Анналах написано много, в том числе и у нас в стране, но лучшей книгой остается работа французского историка Доссе. См.: Dosse F. New History in France. The Triumph of the Annales. Univ. of Illinois Press., 1994.

17 Из работ последнего на рус. яз. см.: Манхайм К. Диагноз нашего времени. М., 1996.

18 О теориях революций на Западе можно прочитать в фундаментальном труде Э. Гидденса «Социология» (рус. изд. М.. 1999), где подобающее место отведено марксистской теории социальных революций, которая в нашей стране превратилась в «ленинскую теорию социалистической революции», до недавнего времени хорошо известную отечественым ученым. Следует заметить, что Гидденс дает анализ многих социальных теорий и сам не раз выступал в своих работах на поприще исторической социологии. В его трудах, как, впрочем, и в трудах Ч. Тилли, хорошо прослеживается эволюция, которую проделала западная теоретическая социология в последние десятилетия.

19 Поппер, однако, настаивал на особом типе объясняющих теорий и считается основоположником критического рационализма — опровержимости (фальси- фицируемости) любого научного знания, которое состоит из ложных и истинных посылок. Его продвижение вперед состоит в выдвижении гипотез и их опровержении, что способствует тем самым приближению к истине, а вовсе не историзм, «нищету» которого Поппер старался продемонстрировать научному сообществу. Из «последних» переводных работ философа см.: Поппер К. Р. Объективное знание. Эволюционный подход. М., 2002.

20 Наиболее ярко эта тенденция прослеживается в работе: Ракитов А.И. Историческое познание. Системно-гносеологический подход. М., 1982.

3 - 4423

21        См.. например: Thompson Е.Р. The Poverty of Theory and Other Essays. N.Y., 1978. Anderson P. Arguments within English Marxism. L., 1980.

22        На рус. яз. см.: Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995.

23 См.: Гадамер Г.Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. М.. 1988; Рикер П. Конфликт интерпретаций: Очерки о герменевтике. М., 1994; Он же. Герменевтика. Этика. Политика. М., 1995; Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997 . Следует заметить, что одним из первых, кто делал попытки обосновать особую роль герменевтики в историческом познании, был уже упоминавшийся отечественный философ Г.Г. Шпет.

24 Из работ Фуко на рус.яз. см.: Фуко М. Слова и вещи. СПб., 1995; Он же. Археология знаний. Киев, 1996; Он же. История безумия в классическую эпоху. СПб., 1997.

25 Iggers О. Historiography in the 20th Century. From Scientific Objectivity to the Postmodern Challenge. Hannover and London, 1997. P. 103.

26 White Н. Tropic of Discourse. Essays in Cultural Critizism. Baltimore and L., 1978.

27        While Н. Tropic of Discourse. Essays in Cultural Critizism. P. 21.

28        Appleby J., Hunt L. and Jacob M. Telling Truth About History. N.Y. L., 1994.

29        Burke P. History and Social Theory. Gamb., 1992.

30        См.: Тилли Ч. Микро, макро или мигрень // Социальная история. Ежегодник. 2000. М„ 2000.

4 - 4423

310 германской истории повседневности см:. Людтке А. История повседневности: ее достижения и перспективы в Германии // Социальная история. Ежегодник. 1998/1999. М„ 1999. Более подробно см.: The History of Everyday Life. Reconstructing Historical Experiences and Ways of Life / Ed by A. Ludtke. Princeton, 1995.

32 Подробнее см.: Людтке А. Указ. соч.

33 Burke P. History and Social Theory. P. 121.

,0 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979; Лотман Ю.М. Избранные статьи. Т. I — III. Таллин, 1991 — 1993.

35 Обязательным следствием преобразования государственного аппарата, а тем более столь масштабного, как в результате революции, является необходимость определения участи его документов. В постреволюционные годы по идеологическим мотивам и в немалой степени из-за бумажного кризиса документам старого режима угрожала опасность быть переданными в Главбум на макулатуру. В сентябре 1919 г. Совнарком принял представленный Ю. Лариным проект декрета «О переработке в бумагу записей капиталистического хозяйства и прежних правительственных учреждений». Благодаря протестам ряда специалистов значительную часть архивов удалось спасти. В частности, за сохранение документов бывших ипотечных банков выступал крупный экономист Б.Н. Книпович.

I 17

36        См.: Маяковский И.Л. Архив, библиотека, музей // Архивное дело. 1926. Вып. 5—6; Покровский М.Н. Историческая наука и борьба классов: (Историографические очерки, критические статьи и заметки). М.—Л., 1933. Вып. 2.

37        См.: Валк С.Н. О приемах издания историко-революционных документов // Архивное дело. 1925. Вып. 3—4.

38 Покровский М.Н. Указ.соч. С. 353.

39        Теория и практика архивного дела в СССР: Уч. пособие под ред. Г.А. Белова, А.И. Логиновой, К Г. Митяева, Н.Р. Прокопенко. М., 1958; Митяев К-Г. История организации делопроизводства в СССР. М., 1959.

40        Историографию работ см.: Профессионализм историка и политическая конъюнктура, раздел «Делопроизводственные документы».

41        См., например: Хлевнюк О.В. Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы. М., 1996.

42        См.: Кузнецова Т.В., Илюшенко М.П. Основы документоведения: Уч. пособие. М„ 1988.

43        См.: Унифицированные системы документации: Унифицированная система организационно-распорядительной документации: Требования к оформлению до- : кументов. М., 1997; Единая система классификации и кодирования технико-эко- | номической информации. М., 1997.

44        Термин «документационное обеспечение управления» употребляется в качестве синонима термина «делопроизводство» в научной литературе 1990-х годов.

45 Отечественные архивы. 2000. № 3. С. 15.

46        См.: Отечественные архивы. 1998. № 6. С. 15; Открытый архив: Справочник опубликованных документов по истории России XX в. из государственных и семейных архивов. 2-е изд., доп. и испр. М., 1999.

47        См. обсуждение доклада А.Н. Яковлева «Новейшая история России XX века в документах: опыт историографического исследования» // Известия РАН. 2000. № 6.

48        См. серию «Документы советской истории», публикуемую издательством РОССПЭН, например: Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет Министров СССР. 1945— 1953. М„ 2002.

49        См.: Проблемы публикации документов по истории России XX в. М., 2001. J

50        Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919—1921 гг. «Антонов- тина». Тамбов, 1994; Кронштадт. 1921. М., 1997; Катынь. М., 1997; Сибирская Вандея. Вооруженное сопротивление коммунистическому режиму в 1920 г. Новосибирск, 1997; и др.

51        См., например: Филипп Миронов. М., 1997.

52        Советская деревня глазами ВЧК—ОГПУ—НКВД. 1918—1939. Док. и матер. В 4 т.; Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927—1939. Док. и матер. В 5 т.; Рязанская деревня в 1929—1930 гг.: Хроника головокружения. Док. и матер. М., 1998 и др.

53        Протоколы Президиума ВСНХ за 1920 г. М., 2000; Реввоенсовет Республики. Протоклы 1918—1919. М„ 1997.

54        Козлов В.П. Архивная служба России и российская государственность: опыт 80 лет // Отечественные архивы. 1998. № 6. С. 15.

55        О содержании программы Архивы России см.: Там же. 2001. № 1.

56        Козлов В.П. О некоторых современных теоретико-методических проблемах архивоведения и источниковедения // Там же. 1995. № 2. С. 5.

57 Сохранилось интересное свидетельство об отношении к архивам сотрудников особых отделов ВЧК, выполнявших во время Гражданской войны и функции архивистов. Так в докладе особого отдела при РВС Юго-Западного фронта об изучении архивов Омского правительства Колчака, датированном 10 декабря 1920 г., сообщалось в ВЧК: «Получив предписание заняться собранием и разборкой белогвардейских архивов и разбирая их в течение двух меяцев, я должен заметить, что для этого нужно было сформировать комиссию специалистов, хорошо проинформированных о делах правительства Колчака и с довольно большим штатом сотрудников, которые занимались бы: одни исключительно сибиранием, другие же — разборкой и сортировкой архивов. В настоящее время еще масса архивов всяких частей и учреждений лежит в учреждениях, домах и кладовых бывших колчаковских учреждений, а больше еще раскидывают всякие лица и употребляют на обертки. Несколько раз, проходя через так называемую барахолку, я заметил, что барахольщики продают связки приказов и других книг. Нужно принять решительные меры, чтобы предохранить это, т. к. белогвардейские архивы для нас неоценимы. Не говоря об историческом материале, архивы дают нам необходимый исторический материал для текущей работы, для вылавливания шпионов и всех вредных элементов».

9-        131

58 Медушевская О.М. Архивный документ, исторический источник в реальности настоящего // Отечественные архивы. 1995. № 2. С. 9—13.

59Пихон Р.Г. Был ли СССР страной с непредсказуемым прошлым? // Реформы и революции в России в XX веке. Международная научная конференция. М„ 2001.

60        О том, под каким углом зрения рассматривается место архивов в современном обществе, свидетельствует работа XIV Международного конгресса архивов (Севилья, сентябрь 2000 г.), одно из заседаний которого было посвящено проблеме «архивы и общество». Показательно также, что на конгрессе работала секция «архивы в обществе свободного времени» и употреблялось такое философское понятие как «архивный материк». В рамках этой секции состоялось выступление участника российской делегации начальника Мосгорархива А.С.Киселева «Отношение с населением: обзор стратегий». В докладе обращалось внимание на три главных принципа стратегической политики московских архивов в отношениях с пользователями архивной информации: открытость архивов для всех желающих; чем больше пользуются архивами, тем выше должно быть качество архивного обслуживания; расширение задач архивов по использованию архивных документов.

61        См.: Вестник архивиста. 1992. № 4. С. 21—31.

62        По итогам этой работы был издан аннотированный справочник документов: Архивы Кремля и Старой площади. Документы по «делу КПСС». Новосибирск, 1995.

63        «Особые папки» — определенная часть секретных партийных документов, хранившаяся лично у зав. общими отделами райкомов, обкомов и ЦК партии, находились в запечатанных конвертах, вскрывать которые имели право только первый секретарь партийного комитета и зав. общим отделом.

64 Закон вступил в действие с 21 сентября 1993 г. после опубликования в Российской газете. Отдельные положения закона, касающиеся лицензирования работ со сведениями, составляющими гостайну, были введены в действие позже.

65        Организации (в том числе и государственные архивы), получающие подобные запросы, обязаны в течение трех месяцев давать на них мотивированные ответы. В случае неправомочности решения вопроса организации обязаны в месячный срок с момента получения соответствующих запросов направлять их в органы государственной власти, наделенные необходимыми полномочиями, или в Межведомственную комиссию по защите государственной тайны.

66        Межведомственная комиссия по защите государственной тайны образована по указу Президента РФ № 1108 от 8 ноября 1995 г. (См.: Собрание законодательства Российской федерации. 1995. № 46. Ст. 4418). МВК имеет возможность использовать различные варианты действий по рассекречиванию. Например, может поручить проведение экспертизы документов межведомственной рабочей или экспертной группе и затем решить вопрос о рассекречивании; может подготовить распорядительный документ Президента РФ или Правительства РФ, поручающий рассекречивание органу государственной власти, ответственному в настоящее время за отнесение к государственной тайне сведений по соответствующему направлению деятельности. Наконец, может делегировать право рассекречивания соответствующему государственному архиву. На практике, МВК очень ограниченно использует предоставленные ей права.

67        Комиссия имеет статус структурного подразделения Межведомственной комиссии по охране государственной тайны. См.: Собрание законодательства Российской Федерации. 1994. № 22. Ст. 2498. 20 февраля 1995 г. была образована Комиссия по рассекречиванию документов Правительства СССР, которая также вошла в структуру Межведомственной комиссии по защите государственной тайны. См.: Там же. 1995. № 9. Ст. 762.

68        Минюк А.И., Тюрина Е.А. Рассекречивание архивных документов в России: нормативно-правовое регулирование и возможные перспективы. Рукопись. С. 6. См. также: Государственные хранилища документов бывшего архивного фонда КПСС / Глав. ред. Козлов В.П. М„ 1998.

69        За 1992—1998 гг. в архивах рассекречено 6 млн 463 тыс. дел. На секретном хранении остаются около 5 млн дел. В основном это документы бывших партархивов. (Отечественные архивы. 2000. № 1. С. 6.)

70        См.: Отечественные архивы. 2000. № 1. С. 3—6.

71        Вестник РАН. 2000. № 6. С. 506.

72 Отечественные архивы. 1992. № 5. С. 15.

ю См.: «Президиум ВСНХ считает необходимым заявить...» (Об одной несостоявшейся отставке) // Отечественные архивы. 1993. № 4.

11 См.: Советская деревня глазами ВЧК—ОГПУ—НКВД. 1918—1939. Т. 1. j 1918—1922. М„ 1998; Т. 2. 1923—1929. М„ 2000.

75        Измозик В. Глаза и уши режима: государственный политический контроль за населением советской России в 1918—1928 гг. СПб., 1995.

76        См.: Верховный правитель России. Документы и материалы следственного дела адмирала А.В. Колчака. М., 2003.

77 Ананьич Б.В., Панеях В.М. «Академическое дело» как исторический источник // Исторические записки. М., 1999. № 2 (120). С. 338-349.

78 Кудрявцев В., Трусов А. Политическая юстиция в СССР. М., 2000. С. 14. 11 - 4423        161

79 Бурде Д. Борьба с бандитизмом в СССР в 1944-1953 гг. // Социальная история. Ежегодник, 2000. М., 2000.

80 Лишь в нескольких регионах России следственные дела граждан переданы в соответствующие государственные архивы. Так, комплекс законченных делопроизводством следственных дел московского Управления ФСБ передается в ГАРФ.

81 Федеральный закон «Об участии в международном информационном обмене» // Собрание законодательства Российской Федерации. 1996 г. № 28. 8 июня.

82Митяев К.Г. История и организация делопроизводства в СССР. М., 1959. С. 8.

83 Морозов С.А. Творческая биография. М., 1989. С. 12—13.

84 Стасов В.В. Фотография и гравюра // Русский вестник. М., 1856. Т. 6. Кн. 2.

85        Марковский Я Э. Некоторые особенности языка фотографии: (лопьп миотического осмысления). М., 1986.

86        Морозов С.А. Указ. соч.; Терентьева J1.A. Изобразительные источники и методика их использования в исторических исследованиях. Методические рекомендации. М., 1991.

87        Арнхейм Р. Искусство и визуальное восприятие. М., 1979. С. 279, 304—305; Раушенбах Б.В. Восприятие и перспективное изображение пространства // Искусство и точные науки. М., 1979. С. 180—181; Соколов В.Особенности технических средств изображения в искусстве// Искусство и научно-технический прогресс. М.. 1972; Леей А.А.. Горинов Ю.А. Звукозапись и видеозапись в уголовном судопроизводстве. М., 1983.

88        Эта работа была переведена на русский язык специалистом по истории кино Г.И. Болтянским и хранится в его личном фонде в РГАЛИ (Ф. 2057. On. 1. Д. 55. Л.1 — 10).

89        См., например: Готвальд В.А. Кинематограф (живая биография). Его происхождение, устройство и будущее общественное и научное значение. М., 1909.

90        Богомолов Ю. Краткий конспект длинной истории советского кино. 20—70-е годы // Искусство кино. 1995. № 11.

91        Луначарский А.В. Задачи государственного кинодела в РСФСР // Кинематограф: Сб. статей. М., 1919. С. 5.

92        Керженцев П.М. Социальная борьба и экран // Там же. С. 91.

93        История советского кино. Т. 1. 1917—1931. М„ 1969; Т. 2. 1931 — 1941. М„ 1973; Т. 3. 1914—1952. М„ 1975; Т. 4. 1952—1957. М„ 1978.

" Зоркая Н. Историко-революционный фильм. М., 1962; Дробашенко С.В. Экран и жизнь. М., 1962; Он же. Феномен достоверности. М., 1972; Лебедев Н.А. Очерк истории кино СССР. Немое кино. 2-е изд., перераб. и доп. М., 1965; Медведев Б. Свидетель обвинения. М., 1966; Юткевич С. Модели политического кино. М., 1978; Васильков И. Искусство кинопопуляризации. М., 1982.

95 Бернштейн С. Устная публичная речь и проблемы ораторской радиоречи // Говорит СССР. 1932. № 32—33; Воробьев А.И., Казаков Г.А., Мельников А.И. Очерки истории советского радиовещания и телевидения. Ч. 1. 1917—1941. М., 1972; Расторгуев Б.П. Окно в мир звука. М., 1978; Основы радиожурналистики. М., 1984.

96Щербатюк В.Л. Радиорепортаж. М., 1970; Ярошенко В.Н. Информационные жанры радиожурналистики. 2-е изд., перераб. и доп. М., 1976; Баранович Ю.Д. Жанры радиовещания. Киев—Одесса, 1978; Шерель А.А. Там, на невидимых подмостках... Радиоискусство: проблемы истории и теории. 1922—1941. М., 1993; Телевизионная журналистика: Учебник. М., 1998; Горяева Т.М. Радио России. Политический контроль советского радиовещания в 1920—1930-х годах. Документированная история. М., 2000.

^См. например: Кунтиков И.Н. Кинофотодокументы в научных исследованиях // Вопросы архивоведения. 1962. № 2; Пушкарев Л.Н. Источниковедческие проблемы кинофотодокументов // Советские архивы. 1968. № 2;Листов B.C. История смотрит в объектив. М., 1973; Евграфов Е.М. Кинофотодокументы как исторический источник: Учебное пособие. М., 1973; Розанова Л.Н. К понятию авторства фонодокументов // Советские архивы. 1983. № 5; Магидов В.М. Зримая память историй. М., 1984; Рошаль Л.М. Современное неигровое кино в источниковедческом и архивном аспектах // Источниковедение и краеведение в культуре России: Сб. к 50-летию служения Сигурда Оттовича Шмидта Историко-архивному институту. М., 2000.

"Греков Б.Д. История и кино // Советский исторический фильм. М., 1939; Шмидт С.О. Современные проблемы источниковедения // Источниковедение. Теоретические и методические проблемы. М„ 1969. С. 49; Янин В.Л.Старая граммофонная пластинка как объект источниковедения // Археографический ежегодник за 1977 год. М., 1978; Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. М., 1987. С. 118; Поляков Ю.А. Запечатленная история // Историческая наука: люди и проблемы. М„ 1999.

22 Ферро М. Кино и история // Вопросы истории. 1993. № 12.

100 См., например: Кинобюллетень. Указатель просмотренных картин отделом рецензий Кинематографического комитета Hapoflioro комиссариата просвещения. М., 1918. № 1—2; Фотокино. Ленинград. Иллюстрированный справочник. Л., 1924; Кубанкин J1 .В. Путеводитель по эфиру. М., 1ЭЗЗ; Репертуарный указатель. Кинорепертуар. М., 1934 и др.

101        См., например: Советская кинохроника. 1918—1925 гг. Аннотированный каталог. Ч. I. Киножурналы. М., 1965.

102        Кинословарь в двух томах. Т. 1 М., 1966; Т. 2 М., 1970; Кино. Энциклопедический словарь. М., 1986.

2" Дзига Вертов. Статьи. Дневники. Замыслы. М., 1966; Шуб Э. Жизнь моя — кинематограф. М., 1972; Вишневский Вен. Документальные фильмы дореволюционной России. 1907—1916. М., 1996; Рошаль Л. Дзига Вертов в зеркале критики: 1918—1954. Хронограф прижизненных публикаций // Кинограф. Журнал прикладного киноведения. 1997. № 14.

104 См.: Страницы живой истории. Очерк-путеводитель по Центральному государственному архиву кинофотодокументов СССР. М., 1961.

105 См.: Генисаретский О.И. Культурно-антропологическая перспектива. М., 1995; Головнев В. Система визуальной антропологии в России: Ступени погружения и проблемы // Материальная база — сфера культуры. М., 1997. Вып. 1; Александров Е.В. Визуальная антропология: искусство со-событийности // Материальная база — сфера культуры. М., 1999. Вып. 4; Магндов В.М. Визуальная антропология и задачи кино-, фото-, фонодокументального источниковедения // Проблемы источниковедения и историографии. Материалы II научных чтений памяти академика И.Д. Ковальченко. М., 2000.

106        Декреты советской власти. Т. 1. М., 1957. С. 539.

107        История советской политической цензуры. Документы и комментарии. М., 1997. С. 28—29.

108        История советской политической цензуры. Документы и комментарии. М., 1997.. С. 29.

109        Там же. С. 8.

110 История советской политической цензуры. Документы и комментарии. М., 1997. С. 251.

111        Источниковедение истории СССР. М., 1981. С. 449.

112        См.: О партийной и советской печати. М., 1954; В.И. Ленин о печати. М., 1959; М. Горький о печати. М., 1970; Куницын Г.И. В.И. Ленин о партийности и свободе печати. М., 1971 и т. п.

113 Источниковедение истории СССР. С. 458.

а См., например: Газетные жанры: Учебное пособие по журналистике. М., | 1955; Жанры советской газеты. М.. 1959; История советской журналистики. М„ 1965; Очерки истории русской советской журналистики 1917—1932. М., 1966; Очерки истории русской советской журналистики 1933—1945. М., 1968; Жанры советских газет. М., 1972 и др.

115 Особенно ярко это прослеживается в пособии: Панфилова A.M. Советская периодическая печать как исторический источник. М., 1974.

116        Черноморский М.Н. Источниковедение истории СССР. Советский период. 2-е изд. М„ 1976. С. 217.

117        Источниковедение истории СССР. М., 1981. С. 449.

118        Черноморский М.Н. Указ.соч. С. 222.

119 Пресса России: проблемы и перспективы развития. М., 2000. С. 5.

120        Гидденс Э. Социология. М„ 1999. С. 415—416.

121 Кин Д. Средства массовой информации и демократия. М., 1994. С. 86.

122 Версия. 2000. № 41 (115). 24—25 октября.

123        Комсомольская правда. 2000. № 60 (22525).

124        Супермен. 1993. № 31.

125        Цит. по: Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. М., 2000. С. 185.

я Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. М., 2000.

127 Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. М., 2000.

128 Об этих и других приемах «черного пиара» можно прочитать в книге: Jly- кашев А.В., Пониделко А.В. «Черный PR» как способ овладения властью, или Бомба для имиджмейкера. СПб., 2001.

18 - 4423

129 Cohen A. Attitude change and social influence. N.Y., 1964. P. 64.

130        Собрание законов и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства СССР. Отдел первый. М., 1935. № 5.

131        Симонов К. Глазами человека моего поколения. Размышления о И.В.Сталине. М„ 1988. С. 240—247.

132        Губерман И. Пожилые записки. Нижний Новгород, 1996. С. 9.

133        Довлатов С. Сборники прозы в трех томах. Т. 2. СПб., 1995. С. 95.

134 Ромм М. Устные рассказы. М., 1989. С. 3 (предисловие Н. Кузьминой). 19-        291

135        По этому поводу историк А.С.Покровский писал: «В основе мемуаров, как известно, лежит непосредственное впечатление о виденном, слышанном, пережитом, однако «раскадровка» памяти никогда не бывает последовательной, причем некоторые «кадры» исчезают бесследно. Механизм этой «избирательности» до конца не изучен и вряд ли когда-нибудь будет постигнут, известно лишь, что перестройка памяти, сопровождающаяся частичной утратой полученной информации. — естественный и благодетельный для человека процесс. Сохранение воспоминаний в полном и «чистом», непереработанном виде несовместимо с нормальным функционированием психики, с восприятием нового. Мы живем постоянно умирая и возрождаясь. Не исчезает лишь «эстафетная палочка личного опыта». (Профессионализм историка и идеологическая конъюнктура. М., | 1994. С. 105).

136        Милюков П.Н. Воспоминания. М., 1991. С. 26.

137        Суханов Ник. Записки о революции. Кн. 1. СПб., 1919. С. 8.

138        Воспоминания генерала Барона П.Н. Врангеля. Т. 2. М., 1992. С. 455—460.

139        Судоплатов П. Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930—1950 годы. М., 1997. Приложения даны по главам.

140        Крючков В. Личное дело. Ч. I и 2. М., 1996.

141        Короленко В.Г. История моего современника. В четырех томах. Т. I—2. М., 1985. С. 4.

142        Симонов К. Глазами человека моего поколения (Размышления о И.В. Сталине) // Знамя. 1988. № 3. С. 9.

143 Симонов К. Глазами человека моего поколения (Размышления о И.В. Сталине) // Знамя. 1988. № 3. С. 4.

144        Виленкин В. Воспоминания с комментариями. М., 1932. С. 6.

145        Черноморский М.Н. Мемуары как исторический источник. М., 1959. С. 5; Он же. Работа над мемуарами при изучении истории КПСС. М., 1965. С. 16; Фельдман О., Черемных В. Серьезный разговор // Военно-исторический журнал. 1961. № 5. С. 108—109; и др.

146        Профессионализм историка и идеологическая конъюнктура. С. 129.

147        Голубцов B.C. Мемуары как источник по истории советского общества. М., 1970. С. 38; Курносое А.А. Личность в истории, история в личности // История СССР. 1971. № 4.

148 Профессионализм историка и идеологическая конъюнктура. С. 152.

149        См., например: Баранец В. Ельцин и его генералы. М., 1998; Он же. Потерянная армия. М., 1998.

150        Горбачев М. Жизнь и реформы. Кн. 1 и 2. М.. 1995.

151        Ельцин Б.Н. Записки президента. М., 1994.

152        Рыжков Н. Перестройка: история предательств. М., 1994; Павлов В. Август изнутри. Горбачев-путч. М., 1994.

153        Королев Ю. Кремлевский советник. М., 1995; Красиков С. Возле вождей. М., 1997; Костиков В. Роман с президентом. М., 1997. Черняев А. 1991 год. Дневник помощника Президента СССР. М., 1997; Гриневский О.Тысяча один день Никиты Сергеевича. М., 1998; Стрелецкий В. Мракобесие. М., 1998; Бархатов А. Александр Лебедь, или Моя лебединая песня. М., 1998; Мошенцева П. Тайны Кремлевской больницы. М., 1998; Краснов М.А. Клетка для власти. М., 1997; и др.

2В Бобков Ф.Д. КГБ и власть. М., 1995; Крючков В. Указ. соч.; Судоплатов П. Указ. соч.; и др.

155 Амальрик А. Записки диссидента. М., 1991; Сахаров А. Воспоминания. В двух томах. М., 1996; Марченко А. Мои показания. М., 1991; Ульяновская А., Ульяновская М. История одной семьи. М., 1994; Буковский В. «И возвращается ветер...» Письма русского путешественника. М., 1990; Иеромонах Никон (Беляев). Дневник последнего духовника Оптиной пустыни. СПб., 1994; Митрополит Евлогий. Путь моей жизни. М., 1994; Берия С.Мой отец — Лаврентий Берия. М., 1994; Хрущев С. Пенсионер союзного значения. М., 1991; и др.

156 Вишневская Г. Галина. История жизни. М., 1991.

м Ольминский М. О мемуарах// Из эпохи «Звезды» и «Правды». М., 1921; Батурин Н. Конспект-минимум для воспоминаний // Там же; Гелис И. Как надо писать мемуары (Методологический очерк) // Пролетарская революция. 1925. № 7; и др.

158 Война крестьян с помещиками: воспоминания крестьян / Под ред. Я.А. Яковлева. М., 1926; Революция в деревне: воспоминания крестьян / Под ред. Я.А. Яковлева. М., 1927. Воспоминания крестьян были также использованы в сборниках: Разложение армии в 1917 г. / Под ред. М.Н. Покровского и Я.А. Яковлева. М,—Л., 1927; 1917 г. в деревне / Под ред. М.Н. Покровского и Я.А. Яковлева. М,—Л., 1929; и др.

20- 4423

159        История Гражданской войны. М., 1932. Бюллетень № I. С. 34.

160        См.: История советского общества в воспоминаниях современников. Аннотированный указатель мемуарной литературы. М., 1967. Ч. 2. Вып. 1. Журнальные публикации 1917—1957.

Записки старой табачницы. М., 1933 и др. Бусыгин А.Х. Жизнь моя и моих друзей.

М., 1939; Гудов И. Путь стахановца. М., 1938; Стаханов А.Г. Рассказ о моей жизни. М., 1938; и др.

163 См., например: Бродский И.И. Мой творческий путь. Л.—М., 1940; Грабарь Н.Э. Моя жизнь. М.—Л., 1937; Утесов Л.О. Записки актера. М,—Л., 1938; Водопьянов М.В. От сохи к самолету. М., 1937; и др.

164        Справочник партийного работника. М., 1957. С. 364.

165        Крупская Н.К■ Воспоминания о Ленине // «О Ленине». Т. 1. М., 1939. С. 157—169.

166        Ср.: Крупская Н.К. Воспоминания о Ленине. Ч. 1—2. М„ 1933. С. 87—103, 215—219, 245—258; О Ленине. Т. I. М„ 1939. С. 157—169.

167        О количестве данных в эти годы воспоминаний дает представление аннотированный указатель: Советское общество в воспоминаниях и дневниках. Т. I. М„ 1987; Т. 2. М.. 1990; Т. 3. 1994; Т. 4. М„ 2001.

168        Гражданская война в документах и воспоминаниях. Каталог книжной выставки. М., 1995.

169        Гопнер С.И. Сила большевистской правды // Великая Октябрьская социалистическая революция: Сб. воспоминаний участников революции в Петрограде и Москве. М., 1957. С. 45—55.

170        Там же.

171        См.: Дружба народов. 1988. № 3. С. 231—237. О разбросе общественного мнения по поводу печатавшихся в 60-е годы в «Новом мире» мемуаров Эренбурга см. документы, опубликованные в альманахе «Минувшее» (Минувшее: Исторический альманах. М., 1992. Т. 8. С. 387—406.

172        Василевский A.M. Дело всей жизни. М., 1975. С. 600.

173        Голубцов B.C. Указ.соч. С. 5.

174        Кардин В. Сегодня о вчерашнем. М., 1961. С. 14.

175 Варшавчик М.А. Предмет и задачи источниковедения истории КПСС. М., 1967. С. 82—85.

См.: Козлов В.П. Обманутая, но торжествующая Клио. Подлоги письменных источников по российской истории в XX веке. М., 2001. С. 4.

177        Гайдар Е. Дни поражений и побед. М., 1996.

178        Плисецкая М. Я — Майя Плисецкая... М., 1994.

179        Кирпиченко В. Разведка: лица и личности. М., 1993.

180        Черняев А. Указ. соч.

181        Козлов В.П. Указ. соч. С. 172—175.

ы Крючков В. Указ. соч. Ч. I. С. 244—330.

м В обратном переводе с английского: Интервью Е.К. Лигачева американской газете «Вашингтон пост» // Известия. 1990. 17 окт.

Г)в Девятая конференция РКП(б). Протоколы. М., 1972. С. 101.

185 Дан Ф. К истории последних дней Временного правительства// Октябрьская революция. Мемуары. М.—Л., 1926.

186        См., например: Кин Д. Деникинщина. М.—J1., 1927; Кубанин М. Махновщина. Л., 1927; и др.

187        Черноморский М.Н. Источниковедение истории СССР. Советский период. М„ 1966. С. 291.

21 - 4423

611 Материалы для библиографии русских научных трудов за рубежом Т. 1—2. Белград. 1921 —1941; Постников С.П. Библиография русской революции и гражданской войны. 1917—1921 гг. Прага. 1938; Шагов М.В.Библиография освободительного движения народов России в годы Второй мировой войны. Нью-Йорк. 1961; Фостер Л. Библиография руссккой зарубежной литературы. 1918—1968. Т. 1—2. Boston (Mass): Hall, 1970;Зернов Н. Русские писатели эмиграции: Библиографические сведения и библиография их книг по богословию, религиозной философии, церковной истории и православной культуры. 1921 — 1972. 1975; Казак В.Энциклопедический словарь русской литературы с 1917 г. Лондон, 1988; Страницы русской зарубежной печати. Мюнхен—Москва, 1990; Аранс Д. Русская библиография за рубежом. Опыт обзора // Советская библиография. М., 1990. № 1. Ч. 140—148; Баскаков В.Н. Новые библиографии русской эмигрантской литературы // Русская литература. Л.. 1990, № 5; Литература русского зарубежья возвращается на родину. М., 1995. Вып. I. Ч. I—2.

189        Родзянко А.П. Воспоминания о Северо-Западной армии. Берлин, 1921; Лукомский А.С. Воспоминания. Т. 1,2. Берлин, 1922; Енборисов Г.В. От Урала до Харбина. Шанхай, 1952; Дроздовский М.Г. Дневник. Берлин, 1925; и др.

190        Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т. 1. Париж, 1921. (Вып. 1—2); Т. 2. Париж, 1922; Т. 3. Берлин, 1924; Т. 4. Берлин, 1925; Т. 5. Берлин, 1926.

191        Врангель П.Н. Записки. В 2-х частях // Белое дело. Т. V—VI. Берлин, 1928—1929.

w Ходасевич В.Ф. Указ. соч.

193 Чуковский К. Современники. Минск, 1985.

194 Лидии В. Люди и встречи. М., 1961. С. 23.

ю Литературное наследство. Иван Бунин. Кн. 2. М., 1975. С. 392.

196 Чуковский К. Дневник. 1930—1969. М„ 1995. С. 41.

197        Коржаков А. Указ. соч. С. 7—8.

198        Совершенно секретно. 1997. № 11. С. 5.

199        Сталин, Молотов и Жданов о 2-й серии фильма «Иван Грозный»; запись С. Эйзенштейна и Н. Черкасова // Московские новости. 1988. 7 авг.

200 Правда, так было не всегда. В первые годы советской власти солдатам выдавалась «Книжка красноармейца», где, наряду с рубриками о записях военных занятий, полученного обмундирования, оружия и т. п., несколько страниц отводилось на «дневник». См.: Книжка красноармейца. М., 1918.

201 Вернадский В.И. Дневники 1917—1921. Киев, 1994. С. 8—9.

202        См.: Кардин В. Мифология особого значения // Знамя. 1980. № 3. С. 212.

203        До жестокости откровенны: дневниковые записи Александра Аросева // Советская Россия. 1988. 5 авг.

s См.: Москва прифронтовая. 1941 — 1942. М„ 2001.

205 Hellbeck J. Fashioning the Stalinist Soul: the Diary of Stepan Podlubnyi (1931 — 1939) // Jahrbucher fur Geshichte Osteuropas. 1996. Vol. 44. № 3.

'"Подробнее см.: Журавлев С.В. Дневники московских метростроевцев 1930-х гг. как историко-культурный феномен // Археографический ежегодник за 1997 г. М., 1997. С. 166—171.

207 ГАРФ. Ф. 7952. Оп. 7. Д. 104. Л. 139.

208 Долматовский Е. Было: записки поэта. М., 1979. 22- 4423

209        Олеша Ю. Ни дня без строчки: Из записных книжек. М., 1965.

210        Довлатов С. Записные книжки // Довлатов С. Собрание прозы в трех томах. Т. 3. СПб., 1995.

211        ГАРФ. Ф. 7952. Оп. 7. Д. 239. Л. 94, 128—129.

212 Горький М. Книга о русских людях: Сб. М., 2000. Здесь «Заметки из дневника» опубликованы полностью впервые после издания Полного собрания художественных сочинений Горького.

213 Журавлев С.В. «Маленькие люди» и «большая история»: иностранцы московского Электрозавода в советском обществе 1920—1930-х гг. М., 2000. С. 119.

214 1930-е годы: общество и власть. Повествование в документах. М., 1998. С. 307.

215 См. например: Лопатин Г.А. Первые дни революции. Из дневника. Пг., 1922; Савельев М. Дневник моряка Северо-Двинского флота // Красный флот. 1922. № 5—7; Лацис М.Н. Польские дни в Петрограде. (Из дневника агитатора) // Пролетарская революция. 1923. № 5; Пугачевский С.М. За власть Советов (из дневника участника Гражданской войны)// Гражданская война. Материалы по истории Красной Армии. Т. 1. М., 1923; Гудков С.Из дневника сельского учителя // Вестник просвещения. 1925. № 9; Лосев Г. Дневник большого похода — линкор «Марат»: Сб. М., 1926; Фурманов Д. Путь к большевизму. 1917—1918 гг. Л., 1927; Кирюхин Н.И. Из дневника военного комиссара. М., 1928; Недолин И. Рейд Блюхера (Дневниковые записки). Уфа, 1932; Завалишин А.И. Свежая борозда. Дневник уполномоченного политотдела МТС. М., 1934; Медынский Г. Дневники строителей метро // Сб. История заводов. М., 1934. Вып. 3—4; Фурманов Д.И. Из дневника Дм. Фурманова // Октябрь. 1935. № 1; Октябрь. 1937. № 10 и др.

216        Более подробно см. библ. указатель: Советское общество в воспоминаниях и дневниках. 1917—1941. Т. 1. М„ 1987.

217        См. например: Дневник Ал. Блока. 1917—1927 гг. Т. 2. Л., 1928; Асеев Н.Н. Дневник поэта. М., 1929; Шагинян М. Дневники. 1917—1931. Л., 1932 и др.

218        Пришвин М.М. Дневники. М., 1990.

219        Он же. Дневники 1930 г. // Октябрь. 1989. № 7.

, 25 Подробнее см.: Павлов В. Старая сказка: Как отредактировали Михаила Пришвина // Книжное обозрение. 1991. № 9. С. 2.

221        Intimacy and Terror. Soviet Diaries of the 1930-s. Ed. by Veronique Garros, Natalia Korenevskaya, and Thomas Lahusen. N.Y., 1995.

222        Помимо указанной работы см.: Hellbeck J. Speaking Out: Languages of Affir- mation and Dissent // Kritika. Exploration in Russian and Eurasian History. Vol. 1. No 1. 2000: Idem. Working, Strugling, Becoming: Stalin Era Autobiographical Texts. Paper presented at VI ICCEES World Congress, Tampere, July 29 — August 3, 2000.

2в См.: Смирнов Я.Е. Московский дневник М.И. Смирнова периода Великой Отечественной войны // Археографический ежегодник за 1997 год. М., 1997. С. 326—333 (обзор дневника, хранящегося в Ярославском госархиве).

224        См., например: «О войне, о товарищах, о себе...» М., 1977.

225        Полевой Б.Н. Эти четыре года. Из записок военного корреспондента. Т. 1—2. М„ 1974.

226        См., например: Хизенко И.А. Ожившие страницы. М., 1965; Из дневников современников. М., 1965 и др.

227        Душное лето 46-го: Как принималось постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград» // Литературная газета. 1988. 20 мая.

228 Коллонтай A.M. Дипломатические дневники. 1922—1940. Т. 1—2. М., 2001. Публикация с оригинала, хранящегося в РГАСПИ.

м Прейс М.Ф. Русская революция: Воспоминания о 1917—1919 годах // Вопросы истории. 1967. № 11.

230 Бекстон Ч.Р. В русской деревне. М.; Пг., 1923.

231        Уэллс Г. Россия во мгле. М., 1959. С. 72.

232        Более подробно об этих визитах в СССР см.: Куликова Г.Б. СССР 1920—1930-х годов глазами западных интеллектуалов // Отечественная история. 2001. № I.

233        Роллан Р. Наше путешествие с женой в СССР. Июнь—июль 1935 года // Вопросы литературы. 1989. № 3. С. 242.

<0 Стейнбек Д. Русский дневник. М., 1989.

11 Кулегин A.M. Материалы фронтового блокнота Н.И.Подвойского (авг.— сент. 1918 г.) // Советские архивы. 1986. № 3.

236        Старцев В.И. Историк и биография — вид исторического исследования. (По материалам истории рабочего класса СССР, революционного и освободительного движения.) Л., 1985.

237        Он же. Десять дней // Иностранная литература. 1967. № И; Он же. Русские блокноты Дж. Рида. М., 1967, 2-е изд. М., 1977; Варустина Е.Л. Русские блокноты Дж. Рида как исторический источник // ВИД. Т. 19. Л., 1987.

4,1 Добровская Е.Ю. Дневник И И. Рейгартена как источник о деятельности Гельсингфорсского совета в 1917 г. // ВИД. Т. 18. Л., 1987.

239        Баландин Н.И. Сбор документальных памятников Великой Отечественной войны // Вопр. собир., учета, хранения и использования документальных памятников истории и культуры. Ч. I. М., 1982.

240        Петрова В.Ф. Великая Отечественная война в воспоминаниях и дневниках ; (на архивных материалах Отдела рукописей редких книг) // Исследование памятников письменной культуры в собраниях и архивах отдела рукописей и редких J книг. Л., 1987.

241        Кондратьев В.А. По поводу дневников, найденных в Аджимушкайских I каменоломнях// Военно-исторический журнал. 1965. № 1.

242 Более подробно о работе с письмами в 1920—1930-е годы см.: Голос народа. Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918—1932 гг. М., 1998; 1930-е годы: общество и власть. Повествование в документах. М., 1998.

243 Эта особенность писем в печать была отмечена исследователями. См.: Прохоров Е.П. Эпистолярная публицистика: Учеб.-метод, пособие. М., 1966.

244        Об этом см. ряд работ В. Измозика, в том числе: Иямозик B.C. Глаза и уши режима: Государственный политический контроль за населением Советской России в 1918—1928 гг. СПб., 1995.

245        Частично материалы перлюстрации писем органами военной цензуры за 1919 г. были опубликованы в альманахе «Неизвестная Россия. XX век». М., 1994. Вып. II. С. 205—250.

24- 4423

246 Война крестьян с помещиками: воспоминания крестьян / Под ред. Я.А. Яковлева. М., 1926; Революция в деревне: воспоминания'крестьян / Под ред. Я.А. Яковлева. М., 1927; совместно с М.Н. Покровским Яковлев был главным редактором документальных сборников: 1917 г. в деревне. М.—Л., 1929; Разложение армии в 1917 г. М.—Л., 1927, и др., где также использовались письма крестьян.

247        Отечественные архивы. 1995. № 3. С.88.

248        На различные стороны содержания материалов перлюстрации писем обращает внимание американский историк Дж. Бурде, который одним из первых получил доступ к соответствующим архивным фондам для изучения проблем послевоенного бандитизма. Работа по проверке писем осуществлялась специальным отделом «В» в Министерстве госбезопасности.

249 Такого рода письма были использованы в работах историка Е.Ю. Зубковой. См., например: Зубкова Е.Ю. Послевоенное советское общество. 1945—1953. Политика и повседневность. М., 2000.

250 См.: Игоишн С.И. Заметки о работе с почтой в ленинградских газетах // Вестник МГУ. 1996. № 4. С. 43—49.

251 См., например: Принципы издания эпистолярных текстов. М., 1964. Вып. 3.

252        Переписка В.И. Ленина издана в ПСС. Т. 46—55, а также в Ленинских сборниках. См. также исследования: Обичкин Г.Д., Панкратова П.Я- Письма В.И. Ленина. М., 1968; Дейч Г.М. Твой Ульянов. В.И. Ленин в письмах к родным. Л., 1971; Она же. Известное и неизвестное. Очерки в письмах В.И. Ленина. Л., 1986.

253 См., например: Письма о любви и ненависти. М.. 1961; Солдатские письма. М., 1965; Письма с фронат. Ташкент, 1965; «О войне, о товарищах, о себе...» М., 1977 и др. По некоторым сведениям только в 1970-е годы вышло 13 сборников писем о Великой Отечественной войне. (Баландин А.И. Сбор документальных памятников Великой Отечественной войны // Вопросы собирания, учета, хранения и использования документальных памятников истории и культуры. М., 1982. Ч. I.C. 84.) В.А. Кондратьев упомянул о 180 сборниках, в которых изданы письма о войне. (Кондратьев В.А. О публикации писем советских людей периода Великой Отечественной войны // История СССР. 1986. № 6. С. 100.)

и Жучков Б.И., Кондратьев В.А. Письма советских людей периода Великой Отечественной войны как исторический источник // История СССР. 1961. № 4; Курносое А.А. Источники по истории всенародного сопротивления в тылу немецко-фашистских захватчиков 1941 —1945 гг. // История СССР. 1965. № 3; Кондратьев В.А. Указ. соч.

255 Соломатин П.С. Фронтовые письма и корреспонденция в газету «Правда». 1941 — 1945 гг. // ИЗ. 1965. Т. 75. С. 243—255.

256 Мамонов В.М. Указ. соч. С. 56. 25 - 4423

257 Бокарев Ю.П., Злоказов Г.И., Орехова Е.Д. Материалы всенародного обсуждения проекта новой Конституции СССР в отделах и письмах газет «Известия» и «Труд» // Источниковедение истории советского общества. М., 1982. Вып. 4; Злоказов Г.И. Обсуждение проекта Конституции СССР 1977 г. (Обзор материалов центральных газет)// Исторические записки. М., 1983. Т. 109; Он же. Документы всенародного обсуждения проекта новой Конституции СССР как исторический источник (По материалам газет «Правда», «Известия» и «Труд»). М., 1984; Он же. Обобщение писем читателей газеты «Труд» о проекте Конституции СССР 1977 г. в сводках редакции (К вопросу о репрезентативности сводок) // АЕ за 1984 г. М„ 1986.

Алексеев В.В. Письма трудящихся в газеты как источник социологической информации (Некоторые вопросы источниковедческого анализа) // Методы сбора данных: анализ документов, наблюдение, эксперимент. М., 1985; Он же. Основные итоги изучения эпистолярных источников в советской научной литературе 60—80-х годов. М„ 1987.

259 Злоказов Г.И. Конституция СССР 1977 г. "Несвоевременные мысли" современников // Вопросы истории КПСС. 1990. № 10.

260        Возможна ли была, например, публикация письма Ленина одному из членов РВС. где есть такие строки: «...т. Серго! Получил сообщение, что Вы + командарм 14 пьянствовали и гуляли с бабами неделю» [с. 317], в свете того имиджа, которым Г.К. Орджоникидзе был наделен в советское время?

261        Там же. С. 583.

262        Письма И.В. Сталина В.М. Молотову 1925—1936 гг. М., 1995; Dimitrov and Stalin, 1934—1943; Letters from the Soviet Archives. Yale UP.

263        Например, в каком еще источнике можно найти такие выражения: «Молотш- тейну привет! Какого черта забрался в берлогу, как медведь, и молчишь? Как у тебя там, хорошо-ли, плохо-ли? Пиши...» (Письма И.В. Сталина В.М. Молотову. С. 169).

264        Письма во власть. Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевистским вождям / Сост. А.Я. Лившин, И.Б. Орлов. Т. 1. 1917—1927. М„ 1998; Т. II. 1928—1939. М„ 2002; Крестьянские истории. М„ 2000.

265        Козлова Н.Н. Горизонты повседневности советской эпохи (голоса из хора). М., 1996; Козлова Н.Н., Сандомирова И .И. «Я так хочу назвать кино». Наивное письмо: опыт лингво-социологического чтения. М., 1997.

266        Буховец О.Г. Социальные конфликты и крестьянская ментальность в России начала XX века: новые материалы, методы, результаты. М., 1996; Ибрагимова Д.Х. НЭП и перестройка. Массовое сознание населения в условиях перехода к рынку. М., 1997; Поршнева О.С. Менталитет рабочих, крестьян и солдат в годы Первой мировой войны. Екатеринбург, 2000; Маркевич A.M. Солдатские письма во ВЦИК и Петросовет в 1917 г. К методике анализа // Круг идей. Историческая информатика на пороге XXI в. М.—Чебоксары, 1999; и др.

267 Подробнее см.: «Голос народа...» и «1930-е годы: общество и власть...».

268 История при этом предстает как гипотетико-дедуктивиая реконструкция процессов, продуцирующих тексты и акты поведения, как бесчисленное множество конкретных реализаций поддающихся исчислению структур (performances), которые рассматриваются как функции от тех персональных, общественно-эконо- мических и геополитических обстоятельств, в которых рождаются тексты. Тем самым признается зависимость от историко-культурных ситуаций, от пресуппозиций, на которые они опираются, но эту зависимость нужно свести к минимуму, дабы понять каждую ситуацию как своеобразную и неповторимую. Таким образом, возникает возможность объяснить историю с психологической, социологической и этнологической точек зрения. Смирнов И. Мегаистория. К исторической типологии культуры. М., 2000. С. 14—15.

269 Довольно грошовых истин. / Из сердца старое вытри. / Улицы — наши кисти. / Площади — наши палитры. Книгой времени / тысячелистой / революции дни не воспеты. / На улицу, футуристы, / барабанщики и поэты! (В.Маяковский. Приказ по армии искусства. 1918 г.)

270М. Зощенко, Вс. Иванов, В. Каверин, М. Слонимский, Н. Тихонов, К. Федин и др.

271        Литературные манифесты от символизма до наших дней. М., 2000. С. 376.

272        Э. Багрицкий, А. Веселый, критик А. Воронский, А. Караваева, И. Катаев,

А. Малышкин, Д. Кедрин, М. Павленко, А. Платонов, М. Пришвин, М. Светлов и др.

274        Пьеса «Любовь Яровая» К. Тренева.

275 Под попутчиками имелись в виду чаще всего авторы, классовое и политическое лицо которых было трудно определить. Сюда относились многие писатели и художники с дореволюционным стажем, такие, например, как К. Тренев, «романтики» И. Бабель, Б. Лавренев, «одинокие левые» вроде В. Мейерхольда.

и Леф (Левый фронт искусств) объединял поэтов, художников, кинодеятелей, критиков авангардистских направлений (Н. Асеев, О. Брик, Дзига Вертов, С. Кирсанов. В. Маяковский, Б. Пастернак, А. Родченко, В. Татлин, В. Шкловский, С. Эйзенштейн и др.).

277        Литературные манифесты... С. 389.

278        Литературные манифесты... С. 428.

279        «Наша жизнь океаном вспенена. / Наша жизнь, как вулкан, горяча. / Я хочу быть похожим на Ленина, / На Владимира Ильича— писал, например, автор самодеятельной песни. (Цит. Бахтин М.М. (под маской). М., 2000. С. 513.)

280        Литературные манифесты... С. 403.

281        Маяковский высмеивал, например, такой образчик подобного «творчества»: «В стране советской полуденной / Среди степей и ковылей / Семен Михайлович Буденный / Скакал на сером кобыле».

282        Литературные манифесты... С. 399.

27 - 4423

284 Например «Вор» Л.Леонова, создающий образ перерожденца-коммуниста в условиях нэпа.

285 На сходство языка писателя с дискурсивными практиками времени, равно как и на подсказанные им сюжеты, мы неоднократно обращали внимание при подготовке повествований в документах «Голос народа» и «Общество и власть: 1930-е годы» (М., 1998).

286        По тексту повести «Впрок» Сталин расставил такие эпитеты, как: «дурак», «пошляк», «балаганщик», «беззубый остряк». Что касается языка, то «это не русский, а какой-то тарабарский язык». См.: Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б)—ВКП(б), ВЧК—ОГПУ—НКВД о культурной политике. М„ 1999. С. 150.

287        Там же. С. 173.

288 См.: Берг М. Литературократия. Проблема присвоения и перераспределения власти в литературе. М., 2000.

289        С этой точки зрения характерно широкое участие писателей в Горьковском начинании — работе над историей фабрик и заводов. Крайне любопытным и единственным в своем роде источником в истории мировой литературы является книга «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина: история строительства 1931 —1934». (Под ред. М. Горького, Л. Авербаха, С. Фирина), подготовленная группой из 35 писателей к XVII съезду ВКП(б) и посвященная «перековке» заключенных на социалистический лад. Удивляет пестрый состав коллектива авторов, принадлежащих в прошлом к разным литературным течениям, коллективный характер творчества и коллективная ответственность за содержание произведения, тесное сотрудничество писателей с ГПУ и лагерным начальством.

290        Интересно скептическое отношение писательской среды к роману Н. Островского «Как закалялась сталь», который оценивается не как художественное, а как документальное, натуралистическое произведение. То же самое относилось к «Педагогической поэме» А.С.Макаренко.

291 Любопытна с этой точки зрения позднейшая трактовка «Тараканища» К. Чуковского как породни на Сталина.

292 Из документальных изданий последних лет на эту тему см.: Счастье литературы. Государство и писатели. 1925—1938. Документы. М., 1997; История советской политической цензуры. Документы и комментарии. М., 1997; Власть и художественная интеллигенция.

293Здесь и далее приводятся отдельные выдержки из лексикона как руководителей, так и писателей, зафиксированные в донесениях политических органов о настроениях среди художественной интеллигенции, которые составили значительную часть документов, опубликованных в книге «Власть и художественная интеллигенция».

294 В этом отношении интересна статья В.А. Невежина. См.: Невежин В.А. Фильм «Закон жизни» и отлучение Авдеенко: версия историка // Киноведческие записки. Историко-теоретический журнал. 1993/94. № 20.

295        Взять, например, известный фильм Н. Экка «Путевка в жизнь», посвященный перевоспитанию беспризорников. В порядке отклика на него ходила частушка: Мустафа дорогу строил, а Жиган по ней ходил. Мустафа по ней поехал, а Жиган его убил.

296 В связи с этим критиковалась, например, повесть Е. Рысса «У городских ворот», за то, что в ней были представлены панические настроения 1941 г., неупорядоченность, растерянность, анархичность, которым противопоставляется только автоматизм, командирский окрик и ругань. См.: Власть и художественная интеллигенция. С. 537—538.

297 Власть и художественная интеллигенция. С. 527. 28 - 4423

298 Например, на погромный запал Хрущева: «Это что? Это что? А это что за ж... с ушами?», — следует ответ: «Никита Сергеевич, это — зеркало!»

299        «Нет!» — и конформисты. Образы советского искусства с 50-х до 80-х годов. Варшава, 1994. С. 20.

300        См.: Власть и художественная интеллигенция. С. 491.

301 О роли деятелей культуры в инициировании перестройки и гласности рассказывается в работе: Елисеева Н.В. Советское прошлое: начало переоценки // Отечественная история. 2000. № 2.

302 Бахтин М.М. Указ. соч. С. 67.

4,1 Бахтин М.М. Указ. соч. С. 9.

304 Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. С. 19—20. 29- 4423        449

305 В юбилейном Информационном бюллетене АИК (№ 25, 2000. С. 20—72) напечатана библиография трудов, опубликованных под эгидой АИК за 10 лет, и рассказывается о различных сторонах деятельности АИК с 1992 по 1999 г.

306        Сравнение изменений, происшедших через определенные интервалы времени. например, через 5. 10, 20 лет.

307        Последовательное прослеживание во времени групп людей, обладающих совместно пережитым опытом, например выпускников школ, институтов и т. п. Разницу между панельными и когортными исследованиями можно представить при обращении к данным переписей населения по возрастным группам. Панельный анализ будет означать сравнение одинаковых возрастных групп. Когортный анализ означает, что группа людей в возрасте 20—24 года в переписи населения 1939 г. будет находиться в интервале от 40 до 44 лет, по данным перепеси населения 1959 г.

308 Ковальченко И .Д. Методы исторического исследования. С. 365.

309 Статистика в данном случае понимается как математика, используемая для разработки массовых наблюдений и известная как анализ данных.

310 О совокупности математико-статистических методов, нашедших применение в истории, вместе с примерами их использования для решения конкретно- исторических задач сегодня можно получить представление из многочисленных учебников и учебных пособий. Первое такое пособие, не утратившее свое значение до сих пор: Количественные методы в исторических исследованиях. М., 1984. Следует отметить также одно из последних изданий на эту тему: Историческая информатика. М., 1996.

30- 4423

311 Типичным примером такой арифметики является присвоение значению признака 1 в случае наличия качества и 0 — его отсутствия.

312 Применение теории размытых множеств находит широкое распространение в экономической науке, социологии, но в последние годы также и в истории. См., например: Бородкин Л.И. Нечеткие множества, распознавание образов и экономическая история // История, статистика, информатика. Барнаул, 1995.

313 Ковальченко И.Д. Исторический источник в свете учения об информации (к постановке проблемы) // История СССР. 1982. № 3.

314 Устинов В.А., Фелингвр А.Ф. Историко-социальные исследования, ЭВМ, математика. М., 1973.

315 О развитии технологии создания баз и банков данных в исторических исследованиях подробнее см.: Гарскова И.М. Базы и банки в исторических исследованиях. М., Геттинген, 1994.

316 Более подробно о системе «КЛИО» см.: Леверманн В., Тяжельникова В. Источнико-ориентированная обработка массовых данных. «КЛИО». Руководство для пользователя. М., 1995.

317 Таллер М. Что такое «источнико-ориентированная обработка данных» // История и компьютер: Новые информационные технологии в исторических исследованиях и образовании. М., 1993.

318 Более подробно о применении новых технологий в архивах см.: Круг идей: Новые архивные технологии.

319 См., например: Два года диктатуры пролетариата. М., 1919; Материалы по статистике труда. М., 1918—1920. Вып. 1—8.

320        Статистический сборник за 1913—1917 гг. М„ 1921. Вып. 1; М„ 1922. Вып. 2.

321        Ленин В.И. ПСС. Т. 52. С. 215.

322        Там же. Т. 53. С. 123.

323 См., например: Обухов В.М. К вопросу о нахождении уравнения регрессии, удовлетворяющего эмпирическому статистическому ряду // Труды ЦСУ. М., 1923. Т. XVI. Вып. 2.

324 См., например: Ежов А.И. Система и методология показателей советской статистики. М., 1965.

325 Баланс народного хозяйства 1923—1924 г. // Труды ЦСУ М., 1926. Т. XXIX. 33*        515

326 Воробьев Н.Я. Фабрично-заводская промышленность 1913—1918 гг. // Там же. Т. XXVI. Вып. 1.

327См:. Дробижев В.З. Главный штаб социалистической промышленности. М., 1966.

328        О дополнительных возможностях использования см.: Массовые источники по социально-экономической истории советского общества. М., 1979. С. 65—70.

329 См.: Кафенгауз Л .Б. Эволюция промышленного производства России. Последняя треть XIX — 30-е годы XX вв. М., 1994. Упомянутая выше книга и составляет основное ее содержание. Добавлено несколько статей, написанных автором после освобождения из тюрьмы.

330 Наиболее обстоятельный анализ см.: Ротштейн А.И. Проблемы промышленной статистики. М., 1936—1947. Ч. 1—3.

1,1 Самая полная публикация была осуществлена позднее. См.: Динамика крестьянских хозяйств в 1920—1925 гг. М.—Л., 1931.

|е См.: Массовые источники по социально-экономической истории советского общества. С. 296—370.

333 Подробное обсуждение различных оценок содержится в книге «Население России в XX веке. Исторические очерки». Т. I. 1900—1939. М., 2000. Однако в ней отдельные очерки о демографических процессах нуждаются в связывании между собой.

334        Андреев Е.М., Царский Л.Е., Харькова Т.Л. Население Советского Союза. 1922—1991. М„ 1993.

335        См.: Гриф секретности снят: Потери Вооруженных Сил СССР в войнах, боевых действиях и вооруженных конфликтах: Статистическое исследование. М., 1993.

336 Более подробно см.: Людские потери СССР в период Второй мировой войны: Сб. статей. СПб., 1995; Население России в XX веке. Исторические очерки. Т. 2. 1940-1959. М„ 2001.

3370 различных аспектах использования материалов переписи см.: Соколов А.К. Рабочий класс и революциоонные изменения в социальной структуре общества. Источники и методы исследования. М. 1987.

338 С публикацией материалов профсоюзных переписей дело обстоит двольно сложно. Они «рассыпаны» по большому числу сборников, периодических изданий, статей.

21 В этом свете следует обратить внимание на подготовку четырехтомника под руководством Б.А. Грушина «Четыре жизни России в зеркале опросов общественного мнения». Первый том, вышедший в свет в 2001 г., посвящен эпохе Хрущева.

340 Матюха И .А. Статистика бюджетов населения. М., 1967.

20 См.: Массовые источники по социально-экономической истории советского общества. С. 112—120.

342        Наиболее полную публикацию этих материалов см.: Советы, съезды Советов и исполкомы (Материалы к изучению советской системы управления). М., 1924.

343        Об отдельных разработках, осуществленных еще в советский период, см.: Массовые источники по социально-экономической истории советского общества, а также в других изданиях.

344 См., например: Лазарев В.В. Списки кандидатов во Всероссийское Учредительное собрание: выявление латентных структур. История, статистика, информатика. Барнаул. 1995.

345 С этой точки зрения обращает внимание цикл статей, регулярно публикуемых на страницах ежегодника «Социальная история» в 1997—2003 гг. Необходимо отметить также работы О.Г. Буховца, посвященные изучению крестьянского менталитета на основе приговоров сельских сходов, которые стали выходить еще в советское время и легли потом в содержание его книги. См.: Буховец О.Г. Социальные конфликты и крестьянская ментальность в Российской империи начала XX века: новые материалы, методы, результаты. М., 1996.

346 Здесь хотелось бы указать на работы: Поришева О.С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период Первой мировой войны (1914 — март 1918 г.). Екатеринбург, 2000; Поршнева О.С., Поршнев С.В. К характеристике менталитета народных масс России: революция 1917 г. в фокусе массового сознания (опыт системного анализа писем рабочих, крестьян и солдат в центральные органы Советов рабочих и солдатских депутатов // Круг идей. Историческая иформатика на пороге XXI века. М.—Чебоксары, 1999.

347 Подробнее см.: Маркевич A.M. Солдатские письма во ВЦИК и Петросовет в 1917 г. Методика анализа // Там же; Он же. «Мы» и «они» в представлении солдат в 1917 г. (на основе анализа солдатских писем в центральные Советы) // История в XXI веке: историко-антропологический подход в преподавании и изучении истории человечества. М., 2001.

348        Подробнее см.: Смирнова Т.М. «Бывшие». Штрихи к социальной политике советской власти // Отечественная история. 2000. № 2; Она же. Социальный портрет «бывших» в Советской России 1917—1920 гг. (По материалам регистрации «лиц бывшего буржуазного и чиновного состояния» осенью 1919 г. в Москве и Петрограде)// Социальная история. Ежегодник 2000. М., 2000.

349        Эта база данных, вернее система баз данных по каждому съезду Советов, начала создаваться еще в советское время. См.: Бородкин Л.И., Соколов А.К. Опыт создания базы данных по сведениям анкет делегатов съездов Советов // История СССР. 1984. № 5. С тех пор регулярно публиковались десятки материалов, связанных с использованием этих баз.

350 Подобная работа, отражающая состав и деятельность членов СНК с 1917 по 1940 г., была начата в Институте российской истории РАН. См.: Бонюшкина J1.E. Банк данных по персональному составу Совнаркома (1917—1941 гг.) // Круг идей: традиции и тенденции исторической информатики. М., 1997. Банк данных позволил сделать ряд любопытных наблюдений, в частности касающихся жизненных путей и превратностей карьеры членов СНК, их подготовки к тому или иному виду деятельности, образования и т. п. Собранные сведения были использованы при подготовке справочных изданий, содержащих, однако, довольно скупую, ограниченную информацию.

351См., например: Алдюхова Е.И. Социальный портрет российского зарубежья 1920-х годов (по материалам массового обследования российской эмиграции в Югославии)// Россия в изгнании. Судьбы российских эмигрантов за рубежом. М„ 1999.

352 «Треугольником» в советское время называлось наличие на документе трех обязательных для его легитимности подписей: директора предприятия или учреждения, секретаря партийного комитета, председателя профсоюзного комитета.

353        См.: Горенек Т.Н. Автоматизированные архивные технологии: Московские архивы определяют стратегию // Круг идей: Новые архивные технологии.

354        См., например: Киселев И.Н. Информатизация архивного дела: современное состояние и перспективы; Смирнова Л.Н. Опыт внедрения компьютерных технологий в практику работы архива кинофотодокументов // Там же; Миронен- ко С.В., Барковец А.И., Злобин Е.В. Машиночитаемые документы в государственном архиве Российской Федерации // Круг идей: традиции и тенденции в исторической информатике.

355 О разработке этих материалов см.: Тихонов В.И., Тяжельникова B.C., Юшин И.Ф. Лишение избирательных прав в Москве в 1920—1930-е годы. Новые архивные материалы и методы обработки. М., 1998.

356 Getty Arch J., Chase W. Patterns of Repression Among the Soviet Elite in the Late 1930s: A Biographical Approach // Stalinist Terror: New Perspectives / Ed. by J. Arch Getty and Roberta T. Manning. Gambr., Mass., 1993.

357 Владимиров В.Н. Internet для историка: глобальная информационная игрушка или новая парадигма? // Информационный бюллетень ассоциации «История и компьютер». 1996. № 18; Он же. Проблемы Internet на V конференции АИК // Там же. 1998. №22; Владимиров В.Н., Токарев В.В. Создание Web-страниц - творчество в оковах // Там же. №23; Маевский Г.С. Искусство и Интернет // Там же. №22; Силин Н.Н. Источниковедческие аспекты использования электронных документов, размещенных в глобальных сетях // Там же. №23.

358        Злобин Е.В. Машиночитаемые документы как исторический источник. М„ 1999.

359        Там же. С.91.

360        Боброва Е.В. Интернет-документ как объект архивного хранения // Информационный бюллетень ассоциации «История и компьютер». 2000. № 26/27.

" Каспэ И. Представление истории и представления об истории в русском Интернете // Исторические исследования в России — II. Семь лет спустя. М., 2003.

362 С юридической точки зрения никто не может запретить абсолютно постороннему человеку создать сайт с адресом, скажем, www.kreml.ru. На этом сайте может быть изложена позиция нашего незнакомца на политику нынешнего российского президента или реклама «Водки Кремлевской». Никто не гарантирует пользователю, что, обратись по этому адресу, он получит информацию о московском Кремле.        t

363 Следует иметь в виду, что домен «.su» отнюдь не перестал существовать, и сайты, созданные в его рамках, существуют и ныне, однако создание новых сайтов в этом домене резко сократилось, а затем прекратилось вовсе.

364        «Зеркало» — копия сайта, расположенная на другом сервере. Нередко, если связь с сервером, скажем, в Америке, недостаточно надежна, имеет смысл воспользоваться «зеркалом», дислоцированным в Европе.

365        Следует иметь в виду, что данный обзор был составлен в конце 2001 г. и к моменту опубликования мог серьезно устареть.

366        Качулин Н. Поиск в Интернете//Мир INTERNET. 1997. № 11.

367        Эти два понятия — «поисковая машина» и «каталог» — не совсем идентичны. Однако большинство существующих ныне поисковых машин и каталогов предлагают пользователю приблизительно одинаковый набор услуг, поэтому, с точки зрения пользователей, можно говорить о происходящей конвергенции этих понятий. В дальнейшем мы будем говорить о поисковых машинах и каталогах, не производя между ними отличий.

368        Имеется в виду класс программ-броузеров. Победное шествие internet Explorer компании Microsoft лишь сравнительно недавно сумело нарушить господство Netscape Communicator.