Глава 5 функциональная эквивалентность

Категория «функциональная эквивалентность» выводите' непосредственно из понятия «функция»¹. Представление с том, что политическая система обязательно выполняет не­которые основные задачи, позволило функционалистам продвинуться на очень важную ступень. Они убедительно показали, что, во-первых, различные общественные струк­туры могут выполнять одну и ту же функцию, во-вторых, что одна и та же структура может иметь несколько различ­ных функций.

Выявление функциональных эквивалентностей осуще­ствляется путем аналитического разделения ролей и функ­ций. Один и тот же вид деятельности может выполняться во многих странах различными органами; и в то же время одинаковые или сравнимые институты в разных странах могут выполнять различные задачи. Так, в одних местах функция привлечения политических сторонников может принадлежать клану, тогда как в других эту функцию вы­полняет хорошо организованная партия, хотя нередко то, что называют «партией», является лишь номинальным эк­вивалентом того, что партия представляет собой где-либо еще. Теперь создание новых политических партий не пре­пятствует другим органам пополнять политическую элиту, как поступают, например, профсоюзы в Великобритании или организации «Католического действия» в Италии. Вы­сшая администрация выполняет не только функцию ис­полнительной власти; хорошо известно, что она активно вмешивается в законодательный процесс, хотя и в различ­ной степени. Это вмешательство особенно сильно проявля-. ется во Франции, в Австрии, Швеции, Норвегии; знр.ачи тельно слабее оно в Бельгии, Италии или Голландии². ,

Так, упрощенно можно было бы представить президен­та Французской Республики в качестве высшего государст­венного чиновника, выполняющего сразу три функции:

первую — чисто символическую, которая олицетворяет в нем представителя государства; вторую — исполнительную, которая представляет его в качестве главы исполнительной власти, и третью — политическую, которая определяет его место в качестве главы коалиции большинства. Если за­дать вопрос, кто выполняет эти три функции в Великобри­тании, то можно назвать два высших должностных лица:

монарха — для исполнения символической функции и пре­мьер-министра — для двух остальных. В Италии эти три функции распределены между тремя высшими государст­венными чиновниками: символическая — принадлежит президенту республики, исполнительная — председателю кабинета министров и партийная — генеральному секрета­рю правящей партии. Аналогичное разделение наблюда­лось в Германии в 1974 г., когда Г. Шмидт сменил В. Бран-дта на посту канцлера, оставив Брандту важный пост руко­водителя Социал-демократической партии. Как только компаративист определит лицо, выполняющее различные функции, он может приступить к активному исследованию области, достаточно обширной, ставя перед собой одинако­вые вопросы по поводу таких различных общественных си­стем, как Япония, Голландия и Албания.

Для компаративиста функциональный анализ начина­ется с выявления эквивалентностей, что является состав­ной частью теории функционализма и системного анализа. Только универсальная схема политической «системы», по­добная, в частности, той, которую разработал Истон для изучения политических явлений и процессов, сделала воз­можным проведение сравнительных исследований в их функциональном выражении. Один этот факт свидетельст­вует о полезности теоретических разработок, без которых оказалось бы невозможным создать удивительный «инст­румент» функциональной эквивалентности.

Вряд ли кто-то думает, что в каком-то «черном ящике» энергия требований и средств их реализации преобразует­ся в законодательные акты, правительственные распоряже­ния или символику, но каждый согласится с тем, что все политические системы рождают решения. Кто их принима-^ет? Парламент, как это было в период Третьей Республики во Франции; партийная верхушка, как в Италии; военный ЦВДтр, как в недавнем прошлом в Аргентине в период прав­ления полковников; высшее чиновничество, как в Австрии ^в эпоху Габсбургов; всесильные группировки, вроде Ориа

Ое| в Испании в период Франко; деспотический режим, по­добный режиму Иди Амин Дада в Уганде; диктатура, опи­рающаяся на сильную партию или же толпы на улицах, кьк в революционном Петрограде или Тегеране? Определи-] ь все эти органы во всем разнообразии ситуаций — первосте­пенная задача компаративиста. В самом деле, определи •! структуру, где политические решения вырабатываются | принимаются, компаративист не только установит разли­чие между политическими системами, но также выявит специфический характер некоторых проблем. Во введении к своему исследованию «Бюрократия и политическое раз­витие»³ Лапаломбара подчеркивал, что захват власти бю­рократией вызывает серьезные последствия. Ее приход к власти означает, что решения будут приниматься путями столь же запутанными, сколь и ловкими; более того, усиле­ние влияния бюрократии может явиться серьезным пре­пятствием развитию независимой политической власти. В приведенном нами примере можно увидеть, как функцио­нальная перспектива оказывается способной объяснить да­же историю политических институтов.

Аналогичные замечания можно сделать и по поводу средств коммуникаций. Существование современной сети массовой коммуникации, как показал Д. Лернер в своей ра­боте «Конец традиционного общества»⁴, естественно вызы­вает политические процессы, которые резко отличаются от тех, которые были порождены старой промежуточной и фрагментарной системой устных коммуникаций. Несом­ненно, но в обоих случаях функции связи оказывались вы­полненными. Они реализовывались столь по-разному, что политолог именно этим должен объяснить часть серьезных различий между политическими системами в эпоху аудио­визуальных средств и в период, когда информация переда­валась «из уст в уста». Все эти замечания подводят нас к вы­яснению понятия «эквивалентность», которое ни в коем случае нельзя смешивать с понятием «подобие».

Большинство жизненных функций политической сие; е-мы (социализация например) могут быть осуществлены в рамках семьи, церковью, средней школой или политиче­скими молодежными организациями. Каждой отдельной модели будут соответствовать различные политические по­следствия. Сравнительное исследование, будучи по свое» природе функциональным, позволяет избавиться от дез­ориентирующих ярлыков. Сравнивая «Уайтхаус и Уайт-холл»⁵, Р. Нейштадт приходит к выводу, что американский и британский государственные аппараты находятся не на

противоположных полюсах, а скорее располагаются «ближе к центру диапазона, разделяющего ярко выраженные край­ние типы государственного устройства, начиная с коллек­тивного руководства и кончая режимом единоличной вла­сти». Но элементы сходства между этими двумя системами не должны определяться поиском традиционного подобия:

«У нас (американцев) существуют точные копии их вы­сших государственных чиновников, но не в нашем собст­венном государственном управлении... У нас есть аналоги членов их Кабинета Министров — но не только и даже не столько в нашем Кабинете...».

Функциональная эквивалентность не является эквива­лентностью в обычном ее понимании; она предполагает со­здание определенной концептуальной модели исследова­ния, т. е. она проявляется только после глубинного анализа политических процессов. Кому адресуются требования в Польше и Италии? По каким каналам передается инфор­мация? Какой степенью независимости пользуются суды или государственные органы? Функциональная эквивален­тность дает возможность провести такой сравнительный анализ, который автоматически проливает свет на то, ка­ким образом политическая система «функционирует» в це­лом и в своих отдельных секторах. Разработка такой кон­цептуальной модели требует определенных обобщений. По­скольку каждая функция рассматривается как часть некоего живого комплекса, даже самые эмпирически ориентиро­ванные исследования в конечном счете питают теоретиче­скую мысль. Накопление знаний, очевидно, может быть обеспечено таким подходом, который не признает сущест­вование «функции» вне организующей матричной модели «системы».

В числе универсальных и фундаментальных функций две в особенности привлекают внимание компаративиста, проводящего исследование самых различных политиче­ских систем, поскольку именно на их основе можно устано­вить принципиальное различие между этими системами. К ним относятся: 1) формулирование интересов, которое со­стоит в переводе расплывчатых заявлений в более четкие 'фебования (претензии, просьбы, предложения, поправки и ^т- Д-); 2) агрегирование интересов, которое заключается в "Реобразовании этих требований во всеобъемлющие и ло-шчески последовательные альтернативы (например, пар­тийные программы, платформы съездов, позиции парла­ментского большинства и т. д.).

Например, интересы виноделов на юге Франции или рабочих-металлургов могут быть выражены их организационными объединениями, такими, как профсоюзы, ил» ,ке спонтанно возникшими группировками, которые могут блокировать или организовать демонстрации, чтобы ра; у-дить общественное мнение. Эти требования могут достичь слуха власть предержащих как с помощью средств ма^ и-вой информации, так и путем непосредственных контак )б Но это не одно и то же. Те, кто знаком с проблемами ущ ш-ления, хорошо знают, что сильные посреднические ст} к-туры могут значительно смягчить давление, оказывав ;ое на правительство⁶. Если обратиться, например, к стра' ам Западной Европы, мы заметим не только ряд объедин то­щих их тенденций, но также и различия, существую] не между ними⁷. Важно проследить поведение главных де1 т-вующих лиц при формулировании политических требе ;а-ний.

После того, как интересы четко выражены, они доля чы быть агрегированы, т. е. объединены в единое целое или /ке включены в более широкие программы, способные обес ;е-чить победу большинству, выступающему с различны чи идеально совпадающими целями. Институтами или ог.а-низациями, которые выполняют эту функцию агрегирс ;а-ния, могли бы стать профсоюзы на общегосударствен! им или региональном уровнях, политические партии или п.ф-тийные коалиции или же какой-либо согласительный -о-митет.

Представим себе, что в различных странах интересы \ же четко определены различными феминистскими, экологи­ческими движениями, обществами потребителей и т. д.; »ти интересы не будут интегрированы одинаково в многой ф-тийную, двухпартийную системы или же в систему с одной правящей партией. В первом случае возможно одноврем н-ное существование нескольких приоритетов, касающиеся актуальных проблем, будь то внешняя политика или за о-нодательство по контролю над рождаемостью, налогооб о-жением, безработицей и т. д. Обычно какой-то партии бу ст принадлежать инициатива защиты того или иного конкр г-ного интереса, но тогда ее позиция, оставляющая ее в ме ь-шинстве в многопартийной системе, обяжет ее найти с ое союзников путем переговоров и компромиссов. Проц ^ агрегирования интересов завершится окончательно на п р-ламентском уровне или же в процессе переговоров мея Г лидерами различных партий, представляющих факти .-'• ское большинство.

В двухпартийной системе, напротив, центр агрегирова­ния будет обычно определяться лидерством партии, нахо­дящейся у власти, после проведения серии дебатов и даже борьбы фракций. В системе с одной правящей партией про­цесс агрегирования интересов осуществляется до сих пор в рамках партии, но иногда сильно ощущаются различные воздействия, например, со стороны правительства, церкви или армии. В условиях политического режима с сильной личной властью сам лидер партии может стать примирите­лем различных интересов. Это означает, что в соответствии с контекстом ту же самую функцию смогли бы выполнять такие специализированные структуры, как политические партии, профсоюзы, парламенты и т. п.; тогда как в другом месте эта функция могла бы оказаться в руках одного чело­века или его непосредственного окружения и реализовы­ваться в соответствии с этническими, клановыми, потреби­тельскими или семейными проявлениями.

Применение принципа функциональной эквивалентно­сти особенно полезно при рассмотрении значительно раз­личающихся между собой стран. Функционалисты целе­направленно разработали этот принцип, чтобы получить возможность сравнения таких двух стран, где в одной фор­мирование государственной структуры находится еще в за­чаточном состоянии, а другая уже достигла высокого уров­ня структурной дифференциации. Например, сравнить Германию и Австрию можно было бы и не прибегая к принципу функциональной эквивалентности. Сравнить Индонезию и Канаду без его помощи — уже сложнее.

Несомненно, что чем больше система развивается, тем более она становится дифференцированной; специализа­ция ее структур имеет тенденцию расти до тех пор, пока каждая отдельная функция не будет выполняться соответ­ствующим социальным институтом. Задача исследователя-компаративиста — показать, каким образом исторически сформировались различные специализированные полити­ческие учреждения — органы исполнительной власти, зако­нодательные органы, чиновничий аппарат, суды — и пока­зать, каковы те функции, которые могли бы выполняться сходными структурами в различных исторических, куль­турных и системных контекстах.

Например, функция мобилизации, привлечения сил, средств часто ускользает из сферы действий центральных политических структур. Хорошо известно, что эту роль мо-^ выполнять институты, не принадлежащие к политиче­ской сфере, например, религиозные (мы можем вспомнить о роли гусситов в прошлом или же в недавние времена —мусульманского духовенства — Аятолла); газеты (при" р;

«Аль Ахрам» достаточно); университеты (от универсп га Аль Азхар в Каире до Тегеранского); профсоюзы, ар-пя или даже спортивные союзы.

Аналогичным образом можно было бы допустить, что ни один из институтов не ограничивается выполнением только одной функции. Например, профсоюз может изме­нить своему первоначальному назначению (т. е. необходи­мости четко выражать конкретные интересы) и стать выра­зителем интересов населения всей страны и ее националь­ным символом, как это произошло в Польше, начиная с 1980 г. («Солидарность»). Такие подмены наблюдаются особенно часто в некоторых специфических ситуациях Когда англичане распустили партию Д. Кениата в 1955 г. (1 Кении), ее знамя было подхвачено профсоюзом, возглавля­емым Т. Мбойя. Так же и в Алжире и Камеруне профсоюз стал выразителем националистических требований, когда французские власти запретили их политические выступ­ления.

С политическими институтами могут соперничать ре­лигиозные организации. Тем не менее, как отметил Ги )р-ме, политическое присутствие и активность церковной иерархии, духовенства и организованных католических к-тивистов является заметным «особенно при режимах, а-рактеризующихся одновременно авторитарным харак е-ром власти и неспособностью или отказом допустить ; о-статочное или всеобщее участие граждан в политичес:. )й системе... В этих странах религиозные организации яшя-ются единственными, кто способен предложить оснош.ые структуры, руководителей и средства выражения мнений, отличные от тех, которые находятся под контролем вл;'. ти или господствующей олигархии»⁸. Тем самым очеви 1'ю, что политическая роль религиозных организаций сост. ;т-ствует особому состоянию системы.

В тех особых условиях, в которых находятся страны Во­сточной Европы, недовольство выражалось самыми разно­образными специфическими средствами: через журналь­ные публикации, кружки интеллигенции (например, в Че­хословакии в период Пражской весны); в университет;; (' Будапеште в 50-е годы и в Бухаресте в 1985 г.); оно кон. и трировалось вокруг отдельных церковных иерархов () "' только в Польше и Венгрии); через армию, которая в б ь шинстве случаев меньше подчинялась Москве, нежели р тия; вокруг фракций, особенно в тех случаях, когда кла^"' ческое противостояние определилось между «догматика""

и «приверженцами Москвы», или же «ревизионистами» и «националистами»; или же концентрировалось вокруг силь­ных личностей.

Значимость функциональных эквивалентностей может меняться не только в соответствии с различиями, сущест­вующими между сравниваемыми странами, но также в за­висимости от роли, принадлежащей данной функции, и ее значения в данной политической системе. Установить эк­вивалентность модернизирующейся европейской буржуа­зии прошлого столетия с бюрократией, изучавшейся Эйзенштадтом, или же с военными хунтами в ряде стран третьего мира, несомненно, значительно труднее, нежели показать эквивалентность между государственным секрета­рем во Франции и государственным министром, не входя­щим в Кабинет, в Великобритании.

С другой стороны, установление эквивалентности не следовало бы ограничивать сравнением по наиболее важ­ным функциям. Например, весьма познавательным могло бы оказаться рассмотрение предварительных выборов в США, как выполняющих ту же функцию, что и первый тур голосования в избирательной кампании во Франции. Ана­логичным образом практику опросов общественного мне­ния в том виде, в каком она осуществляется в Великобрита­нии, можно было бы рассматривать как эквивалент этому первому туру голосования. Если пренебречь рассмотрением этих эквивалентностей, можно не получить представления не только о том, как формируются позиции избирателей, но и о том, как осуществляется выбор политического ли­дера.

Значение принципа функциональной эквивалентности очевидно, но его эмпирическое воплощение порой является очень трудным. Теоретическое представление о том, что не­которые функции выполняются повсюду, помогло компа­ративистам понять важность некоторых структур, выявить их скрытые задачи, их побочные роли.

Очевидно, всегда можно утверждать, что интересы по­всюду в мире обязательно выделяются, четко выражаются и агрегируются. Но насколько далеко мы можем пойти в этом направлении? Какие «интересы» действительно суще­ствуют на политической арене Йемена или Афганистана? Конечно, было бы полезно провести параллель между уча­стием в выборах, скажем, городских жителей Англии и Голландии или же, что более показательно, между арген­тинскими «декамисадо» и алжирскими феллахами.

Такого рода сравнительный анализ привел бы исследо-вателя к необходимости по-новому оценить значимость са­мих выборов даже в условиях полиархий и показать, на­пример, их универсальное, символизирующее значение Но двигаясь далее по этому пути, не всегда удастся доби) ься подлинной истины. Как уже указывалось, Д. Сартори выра­жал сомнение по поводу полезности применения таких по­нятий, как, например, «политическое участие», к системам, в которых они в действительности не реализуются. Очеппд. ная опасность использования концепции функционал шма заключается в размывании содержания понятий, которые могут утратить свою аналитическую силу, если будут рас­пространены на слишком большое число самых различит политических режимов.

Функциональная эквивалентность в качестве аналитцче ского орудия, выкованного западными учеными для поста-жения особенностей незападных стран, имела и другое паж ное следствие. Она способствовала ослаблению этно1. пт ризма исследователя, превращая его в проницател! ^оп свидетеля. Будучи поборником демократии, он может ри обрести достаточную широту взглядов, чтобы оценит ь на пример, некоторые позитивные функции авторитарны • ре жимов. Нам доказали, что наши предвзятые «антивое' 1ы предубеждения» и «предпочтение гражданского ооаз, правления» не позволяют нам оценивать военные перег. )ро ты «нейтрально и с научных позиций»; т. е. не как неп| шо мерные, лишенные функциональной ориентации не :он' ституционные отклонения, а как неизбежные события ' Ы неизвестны их законно-конституционная основа, их !;;'о& ходимость, их функциональное сходство с выборами '. 1 действительно, в этих утверждениях есть своя доля пр.ждь Доступные для всякого рода произвольных толкова 1И1 они могут послужить стимулом к тому, чтобы ставит» не сомнение реальность и далее. Беспристрастно поста г 1ев ный вопрос относительно функциональной роли поли 11141 ской коррупции может прозвучать скандально. Но он, н;

сомненно, поможет понять, почему некоторые явлсни вновь и вновь возникают в некоторых контекстах.

Недостаток функционализма состоит в том, что такв теоретические выводы редко получали четкую формуле ровку. Определение универсальных функций, как показа Г. Тойне, не слишком помогло дать ответ на вопрос кэ должны государства решать эти проблемы или нужды Хотя некоторые исследовательские вопросы были и мог;

быть сформулированы в рамках таких функционал-' ни схем, они не предполагают изучения взаимосвязей, • от(

рые являются основой для построения теоретических обос­нований»¹⁰. К вопросу «как» следует добавить вопрос «поче­му», совершенно резонно утверждает Тойне. Мы хотели бы надеяться, что в результате «некоторого упорядочения» структурно-функциональные категории смогут, наконец, четко ориентировать теоретические построения.