Глава 17 сравнение контрастных стран

«Сходство» и «контраст», несомненно, относительные поня­тия. В определенном смысле никакое сравнение невозмож­но, если одновременно не присутствуют сходные черты и различия сравниваемых объектов. Нельзя сравнивать со­вершенно одинаковые объекты, равным же образом невоз­можно сравнивать взаимоисключающие, несовместимые объекты. Никакие две страны не являются одинаковыми во всем, в то же время любые две страны всегда имеют что-то

общее.

В зависимости от поставленной цели компаративисты иногда придают особое значение сходным чертам, иногда же выделяют различия. Им предоставляется полная свобо­да исследовать их либо в сходных, либо в различающихся контекстах. Но сравнение всегда будет происходить в той точке, где сходство пересекается с различием. Все сравне­ния построены на аналогиях; в то же время все сравнения в определенном смысле построены на противопоставлении. И не важно, сколько стран рассматривается одновремен­но — две, пятнадцать или сто пятьдесят.

Сравнение резко различающихся между собой стран (контрастных) в том смысле, который ему здесь придается, это такое сравнение, которое предполагает, что 1) внимание исследователя сосредотачивается на ситуациях, представ­ляющих максимум контрастов; 2) такие контрасты обще­значимы и ограничивают политические сферы, которые характеризуют системные особенности. В этом смысле по­нятие «контраст» не является синонимом обычного поня­тия «различие». Здесь оно предполагает, что рассматривае­мые ситуации выбраны в силу их показательной специ­фичности. Так, сравнение Японии с Францией будет пред­полагать, что обе ситуации рассматриваются как совершен­но различные. Отмеченные различия будут способствовать выделению таких аспектов, которые, естественно, позволи­

ли бы сопоставить системы устойчивые и неустойчивые, подверженные действию центробежных или центростреми­тельных сил, двухпартийные или многопартийные, относя­щиеся к англосаксонскому или континентальному типу. Для того, чтобы такое сравнение оказалось плодотворным, каждая из выбранных для сравнения стран должна пред­ставлять определенный тип, класс или концептуальную ка­тегорию.

Так-, например, сравнить бывший Советский Союз и Со­единенные Штаты, считая, что они представляют собой противоположные политические миры, и полагая, что та­кое исследование позволит пролить свет на некоторые ха­рактерные особенности, обычно определяющие различие двух типов общественных систем — это значит провести сравнение по «принципу противопоставления» (соп1гакпп§ сотрапвоп). Такая стратегия сравнения направлена прежде всего не на освещение процессов, в большей или меньшей степени сходных или общих, напротив, она имеет целью определить специфические области, имеющие уникальные особенности или признаки. На этой стадии мы должны четко установить различие между сравнением, цель которо­го — противопоставить противоположные миры, и сравне­нием, имеющим целью дать общее представление о каком-либо процессе, отдельном явлении. В работе Э. Балойры¹ сравнение, проведенное между южной Европой и Латин­ской Америкой, позволяет подчеркнуть общее значение для развивающихся демократий таких факторов, как позиция, занимаемая военными, характер политических партий, прочность гражданского общества и международный кон­текст. Описание этих двух противоположных миров прояс­няет понимание процесса укрепления демократии и спо­собствует накоплению наших знаний как о Латинской Аме­рике, так и о южной Европе.

Несколькими годами ранее С. Хантингтон и Р. Бендикс² сочли полезным сопоставить процессы модернизации или государственного строительства в Америке и Европе. И здесь вновь проведенное сопоставление позволяет компара­тивисту глубже проникнуть в сущность процесса, дать ему более четкое определение, выделить его составляющие эле­менты и установить взаимосвязи между некоторыми кон­текстуальными переменными и их специфическим прояв­лением.

Как и в приведенном примере с Северной Америкой и Европой, сравнение по «принципу противопоставления» ча­сто строится на основе выбора двух блоков стран. Можно,

например, сопоставить ряд стран среднеземноморско! бассейна с рядом стран северной Европы, или же индустр! альные с неиндустриальными, или же развитые страны развивающимися. Такие дихотомии — источник сравнен» . контрастных стран. В этих случаях гетерогенность групп, ,. состав которых входят эти страны, отходит на задний пла 1 На высоком уровне абстракции и обобщения сохраняют I только наиболее очевидные особенности этих групп. Сра1 нения между резко различающимися между собой групп;

ми стран направлены на то, чтобы путем разумного упр< -щения найти ключ к знанию, которое получить иными средствами невозможно. Такой процесс "стилизации" тем более необходим, когда внутренняя гетерогенность каждой из двух групп контрастных стран возрастает.

Идея проведения «фронтального» противопоставлен»! я демократического и тоталитарного режимов столь же стар^, как и сам тоталитаризм. Вначале она была выдвинута Г. Ко-номЗ, затем З.Барбу⁴, Х.Аренд5, Р.Такером⁶, К. Фридри­хом и 3. Бжезинским⁷ и др. Многие критики показали, v о принципиальное различие между плюралистическими де­мократиями и современными диктатурами установлено лишь путем достаточно спорного объединения в едины и блок всех форм тоталитаризма, в особенности в его фаши­стском и сталинистском проявлениях. Такой подход аб­страгируется от целого ряда различий между странами, кг имеющих непосредственного отношения к основному, сущностному отличию, и позволяет лучше оценить глаг.-ные особенности. Понятия тоталитаризма и демократии, имеющие здесь расширительное толкование, приобретают свой подлинный смысл путем сравнения. И такой несколь­ко упрощенный подход придает ему особую убедитель­ность.

Так называемые развивающиеся страны представляют очевидное многообразие форм. Те, кому приходилось зани­маться изучением этих стран, не раз обращали внимание на то, как трудно выделить общие для них характерные чер­ты из множества различных политических и социальных форм. Характерно то, что такое изучение дает наилучшие результаты, когда развивающиеся страны рассматривают на некотором расстоянии, издалека и оценивают, как это сделал Л. Пай⁸, на фоне западного опыта. Тогда выявляется несколько контактных характеристик этого «незападного политического процесса» (если использовать определение автора), такие его особенности, как персонализация форм лояльности, значительная свобода маневрирования, кото­

рой обладают национальные элиты, огромный разрыв между центральными институтами и периферией, смеше­ние ролей, давление, оказываемое на эмоциональный и формальный уровни политики, отсутствие промежуточных структур. Некоторые из этих «специфических черт» можно было бы подвергнуть критике. Те, кто хорошо знаком с аф­риканскими или арабскими странами, мог бы поставить под сомнение всеобщность этих «правил игры». Кроме того, некоторые специалисты по Европе подвергли сомнению предполагаемое сходство опытов различных западных стран, выбранных в качестве безусловной модели; по их мнению, многие особенности, использованные Л, Паем для характеристики незападного политического процесса, мож­но применить в несколько смягченной форме к отдельным раздробленным и подверженным центробежному воздейст­вию западным системам. Очевидно, уместность проводи­мого сравнения зависит от внутренней когерентности пред­ложенных типов стран, а возможность широких обобщений на основе таких сравнений обусловлена их совместимо­стью,

Если даже допустить, что «стилизация» предполагает своего рода «приведение к общему знаменателю», в то же время очевидны и убедительные преимущества такого под­хода. Так, концептуальное обобщение особенностей поли­тической игры в странах третьего мира — трудная, полная всяких неожиданностей задача. Однако именно ее осущест­вление позволило расширить сферу исключительно инте­ресных прямых и косвенных сравнений между развитыми и развивающими странами. В свете антитезы проводимого анализа в явной или почти явной форме формируется вос­приятие специфики изучаемого мира.

Такой метод осмысления специфики обладает рядом недостатков. Сравнение контрастных стран часто имеет тенденцию сосредоточиться на их крайних, почти «ано­мальных» типах. И достойно сожаления, что именно эти крайности могут исказить действительность вместо того, чтобы прояснить ее.

Часто также сравнение на основе контраста приводит к преувеличению различий. Раскрыть содержание антитезы «слабое развитие и сверхсильная власть» (оуег-ро^уег), с од­ной стороны, и «сверхразвитие и слабая власть» (ипйег-ро\уег) — с другой, — это значит представить в образной форме все крайние ситуации, присущие каждому виду об­щества⁹. В то же время нетрудно показать, насколько вводя­щим в заблуждение может, например, оказаться понятие

«сверхсильная власть» применительно к новым государст­вам. Действительно, могущество вездесущего африканско­го лидера опирается на политическую пустоту. Слабость промежуточных структур, которая оттеняет величие его по­ложения, в то же время сокращает средства его влияния. «Несмотря на внешнюю видимость, африканские страны в действительности не управляются; они страдают не от из­бытка власти, но от ее недостатка отчасти из-за слабости, даже отсутствия политических партий. Африканское госу­дарство в действительности является слабым государст­вом»¹⁰. И, напротив, чтобы объяснить «недостаток власти» (ип(1ег-ро\уег) в развитых государствах и показать неэффек­тивность механизмов принятия решений, блокируемых слишком большим количеством требований, необходимо особенно подчеркнуть центростремительный характер по­литики в современных демократических государствах. Центральная власть оказывается не в состоянии должным образом управлять, поскольку все социальные экспекгации выражаются в политических терминах. Она оказывается жертвой собственного успеха в тех обществах, где различие между частной и государственной сферами все больше сти­рается.

Радикальный характер сравнения между контрастными системами может также затуманить реальность перемен:

говоря о примитивных обществах, П. Кластр справедливо подчеркнул, насколько этноцентричными являются наша концепция государства и наш культ труда (геЦроп о? ^уогк). В самом деле, самобытность примитивных обществ на­столько велика, что по сравнению с ними все современные государства, западные и восточные, принадлежат к одному «макроклассу». Все «цивилизованные» общества представ­ляются однородными в сравнении с примитивными. Но очевидно также, что было бы полезно изучить все признаки едва заметного сходства между этими столь различными типами социальных организаций. Разве мы не находим за­чаточные элементы современного развития даже в самых традиционных контекстах? П. Кластр признает, что какие-то формы властных отношений существуют даже на про­стом деревенском уровне!¹.

Стратегия противопоставления не сводится лишь к вы­делению наиболее очевидных и заметных с первого взгляда контрастов. Подобно альпинисту, который, одолев горную вершину, открывает за ней новые, компаративист действует поэтапно. Первоначально противоположность между поня­тиями демократия и тоталитаризм воспринималась как

констатация очевидного. Но потребовалось не слишком много времени, чтобы осознать, насколько эти понятия на самом деле поверхностны. Объединение воедино нацизма и сталинизма часто представляется противоречащим здраво­му смыслу. В большинстве современных политических ис­следований обнаруживается стремление подчеркнуть, на­сколько такое понятие, как тоталитаризм, способствует уп­рощению анализа. Даже такие авторы, как К. Брейхер¹², ко­торый видит определенный смысл в таком упрощении, подчеркивают, что это понятие фактически применимо лишь к периоду 1922—1953 гг. В то же время Брейхер ста­вит под сомнение оправданность другого общего определе­ния — фашизм, которое могло бы привести к недооценке специфики каждого конкретного режима, и особенно к за­тушевыванию различий между движениями, которые в большей или меньшей степени можно отнести к революци­онным или реакционным. Согласно Брейхеру, специфику нацизма следует различать, в первую очередь, по приданию им особого акцента социализму и расизму, построенному па мифической основе прославления земли и труда кресть­ян, а также выдвижению на первый план базовой концеп­ции о верховенстве народа над государством (Уо11с оуег 81а(о), развитой Муссолини. Тем самым, вслед за первым и главным могут выявиться новые контрасты, и очень часто они выходят на первый план. Понятие диктатура не пред­полагает большого разнообразия режимов, объединенных этим общим определением. Но знание, приобретенное на основе сравнения, часто позволяет открыть новые контр­асты в рамках «недемократического» мира.

Для того, чтобы воспользоваться концептуальными ка­тегориями, выработанными Р. Далем, мы должны выйти за рамки различий между понятиями полиархия и гегемония, с тем, чтобы другие контрасты выступили на передний план. Именно внимательно проанализировав «недемокра­тические режимы», которые преобладают в современном мире, X. Линц смог показать, что отличает авторитарные режимы от тоталитарных. Его подход является образцо­вым, поскольку он определяет недемократический мир, со­относя его с позитивными сторонами демократий, а авто­ритарные режимы— противопоставляя их тоталитарным. Определение, которое Линц дает авторитарным режимам, включает целый ряд отрицательных критериев: ограничен­ный плюрализм, отсутствие тщательно разработанной иде­ологии и отсутствие активного политического участия ши­роких слоев населения¹³.

Четкость и глубина сравнительного анализа может уси­литься при сужении области исследования. Может оказать­ся более важным изучить контрасты, создаваемые сущест­вованием федеральных структур или вызванные нацио­нальным дроблением внутри Европы, нежели изучать те же самые контрасты в мировом масштабе. Но стратегия про­тивопоставления превращается в бинарное сравнение, как только рассматриваемые два случая перестают быть приме­рами более широких категорий; она исчезает также и когда исследуемые случаи используются лишь для оптимально­го, фонового освещения общих процессов и явлений.

Так как сравнение контрастных стран — это выявление их специфики путем противопоставления, исследователь может отказаться от биполярной модели и создать систему более дробных социологических типов, которые должны быть четко очерченными и различимыми. Все типологии, в известном смысле, могут стимулировать проведение контрастных сравнений такого рода. Можно, например, противопоставить страны третьего мира западным, выбрав общий, более простой подход, или же решить ту же пробле­му, сравнив целый ряд этапов на пути, ведущем к экономи­ческому развитию, культурной секуляризации или диффе­ренциации структур. Д. А. Растоу выделил ряд стадий раз­вития, которые можно было бы представить как определя­ющие категории, сообразно с которыми нарождающееся новое государство можно отнести к «подготовительной» стадии развития, «решающей» стадии или стадии «консо­лидации»¹⁴. Применив более эмпирический подход, Б. Рас-сет и его коллеги¹⁵ «разделили» все человечество на пять слоев соответственно различным уровням экономического, социального и культурного развития. Эти категории не яв­ляются раз и навсегда данными, но, тем мне менее, было бы весьма полезно установить для каждой стадии развития определяющие переменные, показывающие, как развива­ются политические структуры, какое они испытывают воз­действие, либо как сами влияют на изменение инфраструк­тур. Но восприятие контраста может утратиться, когда ком­паративист использует слишком большое число различных категорий. В итоге в проведенном сравнении может не ока­заться ничего от контрастной стратегии. Компаративист, который пытается охватить очень большое поле исследова­ния, но отказывается от идентификации составляющих его контрастных типов, должен найти универсальный эмпири­ческий ключ, позволяющий расположить в определенном порядке все государства мира: некий критерий, имеющий одинаковую значимость для всех изучаемых стран. Но та­кое стандартное средство найти нелегко.