
- •Доган м., Пеласси д. Сравнительная политическая социология
- •Часть I
- •Глава I
- •Глава 2
- •Глава 3 операциональные понятия
- •Глава 4 теоретические структуры
- •Глава 5 функциональная эквивалентность
- •Часть II
- •Глава 6 социальные классы: различные на каждом континенте
- •Глава 7 культурный плюрализм -критерий вертикального разделения общества
- •Глава 8 политическая культура: различная для разных государств
- •Глава 9 политическая социализация: от поколения к поколению
- •Глава 10 политический клиентелизм-всеобщее явление
- •Глава 11
- •Глава 12 политические кризисы: исторические феномены или стадии развития
- •Глава 13 сегментация как начало сравнительного анализа
- •Глава 14
- •Глава 15 бинарный анализ
- •Глава 16 сравнение похожих стран
- •Глава 17 сравнение контрастных стран
- •Глава 18
- •Часть IV как структурировать результаты сравнения
- •Глава 19 дихотомия как способ классификации
- •Глава 20. Типологии социальных актеров в международных сравнительных исследованиях
- •Глава 21 типологии политических режимов
- •Глава 22. Динамика моделей
- •Глава 23 от сравнения к синтезу
- •Глава 24 от синтеза к прогнозу
Глава 23 от сравнения к синтезу
Наступает такой момент, когда каркас строящегося здания исчезает; он целиком закрывается фасадом и различными декоративными элементами. Работа строителя здесь заканчивается, тогда как архитектор и декоратор продолжают трудиться до полного завершения постройки. Этот образ может быть перенесен в сферу сравнительной социологии. Построить схему сравнения — это не то же самое, что вывести обобщающее заключение. Очевидно также, что порой обе эти операции — анализ и синтез, — отнюдь не предполагают одного и того же исполнителя.
Четко выполненный синтез, в том смысле, какой мы ему здесь придаем, не является простым резюме полученных результатов. Он представляет собой теоретическую конструкцию, основанную на эмпирических данных, цель которой — дать объяснение. Ученые, занимающиеся полевыми исследованиями, не всегда стремятся или способны интегрировать свои выводы в единую теоретическую конструкцию. Мы знаем много примеров таких теоретических конструкций, построенных одним ученым на основе эмпирических выводов, полученных другими. Так, например, Л.Леви-Брюль развил свою концепцию «первобытного мышления», использовав эмпирические выводы, накопленные другими. Многие антропологи поступают именно таким образом, даже если они сами ведут полевые исследования. Исследователи политических систем опираются на работы, написанные другими, и поэтому они принадлежат к той же категории ученых. Ни один ученый не обладает достаточным собственным опытом, чтобы суметь показать, что собой представляет тоталитарный режим в различных его воплощениях и создать такое обобщенное представление о нем, в котором бы не были учтены доказательства и работы других авторов. У. Корнхаузер не был специалистом по каждому из многих контекстов, которые он рассмотрел
для того, чтобы охарактеризовать нарождающуюся категорию «массового общества»; К. Маркс только из других работ почерпнул особенности организации французского, русского, китайского обществ, которые он сравнивал с немецким или английским.
Не все теории возникают из сравнения. Так, можно в условиях только одной страны проверить теорию социального воспроизводства, созданную для обоснования сохранения классовых привилегий, или же установить связь между религиозным и экономическим поведением в стране, где существуют различные вероисповедания. Тем не менее, рассматривая несколько стран, легче ставить некоторые вопросы, которые остаются невыясненными при рассмотрении лишь одной страны.
Неудивительно поэтому, что столь многие политические и социологические теории совершенствуются путем сравнения, независимо от того, являются ли они достаточно четкими или нет. «Чистой» теории, конечно, не существует, даже если бы выстроенная в систему абстракция и оказалась бы безупречным исследованием1. Соотношение между сравнительным анализом и теоретической интерпретацией может, очевидно, меняться у разных авторов. Например, существует большое различие между аналитическим исследованием, опубликованным X. Экштейном, в котором дается оценка сущности и значения гражданских выступлений,2 и более философским синтезом Ж. Эллюля, где он противопоставил революции прошлого современным проявлениям протеста3. Эмпиризм ярко выражен в работах Аристотеля, поскольку он сам являлся непосредственным наблюдателем различных сравниваемых им режимов, тогда как К. Витфогелю потребовалось воспроизводить путем собственного воображения те великие исторические цивилизации, которые он сравнивал. Уровень теоретической абстракции также является разным: ограниченным, например при изучении социальной мобильности, и очень высоким — в работе К. Леви-Стросса, где он пытается установить универсальную структуру человеческого мышления.
Можно допустить, что работы Дж. К. Гэлбрейта, исследующего новое индустриальное общество, А. Шонфилда по проблеме «современного капитализма» или Ж. Фурастье о «великих метаморфозах XX в.» предполагают широкое использование сравнительных данных. Все серьезные социологические исследования, касающиеся глобальных социальных изменений, должны пройти проверку путем сравнения.
Синтез позволяет четко представить основные осооен-ности объекта анализа, выявленные путем сравнения. Для того, чтобы дать характеристику постиндустриального общества, Д. Белл4 и А. Турен5 ввели в свой анализ (каждый по-своему) технологические, социологические и культурные элементы. Они отмечают снижение роли рабочего класса, развитие «третичного сектора» ((егйагу весЮг), непрерывный рост науки, а также привилегированное положение, занимаемое учеными и. специалистами.
Для того, чтобы дать характеристику тоталитарной диктатуры, К. Фридрих и 3. Бжезинский6 выделили шесть особенностей, общих для всех режимов, которые исторически характеризуют этот тип правления: строго обязательная идеология, охватывающая все сферы общественной жизни;
единственная массовая партия; система физического и психологического террора; полный контроль над средствами массовой информации и другими органами социализации; монополия на все виды оружия; централизованное управление экономикой страны.
Очень часто увеличение числа объектов исследования вызывает оживление теоретических дискуссий. Такие проблемы, как упадок института власти, усиление государства, привлечение специалистов к управлению и опасность неуправляемости, несомненно, были выявлены путем сравнения. Но сравнение служит питательной средой синтезирующих теорий, в большей или меньшей степени абстрагированных от изучаемой реальности. Так, анализируя функционирование демократических систем, М.Крозье, С.Хан-тинггон и Д. Ватануки7 обнаружили в нем целый ряд серьезных сбоев. Крозье отметил, что европейские страны, перегруженные обилием выдвигаемых гражданами требований и числом активных участников политической жизни, больше не в состоянии решать все усложняющиеся проблемы социального и экономического развития; он убедительно показал, что органы управления, призванные контролировать эти требования, не смогли их эффективно удовлетворять. Напротив, бюрократические органы способствовали развитию безответственности и, тем самым, подрыву социального согласия.
В той же самой работе Хантингтон и Ватануки подчеркнули развитие аналогичных явлений в Соединенных Штатах и Японии. Обобщая свои выводы, эти три автора показали, насколько большинство установленных ими «дисфункций» — ослабление законности, хроническая инфляция, упадок партий и т. д. — филигранно вписываются в логиче
скую структуру самой системы. Индивидуалистические ценности и уравнительные убеждения, несомненно, работают против авторитета власти или легитимности. Обещание возможности активного участия в политической жизни порождает безрассудные требования, а принцип соревновательное™ приводит к чрезмерной фрагментации выражения интересов; ответственность перед избирателями порождает агрессивную демагогию и т. д. Наблюдая явления, которые порождаются современной ситуацией, авторы проводят анализ, который уже сам по себе определяет будущую перспективу.
Напротив, работы, в которых К.0ффе, Р.Милибэнд, а также Н. Поуланцас пытаются определить роль государства в развитии современного капитализма, представляются в большей степени теоретически сформулированными, нежели эмпирически документированными. Очевидно, оба вида исследований являются полезными и даже дополняют друг друга. Нет сомнения в том, что более абстрактные толкования помогают ставить новые вопросы и по-новому ориентировать исследование. Действительно ли фашистские режимы действовали ради увеличения прибылей капиталистов или буржуазных классов? Быть может, концепция, предложенная Поуланцасом8 вслед за другими авторами марксистской школы, поможет нам лучше понять природу фашизма. Быть может также, что «теория зависимости» (1Ьеогу оС йерепйепсе) обогатит наши представления о развитии, или же «теория неокорпоратизма» откроет новые возможности изучения и понимания роли промышленных рабочих в некоторых постиндустриальных обществах.
Следует различать действительное развитие теоретической мысли и идеологические рассуждения с ними связанные. Так, П. Бирнбаум без труда уловил скрытую в работах Т.Парсонса, К. Дейча, Э. Шилза, Р.Даля или Д.Белла мысль об ослаблении идеологий и достижении большего консенсуса в обществе9 и по-своему их интерпретировал. Критический анализ Бирнбаума не лишен чисто субъективных представлений и упований. Обычно личность автора проявляется в тот самый момент, когда анализ кристаллизуется в синтез. X. Линц не мог исследовать процесс падения демократий, не вспомнив опыта Испании 1936 г. То, что его теоретические рассуждения отражают его собственные представления о наиболее подходящих путях предотвращения антидемократических действий, никого не поражает. Политологи — также еще и граждане. К счастью!
Почти естественным образом синтез открывает путь к
перспективному видению. То, каким образом марксистский анализ способствовал рождению идеи «исторического детерминизма», весьма показательно с этой точки зрения. Социологические нормы призывают исследователей перейти к следующему этапу — прогнозированию будущего, поскольку эти закономерности по своей сути выходят за рамки непосредственного наблюдения.