Лекция 5. [11.05.1989]

Тема лекции, которую я должен прочитать сегодня, звучит так: «Основные вехи становления концепции Московского методологического кружка или концепции системомыследеятельностной методологии». По сути дела, я уже начал обсуждение этой темы на прошлой лекции и на позапрошлой, поскольку обсуждал истоки возникновения деятельностной концепции и её основное противопоставление концепции натуралистической или естественнонаучной. Я сейчас эти два понятия идентифицирую: «натуралистическая» и «естественнонаучная».

Деятельностная и научная концепции

Я говорил о том, что деятельностная концепция прежде всего несет в себе активную позицию индивида. И это очень важно. Но как только мы фиксируем наличие такой установки (или интенции) на активное действие в противоположность научному описанию того, что происходит естественно и само собой, затем возникает вопрос о научных обоснованиях этой деятельностной концепции. Вроде бы меня могут упрекнуть здесь в противоречиях, но это чисто видимая вещь. Я ведь и не отказываюсь от научной позиции и говорю, что я по природе своей «научник», т.е. человек, сформированный в этой жалкой и подлой в сути своей концепции – научной. Но так есть, и это приходится фиксировать.

Ну и поскольку так было, мы не могли сразу уйти от этой позиции и спустить её в унитаз, поскольку воспитывались на ней и ею жили. Поэтому, естественно, что все родимые пятна этого воспитания проявлялись постоянно. И поэтому, имея такую активную позицию несогласия и активного действия, или перестройки того, что есть, мы затем должны были (в силу своего воспитания) обосновать эту позицию теми же самыми научными методами, которые мы в своей исходной позиции отвергали и считали, ну, мягко говоря, смешными.

И это вроде бы, говорю я, естественный ход, если иметь установку на активное воздействие на людей, которые все в нашей стране живут в этой жалкой, как я сказал, идеологии.

Но как только мы принимаем эту научную установку (я сейчас коротко повторяю то, что я обсуждал более подробно в прошлый и позапрошлый раз), мы должны выделять объект соответствующих научных знаний и представлений, выделять его, или, если говорить откровеннее и резче, конструировать.

И в этом, с моей точки зрения, и состоял основной заход Московского методологического кружка тогда, в начале 50-х годов. У нас была активная позиция, мы были логиками и применяли эту активную позицию прежде всего к логике в определении ее назначения, функций; и трактовали логику (ну, как я сейчас понимаю, с точки зрения европейской традиции – уж совсем некультурно и бессмысленно) как науку. Теперь я понимаю, что это была страшная глупость, но глупость, подтверждаемая многими очень значимыми именами.

Вы знаете, что один... одно из самых крупных произведений Гегеля называлось «Наука логика». И это было (я подробно обсуждал это в прошлый раз) такое заблуждение, или такая грубая ошибка, которая часто много эффективнее и полезней, чем всякая истина.

Гегелю надо было сказать это, разрывая с кантовской традицией, что логика есть наука и должна быть наукой. И мы эту позицию приняли, повторяю еще раз, хотя теперь я понимаю ее некультурный и смешной характер.

Итак, «Наука логика». Но тогда надо отвечать на вопрос: что есть объект этой науки? И ответ был: мышление.

Таким образом, сложилась установка на выделение мышления как объекта этой самой пресловутой «науки логики», и надо было это мышление положить как объект в мир. Именно в мир, я здесь не ошибаюсь. Я сознательно говорю это, и это принципиальный момент. Не просто в знании (как вещь знания или объект знания), а именно как объект, имеющий самостоятельное существование, именно в своей реальности и объективности.

Но кладется это все, и я утверждаю – всегда и везде через соответствующую конструктивную работу. Поэтому надо было теперь это мышление, как объект, сконструировать, задать его онтологическую картину и положить в мир онтологии.

Для меня это означает (и я потом замкну это еще раз, поэтому обратите на это внимание), что надо было этот объект положить теперь в деятельность или в среду деятельности, в мир деятельности. Сделать его объективным в социокультурном смысле, поскольку предполагать, что мышление есть натуральный объект или порождение природы... А вы понимаете, что когда я говорю об этом, и говорю с большой насмешкой, то я понимаю, что есть масса очень авторитетных мыслителей, которые и сегодня думают, что материя в ходе своей эволюции и своего развития порождает мышление как свою выс­шую форму.

Это, на мой взгляд, очень смешно, но масса людей убеждено в том, что это так и происходит. И это подтверждается всей научной традицией, которая доказывает нам, что мыслительные формы рождаются материей и растут на каждом огороде как кочаны капусты.

Ну, что есть, то есть... с этим приходится считаться. Хотя, с моей точки зрения, это не что иное, как лапша, которая возникает исторически, а некоторые группы и слои нашего общества поддерживают эту лапшу, поскольку эти предрассудки и догмы оказываются чрезвычайно выгодными. И люди, которые живут в этих предрассудках и догмах – очень удобные люди для всяческой эксплуатации, поскольку они дураки дураками и очень не культурные; и мыслить не могут, поскольку мышление как таковое, вообще отвергают.

Итак, надо было положить мышление, а следовательно, сконструировать онтологическую картину, – и это был первый, важнейший шаг, который был сделан тогда, в начале 50-х годов.

Но сначала это утверждалось идеологически как принцип, а теперь надо было это все реализовать конструктивно и строго научно. Или, во всяком случае, – философски (я бы пока здесь науку и философию не разделял, хотя думаю, что философия – отнюдь не наука, философия есть философия и по своим методам, средствам мыслительной работы – принципиально отличается от науки). И я бы добавил здесь, что отождествление философии с наукой тоже есть одна из тех догм, или мифов, о которых я только что сказал – и тоже очень умный, выгодный миф. Поскольку люди, которые живут в этом мифе, мыслить не могут, и иметь мышление – тоже.

Ибо иметь мышление можно только в том случае, если вы сознательно и принципиально отводите мышлению соответствующую роль, и понимаете, что мышление есть социокультурное образование – я еще вернусь сейчас к этому – и существует вне материи, оно не материально в традиционном смысле, хотя есть материал совершенно особого рода.

Но чтобы все это принимать, надо быть недовольным. Надо расходиться с принятыми догмами общества и верить в то, что человеку мышление нужно как мышление.

Итак, был сделан вот этот принципиальный шаг, или сделаны эти утверждения, и дальше началось обоснование их в научной традиции. Может быть точнее – в философской традиции. Поскольку наука ведь не кладет объекты в мир, – это функция философии. И философия для того и нужна, чтобы класть в мир новые объекты.

Потом, когда это сделано, могут налетать ученые и дальше начинать этот объект с разных сторон мерить, описывать, формулировать научные знания и кричать «ку-ка-ре-ку!!!» по этому поводу.

Итак, я останавливаюсь пока на этом принципе, который у меня сформулирован как принцип оппозиции деятельностного подхода и натуралистического или естественнонаучного. И я дальше обсуждаю уже оформление этого деятельностного подхода.

Но прежде, чем я двинусь дальше в такой псевдонаучной или квазинаучной традиции, я должен сделать выводы, непосредственно вытекающие из этого полагания. И тут мне надо задать несколько принципов, которые для меня исключительно важны, и вроде бы в этом и состоит суть концепции Московского методологического кружка, и я бы рискнул утверждать – то, что, собственно, и задавало развитие советской философии в те десятилетия, – тогда, и остаётся до сих пор основными принципами и основным вкладом советской философии в философию мира.

И это действительно то, что во многом отличает нашу философию, во всяком случае в части её, принимающей эти принципы от того, что развивается там, за бугром, и то, что образует классическую историю философских размышлений или философствования. Я буду перечислять эти принципы, и одновременно это есть главные вехи концепции Московского методологического кружка.