Глава 24 от синтеза к прогнозу

В естественных науках успешное предсказание результатов эксперимента является обычной практикой. Одни и те же явления, исследуемые при постоянном давлении, темпера­туре и других параметрах, приводят и должны привести к одинаковым результатам. Каждый неожиданный результат вызывает необходимость новых исследований и может ука­зывать на возможность нового открытия. История же, на­против, никогда не повторяется. Весь мир — не лаборато­рия. Никогда отдельный контекст не будет аналогичным другому. Одинаковые причины никогда не приведут к оди­наковым результатам, поскольку процесс их рекомбинации не происходит одинаково. Даже если наука и способна опре­делить роль большого числа различных факторов, «истори­ческие события являются результатом действия совокупно­сти факторов, каждый из которых — единственный в своем роде»¹.

Несмотря на это социальные ученые также стремятся к прогнозированию. Особенно это характерно для экономики и демографии, где широко используется практика построе­ния диаграмм, которые уже сами по себе предполагают экс­траполяцию. Уровень рождаемости или производство стали или электроэнергии можно предсказать с большей легко­стью, чем будущие особенности политических институтов или форм поведения. Но стремление предсказать будущее не обходит ни одну из дисциплин, представляющих об­ласть социальных исследований. О. Шпенглер предсказы­вал «закат Европы» почти в то же время, когда А. Тойнби оценивал ее судьбу более оптимистически. Первые теорети­ки «конвергенции» между либеральными и коллективист­скими обществами выдвинули свои идеи в то время, когда другие ученые представляли себе завершение холодной войны в значительно более мрачных тонах.

Наблюдаемое на современном этапе расширение сферы

исследований, ориентированных на прогнозирование буду­щего, свидетельствует не только о чисто теоретическом ин­тересе, но отражает реальную потребность, испытываемую политиками или разработчиками планов. Ускорение техни­ческого прогресса происходит такими темпами, что на каж­дом его этапе становится необходимым оценить его воз­можные последствия. «Мы вступили в эру планируемой экономики», утверждает французский экономист А. Сови². Планирование теперь считается обязанностью политика, которому ученые могут оказать большую помощь. Теперь невозможно было бы ввести компьютеризированную ин­формацию в социальную практику, не поинтересовавшись ее возможными экономическими, политическими и соци­альными последствиями. Стало невозможным ассигновы­вать необходимые средства на пенсии и школы, не оценив будущие перспективы занятости, будущие тенденции в об­ласти демографии, медицине, производстве. Любая поли­тика транспортного развития должна учитывать новые формы градостроительства. Абсурдно было бы не оценить для Европы последствия расширения «единого рынка». И действительно, трудно было бы себе представить какую-либо сферу деятельности, где принимаемые решения не были бы построены на прогнозе.

«Знать, чтобы предвидеть, предвидеть, чтобы действо­вать» — утверждал О. Конт, формулируя свой знаменитый принцип «позитивного знания». Даже если сциентизм се­годня не в моде, связь между действием и знанием всегда остается идеалом для каждого честного политика.

Существуют различные пути прогнозирования будуще­го. Самый примитивный способ состоит в использовании в качестве модели ближайшего будущего опыта какой-либо другой страны. Например: «Америка — это Европа за­втрашнего дня» — может кто-то заявить по одну сторону Атлантики; «Калифорния — это Америка завтрашнего дня», утверждает кто-то по другую ее сторону. И вполне возмож­но, что в области производства холодильников и автомоби­лей Европа и последовала примеру Америки. Однако никто не стал бы утверждать, что это касается также и образа жиз­ни, социальных отношений, уровня жизни в городах или даже политических партий.

Другая стратегия состоит в прогнозировании будущего методом экстраполяции данных на основе целого ряда ги­потез. Метод экстраполяции не обязательно предполагает применение сравнительного подхода, он часто использует-.;; только для одной страны. Мы могли бы утверждать, тем

не менее, что сравнение одновременно позволяет повысить надежность данных, используемых для прогнозирования, и достоверность гипотез, его направляющих. Совершенно очевидно, что тенденцию, исходя из которой строится про­гноз, можно лучше оценить, если расширить число стран, включенных в сферу исследования. Так, например, можно с большей точностью определить будущие тенденции рожда­емости или увеличения числа разводов, если рассмотреть группу достаточно похожих стран. В то же время ситуацию в развивающихся странах легче представить, изучая раз­личные кризисные явления, которые испытали промыш­ленные страны в прошлом.

Необходимо подчеркнуть, что такое косвенное сравне­ние вовсе не означает, что мы предполагаем возможность возникновения одинаковых процессов и явлений во всем мире. Опыт учит нас тому, что характер развития в двадца­том веке не является повторением развития девятнадцатого столетия, хотя бы лишь потому, что с развитыми странами сравниваются развивающиеся. Поскольку демографиче­ские проблемы становятся особенно острыми в связи со снижением смертности при сохранении устойчивого высо­кого уровня рождаемости, показатели экономического, со­циального и политического развития демонстрируют пре­восходство западных промышленно развитых стран. Сто­ронники теории «зависимости» совершенно справедливо отметили этот момент.

П. Валери неоднократно повторял, что человек продви­гается в будущее, оглядываясь на прошлое. И действитель­но, человек всегда питал свое воображение опытом прошло­го, особенно, когда стремился предсказать будущее. Как нам отличить пророков истинных от лжепророков?

Ученые в б0-х годах полагали, что секуляризация будет развиваться одновременно с индустриализацией, урбаниза­цией и развитием грамотности. Однако недавние события в ряде исламских стран полностью рассеяли эти иллюзии. Предполагали, что процесс социальной мобилизации в раз­вивающихся странах укрепит национальное самосознание и ослабит местную этническую идентичность³. С тех пор стало очевидным, что этнические группы, не сохраняясь абсолютно неизменными, могут стать «формами социаль­ной жизни, способными к обновлению и преобразова­нию»⁴. Сегодня принцип этничности признается в качестве совершенно необходимого для понимания сущности новых государств⁵.

Прогноз, построенный на сравнительных количествен-

ных данных, более надежен, особенно в случае краткосроч­ных прогнозов. Но чем дальше отступает предсказываемое будущее, тем труднее прогнозировать. В своей работе Р. Ро-уз и Г. Петере⁶ показали, что западноевропейским прави­тельствам грозит чрезмерный рост долгов. Несомненно, их прогноз убедителен, так как он построен на непосредствен­ных наблюдениях, проведенных во многих странах. Кто стал бы выдвигать гипотезу о том, что эти тенденции смо­гут привести к банкротству государства? Возможно ли представить себе, что перераспределение доходов можно было бы запланировать математически? Только в послед­ние годы мы поняли, что следует думать о непрерывном росте и изобилии, так что определенный скептицизм отно­сительно возможностей прогнозирования может оказаться оправданным.

Никто не станет утверждать, что К. Маркс был прав, предсказывая обнищание пролетариата и низших слоев среднего класса — отчасти и вследствие той роли, которую сыграл марксизм в мобилизации трудящихся. Никто не со­гласится, что Мальтус оказался пророком демографическо­го будущего Европы — просто в силу изменения человече­ского поведения в соответствии с множеством различных факторов окружающей среды. В лучшем случае исследова­тель сможет интегрировать предсказуемое изменение како­го-либо поведения в развиваемую им концепцию. Именно так поступил П. Мусса много лет тому назад, когда он вы­двинул концепцию «пролетарских государств», требуя для них установления более выгодных цен на экспортируемое ими сырье⁷. Однако такие нарождающиеся изменения не всегда могут быть обнаружены, даже если увеличение числа примеров, обеспечиваемое сравнением между собой мно­гих стран, дает нам возможность лучше представлять гря­дущее.

Возможность предсказания не слишком велика в сфере политики. Утверждать противное могли бы только те, кто (как подчеркивал Б. де Жувенель) «рассматривает политику как неизбежное следствие социальных изменений, которые будучи трудными и медленными, могут быть предсказаны с большей легкостью»⁸. Но можем ли мы считать, что по­литика представляет собой лишь вторичное, опосредован­ное явление, вытекающее из социальных, экономических и технологических изменений? «Политикой управляют мо­тивы, которые экономике не известны». Не согласиться с этим — значило бы рисковать неправильно объяснить яв­ления и, следовательно, допустить серьезные ошибки при

прогнозировании. «Политическая история вовсе не заклю­чается в материальных преобразованиях общества. Для то­го, чтобы доказать это, достаточно лишь воскресить в памя­ти развитие императорских режимов во множестве самых различных социальных контекстов»⁹.

Прогнозирование в политике является особенно труд­ным, поскольку всякие «случайности» непредсказуемы, а политика полна таких «случайностей». Нет ни одного поко­ления, которое не испытало бы это на себе. Вот один из многих примеров: проблема «увеличивающегося разрыва» между богатыми и бедными странами, сформулированная в 60-е годы¹⁰, сейчас должна быть определена по-новому по ряду причин. Прежде всего внезапное обогащение стран — производителей нефти — способствовало рождению стран нового типа, богатых в финансовом отношении, но остающихся традиционными во многих других отношени­ях; возрастающая стоимость энергетических средств сдела­ла еще более бедными беднейшие страны и замедлила тем­пы развития, предсказанные двадцать лет тому назад для большинства развитых стран. Но все эти очень важные из­менения не могли предвидеть создатели теории «увеличи­вающегося разрыва». Аналогичным образом, французские социологи и политики никак не могли предвидеть гряду­щих событий мая 1968 г., хотя с тех пор ими было написа­но более 900 книг и статей, стремящихся «объяснить» этот кризис. Никто не предсказывал одновременный крах ком­мунизма в семи европейских странах в 1989 г. Но не слиш­ком трудно ретроспективно объяснить такую одновремен­ность событий и ускорение хода истории.

Социологи знают, что закономерности человеческого поведения подвержены воздействию всякого рода непред­виденных обстоятельств. В этих условиях лучшее, что мо­жет сделать компаративист — это установить некоторое число соотношений, которые показывают, что то или иное явление, случившееся «до сих пор» или в «прошлом» приве­ло к тем или иным последствиям. Установление этой зави­симости дает возможность оценивать вероятность в буду­щем некоторых изменений, некоторых кризисов и некото­рых процессов консолидации.

В соответствии с анализом Ф. Катрайта¹¹, исследующим зависимость между социально-экономическим развитием, с одной стороны, и развитием представительных институ­тов — с другой, можно установить некоторые неустойчивые и взрывоопасные ситуации, связанные с политическим «сверх-» или «недо-» развитием этих представительных уч-

рождений. В самом деле, картина соотношений указывает на многие аномальные случаи; некоторые из них сами по себе пришли в новое равновесие тем или иным образом. Демократия угасла на какое-то время в Чили и на Филип­пинах, хотя оказалось возможным быстро возродить ее в Испании и Португалии. Этноцентрический уклон, который придает «развитию» черты западной демократии, представ­ляет собой не что иное, как крайний детерминизм; случай же с Индией рассматривается как «отклонение от нормы», что в свою очередь может свидетельствовать об изъянах в теории. Не существует линейной зависимости между «мо­дернизацией» и различными аспектами политического участия или партийной конкуренции. Однако взаимосвязь между этими двумя группами факторов существует. Быть может, было бы полезно рассматривать политические бес­порядки в Польше в 80-х гг., исходя из разрыва между со­циальным и политическим развитием?

Систематизировать, указывает А. Гроссе¹², это значит «применить индукцию в надежде получить возможность сделать дедуктивный вывод». Такой переход от индукции к дедукции может быть также осуществлен с учетом фактора времени. Сравнение ведет к прогнозу именно потому, что он обеспечивает систематизацию. Но именно потому, что такой прогноз может быть только самым общим и «систе­матизирующим», он остается столь хрупким перед лицом будущего, потенциально чреватого конкретными события­ми. Только логический ход рассуждения по принципу «ес­ли — тогда» можно было бы считать научным. Но кто спо­собен определить правдоподобие условий, предполагаемых этим «если»? Десять лет тому назад самой предпочитаемой демографами гипотезой была гипотеза фатального роста населения. Сегодня некоторые специалисты, экстраполи­руя тенденцию сокращения рождаемости, наблюдаемую в западных странах, на все страны мира, разработали сцена­рий, согласно которому человечество исчезнет к 2400 г.¹³.

Очень трудно при составлении долгосрочных прогнозов преодолевать собственные навязчивые идеи, идеологиче­ские пристрастия, надежды и опасения. Изменение поли­тических позиций, отмечаемое в странах Западной Европы, вызвало появление различных прогнозов, оптимистиче­ских или пессимистических, соответствующих предсказа­ниям Р. Инглегарта или М. Каазе. Экономический кризис 1970 г. положил конец трем десятилетиям экономического чуда; повсюду на Западе оптимистические и пессимистиче­ские оценки ситуации продолжают возникать одновремен­

но. Предупреждения, высказанные членами Римского клу­ба¹⁴, вызвали больше беспокойства среди широких слоев населения, нежели среди специалистов и политиков. Уче­ные остаются скептиками вероятно потому, что являются осторожными людьми. Политики также воздерживаются от построения далеких планов, быть может просто потому, что их заботы направлены на решение проблем настоящего или ближайшего будущего. Нормальным условием для того, чтобы стать государственным деятелем, является способ­ность обсуждать и предвидеть будущее. Но политики пере­гружены повседневными обязанностями и поэтому, как это ни парадоксально, они не в состоянии уделять достаточно времени прогнозированию.

В интересной статье, принадлежащей перу С.Коула. Дж. Гершуни и Я. Майлза¹⁵, показано очевидное несоответ­ствие различных прогностических исследований. Техноло­гический оптимизм Г. Кана не соответствует пессимизму П. Эрлиха; мальтузианские взгляды Д. Форрестера отлича­ются от более революционной направленности взглядов Р. Дюмона. Изучая одни и те же факты, наиболее известные футурологи представляют будущее каждый по-своему; их представления не совпадают, а напротив расходятся. По-видимому, в этом конгломерате разнородных гипотез мы могли бы усмотреть свидетельство различия, существую­щего между наукой, способной успешно объяснить про­шлое, и искусством предсказания, которым овладеть зна­чительно труднее.

Сравнительный метод является мощным средством развития знания. Именно это делает его способным в опре­деленной степени ориентировать наши представления о бу­дущем. Осторожный человек не решится что-либо предска­зывать далеко вперед; другие же идут на такой риск, осозна­вая, что труд, даже и полный неопределенности, со време­нем может оказаться полезным правителям в принятии верных решений, повлиять на ход событий¹⁶. Во всяком случае, прогноз, построенный на основе сравнения, остает­ся одним из самых многообещающих подходов в «социоло­гии будущего»!^.