Глава 8 политическая культура: различная для разных государств

Понятие «политическая культура» в последние два десяч 11-летия вызывало большие споры среди политологов. Не­многие понятия так широко использовались и так часто ос­паривались. Выбор слова культура подчеркивает, в как''и степени компаративисты следовали по пути, проложенному антропологией, социологией и психологией. В то же вре ч это заимствование создало целый ряд трудностей, котор ^ признавали Алмонд и Верба, творцы этого понятия: «^ I признаем тот факт, что антропологи используют терм ч культура в самых различных его значениях, и, включая I >1 в словарь политической науки, мы рискуем привнести ск .• как всю его неопределенность, так и все его достоинства»¹

Что такое политическая культура? Это понятие харак ризует систему политических убеждений, мнений и цен» -стей, преобладающих в государстве в конкретный пери I времени. Поскольку культура способствует очищен! ч представлений, определяет позиции людей, оказывает вл -яние на формы социальной активности, она является гл< ным элементом политической игры. «Если рассматрива ее с этих позиций, — пишет С. Верба, — то можно увиде' что политическая культура выполняет функцию непосре ственного контроля за системой политических взаимоде ствий... Так, например, новая конституция осознается оценивается сквозь призму политической культуры наро;

Действуя в рамках одной общественной системы, она м жет восприниматься совсем по-иному, нежели ее анало! другом государстве с другой политической культурой. Та же и политические идеологии испытывают влияние то ' культурного окружения (среды), в которое они внедряютс ' История богата примерами, когда конституции, вопре) ' надеждам авторов, не «приживаются», поскольку они ре »-

лизуются в каждом случае через посредство конкретной по­литической культуры. История дает также много примере! трго, каким образом политические идеологии приспосаб­ливались к исконной культуре государства, в которую они были привнесены»².

Тем, кто оспаривает существование понятия, которое может быть определено как «политическая культура», мож­но возразить, что многие политические явления остались бы необъясненными при отсутствии подобного понятия.

В специальной литературе оно часто используется как общее применительно к государству в целом. Тогда мы го­ворим о политических культурах Франции, Италии, Анг­лии или Алжира. Но оно может быть использовано и для характеристики различных категорий субкультур или же для определения их главных типов, выходящих за рамки исследуемых социальных организмов. В практике межгосу­дарственных сравнений используются все эти стратегиче­ские направления. Выходя за рамки отдельного государст­ва, компаративист может противопоставить политическую культуру молодежи и взрослых или же социальных слоев, придерживающихся новейших тенденций, и тех, что оста­ются верными традиции, или же он может показать, в чем самобытность той или иной субкультуры в различных го­сударствах. Компаративист может выбрать путь объедине­ния политических культур ряда стран, которые он считает во многом схожими, как это происходит, когда речь идет о латиноамериканской, арабской или англосаксонской куль­турах. Или же компаративист может попытаться показать, в чем специфичность каждой отдельной государственной культуры в сравнении с другими. Обращает на себя внима­ние внутренняя связь, объединяющая исследования поли­тической культуры и сравнительный анализ.

Использование понятия «культура» для объяснения многих явлений всегда придает им сравнительный смысл. Каким еще образом, задает вопрос М. Каазе, можно было "ы определить, существует ли типично германская культу-Ра и каковы особенности, отличающие ее от других стран? ^огда мы пытаемся определить характеристики политиче­ской культуры, обнаруживается необходимость сравнения и во временном аспекте³. П. Райхель во многом помог воз­рождению интереса к понятию «политическая культура» в

Фмании, проведя сравнительное изучение немцев и их

ЗДседей⁴.

Понятие «культура» дает ответ в случаях, когда стано-^ится 'фудно объяснить существующие различия с по-

мощью структурных переменных. Но как нам избежать го, чтобы это понятие стало легким прикрытием для пов«. -хностных толкований? Расплывчатость, недостаточная 41 -кость является одним из наиболее серьезных недостать «, которые ставились в упрек понятию «политическая куль -ра». Могли ли бы мы исправить этот недостаток, замеь ; в термин культура составляющими ее элементами, тают. и как «ценности», «позиции» или «действия»'! Это в какой . о степени напоминает замену понятия «развитие» понята, м «модернизация»} Действительно, понятие «политическая культура» проявило себя одновременно достаточно неопре­деленным и удобным, рискованным и полезным, чреват! .м ошибками, но в то же время заслуживающим скорее ви.;-мания, чем пренебрежения.

Именно тогда, когда исследователь рассматривает наци­ональные политические культуры в мировом масштабе, трудности, связанные с использованием этого понятия, проявляются наиболее рельефно. Оцениваем ли мы та у-дарство как нечто уникальное или же рассматриваем р.; з-личные совокупности структурных переменных? Являем ;я ли «умонастроение» мексиканца ключом к пониманию р; )-личий, существующих между «политическими культу] и-ми» Мексики и США, или же в рассматриваемых на1 11 примерах не всем показателям, таким как возраст, обра: -вание или религиозная принадлежность, придается одю >-ковая значимость? Как утверждает Э. Шойх, внутригос -дарственные изменения часто являются более значимь^ I, нежели межгосударственные, и в межгосударствент х сравнительных исследованиях те специфические особен!: -сти, которые в действительности обусловлены внутренн \-ми различиями государств, объясняются различиями ь ;-циональных культур.

Когда различия между странами слишком велики, э о может практически помешать их сравнительному анали Когда же страны очень схожи между собой, то возника г столь же трудноразрешимая Галтоновская проблема, в '-званная так по имени антрополога, впервые определивши ' ее: вызвана ли конвергенция между государствами причи ными связями внутри систем или же она является резул татом взаимопроникновения, подражания или общею ' между государствами? В период, когда всеобщее взаим проникновение проявляется особенно наглядно и развив -ется все ускоряющимися темпами, вопрос о том, сохраня г ли система свою значимость в качестве самостоятельно о фона, несомненно, заслуживает возрастающего внимания

Инстинктивное недоверие коренных жителей каждой страны к тому, каким образом их страна оценена и к какой категории отнесена, может также отражать наличие реаль­ных проблем. Стремясь определить некий общий критерий оценки для всей страны, исследователь, естественно, стара­ется пренебречь всем тем, что отличает друг от друга внут­ри государства различные его составные части. Все это при­водит к искажениям реальности. Сейчас уже трудно гово­рить о французской или американской политической куль­туре, еще труднее давать оценку там, где процесс гомогени­зации не столь продвинулся вперед, как в этих двух странах. Шотландец не является англичанином, как он сам об этом заявляет. Ни в одной стране мелкий крестьянин не ведет себя так же, как служащий, а католик не действует так же, как франкмасон. Следует также признать, что проблемы, связанные с неоднородностью общества, не исчезают на бо­лее низком социальном уровне; так, культура басков не яв­ляется однородной. Многие молодежные группы, многие рабочие или женщины не узнают себя в исследованиях, где субкультуры, к которым они принадлежат, рассматривают­ся как единые организмы.

Недовольство населения может усугубляться еще и впе­чатлением, что сложный анализ, объектом которого оно яв­ляется, в большей или меньшей степени заранее содержит устоявшиеся стереотипные представления о нем. Шойх подтвердил это, отметив, что «оценка культуры другой страны, которую социальный ученый "открывает" в своем исследовании, очень редко отличается от фольклорного представления или предвзятых мнений, уже существую­щих в его собственной стране»⁵. Усложнение анализа, по­строенного на проводимых сегодня опросах, фактически не уменьшило такой опасности. Кажущаяся объективность статистического обобщения данных отнюдь не служит га­рантией того, что исследователь не восприимчив к этно-Центристским взглядам, которые бы могли повлиять на его представления и даже на его общую позицию: «Сегодня мо­жет оказаться, что некоторые мифы обыденного сознания, особенно этнические стереотипы, будут введены в социаль-иые науки в качестве знаний, подкрепленных доказательст­вами сравнения различных культур»⁶.

Однако было бы опасно зайти в этой критике слишком Далеко. Сравнительное исследование обычно является более чадежным, нежели субъективные оценки отдельного иссле­дователя в прошлом, который должен был доверять лишь ьвоим собственным впечатлениям: открытиям во время

путешествий, контактам и чтению книг или газет. Но не сомнение также и то, что те вопросы, которые стремите;

выяснить компаративист при проведении сравнительной анализа различных культур, обычно сосредоточены на том что является важным для самого компаративиста, а Не дл} объекта его анализа; объяснение полученных результате] непременно является процессом активным и, вероятно вносящим искажения. Только итальянцы могут по досто­инству оценить роль юмора или цинизм в своих высказы­ваниях, которые некоторые специалисты, исследующие итальянскую политическую культуру, часто слишком пря­молинейно сравнивают с ответами немцев и американцев.

Но уже сами по себе эти трудности свидетельствуют, как это ни абсурдно, о существовании «национальной культу­ры». Поскольку, если итальянцы, как правило, и не выража­ют свои мысли так, как это делают немцы, то это происхо­дит потому, что они говорят на другом «языке» в любом значении этого слова. Этим нельзя разрешить все пробле­мы. Остаются нерешенными вопросы, которые касаются не только методов, с помощью которых культурные явления могли бы быть проанализированы более научно, но и тео­ретического обоснования тех принципиальных положений, которые касаются способов взаимного воздействия поли­тической культуры и политической игры.

Объяснение явления в понятиях «ценности», «культура* или «личность» всегда чревато опасностью попасть в ло­вушку «кругового», замкнутого осмысления. «Реальная трудность, связанная с объяснениями различных явлений на ценностной основе, состоит в их круговой зависимо­сти, — утверждает Р. Марш. — Прежде всего исследователь кое-что уже знает о поведении членов тех общественных структур, которые он сравнивает; он стремится вывести "ценности" из этого поведения, а затем использовать эти "ценности" для "объяснения" поведения»⁷.

Трудности, с которыми приходится сталкиваться иссгь дователю, проводящему сравнительный анализ культур, о ромны. Наша цель не состоит в том, чтобы здесь их по» зать. Мы лишь укажем на проблемы, возникающие п] ^! изъятии каких-либо переменных из их контекста. Осмы ление культурных реальностей логически предполагает, ч культура воспринимается как единое целое. Однако, к. правило, при обработке выбранных ими образцов исслед' ватели имеют тенденцию пренебрегать этим требование;

Так, например, когда Алмонд и Верба, если обратиты вновь к их работе «Гражданская культура», рассматривай

одновременно Институционно-революционную партию (Кеуокиюпагу 1п5Й(иИопа1 РаПу— РК1), которая является достаточно авторитетной в политической системе Мексики, немецкую Социал-демократическую партию или Итальян­скую коммунистическую партию для того, чтобы дать оценку таким чертам, как толерантность или же способы привлечения сторонников, они, как ни парадоксально, пре­небрегают понятием «функциональная эквивалентность». «Сравнение структур, выполняющих различные функции, лишено всякого смысла», утверждают Жан-Пьер Кот и Жан-Пьер Мунье⁸, и «совершенно очевидно, что такая структура, как "партия", не выполняет в Мексике те же фун­кции, что и в других упомянутых странах. Поэтому отно­шение мексиканцев к РК1 не может быть включено в данный сравнительный анализ». Эти соображения можно было бы отнести и к политическим структурам других стран. Многие элементы итальянской политической систе­мы не выполняют тех же функций, что и номинально соот­ветствующие им органы английской или американской си­стемы. Знание имени главы государства, будь то Эйзенхау­эр или Сеньи, еще не свидетельствует об одинаковой степе­ни политического участия, политической активности насе­ления.

Задача компаративиста на этом уровне состоит в точном определении функциональных эквивалентностей, позволя­ющем выявлять и исправлять отклонения, вызванные не­избежными контекстуальными различиями. Цель исследо­вателя состоит в том, чтобы убедиться, что никакое влия­ние системы в целом не нарушает обоснованности его вы­водов. «Вмешательство системы происходит тогда, когда выводы из одних и тех же утверждений (полученных пря­мым путем или подразумеваемых) не являются одинаково значимыми для всех исследуемых систем», утверждают А. Пржеворски и Г. Тойне⁹. То, что кто-то считает возможным не согласиться на брак своего ребенка с партнером, придер­живающимся противоположных политических убеждений, не является повсюду одинаково значимым показателем, определяющим психологическую дистанцию между парти­ями. «Для Соединенных Штатов такое заключение имело бы какой-то смысл, тогда как в Италии это скорее свиде­тельствует о полновластии семьи, а не об ощутимых рас­хождениях между партиями». Всякая система представляет собой комплекс, состоящий из взаимозависимых элемен­тов. Когда мы используем в качестве признаков какою-ли­бо общего явления один или несколько его элементов, мы

отрываем их от контекста и тем самым создаем опасно ь неверного объяснения явления.

«Очевидно, например, что контекст системы помог т определить, является ли голосование убедительным по I-зателем политической активности», отмечают Пржеворс и и Тойне. Для выработки действительно сравнимых кри с-риев оценки потребовалось бы большое число различи |\ исходных положений, определяющих направление проц с-са получения общих выводов.

Таким образом, серьезную проблему представляет < п-здание таких общих моделей, которые позволили бы про о-дить сравнение, не внося опасных упрощений в сложи ю структуру рассматриваемых государств. Чтобы добит] я этого, прежде всего следует избегать использования ю н-цепций одной из рассматриваемых сторон— наприм р, американской — в качестве всеобщего эталона. В цитир. е-мой работе Алмонда и Вербы не представлена главная ] и-потеза авторов, суть которой в том, что демократия явля^ г-ся устойчивой и эффективной при наличии «свободно»; и умеренной поддержки», что «она подразумевает принадле к-ность к одной из сторон, наличие убеждений и сим] а-тий»¹⁰. Политическая приверженность и уважение к мне­нию других, несомненно, являются основными принципа­ми философии любого настоящего демократа, но сов» р-шенно не бесспорно, что Федеративная Республика Гер^а-нии (ФРГ), возникшая «по принуждению» (Ьу оЬи@айо •), если можно так выразиться, и в климате всеобщего скет ;-цизма, показала себя менее «эффективной», чем Италья I-ская республика, которая приветствовалась с энтузиазме I Каждому, кто склонен видеть гипотетическое предвар >-тельное условие политического развития в этом «соотноше­нии выражаемых симпатий», следует учесть, что наиболее стойкий из режимов Франции, Третья Республика, начи­нался с сомнений и недоверия и был принят болыпинствгм в один голос!

Понятие «политическая культура», широко используе­мое как средство описания и анализа, может не обладать всеми теми качествами, которые необходимы для обосно­вания причинно-следственных моделей. Дюркгейм неодн '-кратно повторял, что каждому социологу следует иска ь ключ к объяснению изучаемых им явлений в структурах ч процессах, поддающихся наблюдению. Не существует . и опасности при использовании таких понятий, как «полит .-ческая культура», вновь ввести в практику толкования, ^ входящие в рамки социальной реальности и тем самь '

снижающие научную ценность анализа? Нет необходимо­сти доводить это критическое рассмотрение до его логиче­ского конца. Все-таки субъективные факторы, как бы ни было трудно их наблюдать, принадлежат реальности, и то­му социологу, который оставил без внимания их влияние, вряд ли удастся провести всеобъемлющий анализ.

И это настолько справедливо, что даже авторы-маркси­сты вынуждены были уделять больше внимания изучению культурных явлений. Введение производного понятия «гос­подствующая идеология», развитого в работах А. Грамши и Л. Алтюссера, положило начало полемике относительно природы и роли этих «надстроечных» элементов. Такой тео­ретический подход четко демонстрирует интерес к реше­нию вопросов о связи социально-экономических инфраст­руктур и культуры. Общество «порождает» свою господству­ющую идеологию, которая в свою очередь выполняет со­вершенно определенную интегрирующую функцию наряду с другими средствами воздействия, имеющимися в распо­ряжении государства.

Совершенно очевидно, что такая теория не может пол­ностью удовлетворить социолога. Сама ее идея, выражен­ная формулировкой «идеология служит интересам...» не мо­жет рассматриваться как замена причинно-следственного толкования. Но одинаково справедливо и обратное. Несом­ненно, необходимо отказаться от стремления превратить политическую культуру в источник слишком простых тол­кований, которые позволили бы восполнить всякое отсутст­вие понимания явления и даже помешали бы дальнейшим попыткам раскрыть его другие возможные причины. В слишком многих моделях культура остается независи­мой переменной, которая в одностороннем порядке влияет на политические явления. Вот почему мы должны привет­ствовать исследования, ставящие целью понять, чем опре­деляется существо политической культуры, от чего она за­висит, как, вместе с какими процессами, под влиянием ка­ких конфликтов, событий она формируется.

С учетом динамики понятия «культура» сегодня все бо­лее внимательно изучается и механизм социализации. Бы­ла сделана попытка выяснить, как может изменяться куль­тура в результате столкновений между различными соци­альными слоями, поколениями или этническими группа­ми. «Не все политические культуры полностью интегриро­ваны и совместимы», указывает С. Верба. Внутри таких культур «может существовать много источников конфлик­тов: несовместимые с другими представления, убеждения,

которых придерживается один слой общества, а другой нет, или же несоответствия между представлениями и реально­стью»¹¹.

Понятие культура вызрело подобно хорошему вину.

Культурные элементы все меньше и меньше рассматри ваются в качестве жесткой структуры, внутри которой раз виваются политические действия; напротив, исследователи все настойчивее подчеркивают, как важно соотносить про­водимый анализ с фундаментальными убеждениями или «примитивными верованиями», если заимствовать выра­жение М.Рокича.

Ученые, занимавшиеся проблемами развития общества, указывали, что ни одна политическая система не сможег выжить, если не существует определенной согласованности между политическими действиями, «правилами игры», с одной стороны, и тем, что ожидает от них народ, что си признает легитимным — с другой. Конечно, очень важно и полезно постараться найти ключ к объяснению политиче­ского беспорядка и неустойчивости в контексте экономич -ской неразвитости, но полезно также проследить проце' :

вызревания личного «сопереживания» (по определению I Лернера), обратить внимание на «модернизацию» духовно­го климата, уровень которой пытались оценить А. Инкелсс и Д. Смит. Ибо, если связь между структурным и культур­ным развитием действительно существует, то очевидно также, что такая связь не проявляется автоматически. Мы не сможем объяснить, почему демократия Бонна имеет бо­лее прочные основы, нежели демократия Веймарской ре­спублики, не отметив воздействия факторов, выходящих за рамки производства стали, распространения газет или сте­пени профсоюзной активности. Анализ, проведенный лишь в рамках социальных институтов, также оказался бы непол­ным.

Политическая система сама по себе, очевидно, является важным фактором, воздействующим на культуру. Как кон­статирует С. Верба, «основные политические позиции всег­да были в какой-то мере объектом сознательного манипу­лирования... Но новая культурная политика включает по­пытки создания новых символов веры, а не только стре­мится передать установившиеся формы новым поколени­ям. И все эти попытки предпринимаются именно в тот пе­риод, когда технологические изменения в сфере средств массовой коммуникации и манипулирования символами делают такую политику исключительно эффективной»¹². Культура экзогенна по отношению к системе, но между ни­

ми существует взаимодействие. Культура влияет на поли­тическую систему. М. Крозье показал, что она обуславлива­ет тот подход, на основе которого принимаются решения¹³;

Ж. Мейно проанализировал, насколько она формирует об­лик партий и групп¹⁴. Но политическая система, в свою очередь, воздействует на культуру, и достойно сожаления, что слишком многие ученые, занимающиеся проблемами политической культуры, до сих пор уделяют недостаточно внимания этому воздействию

Можно заметить, что различные культуры претерпели изменения. Западногерманская политическая система прочно укоренилась в сознании немецкого народа, тогда как в Соединенных Штатах и Великобритании доверие к центральным правительственным институтам заметно ос­лабело. Не трудно показать, что эти процессы изменений связаны с характеристиками самих систем¹⁵.

Именно «глупое правление» (&оп.о §оуегпо), характери­зуемое итальянцами как коррумпированное, недосягаемое и неэффективное, побуждает народ не доверять своему пра­вительству. В некоторых плюралистических демократиях именно недовольство политическими партиями побуждает граждан перейти от официальных институтов или при­знанных приемов политической борьбы (таких, например, как голосование или привлечение сторонников) к другим видам действий, таким как блокирование автомагистралей, занятие церквей или самовольное вселение в незанятые квартиры¹⁶. То, что австрийские граждане с этой точки зрения кажутся сравнительно пассивными в выражении своих политических пристрастий (как показали Барнес и Каазе в своей работе) — хотя Австрия и побила все рекорды по показателям партийной принадлежности (40% австрий­цев являются членами одной из двух основных партий страны) — лишь указывает на определенную ограничен­ность такого подхода.

Некоторые политологи не учитывают, насколько осо­бенности политического режима могут повлиять на культу-РУ. Это искажает понимание ими проблемы и заранее пред­определяет результаты. Никакая культура не развивается в некую абстракцию. Чувства, демонстрируемые итальянца­ми по отношению к их «некомпетентному» правительству, обусловлены особенностями системы. Те, кто хорошо зна­ком с итальянской политикой, с трудом согласятся с неко­торыми выводами книги Алмонда и Вербы. Мысль о том, что итальянцы являются менее политически активными, чем англичане или даже мексиканцы, может удивить того,

кто знает, что число людей, принадлежащих различны] партиям или неполитическим организациям в Италии, бы ло и по-прежнему остается одним из самых высоких в всех плюралистических демократиях; более того, повсюду Италии политические требования проявляются во всех о{ щественных акциях. Политика влияет на создание рабочи , мест, распределение муниципального жилья, назначена субсидий на нужды сельского хозяйства, а также организг цию досуга или даже спортивных мероприятий. «Малею кий мирок дона Камилло», если и является карикатурог, тем не менее отражает глубокую реальность.

На вопрос, что бы они стали делать, столкнувшись с н< -справедливым политическим решением, число итальянца-, которые ответили, что они что-либо предприняли бы, что они проявили бы личную или коллективную инициативу, было меньше, чем в данном случае англичан или мекси­канцев. Следует ли нам заключить из этого, что политиче­ская активность итальянцев ниже? Сама их принадлея -ность к различным партиям или неполитическим органи­зациям в какой-то степени объясняет эту сдержанности Они надеются, что их партии и организации проявят ини­циативу, используют ее, т.е. будут говорить от их имени. Система взаимосвязей уже существует, готовая действова! ь и вызвать ответную реакцию. Таким образом, сама система организации, объединяющая группы, фракции и пользуя'-щихся их покровительством сторонников, освобождает итальянского гражданина от необходимости действовать г о примеру американского, которого непоследовательное! ь действий основных партий в Соединенных Штатах побуж­дает к более активному и сугубо индивидуальному участию в политической жизни. Безусловно, гипертрофия партип-ной принадлежности в Италии может лишь питать недове­рие или даже неприятие по отношению к государству, «ею -теме» и тем, «кто там в Риме». Но должны ли мы согла­шаться с выводами, в которых выражается похвала или по­рицание политической культуре с позиций ее пагубною или благотворного влияния на политическую систему? В этом вопросе пока существует неясность, которую сравни­тельные межгосударственные исследования еще не рас­сеяли.

Некоторые массовые субкультуры проявили стойкое с' '-противление, столкнувшись с укрепляющейся националь­ной культурой. Проявления партикуляризма обнаружились в самых различных контекстах. Например, Э. Бэнфилд н >-блюдал уникальную субкультуру на юге Италии. Он назв:' 1

ее «бс {Нравственной семейственностью» (атога! ГатШат)¹⁷ ц описал наличие такой ситуации, когда приверженность к первичной, семейной ячейке настолько сильно и глубоко укоренилась, что ею определяется совершенно особый ха­рактер политического участия, который был рассмотрен ав­тором с семнадцати различных позиций. Так, он показал, например, что только государственные служащие и поли­тики, которым за это платят, могут быть привлечены к уча­стию в государственных делах. Участие рядового граждани­на показалось бы неуместным и аномальным. И как следст­вие — «никто не проявит инициативы, чтобы изменить ход действий и убедить других принять в них участие. И если кто-либо один выдвинул бы лидера, группа отвергла бы его из-за недоверия». Контроль за деятельностью одних поли­тиков возлагается на других профессиональных политиков. Законы соблюдают лишь постольку, поскольку существует страх перед наказанием. Тот, кто обладает хоть какой-то до­лей власти, не замедлит набить себе карманы; поступает ли он таким образом или нет, не имеет никакого значения, по­скольку его «безнравственное» семейство будет тем не менее считать, что он так поступает. Голосование происходит так­же по принципу и в форме выражения преданности патро­ну; все рассчитывают на получение немедленных преиму­ществ. Недоверие, высказываемое здесь к «посторонним», является продуктом векового опыта. История последнего времени наглядно показала, что такая субкультура не раз­рушается легко под влиянием урбанизации, коммуника­ции, индустриализации или средств массовой информа­ции. Тот факт, что понятие политическая культура было за­имствовано для изучения событий в Восточной Европе, не­сомненно, обратит на себя внимание и даст возможность понять, каким образом исторические культуры подверг­лись влиянию или противодействовали коммунизму, дей­ствовавшему как система и идеология.

Виатр¹⁸ и Браун¹⁹ указали на теоретическое значение такого анализа. В их работах уделено много внимания свя­зям, существующим между культурой и структурами, с од­ной стороны, и культурой и процессом социализации — с Другой. Политическая культура действительно должна пе­редаваться, что побудило все возрастающее число исследо­вателей обратиться к изучению того, как она передается от поколения к поколению, изменяемая и внедряемая различ­ными действующими лицами («актерами») в процессе со­циализации.