Глава 16 сравнение похожих стран

Бинарное сравнение в достаточной степени отражает спе­цифику каждой из двух сравниваемых стран, чем бы они ни отличались друг от друга. Самобытность каждой из стран проявляется во всей полноте независимо от того, сравнива­ем ли мы, например, Францию с удаленной Японией или же с соседней Италией. Однако, очевидно, что сравнение не может проводиться одинаково, когда сравниваемые объек­ты имеют много сходных черт или же, напротив, резко от­личаются друг от друга.

Сущность различия при сравнении раскрывается пол­ностью лишь тогда, когда в сферу исследования включается достаточно большое число изучаемых случаев. Невозможно сравнивать профсоюзы в странах Западной Европы точно таким же образом, как и выявлять различия между полити­ческими процессами, происходящими в развитых и разви­вающихся странах. Важность проводимого исследования, его методы, выражаемая им позиция и его результаты бу­дут меняться в зависимости от того, будет ли исследователь рассматривать относительно похожие или же контрастные страны.

Здесь мы должны особо подчеркнуть слово «относитель­но». В самом деле, ни сходные черты, ни различия не явля­ются абсолютными. Они, совершенно очевидно, определя­ются точкой зрения исследователя и целью исследования. Если смотреть на горную цепь, то ландшафт будет менять­ся в зависимости от положения солнца утром, в полдень и вечером. Южноамериканские страны, если смотреть на них издалека, обнаруживают целый ряд общих черт, которые становятся гораздо менее очевидными, когда эти страны рассматривают ближе и различия между ними начинают проявляться более четко. Сравнение относительно похожих стран может быть направлено на выявление сходных черт или различий. Например, исследователи могут заняться

изучением безработицы среди сельского населения, чтобы выявить общие черты, присущие всем латиноамерикан­ским странам; другие же могут выбрать предметом изуче­ния коммунистические режимы, выявляя различия, суще­ствующие между в основном похожими странами¹. Когда мы говорим, что существуют различия между методами сравнения похожих и различающихся стран, мы не пыта­емся оценивать объективные различия; наша цель состоит лишь в четком определении двух стратегий сравнения. Хо­тя обе стратегии строятся на сравнении путем выбора соот­ветствующей области исследования, они предполагают раз­личные подходы к ней. Так, компаративист путем противо­поставления может выявить основные особенности различ­ных государств; или же, установив определенное сходство между ними, лучше объяснить причинные взаимосвязи и оценить маргинальные различия. В первом случае выбор стран, включаемых в сравнительное исследование, основан на признании их существенного различия; во втором слу­чае отправным моментом сравнения служит относительное сходство стран.

Сравнение «относительно похожих» стран предполагает нейтрализацию отдельных различий между ними с тем, чтобы дать возможность лучше проанализировать другие. Такая стратегия составляет, основу компаративистского ме­тода. Как некогда отметил Дж. С. Милль, только путем со­кращения, насколько возможно, числа взаимодействую­щих переменных можно проследить воздействие тех факто­ров, которые нам хотелось бы изучить. Так, гораздо легче проверить влияние некоторых институциональных норм на политическое поведение, выбрав ряд сходных демократий, нежели включив в проводимый анализ авторитарные режи­мы или псевдодемократические системы. Мы хорошо зна­ем, что компаративист, в отличие от ученого-химика, на­пример, не может исключить влияние среды. Исследовате­лю не удалось бы оценить влияние протестантской религии или некоторых законов о собственности в двух странах, «схожих во многих других отношениях». Исследователь мо­жет усилить убедительность своих выводов, лишь сделав тщательный выбор подлежащих сравнению аспектов поли­тической и социальной реальности.

Ученому, изучающему политические системы, анало­гии следует искать либо в социокультурном контексте та­ких систем, либо же в их структурах. Их однородность будет носить скорее культурный характер, если для сравнения выбираются, например, англосаксонские страны, и в боль-

шей степени структурный характер, если исследователь вы­бирает однопартийные режимы.

Сходство не обязательно обусловлено географической близостью стран. Тем не менее в поисках аналогий более естественным было бы ограничить сферу анализа опреде­ленным географическим регионом, где однородность среды определяется рядом факторов: историей, культурой, уров­нем развития, т. е. всеми теми параметрами, которые могут быть использованы в качестве элементов контроля. Сегодня многие крупные университеты в развитых странах имеют специализированные научные центры по изучению стран Латинской Америки, Африки, Юго-Восточной Азии и Ближнего Востока.

Такой региональный подход имеет свои достоинства и недостатки. Достоинства— очевидны. Прежде всего такая стратегия позволяет наиболее естественным образом де­ржать под контролем те переменные, которые исследова­тель хотел бы сохранять постоянными, с тем чтобы иметь возможность лучше проанализировать переменные, пред­ставляющие для него особый интерес. Тем самым, такое «зональное» исследование (агеа 5(:иау) обычно обеспечивает глубокое проникновение в сущность предмета изучения. Очень часто относительное сходство ситуации позволяет установить маргинальные различия и их причины². Сосре­дотачивая свое внимание на относительно однородной об­ласти исследования, компаративист увеличивает возмож­ность проведения глубокого анализа. Наконец, ограничивая исследование соответствующим числом стран, исследова­тель получает возможность конкретизировать предмет исс­ледования. Многие вопросы приобретают свое подлинное значение в строго определенной, ограниченной сфере исс­ледования. Так, персонификация власти, насилие и поли­тическая нестабильность заслуживают особого рассмотре­ния во многих странах третьего мира³. Те, кто изучает страны Ближнего Востока, должны обратить особое внима­ние на влияние ислама, распространение неформальных организаций, важную роль наследственных моделей лидер­ства⁴. В этой части мира государство и общество сложились совершенно в иных формах, нежели западные государства и общества. И напротив, анализ парламентской формы правления в мировом масштабе не представил бы большо­го интереса, хотя парламенты, будь то полновластные либо марионеточные органы, существуют в большинстве неза­висимых государств. Неудача многих работ, по-видимому, объясняется тем, что они включают в сферу своего ра¹'

смотрения много различных структур или явлений, кото­рые едва ли имеют что-либо общее между собой, кроме на­звания. Имеет ли смысл сравнивать, как это сделано в не­давно опубликованной работе, реакцию профсоюзов на эко­номический кризис в странах Западной Европы, Восточной Европы или же слаборазвитых странах, где ни сам «кри­зис», ни «профсоюзы» не обнаруживают сходных черт, дей­ствуя в столь различных контекстах? Пожалуй, имело боль­ше смысла, когда исследователи ограничивали сферу ана­лиза лишь странами Западной Европы⁵ или даже, в силу существенных различий между ними, отдельными регио­нами континента⁶.

Мы не можем поставить вопросы, касающиеся роли по­литических партий в образовании коалиций, их стремле­ния к большему консенсусу, либо же «непостоянства» поли­тических симпатий избирателей, не ограничив их сферой демократических систем, построенных по «принципу со-ревновательности». И действительно, все специалисты, за­нимающиеся изучением политических партий, хорошо знают, что одинаковые вопросы не следует задавать даже при сравнении Европы с Соединенными Штатами.

Такие показатели, как участие в выборах или же партий­ная принадлежность, нельзя считать механически сравни­мыми в разных регионах. Но одно из достоинств регио­нального подхода может состоять именно в том, что он сти­мулирует обсуждение сущности некоторых явлений или факторов, представляя их в новом свете. Не обязательно следует заходить столь далеко, утверждая (как предлагает Р. Моргептау)⁷, что единственная массовая партия на таком континенте, каким является Африка, уже представляет шаг вперед к демократии. Но в то же время следует признать, что в государствах, где национальная политическая ситуа­ция еще не является окончательно оформившейся, уровень «демократии» не пропорционален числу партий, выступаю­щих на политической сцене. Следует проводить различие, как предлагал Д. Аптер, между преддемократическими (т. е.

находящимися на пути к демократии) и антидемократиче­скими системами⁸.

Главный недостаток «региональной» стратегии опреде­ляется принципом ограничения, из которого она исходит. Ограниченная определенным регионом земного шара, та­кая стратегия способствует междисциплинарному подходу ^к исследуемому предмету, поскольку полную характеристи­ку контекста можно дать только зная все многообразие его проявлений. Но всякий раз, когда региональный подход

приводит к использованию таких понятий, как «культура» 1 или «личность» (независимо от того, отражают ли они севе- ^ роафриканскую, южноамериканскую или исламскую спе­цифику), мы должны задать себе вопрос, каков реальный вклад такой культуры или личности и какой научный инте­рес заключается в объяснении различных проявлений на­циональной специфичности посредством этой новой «спе­цифичности», которую мы не отвергаем лишь потому, что не можем объяснить исследуемое явление и включить его в

более общий контекст.

Один из возможных путей, позволяющих избежать ошибок дескриптивных исследований или же тех туманных объяснений, которые ничего не объясняют, состоит в том, чтобы выявить структурные данные анализируемого явле­ния. В работах Ж. Ламберта или Д. Джермани и К. Силвер-та⁹ о государствах латиноамериканского региона показаны преимущества сравнительного политического анализа, ог­раниченного конкретным географическим пространством. Но очень важно также определить, какие особенности свя­заны со специфической историей этого субконтинента и какие из них носят более универсальный характер. Силь­ные демократические идеологии— особенность универ­сального характера, которая отличает этот регион мира от других; в то же время небольшой слой среднего класса мо­жет служить таким показателем, который можно было бы идентифицировать, сравнить и оценить для всех развиваю­щихся стран.

Региональный подход способствует приобретению науч­ного знания в тем большей степени, когда он не рассматри­вается в качестве самоцели, но способствует осмыслению общей проблемы. Книга Д. Колемана и К. Розберга о поли­тических партиях в странах тропической Африки иллюст­рирует механизм такого накопления знания¹⁰. Этот афри­канский субконтинент представлялся авторам «идеальной лабораторией для анализа процесса развития»; позднее он рассматривался в качестве «поля» для изучения реальности перехода к современности¹¹. Три десятка африканских стран познали одинаковый гнет колонизации, вместе доби­лись независимости и столкнулись с одинаковыми этниче­скими разногласиями. В этих условиях выявляется много вопросов, требующих глубокого анализа, а именно: как вы­кристаллизовываются группы и партии, как вертикальным структурам удается или не удается ускорить процесс госу^ дарственной интеграции и заполнить институциональный вакуум в центре.

| Несомненно, ни проблемы, касающиеся создания но-| вых государств, ни «однопартийные» структуры в том виде, * в каком они развиваются к югу от Сахары, не являются ис­ключительно прерогативой Африки. Исследования такого рода, естественно, заслуживают внимания и тех, кто зани­мается проблемами политического развития в другом кон­тексте. Но выбор относительно однородной области иссле­дования позволяет получать более глубокие теоретические обобщения и отбросить такие категории, которые не обес­печивают достаточного дифференцирования стран. Так, по­нятие «однопартийная система», примененное к странам черной Африки, оказывается слишком неопределенным, чтобы на его основе можно было провести четкое различие политических ситуаций в Гвинее, Сенегале и Камеруне. Вот почему Колеман и Розберг противопоставляют друг другу «прагматико-плюралистическую» и «революционно-цент­рализующую» модели. Другие аналитики выбирают еще большее число моделей.

Выбор «относительно похожих» стран обычно приводит к необходимости проведения анализа на среднем уровне обобщения. Ограничив анализ странами Африки, или даже ее регионами Магрибом и Сахелем, компаративист, без со­мнения, окажется перед необходимостью проверить на их примере различные теоретические объяснения— напри­мер, оценить роль социальных классов или религии как факторов истории. В то же время никто не застрахован от ошибочной недооценки того, что пути развития, актеры ис­торического процесса и противодействующие силы не оди­наковы в Африке, Латинской Америке и Юго-Восточной Азии.

Когда изучаемое явление четко определено, сравнитель­ный анализ, несомненно, может быть более широким, а не сосредотачиваться на одном, строго ограниченном регионе. Многие компаратисты попытались провести широкомасш­табные исследования по таким конкретным проблемам, как роль вооруженных сил¹², бюрократического аппарата¹³, средств массовой информации¹⁴, религиозных сил¹⁵ и по­литической оппозиции¹⁶. Так, И. Л. Горовиц предпринял Достаточно смелую попытку установить связь между афри­канской и латиноамериканской ситуациями, изучив сме­шение бюрократической и харизматической власти, вла­сти, выходящей за рамки закона и рационализации, свой­ственных ряду партий в странах третьего мира¹⁷. Его исс-^Довапие носит достаточно абстрактный характер, что по-эволило ему провести такое сравнение. Значительно труд-

нее представить себе такой всеобъемлющий сравнительный анализ, который мог бы охватить африканскую и латиноа­мериканскую политические системы во всей их полноте. Ни один из исследователей, насколько нам известно, не от­важился предпринять работу такого масштаба. Недостатки такой работы, несомненно, оказались бы соизмеримыми с огромными различиями, существующими между этими

двумя континентами.

Некоторые регионы пригодны для согласованных исс­ледований, другие же — нет. Как мы убедились, Латинская Америка дала обильную пищу региональному подходу, она способствовала выработке таких объединяющих моделей развития, которые были, например, предложены Р. Путнэ-мом¹⁸ или М. Нидлером¹⁹. Страны черной Африки вызва­ли аналогичный интерес. Другие регионы мира в меньшей степени подходят для сравнительного анализа, поскольку их соседство не является основанием для проведения меж­ду ними достаточно серьезных аналогий. Несомненно, между Таиландом и Филиппинами, Индонезией и Бирмой, Вьетнамом и Малайзией существует демографическое и экономическое сходство. Но в политическом, социальном и культурном отношении различия между ними настолько велики, что их сравнение не может обеспечить совокупного знания. Огромный труд, в котором сделана попытка охва­тить девять стран Юго-Восточной Азии, не содержит ни од­ного обобщающего вывода. «Юго-Восточная Азия, — про­сто констатируют авторы, — эта часть континента, гранича­щая с Индией и Китаем, — представляет собой один из са­мых неоднородных регионов...»²⁰. Большинство исследова­ний, посвященных пестрой структуре Юго-Восточной Азии, даже если в них и сделана попытка скоординировать полученные наблюдения, не могут быть проведены иначе, как в виде отдельных монографических работ.

Бассейн Средиземного моря является регионом, наибо­лее предпочитаемым географами и историками, хотя и не следует забывать о том, что острота видения таких истори­ков, как Бродель, всегда определяется тем, что весь мир всегда присутствует в качестве фона изучаемого им места действия. Постоянно обращаясь к открытию Нового Света, развитию навигации в дальних морях, новым тенденциям, способствовавшим превращению Антверпена в подлинный центр могущества Испанской империи при Филиппе П. Бродель делает нас свидетелями драматического смещения центра притяжения в Европе. В то время, когда испанцы с⁰' пепничали с турками за господство на Средиземном мор^ ^п

с французами за овладение несколькими крепостями, анг­личане и голландцы уже захватили свою долю владений на земном шаре. Могли ли бы мы утверждать в данном случае, что историк удовлетворился таким «региональным иссле­дованием»?²¹. Политолог, в свою очередь, вскоре зашел бы в тупик, проводя сравнительное изучение северных и юж­ных стран, расположенных в бассейне Средиземного моря, если только он не ограничил бы свое исследование несколь­кими проблемами, например, изучением роли родствен­ных отношений и клиентелизма. В самом деле, никакие об­мены достижениями цивилизации не в состоянии преодо­леть резких различий арабского и греко-латинского миров. Более того, несмотря на тысячелетнюю историю, южнобе­режные государства обрели свою независимость лишь два поколения тому назад. Поэтому не удивительно, что полит­ологи предпочитают рассматривать эти два побережья Сре­диземного моря отдельно друг от друга: с одной стороны — Северную Африку²², а с другой — южную Европу как спе­цифический регион европейского континента²³.

Несмотря на все их разнообразие, страны Западной Ев­ропы обладают значительным сходством. Тем не менее, сравнительные исследования стран Западной Европы как единого континента являются не столь впечатляющими, как можно было бы ожидать²⁴. Не объясняется ли это тем, что географическая близость стран делает эти различия бо­лее очевидными? Одно из лучших исследований, представ­ляющих Европу как единое целое, принадлежит ученым, живущим по другую сторону Атлантики. И это, без сомне­ния, потому, что наиболее специфические ее черты высту­пают более четко на расстоянии. У многих европейских ав­торов проявляется тенденция рассматривать лишь отдель­ные «деревья», отмечая, что ни одно из каждых двух не яв­ляется одинаковым, тогда как позиция американских авто­ров позволяет им видеть весь «лес»²⁵.

Изучаемые на расстоянии высокая активность избира­телей и широкое представительство в различных политиче­ских партиях оцениваются как наиболее характерные осо­бенности европейских политических систем²⁶. На первый взгляд к этой же категории можно отнести такие особенно-"'и, как опосредованный характер политической игры или ^е формирование элит при помощи кооптации²⁷. Глубина политических расхождений также проявляется особенно '^тко, когда их оценивают на расстоянии.

Американец Л. Эпштейн²⁸ обратил внимание на суще-^вование в Европе сильных Массовых партий и подчерк-

нул политическое значение социального расслоения. О. Кирчхаймер из Соединенных Штатов первым отметил тен­денцию движения западноевропейских партий к созданию всеобъемлющих недифференцированных партий²⁹. Про­буждение европейского самовосприятия произошло уже позднее. Работы С. Гробарда «Новая Европа» (<А N0^ Еигоре») и М. О. Хайслера «Политика в Европе» («РоИйсв ш Еигоре»)³⁰ представляют собой явное стремление европей­ских авторов рассматривать свой собственный континент как бы с некоторого расстояния. То же самое можно сказать и о работе Г. Смита «Политика в Западной Европе» («Ро1Шс& ш^ея^егп Еигоре»)³¹, в которой автору удалось создать убе­дительную картину всего континента. Сегодня вклад амери­канских исследователей в познание Европы, воспринимае­мой как регион, изобилующий специфическими проблема­ми, несомненно, уравновешивается вкладом европейских ученых. Изменения, затрагивающие партийные системы, связанные с непостоянством симпатий избирателей, не­приятием традиционных политических сил и стремлением к консенсусу, изучались учеными по обе стороны Атланти­ки³². То же самое можно было бы отметить и в отношении политической активности, сочетания интересов, статей по­литического поведения и социальной демократии³³.

Мы встречаем больше работ широкого диапазона, исс­ледующих «развитые» страны, «передовые» или «постинду­стриальные» общественные системы, «плюралистические» или «западные» демократии и парламентские режимы, не­жели таких, которые рассматривают Европу как целый кон­тинент. Количественно — европейский континент фигури­рует в этих исследованиях значительно чаще любого друго­го. В своей работе «Коалиции в парламентском управлении» («Соапйопз т Рагпатеп1агу ОоуегптепЬ)³⁴ С. Додд, напри­мер, рассматривает семнадцать стран, в числе которых только две (Австралия и Новая Зеландия) не являются ев­ропейскими. В работе Р. Даля «Политические оппозиции в западных демократиях» («РоНйса! Орроайопя ш ^Уе51егп Оетосгас1е5»)³⁵ рассмотрены десять стран, девять из кото­рых — европейские. Д. Рей в книге «Политические послед­ствия избирательных законов»³⁶ («ТЬе Ропйса! Сопзе-аиепсеа о! Е1ес1ога11жу5») рассматривает двадцать стран, из которых только четыре не являются европейскими. Хотя все эти авторы и представляют европейские страны в ори­гинальном свете, они, тем не менее, определяют сферу сво­их исследований не в соответствии с социокультурными критериями, присущими древнему континенту, а в соответ­

ствии с системными особенностями. В таких тематических исследованиях Атлантический океан становится рекой, Ав­стралия перемещается в северное полушарие, а Япония представляет Дальний Запад.

Нам следует признать, что выбор более широкого кон­текста «плюралистических демократий» может оказаться полезным именно для выявления европейской специфич­ности. Сопоставление с примерами Соединенных Штатов и Японии дает дополнительную информацию тем, кто изуча­ет увеличение численности государственных служащих³⁷ или же политическую роль, которую играют высшие госу­дарственные чиновники³⁸. Однако более предпочтитель­ным при изучении европейского континента оказалось бы его обособление, с тем чтобы более точно сформулировать вопросы, касающиеся схожих между собой стран., Так, на--пример, работа К. фон Бейме о европейских политических партиях, по-видимому, выиграла от того, что исследование было ограничено государствами, имеющими общий исто­рический опыт³⁹. В своих работах Мени и Райт⁴⁰, а также Роккэп и Урвин⁴¹ подчеркивают значение специфического прошлого для объяснения современной картины взаимоот­ношений центра с периферией в Европе.

Изучение ценностей, подобное тому, которое было про­ведено Европейской группой по изучению систем ценно­стей (Еигореап Уа1ие 8у5(ет5 51иау Огоир)⁴², можно было бы расширить путем сравнения с другими странами, нахо­дящимися за пределами Европы. Тем не менее, следует подчеркнуть особую актуальность вопросов, относящихся непосредственно к тому, что происходит в самой Европе. Так, угасание национализма, несомненно, имеет особую значимость для Европы⁴³, где и родилось само понятие нации (па(юп). Связь национализма с церковью и религией определяется той исторической позицией, которую зани­мали религиозные институты при монархической власти;

осознание роли труда и его отношение к государству офор­мились под влиянием мощного социалистического движе­ния.

Фон, создаваемый общей конфигурацией характерных особенностей, определяет значимость и существо проводи­мых сравнений между странами. Региональный подход, указывает Липгарт, «не должен применяться без разбора, но лишь в том случае, когда он позволяет контролировать максимальное число переменных. И в этом смысле некото­рые небольшие регионы могут представить большие воз­можности, чем обширные регионы⁴⁴. Четыре скянпиняв-•? -* - -

ские страны представляют собой одну из самых излюблен­ных областей стравнения⁴⁵; верно также и то, что число социологов, приходящихся на квадратный километр терри­тории, здесь значительно выше, чем где-либо в мире.

Но существуют страны с относительно похожей культу­рой, которые в то же время географически не являются со­седями. Д. Билл и К. Лейден исследовали процессы модер­низации в странах Ближнего Востока, простирающегося от Марокко до Пакистана, включая Судан, Турцию и Иран. Как показано в работе⁴⁶, ислам фактически определяет от­носительную однородность исследуемого региона. М. Хад-сон, изучая «арабский мир», ограничил сферу исследования рассмотрением проблем идентичности и легитимности⁴⁷. Выбранные им критерии сравнения также не географиче­ские, а культурные; «арабизм» в такой же мере зависит от самосознания и волеизъявления, как и от таких факторов, как язык или религия. Господство принципа Цтта а1 агаЫа (национальная общность всех «братьев-арабов») затрудняет становление в этой части земного шара национальных го­сударств (па1юп-51;а1е8) и придает особую важность изуч( -нию стран этого региона.

Англосаксонские государства являют собой пример о'; -дельных групп стран, объединенных общими особенностя­ми политической культуры. Им посвящено огромное коли­чество работ. Можно задать вопрос, чему в данному случае принадлежит перевес — тому, что их объединяет, или же ти-му, что различает. Так, географическая близость не являет­ся ни единственным, ни лучшим критерием, определяю­щим относительную однородность этих стран. Некоторые страны могут быть расположены на различных континен­тах и тем не менее обладать поразительным сходством. Культурное родство или историческое наследие могут зна­чить больше, нежели географическая близость. Существу­ют и другие характеристики, по которым можно проводить сравнение стран, расположенных в различных уголках зем­ного шара. Так, для изучения феномена государственного централизма можно было бы выбрать Францию, бывший СССР, Японию и Австрию; или же объединить в одну груп­пу Гонконг, Сингапур, Уругвай и Люксембург для изуче­ния образования мини-государств; или же рассматривать вместе Малайзию и Югославию как полиэтнические обра­зования. И если определение «тропическая Африка», пред­ложенное Колеманом и Розбергом, распространяется также и на ряд «полутропических» стран, то это потому, что в это определение заложен скорее политический, чем климатиче­

ский смысл. В отличие от ученого-географа политолог, ес­тественно, отдает предпочтение факторам функционирова­ния политических систем.

Не всегда легко провести различие между социокультур-ным контекстом и политической структурой, поскольку они связаны между собой; и сходство, существующее на од­ном из этих уровней, обычно приводит к аналогии и на другом уровне. Но тем не менее, акцент может быть либо на культуре, либо на структуре. Когда К. Брейхер исследует та­кие явления, как стабильность или усиление идеологий в странах западного мира⁴⁸, оспаривая тем самым тезис об их угасании, он дает оценку культурным критериям одно­родности. И, напротив, когда К. фон Бейме⁴⁹ изучает груп­пы по интересам в «демократических системах», он прежде всего обращает внимание на системные аналогии. .Влияние групп давления, методы их действия и их внедрение в раз­личные парламентские, правительственные, администра­тивные и партийные органы анализируются на фоне плю­ралистических структур и институциональных механиз­мов, во многом сходных между собой. Несомненно, имеет больше смысла изучать поведение элит и их взаимоотно­шения в рамках относительно однородной сферы, нежели в резко различающихся системах. Так, исследование этих проблем⁵⁰ на примере широкого круга стран вылилось в обобщающий сравнительный труд «Бюрократы и политики в западных демократиях» («Вигеаисгай апД РоШилапа ш ^е^егп Оетосгас1е5»)⁵¹. Так, например, работа С. Эльдерс-вельда, Ж. Кооймэна и Тео ван дер Така об элитарных груп­пах в Голландии⁵², в которой показана относительная изо­лированность и подчиненное положение высших государ­ственных чиновников по отношению к парламентским элитам, выявляет особенности, представляющие интерес только к ситуациям, где такие депутатские или партийные элиты существуют. В работе Т. Энтона о Швеции⁵³ также представлены высшие бюрократические слои, своеобразие которых выявляется лишь в сравнении с достаточно похо­жими странами.

Сравнение относительно похожих стран проводится на фоне отдельных или многих характерных для них особен­ностей. Однако, когда неоднородность области исследова­ния очень велика, расплывчатые и слабые аналогии часто Делают невозможным получение каких-либо значимых вы-водоп. В тот момент, когда аналогия становится слишком неопределенной, может оказаться более эффективной дру­гая с тратегия, о которой пойдет речь в следующей главе.

•И7*