2. Ключевые лингвокультурные концепты

При сопоставлении американской и русской концептосфер обращает на себя внимание то, что русские концепты, относящиеся к духовной и эмоциональной стороне жизни, часто не имеют американских аналогов. В то же время американские концепты, непереводимые на русский язык, в большинстве своем отражают прагматический и активистский характер американской культуры.

Хорошо известна точка зрения А. Вежбицкой, которая считает концепты "душа", "судьба", "тоска" ключевыми для русской лингвокультуры (Вежбицкая 1996). Хотя подходы А. Вежбицкой нередко подвергают критике за субъективность и бездоказательность (как, например, в выступлении А. Я. Шайкевича на конференции "Язык и культура" в Москве в сентябре 2001 г.), мы склонны в данном случае согласиться с ее выбором. Кроме того, настойчивость, с которой как российские, так и зарубежные авторы обращаются к концепту "душа" при анализе русской культуры и языкового сознания, несомненно заслуживает внимания.

Ю. С. Степанов считает, что лучшее определение слова "душа" принадлежит Вл. Далю: "Бессмертное духовное существо, одаренное разумом и волею; в общем значении: человек с духом и телом; в более тесном: человек без плоти, бестелесный, по смерти своей; в смысле же теснейшем: жизненное существо человека, воображаемое отдельно от тела и от духа, и в этом смысле говорится, что и у животных есть душа" (Степанов 1997: 569). Немало написано и о загадочности русской души, которую Н. И. Бердяев объясняет ее иррациональностью и близостью к природе (Бердяев 1990: 235 – 236). Подробный анализ концепта "душа" также содержится в книге С. Г. Тер-Минасовой Язык и межкультурная коммуникация (2000: 161 – 169). А Вежбицкая характеризует русскую душу как духовную сердцевину, внутренний театр, на сцене которого проходит моральная и эмоциональная жизнь личности (Wierzbicka 1997: 10?)

Практически все американцы, которые пишут о русской "душе", употребляют в тексте английскую транскрипцию русского слова – их всех явно не устраивает английский эквивалент "soul":

"Dusha <...> is the essence of Russian behavior. The romantic ethos, dusha, appeals to feeling rather than fact, sentiment over certainty, suffering instead of satisfaction, and nostalgia for the past as opposed to the reality of the present. In a broader sense, dusha is also a reaffirmation of the purity of traditional Russian values against the encroachment of Western enlightenment, rationalism, and secularism, especially in things cultural" (Richmond 1996: 46).

"They make considerable reference to dusha, the soul, where we appeal to the heart or, more likely, the unconscious" (Lourie, Mikhalev 1989: 38).

"“Dusa”³ symbolizes a model person <...>, not just as a distinct physical body with a rational and mindful self within, but further contrasts this organismic entity with a kind of cosmological connectedness, with a transcendent moral (good or bad), deeply feeling, and distinctly inter-human realm" (Carbauh 1993: 194).

Д. Карбо, автор последней цитаты, не пользуясь самим термином "концепт", фактически противопоставляет концепты "soul" и "self" как ключевые понятия, характеризующие русскую и американскую личность. Он утверждает, что в США презентация "себя" (self) есть предпочтительная форма коммуникативной деятельности, с указанием на личный опыт, мысли и чувства, что считается адекватным способом самовыражения. "Self" – это нечто внутреннее и уникальное, ценимое в обществе и имплицитно предполагающее достоинство как говорящего, так и его собеседника. В российском же дискурсе, по его мнению, одним из основополагающих измерений межличностной коммуникации становится задушевность (soul-to-soul) беседы. Таким образом, с одной стороны имеется "душевный" коллектив, общение которого основано на понятиях морали и нравственности общественной жизни, с другой – группа индивидуумов, в основе коммуникации которых лежит фактическая информация, раскрывающая их личный опыт взаимоотношений с обществом. В результате русские нередко воспринимают американцев как "бездушных", а американцы считают русских недостаточно владеющими навыками аналитического мышления и способными использовать фактическую информацию (указ. соч.: 196).

В качестве параллели русскому концепту "душа" можно выделить афро-американский концепт "soul", существенно отличающийся от англосаксонского и обозначающий глубокую искренность, задушевность и эмоциональность, присущие негритянской культуре. Этот концепт, который не совпадает с русским, может, однако, быть сопоставлен с ним по эмоциональной насыщенности и глубине. В его "сферу влияния" попадают такие понятия, как soul brother {букв. “брат по духу”} - черный, чернокожий (тж. soul sister - о девушке или женщине) - и soul music - музыка “соул”, разновидность направления “ритм и блюз”, включающая элементы негритянских религиозных песнопений, которая характеризуется четким ритмом и эмоционально насыщенным вокалом (Леонтович, Шейгал 2000). Однако "аура" русского и афро-американского концептов и вызываемые ими культурные ассоциации глубоко различны и могут быть сопоставлены лишь для объяснения связанной с ними "задушевности".

Русский концепт "тоска" не имеет аналогов в американской концептосфере, о чем достаточно убедительно пишет американский переводчик Р. Лури:

"In the zone of feelings that exists apart from the state and history, the Russians have developed a cult of spontaneity and sincerity. <…> Their emotional palette is broader than ours and favors the moodier hues. They experience considerable toska, an undefined longing, a sense that what you most need and want is elsewhere, if anywhere at all" (Lourie, Mikhalev 1989: 38).

Для передачи концепта "тоска" на английском языке можно попытаться заполнить лакуну с помощью пограничных концептов (melancholy, depression, yearning, anguish, ennui, longing, grief и т. д.) – с тем только, чтобы доказать его непередаваемость. "Нужно делать различие между тоской и страхом и скукой, - писал Н. И. Бердяев. - Тоска направлена к высшему миру и сопровождается чувством ничтожества, пустоты, тленности этого мира <…> Страх и скука направлены не на высший, а на низший мир. Страх говорит об опасности, грозящей мне от низшего мира. Скука говорит о пустоте и пошлости этого низшего мира. <…> В тоске есть надежда, в скуке – безнадежность" (цит. по: Степанов 1997: 677 – 678).

Если бы, в противовес трем ключевым русским концептам, выделенным А. Вежбицкой ("душа", "судьба", "тоска"), надо было выделить три американских, то, в дополнение к уже описанному "self," можно было бы предложить концепты "challenge", "privacy" и "efficiency", непереводимость которых на русский язык отметил и попытался объяснить А. Михалев (Lourie, Mikhalev 1989: 1, 38).

В словаре "Жизнь и культура США" концепт "challenge", практически не имеющий аналога в русской концептосфере, объясняется следующим образом:

1. задача 2. проблема, трудность 3. испытание 4. вызов. Это слово - одно из ключевых для понимания американского национального характера; оно выражает отвагу, готовность рисковать, чтобы испытать себя, дух авантюризма, стремление к соперничеству и т. д. (Леонтович, Шейгал 2000).

Недаром именем Challenger в свое время был назван американский космический корабль. Как отмечает Михалев, даже простейшее предложение "The creation of a new company is extremely challenging" сложно для перевода на русский язык. Он высказывает предположение, что авантюризм и способность к риску в большей степени свойственны американцам, нежели русским (Lourie, Mikhalev 1989: 38). И уж вовсе не укдадывается в русскую концептосферу эвфемистическое употребление слова challenged (нетрудоспособный, искалеченный), тесно связанное с понятием политической корректности, например: physically challenged (person) - инвалид; visually challenged - слепой. Характерно, что это слово, используемое для эвфемизации, фактически означает готовность бороться с трудностями, бросить вызов судьбе и победить.

Концепт "privacy", обозначающий личное пространство, а также право на невмешательство в частную жизнь, занимает важное место в системе американских ценностей и проявляется во всех областях жизни: взаимоотношениях детей и родителей, преподавателей и студентов, коллег и малознакомых людей. Хочется привести еще один абзац из уже цитированной статьи Р. Лури и А. Михалева:

"“Privacy”, a concept with far reaching implications, is absolutely untranslatable into Russian. It would be unfair to ascribe the lack of this concept solely to living conditions in the Soviet era, though, needless to say, communal apartments where 10 families share a bathroom, dormitories and the thin-walled barracks where a few generations lived their lives, as well as the overcrowding in today's urban dwellings, did and do little to foster the introduction of that concept into our daily experience. Tolstoi and Turgenev lived at a time when privacy must have existed in Russia, but their works contain no word or expression that adequately conveys the range of attitudes bound up with this notion" (Lourie, Mikhalev 1989: 38)

Концепт "efficiency" также не имеет соответствия в русском языке и только отчасти может быть передан совокупностью слов: умение, деловитость, расторопность, эффективность, производительность.

Разумеется, это лишь немногие из ключевых русских и американских лингвокультурных концептов, и список этот может быть продолжен. Тем не менее, приведенный выше анализ дает представление о существенных различиях между русской и американской концептосферами.