Глава 11

ДЕМОКРАТИЯ СОЦИАЛЬНОГО СОГЛАСИЯ: НАИЛУЧШАЯ МОДЕЛЬ ДЛЯ ОБЩЕСТВ С ФРАГМЕНТИРОВАННОЙ СТРУКТУРОЙ

Понятие «демократия социального согласия» (соп5оси1юпа1 йетосгасу) родилось непосредственно из практики сравне­ния. Оно получило всеобщее признание за короткий период (1967—1974 гг.), когда появились обстоятельные труды¹ и статьи², в которых исследовался опыт Нидерландов, Бель­гии, Австрии и Канады. Вскоре родившееся понятие стали применять и к развивающимся странам, таким как Ливан, Малайзия, Кипр, Колумбия, Уругвай и Нигерия. Несом­ненно, мы будем рассматривать здесь эти страны лишь в тот период их истории, когда «демократия социального си-гласия» в них действительно существовала.

Этот феномен характеризуют две основные особенности, общие для социального опыта всех рассмотренных госу­дарств: 1) вертикальная сегментация их населения на ра •>-личные религиозные, языковые, этнические, расовые или идеологические общности; 2) институционализация про­цесса их социального взаимодействия, происходящая на уровне элит этих общностей.

Компаративист А. Липгарт сформулировал понятие «д -мократия социального согласия» в наиболее доходчивой форме. При выработке термина «соп5ос1аиопа1» он рассмот­рел и обсудил различные определения, использовавшиеся многими авторами, остановив, наконец, свой выбор на тер­мине «соп5ос1а1ю», который был использован Д. Альпертом применительно к Нигерии. Вэл Лорвин также изучал орга­низацию «сегментарного плюрализма»³, не уделив в то же

время достаточного внимания феномену взаимодействия между элитами различных сегментов общества. Г.Лемб-рюк впервые применил термин «ргороггоетокгайе» — про­порциональная демократия, а позднее ввел термин «коп-коп1ап2(1егпокга1де» — демократия согласия, характеризуя общественную структуру Австрии и Швейцарии. В своих работах Г. Б. Пауэлл главное внимание уделил феномену «социальной фрагментации», тогда как Ю. Стейнер сделал акцент на «дружественном согласии» (аппсаЫе а§геетеп1), противопоставляя его мажоритарному принципу (принци­пу большинства — та]оп(у ги1е). Э. Нордлингер расширил сферу своих исследований, включив в нее анализ процесса урегулирования конфликтов во всех «разделенных обще­ствах» (<1т(1е(1 5ос1ейе5). Признание в компаративистской литературе получил также заимствованный из голландско­го языка термин «уеггиит§». Он означает разделение обще­ства на вертикальные общности (рШагв), являющиеся опо­рой государственной структуры подобно колоннам, поддер­живающим портал греческого храма. На самой вершине этого социального «здания» происходит примирение и до­стигается соглашение на основе компромисса между элита­ми этих социальных общностей.

Липгарт обратил внимание на то, что понятие демокра­тия социального согласия родилось из сравнения. В самом деле, проведенные им эмпирические наблюдения позволи­ли поставить под сомнение оправданность предложенной Г. Алмондом типологии политических систем, которая бы­ла построена на противопоставлении двух ситуаций, когда различные группы общества перекрестие взаимодействуют между собой и когда общественные различия налагаются Друг на друга (что первоначально было отмечено Бэнтли, Трумэном и Липсетом). По мнению этих теоретиков, попе­речное разделение общества (сгойясиИте) способствует ус­тойчивости политического режима, тогда как наложение различий лишь усиливает разделение общества и, следова­тельно, способствует усилению его нестабильности. Таким образом, ряд ученых, независимо проводивших свои иссле­дования в Австрии, Бельгии, Швейцарии и Нидерландах, почти одновременно выявили новый вид демократии, ко­торую характеризует как поразительная стабильность в области государственного управления, так и глубокая культурная сегментация. Таким образом, Липгарт пред­ложил новую типологию общества⁴, основанную на пе­рекрестном взаимодействии (сго5яп@) двух дихотомий:

^однородной и фрагментированной политических культур

и соперничества и согласительного поведения элит, находящем свое выражение в четырех типах демократии:

центростремительной, центробежной, демократии социаль­ного согласия и деполитизированной демократии (Дероцп-скей).

Каждое общество является по своей природе культурно неоднородным, гетерогенным. Но эта неоднородность не является всюду одинаковой. Какой уровень неоднородности мы могли бы считать выражением органической верти­кальной сегментации общества? Предлагались различные количественные критерии оценки⁵, которые мы здесь не будем рассматривать. Лучше обратиться к рассмотрению четырех «классических» примеров демократии социального согласия.

Вплоть до 1967—1970 гг. общественную структуру Ни-дерландов⁶ представляли пять «блоков»: один — католиче­ский, два — протестантских и два — нецерковных (свет­ских— социалистический и либеральный). Каждый блок имел свою политическую партию и каждой из четырех ос­новных партий принадлежало до 90% голосов избирателей соответствующей ей общности. Каждая партия имела свой профсоюз, и членство в этом профсоюзе определялось главным образом религиозными и культурными критерия­ми. (В 1954 г. католические епископы запретили своей пас­тве вступать в социалистические профсоюзы под угрозой лишения причастия.) На равноправной основе параллельно друг другу действовали три союза деловых кругов и три сельскохозяйственных организации; все они были построе­ны по религиозному принципу. Существовало три союза предпринимателей: католический, протестантский и либе­ральный и три организации сельскохозяйственных рабо^ чих: католическая, протестантская и либеральная. Каждый блок имел свои собственные газеты. Время передач по ра­дио и телевидению было распределено между четырьмя корпорациями, представлявшими католическую, кальви­нистскую, социалистическую и либеральную общины — пропорционально числу их членов. В каждом блоке сущест­вовали и развивались свои собственные культурные, спор­тивные, благотворительные организации. Но школьная си­стема являлась главным фактором вертикального разделе­ния общества. Социализация 75% молодежи осуществля­лась в замкнутой сфере, начиная с детского сада и кончая университетом. В таких условиях, как подчеркивал Лип-гарт, «смешанные» браки были чрезвычайно редким явле­нием. В 1960 году 94,7% католиков состояло в браке только

с католиками. Различные общины жили бок о бок, не сме­шиваясь.

Перед войной Австрия оказалась разделенной на два ла­геря, находившиеся в состоянии латентной гражданской войны: социалистический и католический. Многие соц­иологи изучали глубокий раскол этой страны, где каждому из лагерей удалось привлечь на свою сторону значительную часть населения. И в самом деде, около 40% всего взрослого населения Австрии являлись членами той или другой пар­тии. Обеими партиями были созданы многочисленные группы сторонников и внеполитических организаций, ко­торые существовали во всех сферах общества: образовании, системе массовых коммуникаций, профсоюзах, в сфере до­суга и даже в больницах и на кладбищах. Такая взаимная непроницаемость блоков характеризует все модели демок­ратий, построенных на основе социального согласия.

Следующей отличительной особенностью демократии такого типа являются вертикальные связи, объединяющие массы с элитой внутри каждой субкультуры. Следствием такой взаимной непроницаемости субкультур является внутренняя спаянность каждого вертикального сегмента под эгидой единой элиты. И действительно, одни и те же лица стоят во главе различных политических, религиоз­ных, культурных или экономических организаций в каж­дой общине. Так, для Нидерландов Липгарту удалось опре­делить сравнительно небольшое число так называемых «элит» — всего 4, занимающих стратегические позиции в каждом из четырех основных блоков. Такая же концентра­ция власти наблюдается и в Австрии и в меньшей степени в Бельгии, где языковые различия не совпадают с расслоени­ем по религиозному признаку. В Швейцарии с ее четко вы­раженной децентрализацией власти элитарные слои рас­пределены по многим центрам. Но при более скрупулезном исследовании общественной структуры оказалось бы, что «за ее кулисами» власть сосредоточена в руках очень немно­гочисленных социальных «актеров». По оценке Крайси, всего 60 организаций и 27 человек составляют то самое яд­ро, которое определяет принятие политических решений в Швейцарии⁷.

В сегментированной по вертикали политической систе­ме хорошо организованная элита неизбежно существует в каждом социетальном сегменте и в каждом лагере сторон­ники демонстрируют преданность своим лидерам. В силу этого демократия социального согласия является по своему существу более элитной, нежели «демократия соперничест-

ва». Лидеры общин не пользовались бы достаточным автс ритетом в процессе переговоров друг с другом, если бы и < лидерство было поставлено под сомнение в их собственно],] лагере. Эта преобладающая позиция преданности, основан­ной на доверии, находит свое выражение в результатах вы­боров. В самом деле, устойчивость позиций избирателей до недавнего времени являлась общим правилом в европей­ских демократиях социального согласия.

Институционализация соглашения путем переговоров между элитами различных блоков является третьей отли­чительной особенностью демократии такого типа. Конечнс элиты повсюду в своих действиях следуют определенным правилам, но в условиях «демократии социального соглг сия» этот феномен является еще более выраженным. 011 связан с процессом агрегирования интересов. Внутри ка» -дого лагеря выражение интересов осуществляется очен;, четко и успешно. Но если ни один из лагерей не в состоя­нии получить заметного преимущества в обществе, агрегв-рование интересов должно происходить путем достижения согласия между элитами. Чем более значимым и спорным является рассматриваемый вопрос, тем выше уровень, ю котором может быть достигнут компромисс. В отличие с г «демократии соперничества» (сотре1Шуе йетосгасу), кото­рая построена на мажоритарной основе, демократия соци­ального согласия утверждает принцип пропорционального представительства. Каждый лагерь представлен в разли¹. ных институтах общества пропорционально количеству по­данных за него голосов. Но, как подчеркивает Липгар принцип пропорциональности оказывается неэффектив­ным, как только решения, которые должны быть приняты, оказываются дихотомическими по своей природе в случае когда нужно сделать выбор, т. е. сказать да или нет. В тех случаях, когда единодушие не может быть достигнуто в парламенте или других институтах власти, рекомендуются две следующие стратегии.

Прежде всего можно объединить несколько различных вопросов с тем, чтобы одновременно рассмотреть и решить их совместно путем взаимных уступок. Этот путь австрш цы определяют понятием «]ипк1ип»⁸. Второй метод состоя • в передаче полномочий на принятие самых трудных реше­ний наиболее влиятельным лидерам каждого лагеря. При­нятие решений тем самым отодвигается на более дальний срок и передается на более высокий уровень в соответствии с системой пропорционального представительства. Как следствие многопартийности и немногочисленности неза­

висимых участников голосования, выборы никогда не яв­ляются в действительности окончательной инстанцией. Как сказал бы Р. Даль, они не являются «местом принятия ре­шений». Тем не менее, они переносят голосование на пар­ламентский уровень. Но парламент является местом при­нятия решений только по тем вопросам, которые решаются относительно просто. В большинстве случаев парламент лишь ратифицирует решения, принятые на более высоком и надквнституционном уровне группой лидеров; в Австрии эта группа образовала Коаи(:юп5аи55спи85, а в Нидерлан­дах— Социальный и экономический комитет. В Швейца­рии решения принимаются, если это необходимо, Феде­ральным Советом, т. е. самим правительством, состоящим из семи членов. В Бельгии, где основное разделение обще­ства происходит по языковому признаку, конституционной реформой 1970 г. было установлено, что каждое правитель­ство, независимо от своей политической окраски, должно включать равное число представителей общин, говорящих на французском и фламандском языках. В Бельгии, как и в Нидерландах, некоторые проблемы решаются еще до обра­зования правительства, благодаря посреднической роли то­го, кто его формирует и кто не обязательно становится пре­мьер-министром.

Обе стратегии могут быть объединены, поскольку пере­говоры, проводимые в рамках узких комитетов, в условиях секретности, имеют больше оснований завершиться путем взаимных уступок.

Для установления и поддержания демократии социаль­ного согласия необходимо соблюдение ряда условий. Прежде всего, должно существовать определенное равнове­сие между различными субкультурами. Если в условиях фрагментированного общества различные субкультуры об­ладают сравнимой значимостью, то тенденция к сотрудни­честву между ними здесь проявится сильнее, чем в обще­стве, где преобладающей является одна субкультура. Луч­шей иллюстрацией такого равновесия является пример Швейцарии и Нидерландов. В Бельгии же, напротив, где Две представительные субкультуры противостоят друг дру­гу, каждая из них опасается преобладания другой. Лица, представляющие франкоговорящую общину, проявляют беспокойство в связи с численным превосходством фла­мандской общины, которая в свою очередь чувствует себя Ущемленной культурным превосходством франкоговоря-Щей общины.

Другим фактором, благоприятствующим установлению

демократии социального согласия, является существование границ между различными субкультурами. Их четкое раз­деление имеет своим преимуществом ограничение контак­тов между ними, а, следовательно, и антагонизмов и пово­дов для конфликтов. Как подчеркивает Лорвин, если взаи­модействия между представителями различных субкультур редки, то редки и поводы для возникновения конфликтов⁹. В децентрализованной Швейцарии кантоны, которые по своей структуре очень напоминают маленькие государства, являются относительно социально однородными, и все культурные проблемы решаются на уровне кантона. В Бель­гии большинство конфликтов происходит на границе меж­ду двумя общинами. В Австрии же, напротив, сегментация общественной структуры не имеет реальной географиче­ской основы. Такой спецификой субкультур можно частич­но объяснить разнообразие «систем социального согласия» (соп5ос1айопа1 аузйта).

Кроме пропорционального представительства три ас­пекта демократии такого типа заслуживают особого внима­ния: принцип создания больших коалиций, право вето и относительная автономия субкультур. Рассматривая тео­рию коалиций, выдвинутую У. Райкером, Липгарт подчер­кивает необходимость интегрирования возможно большего числа субкультур в одну политическую игру. Так, Швейца­рия, начиная с 1959 г., и Австрия между 1945 и 1966 гг. яв­ляют собой примеры создания представительных коали­ций. В Нидерландах четыре ее партии никогда не правили совместно в течение тех 50 лет, пока длился период «согла­сия» (1917—1967гг.), но изменение состава коалиций по­зволяло то одному, то другому лагерю находиться у власти.

Участие в правительственных коалициях, несомненно, является гарантией прав культурных меньшинств, но этого недостаточно. Для того, чтобы защитить различные сег­менты общественной структуры, необходимо предоставить им право вето в различных жизненно важных сферах. На­пример, в Бельгии, начиная с 1970 г., любое парламентское решение по проблеме языка не имеет силы до тех пор, пока оно не принято большинством двух общин: депутатами франкоговорящей общины, с одной стороны, и фламанд­ской — с другой.

Но слишком частое использование права вето могло бы привести к нерешаемости проблем. Чтобы не допустить па­ралича принятия решений, демократией социального со­гласия обеспечивается большая автономия субкультур в тех сферах, которые непосредственно затрагивают их интересы.

Эта автономия может выступить в форме федерализма, ес­ли ее допускает социальная атмосфера в стране. Но автоно­мия может быть предоставлена даже и в случае, если суб­культуры перекрываются географически, например, путем пропорционального перераспределения государственных ассигнований для приходских школ.

Модель демократии социального согласия не является исключительно европейской по своей природе. Другие страны так же в той или иной форме и с большим или меньшим успехом в течение короткого или длительного пе­риода времени реализовали ее на практике. Особенно пока­зательным здесь является пример Канады, Ливана, Малай­зии, Кипра, Уругвая и Нигерии.

Модель демократии социального согласия на примере Канады была рассмотрена многими авторами, среди кото­рых особенно следует отметить Кеннета Мак Рея¹⁰. Не­смотря на свои огромные размеры, Канада представляет в известной степени аналогию модели демократии социаль­ного согласия, существующей в маленькой Швейцарии, хо­тя бы вследствие относительной языковой однородности своих провинций. Но в целом федерализм Канады значи­тельно отличается от федеративного устройства Швейца­рии. Объединенные на федеративной основе провинции Канады не представляют собой обязательно изолированные друг от друга субкультуры, а их представители в парламенте не обладают правом вето. Скорее, формула «согласительных отношений» реализуется во внутрипартийной практике. В силу этого Липгарт полагает, что Канада лишь частично соответствует рассматриваемой модели демократии соци­ального согласия.

В период между 1943 и 1975 гг. Ливаном были приняты и осуществлены некоторые принципы «согласительной» организации общества¹¹. Как известно, неустойчивое рав­новесие было нарушено внешними силами.

Система социального согласия в ее неполной форме бы­ла установлена в Малайзии в 1955 г. В стране существовали не все необходимые условия, которые бы могли обеспечить действие такой системы, особенно потому, что малайцы со­ставили в стране большинство (53%) после отделения от Сингапура. Эксперимент завершился неудачей в 1969 г.¹²

Для Нигерии, чье население составляет почти четвер­тую часть всего африканского континента, характерно Дробление на сотни мелких географически сконцентриро­ванных этнических групп. В первоначальных рамках, уста­новленных в 1957 г., границы объединенных на федератив-

ных началах провинций не совпадали с разделением на этические группы. Такая ситуация привела к нарушению равновесия в пользу северных провинций, где было сосре­доточено до 60% ее населения. Первая попытка проведения «согласительного» эксперимента завершилась неудачей в 1966 г. Новая конституция, утвердившая принципы реаль­ного социального согласия, была принята в 1979 г.

Представляет ли Колумбия пример системы, построен­ной по принципу сообщества социального согласия? Это едва ли можно утверждать, поскольку достижение компро­миссов в Колумбии происходит исключительно на уровне элит, никогда не предполагая никакой структурной органи­зации субкультур. Демократия социального согласия, как указывает само слово «демократия», предполагает участие в ней граждан, даже если они и разделены на отдельные изо­лированные общины. Говорить о реализации принципа «социального согласия» в Колумбии в 1958—1974 гг., когда двумя партиями была установлена лишь договоренность о монополитическом разделении власти между ними путем их попеременного прихода к управлению страной после каждых выборов — это означало бы способствовать серьез­ному размыванию истинного смысла понятия.

Неудача попыток многих стран третьего мира принять модель британского «соревновательного» (сотрейг/е) объе­динения заставила целый ряд авторов высказать предполо­жение, не является ли принцип «социального согласия» бо­лее соответствующим социальному контексту этих стран, особенно в тех случаях, когда общество глубоко разделено на культурные, расовые, этнические или религиозные сег­менты. Они старались выяснить, не окажутся ли попытки достижения консенсуса более успешными, если они будут спланированы на уровне элит, а не широких масс. В числе этих авторов в первую очередь следует упомянуть А. Льюи­са. Исследуя государства Западной Африки¹³, Льюис при­шел к выводу, что этим культурно-сегментированным странам скорее необходима коалиционная организация, не- . жели поляризация по принципу правительство — оппози­ция. Его рекомендации были основаны на непосредствен­ных наблюдениях (по мнению Липгарта, маловероятно, что Льюису было что-либо известно о теории демократии социального согласия). Ученым, стремящимся применить концепцию социального согласия к развивающимся стра­нам, следует постараться избежать двух возможных оши­бок: 1) стремления превратить теоретическую модель в нормативную; 2) опасности расширения содержания этой

аналитической категории до такой степени, что под нее можно подвести ситуации, ничего общего не имеющие с ее первоначальным значением.

Парадоксально то, что именно в тот момент, когда пер­вые признаки упадка системы социального согласия стали проявляться в Австрии и Нидерландах, этот тип демокра­тии получил полное признание в сравнительной социоло­гии и вызвал растущий теоретический интерес. И в самом деле, «большая коалиция» прекратила свое существование в Австрии в 1966 г., на смену которой на 20 лет пришли поо­чередно сменяющие друг друга на вершинах власти «чер­ные» и «красные» партии.

В этот период концепция социального согласия уступи­ла место принципу компромисса, предполагавшему боль­шую ответственность групп, выражавших определенные интересы. Партии продолжали вербовать своих сторонни­ков исключительно из широких масс. В Нидерландах сис­тема усггшИп§ начала разрушаться в 1967 г. Начиная с это­го времени, пять традиционных партий страны потеряли поддержку части своих избирателей, поскольку начали на­рождаться новые небольшие по составу партии, выступив­шие против старых правил политической игры. Эта тенден­ция стала настолько показательной, что несколько лет спу­стя протестантская и католическая организации образова­ли коалицию, так называемый «Христианский Союз». Не­которые аналитики, такие как В. Шенделен, позднее выдви­нули тезис о возрождении принципа разделения общества на отдельные вертикальные «стержни-опоры» (рШапга(юп). Действительно, политические элиты часто стремились вы­звать активизацию своих сторонников. Но сохранялось ли у них понимание значения взаимных компромиссов на вершинах власти, достаточное для защиты принципа соци­ального согласия (соп5ос1айопап5т)?¹⁴ В Бельгии языко­вые конфликты нанесли серьезный ущерб равновесию, су­ществовавшему между католическим, социалистическим и либеральным лагерями. Только в Швейцарии федеральная структура сообщества до сих пор сохраняется неизменной. Но именно тогда, когда демократия социального согласия угасает в трех из четырех стран, где она некогда расцвела, она вызывает повышенный интерес некоторых стран треть­его мира, которые сами оказались в ситуации, похожей в чем-то на ту, что существовала в Бельгии или Нидерландах три или четыре поколения тому назад.

Должны ли мы рассматривать те перемены, которые Произошли в Австрии, Бельгии и Нидерландах, как свиде-

тельство краха демократии социального согласия? Или же, напротив, эти преобразования свидетельствуют об успехе эксперимента, который выполнил свою историческую мис­сию? Одновременное рассмотрение факторов, благоприят­ствующих установлению демократии социального согла­сия, и тех, что способствуют ее угасанию, помогло бы нам дать правильный ответ на эти важные вопросы. В большин­стве случаев в момент большой опасности связующий рас­твор согласия укрепляется под воздействием внешней опасности. В Нидерландах договор согласия был заключен в период первой мировой войны, в 1917 г.; в Австрии — когда территория страны была оккупирована четырьмя иностранными армиями, в числе которых была и Красная Армия, в то самое время, когда предстояло полностью вос­становить экономику страны. В Швейцарии структура со­гласия была усовершенствована в 1943 г. в результате включения социалистов в Федеральный совет в то самое время, когда страна была окружена немецкими армиями. В Бельгии шаги, выражавшие стремление к единству, окреп­ли прежде всего в процессе борьбы за независимость стра­ны и позднее, в период первой мировой войны. Аналогич­ным образом этот принцип согласия был воплощен в Ли­ване в период борьбы за национальную независимость в 1943 г., а в Малайзии в аналогичных условиях в 1957 г. За исключением Ливана этот цементирующий фактор со вре­менем утрачивал свою действенность, когда модель согла­сия начала приходить в упадок.

Исторически религия часто являлась главным источни­ком возникновения конфликтов и напряженности. Но ре­лигиозность повсюду в Европе ослабела в последнюю чет­верть столетия. Между тем система социального согласия способствовала установлению религиозного мира в Бель­гии, Австрии и Нидерландах. Историческая миссия была выполнена! С этого момента эта система могла бы посте­пенно сойти на нет, не нанося ущерба тем общественным институтам (в первую очередь школьной системе), кото­рым она помогла сформироваться¹⁵. Различные социаль­ные образования, их менталитет и поведение развились в значительной мере благодаря практике социального согла­сия; структура государства может быть теперь смоделиро­вана в соответствии с требованиями нового культурного и социального контекста.

В то же время техническое совершенствование средств массовой информации, в первую очередь распространение телевидения, коренным осразом изменило каналы обеспе­

чения социального взаимодействия. Религиозным церемо­ниям или местным газетам теперь пришлось конкуриро­вать со средствами распространения радиоволн, свободно проникающими сквозь преграды между субкультурами. Так, теперь кальвинист оказался под воздействием социа­листических передач, а верующему католику противостоит нонконформистский либерализм. Развивается новое рас­слоение, разделяющее поколения внутри каждого лагеря. Технологические перемены тем самым способствуют уско­рению упадка, или точнее, преобразования системы, по­строенной на основе социального согласия¹⁶.

К тому же, по мере постепенного разрешения старых проблем, новые становятся все более и более насущными;

мы имеем в виду требования усиления социальной защиты или более равномерного распределения национального до­хода. Происходит двунаправленный процесс, включающий, с одной стороны, ослабление вертикальных различий и усиление проявления горизонтальных расслоений — с дру­гой. Общество само генерирует новые политические про­блемы. И это возможно именно потому, что системой со­циального согласия уже разрешены религиозные и этниче­ские конфликты.

Модель демократии социального согласия в Европе со­ответствует определенному историческому периоду в раз­витии плюралистических сегментарных социальных струк­тур. И обеспеченный ею подлинный успех позволяет заме­нить ее, быстро или медленно, на более конкурентоспособ­ную модель. Липгарт предпочел растворить содержание по­нятия «демократия социального согласия» в более широком понятии «консенсуальной демократии» (сопаепвиа! Дето-сгасу), которую он отныне противопоставляет «мажоритар­ной демократии» (та)оп1апап йетосгасу)¹⁷.

Этот этап исторического развития, завершившийся те­перь в Нидерландах и других развитых странах, характерен сейчас для многих стран третьего мира. Модель демокра­тии социального согласия не экспортировалась в период колониального господства, поскольку две великие колони­альные державы, Франция и Великобритания, применяли Другие формы управления. Попытки воплощения модели в бывших бельгийских и голландских колониях не увенча­лись успехом по многим причинам, которые были проана­лизированы Липгартом¹⁸. Но модель согласия могла бы быть рассмотрена как весьма ценная многими странами Юго-Восточной Азии, Африки, в том числе Южной Афри­ки. И некоторые, возможно, применят ее на практике.