Керимов Д.А. Методология права. Предмет, функции, проблемы философии права. 2-е изд. М.: Аванта+, 2001. - 559 с.

Институт государства и права Российской Академии наук

Д. А. Керимов

МЕТОДОЛОГИЯ ПРАВА

ПРЕДМЕТ, ФУНКЦИИ, ПРОБЛЕМЫ ФИЛОСОФИИ ПРАВА

2-е ИЗДАНИЕ

МОСКВА

2001

УДК 34.001 ББК 67.0 К36

Керимов Д. А.

К36 Методология права (предмет, функции, проблемы фи­лософии права). / 2-е изд. — М.: Аванта+, 2001. — 560 с.

ISBN 5-89501-038-5

Монография подробно анализирует пути, методы и средства исследования одного из сложных социальных феноменов — права. Автор исходит из того, что методологическую функцию в правоведении призвана выполнять в первую очередь философия права — одно из основных направлений обшей теории права.

Монография рассчитана на профессорско-преподава­тельский состав гуманитарных вузов и ученых соответ­ствующих научно-исследовательских учреждений, докто­рантов, аспирантов, студентов старших курсов высших учебных заведений, на читателей, интересующихся фи- лософско-правовыми проблемами.

УДК 34.001 ББК 67.0

Монография издана при финансовом содействии ОАО «Оренбургнефть».

ISBN 5-89501-038-5

© Оформление.

«Издательский центр „Аванта+"», 2001 © Текст. Керимов Д. А., 2001

КЕРИМОВ ДЖАНГИР АББАСОВИЧ - доктор юридических наук, профессор, член-корреспондент Российской Академии наук, академик Академии наук Азербайджана, Сербской Академии наук и искусств, Финской Академии наук и лите­ратуры, Академии социальных наук РФ, Международной Академии информационных процессов и технологий, Чер­ногорской Академии наук и художеств, Академии политиче­ских наук РФ, Международной Академии информатики, по­четный проректор Гонконгского института международного права и экономики. Лауреат Государственной премии.

Научные труды посвящены обшей теории права (социо­логии права и философии права), законодательной технике, психологии права, правовой кибернетике, комплексной со­циальной профилактике правонарушений.

Участник Великой Отечественной войны. Награжден орденами и медалями СССР и зарубежных стран.

С 1965 по 1969 г. — проректор Ленинградского государ­ственного университета. С 1989 по 1991 г. — народный депутат СССР, член Верховного Совета СССР. С 1991 г. по настоящее время — главный научный сотрудник Института государства и права РАН.

Предисловие

5 Многолетние изыскания в области обшей теории права и ме­тодологии познания правовых объектов, явлений и процес­сов¹ побудили меня подвести итог в «завершающей» моно­графии, которая и предлагается вниманию читателей. Но когда была поставлена последняя точка в данной работе, то тут же обнаружилось ее недостаточная полнота, пробельность, дискуссионность заключенных в ней идей, размышлений, вы­водов. Впрочем, это вполне естественно, поскольку позна­ние так же бесконечно, как бесконечен мир, жизнь, бытие, в том числе и бытие права. Поэтому каждый исследователь находится в жестких объятиях жажды постоянного познания, из которых «можно вырваться, лишь подчинившись им». И это подчинение постоянно владеет исследователем даже в тех случаях, когда произведение видится «завершенным». Не потому ли чувство завершенности оказывается мгновенным, оборачивается новым началом, «обрекающим» исследовате­ля на бесконечный поиск? Перед мысленным взором учено­го возникают все новые и новые дали, горизонт по мере приближения к нему неизбежно отдаляется. На противопо­ложном берегу видятся новые перспективы, достижение которых оказывается не более чем передышкой на пути вечного движения в поисках истины.

5 Острая потребность в постижении истин, очертания которых лишь выявились

¹ См. мои работы: Философские проблемы права (М., 1972), Общая теория государства и права: предмет, структура, функции (М., 1977), Конституция СССР и развитие политико-правовой теории (М., 1979), Философские ос­нования политико-правовых исследований (М., 1986), Методология права (М., 1989), Основы философии права (М., 1992), Основные черты фило­софии права (Подгорица, 1994), Законодательная техника (М., 1998) и др., а также статьи в отечественных и зарубежных журналах.

5

6 предшествующими исследовательскими усилиями, с неимо­верной силой вновь и вновь побуждают исследователя к по­знанию. И тем не менее каждый ученый испытывает неодо­лимое желание поделиться с коллегами, читателями своими рассуждениями, идеями, выводами, хотя бы еще и предва­рительными и несовершенными, ради их обсуждения и раз­вития. Именно этим руководствовался автор, издавая данную монографию, которую, вероятно, помимо прочего следует рассматривать как приглашение к дискуссии, к дальнейше­му, более углубленному и всестороннему познанию такого сложного и необходимого феномена общественной жизни, каковым является право. «Ведь глубокие мысли, — как ука­зывал А. Д. Сахаров, — появляются только в дискуссии, при наличии возражений, только при потенциальной возможно­сти высказывать не только верные, но и сомнительные идеи»¹. И тот, кто в этой дискуссии обнаружит правовое да­рование и правовую страстность, непременно достигнет ве­личайших вершин.

Современное состояние теоретической мысли характеризу­ется все возрастающим интересом к самой науке, обнаружению закономерностей ее развития, анализу результатов². Тайны на­уки не лежат на поверхности, проникновение в них предпо­лагает прежде всего осмысление того, каким закономерностям она подчиняется, каким образом достигаются ее результаты, каковы перспективы дальнейшего усиления ее могущества в овладении силами природы, общества, человеческим мышле­нием и деятельностью. Именно необходимость решения этих

¹ Сахаров А. Д. Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и ин­теллектуальной свободе//Вопросы философии. 1990. № 2. С. 16.

² Пол Фейерабенд отмечает: «Процедура, осуществляемая в соответствии с правилами, является научной; процедура, нарушающая эти правила, не­научна. Эти правила не всегда формулируются явно, поэтому существует мнение, что в своем исследовании ученый руководствуется правилами ско­рее интуитивно, чем сознательно. Кроме того, утверждается неизменность этих правил. Однако тот факт, что эти правила существуют, что наука сво­ими успехами обязана применению этих правил и что эти правила "раци­ональны" в некотором безусловном, хотя и расплывчатом смысле, — этот факт не подвергается ни малейшему сомнению» (Фейерабенд П. Избран­ные труды по методологии науки. М., 1986. С. 127).

7 проблем обусловливает обращение теоретической мысли к ме­тодологии.

7 Сама наука выступает уже не только в виде опре­деленной совокупности идей, теорий, концепций, но и попол­няется совокупностью приемов, методов, средствами научного мышления, которые в своем системном единстве и составля­ют методологию. В этом качестве она представляет собой ком­плекс исторически сложившихся рациональных путей, спосо­бов и форм движения мышления от незнания к знанию, от явления к сущности, от предположения к истине.

Все возрастающий объем научных знаний повышает тре­бования к точности, строгости, логической последователь­ности научного мышления, а это с необходимостью предпо­лагает изучение самого познавательного процесса. Без такого изучения невозможно не только овладеть той огромной мас­сой знаний, которые уже накоплены человечеством, но и осу­ществлять дальнейшее, более всестороннее и углубленное проникновение в тайны исследуемых объектов, явлений и процессов¹. Этой цели и служит методология, которая есть мышление, обращенное вовнутрь себя. Она выступает в ка­честве «обратной логики», благодаря которой совершенству­ется познавательная логика и организация исследовательско­го процесса, отрабатывается ее инструментарий.

Но «обратная логика» методологического поиска не явля­ется, конечно, творцом самих исследуемых объектов, явлений и процессов, а прямо и непосредственно вытекает из первич­ной (объективной) логики реально существующих и разви­вающихся объектов, явлений и процессов действительности. Поэтому методология выступает в качестве путеводной ни­ти, руководства исследовательского процесса. Методологиче­ское мышление призвано превращать объективное в субъе­ктивное, познание в познанное, реальные объекты, явления, процессы в их осознанные образы.

7 Тем самым открываются

¹ Во «Введении» монографии «Творческая природа научного познания» (М., 1984. С. 5) указано: «В советской философской литературе практиче­ски нет работ, в которых формы и методы научного познания, познава­тельные процедуры были бы проанализированы с точки зрения того, ка­ким образом в них выражается активный, творческий характер познания человеком действительности».

8 возможности для преобразования изучаемых объектов, явле­ний и процессов в их же «вторую природу». «Дух, — отме­чал Н. А. Бердяев, — не подчинен порядку бытия, он в не­го вторгается, его прерывает и может его изменять»¹. Мысль,

как и вообще жизнь, остановить невозможно.

* * *

8 Сказанное обусловило и разработку соответствующих проб­лем в настоящей монографии. Первый ее раздел посвящен предмету философии права. Это направление исследований призвано выработать методологические основания познания правовой реальности.

8 Нельзя признавать наукой лишь эмпирические знания и отказывать в научности философским обобщениям данных знаний, поскольку эмпирический (и тем более созерцатель­но-чувственный) уровень изучения правовых объектов, яв­лений и процессов с неизбежностью ведет к рациональному их познанию. То обстоятельство, что философские обобще­ния нередко являются «опосредованными» в том смысле, что выражают наиболее существенное в уже познанном другими науками, вовсе не исключает их научности. Это тем более справедливо, что наука самостоятельно разрабатывает мето­дологические основания исследования любого объекта, яв­ления, процесса. Если социология права изучает общие за­кономерности развития правовых объектов, явлений и процессов в их онтологическом аспекте (в данном случае мы отвлекаемся от, несомненно, важных и необходимых, кон­кретно-социологических исследований в специальных от­раслях правоведения), то философия права ориентируется на выявление их гносеологического смысла и значения. Совре­менное состояние правоведения настоятельно требует позна­ния, раскрытия тайны его гносеологических потенций. Именно этим и занимается философия права.

8 С сожалением приходится отмечать сложившееся в пра­воведении нигилистическое отношение к философскому

¹ Бердяев Н. А. О рабстве и свободе человека (Опыт персоналистической философии). Париж, 1939. С. 69.

9 осмыслению правовых феноменов, что углубляется нередко непрофессиональным использованием соответствующих гно­сеологических средств познания.

9 Возможно, именно этими обстоятельствами объясняется то, что философскому осмыс­лению права в мировой и отечественной науке посвящены единичные произведения, которые тонут в море коммента­торской и пропагандистской литературы. Легко предвидеть, что наши философско-правовые размышления, поиски и выводы не найдут заинтересованного отклика у многих юри­стов, читателей. И тем не менее оптимизм и вера не поки­дают нас, ибо рано или поздно тяга к философскому осмыс­лению правовой действительности непременно проявит себя. И тогда юридическая мысль обратится и к нашим трудам, и — что более важно — к дальнейшей, более глубокой разработ­ке гносеологических проблем правоведения. Именно эта на­дежда вдохновляет, вселяя в душу благость сознания полез­ности тяжелых раздумий.

Во втором разделе рассматриваются основополагающие познавательные категории, такие, как отражение и опережа­ющее отражение, историческое и логическое, конкретное и абстрактное, явление и сущность, содержание и форма, и многие другие. Так, например, при анализе значения отра­жения и опережающего отражения подчеркивается, что за­конодательство отражает регулируемые общественные отно­шения и вместе с тем включает в себя также субъективные моменты в правосознании законодателя. При этом отража­ющее, конечно же, участвует в процессе отражения, но от­нюдь не всеми свойствами, признаками или сторонами от­ражаемого, а лишь теми, которые имеют то или иное значение для их правового опосредования. Именно «прив­несение» в регулируемые общественные отношения субъек­тивных моментов законодателя свидетельствует о творческом характере деятельности, создающей новые правовые нормы.

9 Следует в этой связи заметить, что после известной ста­линской работы, посвященной экономическим проблемам строительства социализма в СССР, мы так увлеклись объек­тивностью экономических законов, что почти не оставили ме­ста для субъективно-творческого воздействия не только на них, но и на любые другие объективные факторы.

9 Например,

10 производительные силы и соответствующие им производст­венные отношения объявлялись объективными, но при этом зачастую игнорировался тот факт, что орудия и средства про­изводства являются продуктом человеческого разума и сози­дательного творчества людей, а в производственных отноше­ниях сознательно участвуют трудящиеся и, следовательно, «привносят» в них субъективные моменты.

10 В настоящее время российские законодатели впали в про­тивоположную крайность. Это выражается в том, что они менее всего учитывают объективность регулируемых обще­ственных отношений. В результате возникла не только не­разбериха в самом законодательстве, но и полнейший хаос в правоприменительной практике. Отсутствие должного уров­ня законодательной культуры, слабое представление о тре­бованиях законодательной техники у большинства депутатов (даже юристов) и тем более у чиновников правительствен­ных и президентских структур приводит к резкому обособ­лению и противопоставлению объективного и субъективно­го в законотворчестве, недооценке их связи, взаимодействия и проникновения друг в друга.

Дело осложняется тогда, когда возникает необходимость использования в законотворчестве более высокой формы от­ражения — опережающего отражения, — в которой опыт про­шлого и настоящего проецируется на будущее. Правовые нор­мы могут способствовать оптимальному осуществлению и ускорению одних общественных отношений, предотвратить или заморозить другие. Для этого законодателю необходима полная и объективная информация.

Информационное обеспечение законотворчества имеет чрезвычайно важное значение, так как позволяет прогно­зировать последствия правового регулирования тех или иных общественных отношений. Такой прогноз может не только заранее показать обоснованность тех или иных за­конодательных актов или их обреченность на бездействие, но и предотвратить принятие правовых установлений, дей­ствия которых опасны для нормальной жизнедеятельности общества и его членов.

10 Огромный потенциал теории информации, отражения и опережающего отражения, к сожалению, не используется

11 или, по крайней мере, используется недостаточно глубоко в правоведении и, следовательно, в практике законотворчества и правореализации.

11 Дальнейшее исследование путей их оп­тимального приложения к праву будет служить повышению научного уровня юридической теории и практики.

11 Возьмем другую «парную» категорию — конкретное и аб­страктное.

11 Органически целое имеет свои части, которые вне цело­го не существуют. Рука, отделенная от живого тела, остается «рукой» только по названию. Поэтому конкретность частей выступает как «абстрактные моменты» единой «тотальности». Абстрактное выступает здесь в качестве части, а вне органи­чески целого — как абстрактно общее. Но в обоих случаях абстрактное как таковое остается, понятийно выражая изу­чаемый объект. Например, человек и конкретен, и абстрак­тен. Чувственно он воспринимается не только как отдельный объект, но и как множественный объект. И в том и в дру­гом случае эти объекты реальны: в первом случае человек выступает как относительно изолированный объект, во вто­ром — в единстве многообразного, бесконечных превраще­ний, взаимодействия, переходов одного в другое. При этом «изолированный объект», конкретное ни в коем случае нель­зя понимать лишь как «чувственно воспринимаемое» или «со­зерцательно данное». Конкретное следует понимать и как «единство многообразного», т. е. как реально общее, свой­ственное как действительности, так и ее познанию. То же следует иметь в виду и относительно абстрактного, которое есть не что иное, как форма тождественности движения дей­ствительности движению познания.

11 Исторически понятия в законодательстве могут быть кон­кретными и абстрактными, двигаясь в направлении от не­посредственно конкретного ко все более абстрактному. И это объяснялось простым обстоятельством: многообразие и усложнение жизни не могли быть охвачены конкретными по­нятиями, определяющими правовое регулирование незначи­тельной части действительности, и требовали большого ко­личества норм.

11 Поэтому конкретные понятия постепенно вытеснялись абстрактными, охватывающими правовым регу­лированием значительно большую часть возникавших в дей­-12-ствительности явлений, процессов, а также поведение людей.

12 И если конкретными понятиями невозможно охватить все те отношения, которые необходимо было регулировать, то не­достатком абстрактных понятий явилось то, что под их воз­действие нередко подпадали различные явления, процессы и поведение, особенности и специфические черты которых не поддавались учету. Отсюда следует, что законодатель должен соблюдать разумную меру при формулировании абстрактных понятий, добиваться их гибкости, целесообразного соотно­шения абстрактных и конкретных понятий. Последние при­званы детализировать, развивать, развертывать абстрактные понятия. Иначе говоря, законодатель должен уметь выбирать такой способ правового регулирования, который позволил бы довольно легко переходить от абстрактного к конкретному, от общего к особенному, не нарушая гармоничности и со­гласованности между ними.

12 Приведенные положения об отражении и опережающем отражении, конкретном и абстрактном в праве преследуют цель проиллюстрировать то, что подробно рассматривается в соответствующих главах второго раздела монографии. Вме­сте с тем они являются предварительными соображениями, которые развертываются и развиваются в дальнейшем. Иные многочисленные законы и категории познания права, пред­ставленные в данном разделе, не нуждаются в предваритель­ных разъяснениях. Здесь, как и на протяжении всей работы, подчеркивается единство онтологического и гносеологическо­го в теории права. И именно поэтому в третьем разделе мо­нографии рассматриваются глобальные онтологические про­блемы этой теории, одновременно имеющие существенное гносеологическое значение для дальнейшего познания пра­ва. К ним относятся проблемы сущности и соотношения пра­ва и законодательства, свободы, равенства и равноправия, со­знания, правосознания и интеллектуальности, законности и правопорядка и др.

12 Выскажем лишь отдельные предварительные соображения по некоторым из этих проблем, и прежде всего по правопониманию. По этому поводу в юридической науке как преж­де, так и теперь ведутся острые дискуссии, в которых, в част­ности, демонстрировались слабые места «нормативного»

13 понимания и определения права.

13 Приходится, однако, при­знать, что эти дискуссии не смогли сколько-нибудь существен­но продвинуть вперед методологическую мысль, ее значение для познания права по той простой причине, что они остава­лись в рамках все той же «нормативности». Потребовалось ре­шительное переосмысление установившихся представлений о праве, радикальное изменение его «нормативной» схемы, ко­торая довлела (и довлеет) над самим исследовательским про­цессом, недооценивавшим все то, что лежит за пределами дан­ной схемы. В результате — односторонность и неполнота исследования. Раз установившаяся догматическая схема тем и «привлекательна», что создает «чистоту» доктрины, формул и моделей. Но все они не более чем упрощенное представление о развивающейся правовой действительности. Нет ничего проще, чем всегда и везде видеть в праве одни правовые нор­мы, объявлять их совокупность «чистым правоведением».

13 Обогащенный такого рода незамысловатым «учением», право­вед в любой законодательной системе легко находит необхо­димые ему нормы, понимает их смысл, так или иначе их при­меняет и пребывает в восторге от постижения «истины». Но, увы, истина чаще всего оказывается где-то «по ту сторону».

13 В праве нельзя видеть лишь простое воспроизведение в нормативно-правовой форме основных условий как мате­риального, так и иного бытия. Право независимо лишь от этого бытия, оно является исторически выработанной чело­вечеством системой правовых принципов, идеалов, устрем­лений; право универсально в том смысле, что обслуживает любое общество. Другое дело, что законодательная система государства может в той или иной мере выражать право (или вовсе ему противоречить).

13 Именно широкое (социологическое) видение права и столь масштабный замысел данной монографии вывели нас на нестандартные проблемы правовой теории, на вышеобо- значеные общетеоретические проблемы, исследование кото­рых вынудило вернуться, с определенными дополнениями и уточнениями, к ранее опубликованным работам.

13 Подобно то­му как в живописи несколько мазков существенно изменя­ют колорит картины, так и в философии права незначитель­ная, казалось бы, коррекция совершенствует уже известные

14 положения, заключения, выводы, преобразуя картину науч­ного произведения (или по крайней мере обновляя ее). По­этому повторения оказались неизбежными ради их упорядо­чения и достижения утонченности философско-правового знания. Кроме того, в монографии изложены и некоторые прикладные разработки, которые менее всего освещены в оте­чественной юридической науке, но которые актуальны, име­ют важное значение (например, использование компьютер­ных систем в праве, комплексная социальная профилактика преступности и др.) для дальнейшего развития теории и прак­тики правотворчества и правореализации.

* * *

14 1997 год явился урожайным на работы, как будто бы посвя­щенные философии права. Имеются в виду объемные книги С. С. Алексеева, В. С. Нерсесянца, Ю. В. Тихонравова и дру­гих, менее известных авторов. Все эти книги именуются именно «философией права», но смею утверждать, что ни одна из них, увы, никого отношения к правовой философии не имеет.

Так, довольно странное видение предмета философии пра­ва обнаруживается у С. С. Алексеева, по мнению которого «это наука о праве в жизни людей, в человеческом бытии»¹. Но ведь любая отрасль юридической науки, как и вся юрис­пруденция, изучает право в человеческой жизни, бытии.

В. С. Нерсесянц вместо четкого определения предмета фи­лософии права дает описание того, чем, по его мнению, должна заниматься данная наука. Она, оказывается, иссле­дует «смысл права, его сущности и понятия, его оснований и места в мире, его ценности и значимости, его роли в жиз­ни человека, общества и государства, в судьбах народов и человечества»² и т. д. и т. п. Вместо этого автору следовало бы подумать над тем, как отличить философию права от тео­рии права и правоведения вообще.

¹ Алексеев С. С. Философия права. М., 1997. С. 2; см. также: его же. Пра­

во. Опыт комплексного исследования. М., 1999.

² Нерсесянц В. С. Философия права. М., 1997. С. 7.

14

15 Наконец, Ю. В. Тихо нравов предпочел воспроизвести точ­ки зрения иных авторов и в результате пришел к неожидан­ному выводу: философия права лишь «учение о смысле пра­ва...»¹. Но смыслом права занимается вся юриспруденция, и прежде всего общая теория права.

15 Не сумев определить того, что есть философия права, ука­занные авторы, как, впрочем, и многие другие, пошли по уже проторенной дорожке: одни воспроизводят известные поло­жения общей теории права, другие — столь же известные по­ложения истории политических и правовых учений.

15 Отнюдь не злорадствуя по поводу очевидной неопределен­ности, отсутствия элементарной четкости и логичности в суж­дениях упомянутых авторов по вопросу о предмете философии права, мы, как и любой читатель, вправе претендовать на оп­ределение специфики предмета интересующей нас в данном случае науки, ее отличия от других правоведческих наук.

Пытаясь определить предмет философии права как одно­го из направлений общей теории права, мы вынуждены бы­ли в соответствующих случаях уточнить как философские, так и правовые представления. Это неизбежно повлекло за со­бой критический подход к отдельным произведениям по соответствующей проблематике. Однако наши критические соображения обусловлены отнюдь не желанием «свести сче­ты» с оппонентами, а стремлением всесторонне обсудить спорные вопросы. Вполне возможно, что в полемике с оп­понентами победу я одержу не потому, что прав, а потому, что не правы критикуемые мною.

Никто не станет отрицать того бесспорного факта, что раз­витие науки исключает любое давление, посягающее на ее сво­боду. Никто не обладает монополией на научное творчество, истину, путь к которой проходит через диспуты, взаимную объ­ективную и корректную критику. Но нельзя умолчать об од­ном грустном обстоятельстве. В последнее время некоторые представители науки сочли за моду «переписывать» нашу ис­торию, в том числе и историю права, зачастую извращая ее. И в этом неблаговидном деле, к сожалению, активное участие

¹ Тихонравов Ю. В. Основы философии права. М., 1997. С. 46.

15

Предисловие

принимают и отдельные юристы (не станем перечислять их по­фамильно из чувства профессиональной этики)¹.

Самолично провозгласив себя «демократами», «реформа­торами», «либералами», «гуманистами», они призывают нас к покаянию за апологетику существовавшего тоталитарного строя. Яростное обличение прошлого характерно прежде все­го для тех, кто сам усердно создавал и воспевал это прошлое. Поэтому мы готовы к покаянию (хотя многие искренне ве­рили в тогдашние устремления) — но вместе с теми, кто сто­ял во главе этих устремлений. И дело отнюдь не в словах, а в конкретных делах, в подлинном служении науке. Не сле­дует упускать из виду, что наука не должность², она безраз-

¹ Например, один из них в 1963 г. писал: «Социалистическому строю ор­ганически чужды произвол и беззаконие»: в 1972 г.: «Социалистическое пра­во всем своим содержанием, принципами, "нутром"... является фактором "морали и культуры"»; в 1981 г.: «Социалистическое право — это первое в истории юридических систем Право трудящихся — Право с большой бук­вы, отвечающее многовековым чаяниям человечества». И такого рода вос­торженные высказывания пронизывают все многочисленные книги автора. Но справедливости ради отметим, что аналогичные высказывания — убеж­денные или лицемерные — можно легко обнаружить в произведениях того периода (и в моих работах, хотя и менее «красочных»). Но самое порази­тельное состоит в том, что цитированный автор буквально через небольшой промежуток времени утверждает прямо противоположное. В 1995 г. он от­мечает, что «...общество в его глубинных устоях, подавленных беззаконием и бесправием, отреагировало на ужасающую действительность, подало сиг­нал о том, что путь, по которому нужно идти, чтобы вырваться из пучины тоталитаризма и двинуться к правовому гражданскому обществу, — это путь права и законности»; что юридический науке «нужны покаяние и очище­ние, понимание и недвусмысленное признание того, что советская право­вая наука служила тоталитарной системе...»; в 1997 г.: советское право пред­ставлено как реалия «уродливо-страшная по своему существу и своим последствиям». И подобного рода высказывания сопровождаются аналогич­ной апологетикой теперь уже по отношению к современному российскому режиму. И не только в книгах, но и в газетных статьях, «полное собрание» которых автор умудрился издать.

² Оставим в стороне то, как иные коллеги, довольно успешно занимавши­еся научной деятельностью, оказавшись в кресле должностного лица, проч­но забывали о своей учености и выступали в роли оракула по всему фрон­ту науки с банальными и пустыми «указаниями». И неведомо им, что официально «представлять» науку несравненно меньшее «благо» по срав­нению с истинным удовольствием и удовлетворением от занятия самой наукой.

16

Предисловие

лична к рангам, титулам и званиям, не терпит высокомерия, лжи и угодничества. Нельзя жить в науке и быть сторонним наблюдателем ее успехов и неудач, оставаться безучастным к мукам ее поиска, радости творчества, торжества постиже­ния истины¹. Давайте же все вместе послужим единствен­ному божеству — Истине.

¹ Ханс Позер пишет: «Истина, только истина и ничего, кроме истины, — этого требует суд, и клятвопреступление строго наказуемо. Ни один ученый не обязан давать такой клятвы, и тем не менее он вынужден выполнять ее требование...» (Позер X. Правила как формы мышления. Об истине и кон­венции в науках. Научные и вненаучные формы мышления. М., 1996. С. 103).

2 Зак. № 2838 Керимов

17

18

19 I