Трансформация языковой картины мира в межкультурном общении

Each of us has learned to see the world not as it is, but through the distorting glass of our words. It is through words that we are made human, and it is through words that we are dehumanized.

1. Ashley Montagu

О роли, которую играет в межкультурных контактах языковая картина мира, написано немало. В этом разделе мы попытаемся рассмотреть механизмы трансформации картины мира в процессе МК на примере двух контактирующих лингвокультур.

Существуя объективно, окружающий мир преломляется в человеческом сознании через призму культуры, модифицированную на основе индивидуальных восприятий личности. Таким образом, языковая картина мира включает универсальные черты, общие для всего человечества, черты культурно-специфические - "некоторую культурную “сердцевину”, единую для всех членов социальной группы или общности" (Леонтьев 1997: 273) -, а также индивидуальные черты, присущие определенной личности.

Мир воспринимается не пассивно - этот процесс определяется системой философских воззрений, религиозных верований, культурных традиций, нравственных ценностей, убеждений, предрассудков и стереотипов. На ее формирование также влияет множество субъективных факторов, начиная от остроты зрения индивида, его роста (то есть точки, с которой он обозревает мир), жизненного настроя (пессимист видит весь мир в мрачном свете), отношения к воспринимаемому объекту (любовь преображает: не по хорошему мил, а по милому хорош; beauty lies in loving eyes), и кончая глубиной знания о мире.

В процессе познания человек создает т. н. "ментальные карты" мира - концептуальные модели, в упрощенном виде представляющие перцептивные образы окружающей действительности. Эти понятия перекликаются с описываемыми А. А. Леонтьевым инвариантными образами мира, или абстрактными моделями, описывающими общие черты в видении мира различными людьми, которые существуют наряду с индивидуальными смыслами (указ. соч.: 273). Упрощение окружающей действительности помогает личности ориентироваться в сложном мире: наши поступки в известной мере определяются тем, каким мир кажется нам, а не тем, каким он на самом деле является. В этом смысле человек является пленником собственных восприятий. Как утверждают представители символического интеракционизма, "люди сами создают миры действования, в которых они существуют" (Макаров 1998: 37).

Характер картины мира коммуниканта зависит от того, каким образом в ней уравновешиваются универсальный, культурно-специфический и личностный компоненты. С точки зрения МК, картина мира человека, родившегося и прожившего всю свою жизнь в небольшом городке или деревне, будет существенно отличаться от картины мира индивида, привыкшего путешествовать по свету и регулярно совершать трансконтинентальные перелеты. При этом нельзя утверждать, что последний будет иметь преимущества с точки зрения глубины знаний о мире: ученый, всю жизнь проживший на одном месте, может иметь глубочайшие знания о конкретном фрагменте действительности и энциклопедические знания о мире в целом. Речь скорее будет идти о разном соотношении ситуативного (фрагментарного) и внеситуативного (глобального) образов мира (в терминологии А. А. Леонтьева). Самое важное условие успешной МК - перцептивная готовность к восприятию различий и расширению картины мира при столкновении коммуниканта с явлениями, ему не знакомыми или отличными от его предшествующего опыта.

Картина мира многофункциональна. А. Уоллес выделяет следующие ее функции:

1. объяснительная (explanatory);

2. оценивающая (evaluating);

3. подтверждающая (validating), то есть оправдывающая определенные общественные порядки, уклады и воззрения;

4. усиливающая (reinforcing), то есть психологически подкрепляющая социально-групповые устои;

5. интегративная (integrating), то есть систематизирующая восприятие окружающей действительности;

6. адаптивная (adaptational), то есть служащая для разрешения конфликтов и ослабления культурного диссонанса (Wallace 1966: 29).

В качестве параметров, описывающих и характеризующих картину мира, могут выступать:

1. зрительные образы;

2. звуки;

3. запахи;

4. положение на шкале сопоставлений с другими объектами (большой/маленький, близкий/далекий, дорогой/дешевый и т. д.);

5. фреймовые структуры;

6. скрипты, или сценарии действий в определенном контексте и т. д.

Ниже приводится пример, демонстрирующий некоторые их этих параметров - российское метро, увиденное американцем:

I walked into the metro station and was pushed toward a steep escalator, seventy-five yards long. Riding down the creaking, vertiginous contraption, I watched the parade of people coming up the opposite escalator, their worn, gray faces reflecting the toll that life in the Soviet Union had taken on its citizens. The subway station was handsome and clean. I will never forget the smell of the car as I crammed into it with dozens of Russians. It was a pungent, sour melange of garlic, unwashed bodies, vodka, musty woolen overcoats, and Bulgarian tobacco. For me, that fragrance would forever be linked with Russia (Montaigne 1998: 9).

Таким образом, картина мира складывается из совокупных восприятий, полученных через посредство разных органов чувств.⁴

Роль языка в восприятии и освоении действительности

Важную роль в освоении действительности играет язык, служащий той линзой, через которую преломляется реальность. На стадии, предшествующей языковому воплощению, образ мира характеризуется расплывчатостью и неопределенностью. Лишь будучи вербализованными, предметные ряды и взаимоотношения между объектами приобретают явные очертания и занимают свое место в системе человеческого мировидения. Как утверждает Ю. Л. Воротников, иной формы целостного представления о мире, кроме запечатленной в языке, у человека нет (Воротников 2001: 12).

Следующий забавный пример хорошо иллюстрирует способность языка и диктовать человеку восприятие окружающего мира:

A storekeeper who wanted to know if people are blinded by labels conducted a test. He “had just received an order of identical handkerchiefs. He divided the order in half and placed one half on a table and labeled it “Genuine Irish Linen Handkerchiefs - 2 for $3.” He placed the other half on another counter and labeled it “Noserags - 2 for 25c”. The customers reacted negatively to the “noserag” label and bought “Genuine Irish Linen Handkerchiefs” instead" (Gamble and Gamble 1990: 90 – 91).

Единство видения мира предопределяет существование универсального семантического компонента языка, в то время как своеобразие культуры конкретного народа привносит в него этнонациональную специфику (Мечковская 1996: 51), тем самым обусловливая этнопсихолингвистическую детерминацию языкового сознания (Лихачев 1980).

Как правило, при исследовании языковой картины мира лингвисты прежде всего обращают внимание на лексический фонд языка, выступающий как "верхний слой" лингвокультуры. Так, например, В. Н. Телия отмечает, что ключевыми средствами "вычитывания" картины мира из языка являются слова и словосочетания, обозначающие культурно-языковые реалии (т. е. безэквивалентная лексика), паремиологический фонд языка, система образов-эталонов в сравнениях, слова-символы (держать в руках власть) и т. д. (Телия 1996: 240 – 247).

Действительно, лексические единицы – это тот поверхностный пласт языка, культурная специфика которого наиболее очевидна. Однако они не исчерпывают всего набора средств, по которым проводится национально-культурная дифференциация языковых картин мира. Это объясняет, почему усвоение лексического фонда иностранного языка в отрыве от культуры обычно не приводит к кардинальной трансформации картины мира: коммуникант лишь применяет иностранные слова к собственному, уже существующему видению действительности. "Выучив иностранное слово, человек как бы извлекает кусочек мозаики из чужой, неизвестной еще ему до конца картины и пытается совместить его с имеющейся в его сознании картиной мира, заданной ему родным языком" (Тер-Минасова 2000: 48). Неспособность совместить "кусочки мозаики" при межъязыковых контактах, визуализировать объект, обозначаемый словом, приводит к неверным референциям и ошибочным переводам культурных реалий.

Ю. Л. Воротников считает минимальными элементами наиболее абстрактного яруса картины мира категории языка, "смысловыми исходами которых служат местоименные слова, специально предназначенные языком для обозначения глобального и физического мира" (что, какой, где, почему), а также категории делать/сделать и делаться/сделаться (“любое действие или процессуальное состояние, исходящее или не исходящее от субъекта”) (Воротников 2001: 12). К средствам выражения образа мира также относятся некоторые другие грамматические категории и видовременные формы, способы выражения собирательности и т. д., что в совокупности позволяет говорить о многомерности языковой картины мира.

Выбор ключевого признака для именования, обусловливающий межъязыковые различия во внутренней форме, также знаменует собой различия в картинах мира и диктует восприятие объекта: oil (от olive) vs. масло от мазать; лестница (от лезть) vs. staircase, fire escape; sitting-room vs. гостиная; bedroom vs. спальня; bedspread vs. покрывало и т. д.

При межкультурных контактах возникает столкновение двух картин мира. Человек, попадающий в чужое культурно-языковое пространство, приносит с собой индивидуальный образ мира, который не вполне совпадает с языковой картиной мира, бытующей в данной лингвокультуре. Первое, что бросается ему в глаза - это природные и созданные человеком объекты, не имеющие аналогов в родной культуре коммуниканта. Изба, самовар, квас, тройка не найдут своего места в картине мира американца, никогда не бывавшего в России. Skunk (скунс), coyote (койот) или opossum (опоссум) будут инородны на фоне российского пейзажа. Слово, обозначающее инокультурную реалию, не вызовет никаких ассоциаций в сознании человека, никогда не видевшего соответствующего объекта. С другой стороны, увиденный, но не поименованный объект также не займет своего места в языковой картине мира личности.

Одним из самых интересных исторических проявлений попытки втиснуть новую картину мира в рамки старого языка был опыт первых поселенцев, прибывших в Америку из США. Нечеткая картина нового мира, недостаточная образованность, но при этом потребность в наименованиях обусловили ошибочное применение уже существующих в английском языке названий к не виданным прежде растениям и животным. Вот почему неядовитое вечнозеленое растение, родственное сосне, получило название hemlock (ср. брит. болиголов); слово rabbit (брит. кролик) стало обозначать дикого зайца, а hedgehog (брит. еж) – американского дикобраза. Отсюда несоответствие между языковыми картинами мира современных британцев и американцев и возникающие в связи с этим коммуникативные неудачи.

Еще сложнее обстоит дело в ситуациях, связанных с восприятием новых реалий, когда речь идет о двух разных языках и наименование объекта не помогает его идентифицировать. Американский студент, приехавший в Россию, впервые в жизни увидел пододеяльник. Он долго вертел его в руках, не зная, что с ним делать, в конце концов, залез в него и так проспал всю ночь. Другая американка не могла понять, каково назначения отверстия в середине пододеяльника, и решила, что это результат изобретательности русской хозяйки, умело починившей дырку в постельном белье.

Неумение определить назначение объекта, подмена одного понятия другим - аналогичным, приводит к серьезным коммуникативным просчетам. Американская учительница, прожившая несколько лет в России, рассказывает:

I bought a venick (birch branches with leaves for the banya) at the market. I thought they were bay leaves and put them in my soup for a year. At least they aren't toxic! [Red Tape. Peace Corps, Western Russia, 2001: 4].

Но даже если объект правильно идентифицирован и поименован с помощью языка, этого недостаточно для того, чтобы он органично вписался в картину мира индивида. Одни и те же объекты в разных культурах могут принимать разный вид и выполнять разные функции. Так, например, Дж. Герхарт указывает на то, что большинство американцев привыкли к серым белкам (squirrels), в то время как в России белки летом бывают рыжие и с кисточками на ушах (Gerhart 1974: 165). Бурундуки (chipmunks) водятся в русских лесах, но не бегают возле учебных заведений, как в США. Стаи голубей на улицах Москвы и Нью-Йорка – поразительная картина для китайцев, поскольку в у них на родине голубей употребляют в пищу.

Вышесказанное справедливо как для живой природы, так и неживых объектов. Например, многочисленные мосты (George Washington Bridge, Tappan Zee Bridge, Brooklyn Bridge и т. д.) – неотъемлемая часть картины мира жителя Нью-Йорка. Каждый из них имеет свое лицо и многочисленные культурные связи со своим окружением. Поэтому их наименования культурологически нагружены. В коммуникации культурные смыслы активируются. В сознании носителя лингвокультуры каждый из мостов занимает свое место в нью-йоркском пейзаже. Если человек никогда не бывал в Нью-Йорке, эти мосты остаются для него абстракцией.

Одни и те же слова в разных языках могут вызывать разные зрительные образы. Когда Б. Пастернак пишет: "смотришь вниз с твоего небоскреба" (о русском высотном доме), этот троп воспринимается как образная гипербола. Но когда небоскреб переводится на английский язык с помощью своего эквивалента skyscraper, возникающая в результате картина (Manhattan skyline) получается совершенно иная, чем та, что задумана поэтом. Строка "далекий хутор на Урале" пробуждает иной образ, нежели "a homestead deep in the Urals", а метафора "павой поплыла", переведенная как "peacock step", приобретает комическую окраску. Эмоционально и ассоциотивно нагруженная картина русского "бабьего лета" кардинально отличается от американского "Indian summer".

Даже идентичные объекты могут использоваться по-разному в контексте разных культур, что Дж. Герхарт иллюстрирует следующими примерами: “Те, кто имеет представление о русской печке, не будут потрясены, когда узнают, что бабушка спит на ней" (Gerhart, 1974: 5). "Если вы сунете русскому <...> термометр в рот, то он выплюнет его и потребует объяснений" (указ. соч.: 323). Вспомним с связи с вышесказанным известный американский фильм “Доктор Живаго”. Американцы считали этот фильм “очень русским”, в точности воспроизводящим быт и атмосферу жизни в России. Однако в нем обнаруживается целый ряд лингвистических и культурологических ошибок. Один из казусов, содержащихся в фильме, - как раз то, что мать Лары во время болезни держит термометр во рту.