Глава 4 теоретические структуры

Операциональные понятия необходимы. Но для компара­тивиста, который должен не только всесторонне проанали­зировать реальность и проникнуть в ее глубинную сущ­ность, но и логически структурировать полученные дан­ные— операциональных понятий недостаточно. Именно путем создания понятийных логических структур компара­тивисты смогут получить совокупные знания. В своей клас­сической работе «Структура научной революции» Т. Кун¹ осветил роль парадигм в развитии естественных наук, другие авторы — социальных².

Компаративисты проявляют интерес к огромному раз­нообразию теоретических построений. Если одни модели могут быть испытаны на практике, другие — остаются в высшей степени абстрактными парадигмами, которые за­имствуют свои теоретические компоненты из кибернетики, биологии или теоретической механики. Некоторые теории порождены конкретной реальностью и не претендуют на универсальность, тогда как другие, болей всеобъемлющие, стремятся иногда затеряться в заоблачных высотах.

Д. Лапаломбара обратил внимание компаративистов на все более «ширящееся расхождение» между теориями, нося­щими слишком общий характер, чтобы их можно было когда-либо проверить на практике, и эмпирическими исс­ледованиями без теоретической ориентации. Сравнитель­ной политологии, утверждал он, недостает теоретической базы на среднем уровне абстракции, что позволило бы трансформировать накопленные открытия в полезные и до­ступные проверке знания. Используя идеи Р. К. Мертона, Лапаломбара призывал возвратиться к большему эмпириз­му и сегментации исследований. «Именно в тот самый мо­мент развития сравнительных исследований, — заявил он, — когда методологические средства позволяют прово­дить тщательную сравнительную проверку гипотез, рас­

хождение между ними и общей теорией увеличивается, и связь между гипотезами и макротеорией является либо чрезвычайно неопределенной, либо настолько сомнитель­ной в своем логическом толковании, что невозможно дока­зать ложность самой теории»³. Если концептуальная схема не поддается проверке, как можно ее усовершенствовать или перестроить? Если разрыв между теорией и социаль­ной реальностью слишком велик, не рискуем ли мы зани­маться бесплодными интеллектуальными построениями?

Следовало бы учесть критические замечания Лапалом-бары. Многое можно сказать по поводу роста числа различ­ных претенциозных теоретических построений, в то время как в столь многих областях наши знания остаются неверо­ятно бедными. «Я считаю показательным, например, что политологи не склонны делать широкие обобщения как от­носительно американской политической системы (единст­венной, в отношении которой мы располагаем наиболь­шим объемом информации), так и по поводу разнообраз­ных обществ в Африке, Азии и Латинской Америке, недо­статочность наших исторических и современных знаний о которых является, по-видимому, наиболее поразительным фактом»⁴.

Однако было бы опасно превратить теоретические по­строения в средство заполнения пробелов в наших эмпири­ческих знаниях. Уже давно в своей 'работе «Процесс управ­ления»⁵ Д. Трумэн отстаивал необходимость построения концептуальной структуры, которая помогла бы всесторон­не и глубоко изучать весь поток собранной информации;

однако впоследствии эти теоретические построения сами имели тенденцию множиться и настолько усложняться, что новое поколение исследователей отвергло эти громоздкие конструкции. Они предпочли тщательные исследования широким обобщениям, полевые исследования — теории, проверку — прогнозированию. Они обратили свой взор к странам исламского мира или черной Африке, стремясь к всестороннему осмыслению особенностей каждой отдель­ной страны, позволяющему избежать опасности неправо­мерных обобщений. Пострадает ли компаративистское на­правление от этого? Напротив, ему, вероятно, будут прида­ны новые силы в результате тщательного пересмотра поня­тий и построения теорий, вновь обратившихся к своим первоосновам.

Нельзя отрицать и полезный вклад холистических тео­рий. Они, несомненно, помогли сравнительной политоло­гии справиться с огромными проблемами, вызванными появлением на мировой арене с конца 50-х годов стольких новых независимых государств. Можно было бы, очевидно, усомниться в полезности включения в один и тот же срав­нительный анализ таких стран, как Индонезия и Велико­британия, Индия и бывший СССР. Но когда компарати­вист намеревается обратиться к такому неоднородному по­лю исследований, когда он заявляет о своем намерении провести сравнительный анализ американской и китайской политических систем, ему, естественно, приходится ис­пользовать понятия, степень абстракции которых соотно­сится с огромными различиями, существующими между странами в реальности. Чем в большей степени сравнивае­мые страны отличаются друг от друга и чем более резкими являются эти различия, тем более велика степень теорети­ческого абстрагирования.

Существует неуловимая связь между сравнительными исследованиями и теориями. Установить общую матрицу анализа — это, значит, определить способы сравнения, раз­местить в рамках одной и той же схемы все многообразие государственных политических систем. Именно поэтому все великие парадигмы, каков был ни был их характер, всегда привлекали внимание компаративистов: будь то диа­лектические схемы Гегеля или Маркса, механистическая модель Истона, кибернетическая парадигма Дейча, псевдо­биологическая (Алмонда) или психологическая (Парсонса) модели. Теоретические построения необходимы, поскольку лишь совокупность гипотез, предложенная исследователем,

придает смысл фактам, событиям и цифрам.

Порядок разумен и он предписывается тем более строго, чем более возрастает объем неупорядоченных данных. Не­обходимость их систематизации растет пропорционально накоплению информации, и проблема здесь состоит в том, чтобы преодолеть ее неуправляемое растекание. Разве мы не наблюдаем сегодня, как сводится в единые «системы» ог­ромное разнообразие знаков и символов, а многие отдель­ные исследовательские работы в «теории»? К сожалению, этот процесс таит в себе опасность. Теория упорядочивает, но в то же время и направляет. Если познание оказывает влияние на теорию, то справедливо и обратное. «Для того. чтобы объект мог стать доступным анализу, недостаточно познать его», отметил лауреат Нобелевской премии Ф. Жа-коб. «Необходимо также, чтобы теория была готова найто ему соответствующее место. При взаимодействии межд^ теорией и опытом именно первая начинает диалог»⁶. Необ­ходимо отметить, что теория может также оказаться источником пристрастных представлений и ошибочных толкова­ний. Так, например, приверженцы теории развития ((1еуе1ортеп1аи515), которые в 60-е годы убеждали прави­тельство США щедро субсидировать Латинскую Америку, чтобы выпестовать «истинных» демократов, жаждущих сле­довать американской модели гражданского общества, нахо­дились во власти ложной теории.

М. Вебер представлял себя в качестве «антиметафизика». «Этим самым, — как подчеркивал Ж. Фрёйнд, — он намере­вался продемонстрировать свою неприязнь к пространным абстрактным обобщениям, которые претендуют на систе­матическое объяснение мира, жизни или общественного устройства на основе какого-либо единственного элемента или понятия. Вебер был противником тех ученых, занима­ющихся философией истории, которые подобно Гегелю, Марксу или О. Конту пытались дать полное и цельное объ­яснение реальности»⁷.

Ни один социолог и ни один политолог, занимающийся сравнительными исследованиями, не может в какой-то мо­мент не стать теоретиком; но оба они должны избегать опасности стать пленниками «грандиозных толкований», слишком всеобъемлющих, чтобы не вызывать сомнений. Часто бывает сильным искушение изобрести теоретиче­скую конструкцию, которая бы оказалась способной, подо­бно великолепной головоломке, вместить в себя все откры­тия и данные, собранные по частям. К тому же, развитие и применение статистических методов, ставшее исключи­тельно простым благодаря компьютерам, сделало еще более неотложной необходимость построения четких логических схем. Совершенствование этих теоретических и концепту­альных инструментов должно стать предметом особого рас­смотрения, если мы хотим, чтобы прогресс в сборе данных не завершился грандиозной неудачей. «Одна из самых больших трудностей кумулятивного исследования, — пи­шет А. Гроссер, — состоит именно в том, чтобы определить тот уровень обобщения, который бы позволил избежать по­строения бесплодных теорий, с одной стороны, и бесполез­ного накопления данных — с другой»⁸.

Неспособность конструктивно объединить в единое це­лое весь накопленный материал может быть вызвана слиш­ком большой инертностью объяснительных схем. Боль­шинство блестящих моделей становятся беспомощными, как только предпринимается попытка выйти за пределы статистического описания с целью осмысления процесса Развития. Весьма показательно, например, что струкгура-

листы считали трудным совершить переход от «синхронии» к «диахронии», хотя К. Леви-Стросс признавал важность этой исторической размерности. Несомненно так же и то, что «эпистомологические основы» каждой исторической эпохи, рассмотренные М. Фуко в его работе «Слова и вещи» (М1сЬе1 Роисаи11 «Ьеа сЬокеа е11е5 то15»), достаточно плохо связаны между собой во времени. Сопоставление теорети­ческих схем с учетом изменения социальной реальности очень часто и резко выявляет пределы их возможностей.

Критические выступления по поводу «чрезмерно стати­стических» характеристик многих теоретических построе­ний, функциональных или системных, в каком-то смысле парадоксальны, поскольку большинство активных побор­ников этих парадигм небезразличны к проблемам измене­ния и развития. К. Дейч резюмировал это следующим об­разом: «В целом в сфере равновесной теории не происходит ни роста, ни развития; нет внезапных изменений и невоз­можно эффективно предсказать последствия "трений" (между различными частями системы. — Прим. персе.) с течением времени»⁹.

В действительности, теоретики «политической системы» обычно уже включают понятие изменений в эту концеп­цию¹⁰. Но взгляд в будущее приводит их к необходимости представить политический организм естественно стремя­щимся восстановить свое равновесие вне всяких границ. Это замечание столь же справедливо как для чрезвычайно негибкой схемы Д. Истона, так и для теорий Т. Парсонса, чей интерес к процессу изменений бесспорен, и кто столь активно пытался найти оси, вокруг которых будут совер­шать свой кругооборот различные государства. Тем, кто пытался открыто строить эволюционные теории, с трудом удавалось избегать ловушек детерминизма. Маркс и Шум-петер ранее, Ростоу и Олсон — позднее, одинаково оказа­лись перед необходимость изучения факторов, которые бы­ли ими определены как невоспроизводимые.

Кибернетический подход позволил К. Дейчу предложить модель, специально предназначенную для представления движения как единого целого для объяснения реакции на информацию, поступающую извне, для внутреннего согла­сования и преобразования^п. Достаточно любопытно, что эта смелая схема, может быть слишком абстрактная, не приобрела сегодня широкую аудиторию среди компарати­вистов. Ее применение осталось ограниченным областью международных отношений.

Мы не могли бы сделать подобной оговорки в отношении функционализма, в том виде, в каком он был представ­лен Г.Алмондом и другими на основе идей, выдвинутых Мертоном, Парсонсом и Истоном. Определить функции всеобщего характера (универсальные), которые могли бы быть восприняты любой социальной или политической си­стемой, это значит обеспечить исследователя средствами, позволяющими проводить важные глобальные сравнения. И в самом деле, такой подход способствовал заметному развитию сравнительных исследований между передовыми и развивающимися странами. Функционализм для компа­ративиста, несомненно, является наиболее полезным тем, что освобождает сравнительный анализ от его формалисти­ческих оков.