Н.М.Пирумова социальная доктрина м.А.Бакунина введение

 

 

 

Судьба крупного русского революционера и мыслите­ля, одного из идеологов народничества в России и антиавторитарного движения на Западе, сложна и многогранна.

Молодым философом, имевшим репутацию первого рус­ского гегельянца, Бакунин в 1840 г., в возрасте 20 лет, попал в Германию. Там под влиянием западноевропейской действительности и широкого круга новых для него мыс­лей он вскоре стал одним из боевых революционных де­мократов, проповедовавшим идеи освобождения и союза славянских народов. В те же 40-е годы складывалась его социальная система взглядов. В обстановке революции 1848-1849 гг. особенно проявился его темперамент бор­ца. Затем в его бурной деятельности последовала двенадцатилетняя пауза, заполненная тюрьмами и ссылкой, а после побега из Сибири — снова борьба, на этот раз связанная с «Колоколом» и Польским восстанием 1863-1864 гг.

В возрасте 50 лет начал Бакунин новый виток своей жизни. Этот поворот был обусловлен складыванием в его сознании иной доктрины, ставшей одним из направлений анархизма. Последующие 10 лет оказались временем наи­большей социальной активности революционера, получив­шей теоретическое осмысление в главных его работах, написанных в начале 70-х годов.

Критический анализ всей деятельности идеолога анар­хизма в Западной Европе, его практического участия в международном рабочем движении не входит в задачу работы, посвященной его социальной доктрине. Не будет представлена в этой книге и биография Бакунина. Вопро­сы эти имеют свою немалую литературу (1). Задачи настоя­щей работы состоят в реконструкции эволюции мировоз­зрения русского революционера-демократа на протяжении всей его жизни, места и роли его социальной доктрины в Русском революционном движении, где она воспринима­лась иначе, чем на Западе.

Социалистические идеи в России, возникшие в услови­ях кризиса феодальной формации, развивались в пореформенное время в условиях становления капитализма. «Мелкобуржуазная демократия, — отмечал В. И. Ленин, — не случайное политическое образование, не какое-нибудь исключение, а необходимый продукт капитализма» (2).

Столь же неизбежно, как само явление крестьянской демократии — одной из «форм непролетарского домарк­систского социализма» (3), — было наличие у его идеологов различных революционных программ. «Старые револю­ционные программы, — писал В. И. Ленин, — начиная хотя бы бакунистами и бунтарями, продолжая народни­ками и кончая народовольцами», стремились «поднять крестьянство на социалистическую революцию против ос­нов современного общества» (4). Нужно ли было в 60-70-х годах, в эпоху реформ, разрушать «основы современного общества»? Ответ на этот вопрос, как показал историче­ский опыт, далеко не однозначен. К выводу о несвоевре­менности революции пришел в конце жизни и сам «апо­стол разрушения» — Михаил Бакунин.

 

* * *

 

Обратимся к проблеме источников и историографии. Круг источников, необходимых для настоящего исследо­вания, ограничен отсутствием в нашей стране архива Бакунина. Однако в «Премухинском архиве», хранящемся в ИРЛИ СССР (Пушкинском Доме), нами использован ряд документов, характеризующих процесс формирования философских воззрений молодого Бакунина. Отдельные документы (речи, письма 60-х годов) есть в фондах Баку­нина в ЦГАОР СССР и ЦГАМФ СССР. Сибирскому перио­ду посвящено значительное количество материалов в Госархиве Иркутской области. Бакунинские бумаги, оказав­шиеся в архиве Герцена и Огарева («Пражская коллек­ция»), находятся в ЦГАЛИ СССР. Там же хранится и фонд Вяч. Полонского.

Для темы исследования важны были материалы о рас­пространении идей Бакунина в России. По этим вопросам весьма значительное число документов хранится среди вещественных доказательств в фонде Министерства юсти­ции в ЦГИА СССР и в фонде Особого присутствия Прави­тельствующего Сената в ЦГАОР СССР. Источниками ис­следования стала вся опубликованная и неопубликован­ная переписка Бакунина, а также письма и труды тех, кто был связан с кругом его идей.

Важный комплекс бакунинских документов из архи­вов Германии и Австрии был введен в научный оборот в 20-х годах Вяч. Полонским (5). В 60-80-х годах источниковая база исследования стала значительно расширяться за счет публикации Институтом социальных исследований (Нидерланды) томов «Архивы Бакунина» (6).

Из работ Бакунина большое значение для настоящего исследования имели книги: «Кнуто-германская империя и социальная революция» (со всеми фрагментами и прило­жениями к ней); «Государственность и анархия» с Прибав­лениями «А» и «Б»; его пропагандистские брошюры перио­да сотрудничества с С. Г. Нечаевым; опубликованные программы его тайных обществ, а также переписка с А. И. Герценом, Н. П. Огаревым, С. Г. Нечаевым и дру­гими русскими и западными корреспондентами (7).

Зарубежный архив Бакунина хранится в Международ­ном институте социальных исследований в Амстердаме. Остановимся коротко на обстоятельствах создания важ­нейшей коллекции бакунинских бумаг. В 1977 г. в Ита­лии была опубликована переписка Жана Жака Элизе Реклю с Артюром Арну, помогающая восстановить эти обстоятельства.

В последние два года жизни Бакунина его с Арну свя­зывала близкая дружба («Мы виделись чуть не ежедневно», — вспоминал последний). Месяц спустя после смерти Бакунина Арну писал Реклю о необходимости сохранить рукописное наследство человека, «который боролся во Франции, Италии, Германии, Испании, России; его тру­ды (имеются в виду бумаги) не имеют ничего личного и камерного, напротив — они по сути своей универсальны, интернациональны, это человек, у которого последовате­ли и друзья в самых разных странах...» (8). 9 августа 1876г. Реклю отвечал, что самым подходящим человеком для издания бумаг Бакунина он считает Д. Гильома, которо­му обещал передать их «для изучения и дополнения» сам автор. Из следующего письма Реклю следует, что Гильом предложил создать по этому поводу комиссию и включить в нее от Италии А. Коста и К. Кафиеро, от Испании — Ф. Р. Пеллисера, от России — В. Зайцева. В итоге 22 сен­тября Арну, Э. Беллерио и Кафиеро взяли у вдовы Баку­нина архив и через месяц доставили его в Берн Гильому (9).

Почти через 20 лет, в 1895 г., в Париже вышел первый том сочинений Бакунина, подготовленный Гильомом. В следующих томах принял участие и М. Неттлау. Их выпуск прекратился с началом первой мировой войны. Все бумаги Бакунина Гильом передал Неттлау, который и подготовил на основании их и других собранных им материалов биографию Бакунина, «ухлопав на это, — по словам Ю. М. Стеклова, — массу сил и энергии... Она (биография. — Н. П.) состоит из трех томов, которые сам автор написал собственной рукой и затем размножил в 50 экземплярах, разослав по крупнейшим библиотекам мира» (10).

Работа эта представляет собой важнейший источник для изучения взглядов и деятельности Бакунина, по­скольку является по существу сборником документов к его биографии, включающим, помимо неопубликованной пе­реписки, и его дневники. В 1927 г. Ю. М. Стеклов сооб­щал, что в нашей стране имеются три экземпляра «Био­графии»: один в Ленинграде и два в Москве (11). Судьба ленинградского экземпляра неизвестна; экземпляр, при­надлежавший Стеклову, погиб; единственный, оставшийся из них, хранится ныне в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

Отказываясь от публикации своего труда (12), Неттлау передал весь собранный им материал Институту социаль­ных исследований, который с 1961 г. публикует тома «Архива», подготовленные под руководством А. Леннинга и снабженные его обстоятельными вступительными стать­ями. Это издание задумано как продолжение и дополне­ние французского, оставшегося незавершенным. Институт отказался от подготовки полного собрания сочинений, поскольку в этом случае «большая часть еще не опублико­ванных рукописей оставалась бы неизданной неизвестно сколько времени» (13). Возможно, что в этом и был опреде­ленный смысл, но главное, кажется нам, состояло в наме­рении продолжить, оживить и расширить публикацию работ Бакунина его анархистского периода.

Тома «Архива» комплектуются по тематическому принципу. Из семи вышедших книг три связаны непосред­ственно с русской деятельностью Бакунина. Это том III — «Государственность и анархия», том IV —«Бакунин и его отношения с Нечаевым» и том V —«Бакунин и его славян­ские связи». Ввиду наличия довольно подробной рецензии на указанные тома (14), скажем лишь, что издание в целом прекрасно подготовлено, снабжено большим научным ап­паратом и обширными приложениями.

 

* * *

Социальная концепция Бакунина привлекала внима­ние ряда исследователей биографии, деятельности и взглядов русского революционера.

Наиболее важна для нашей темы четырехтомная моно­графия Ю. М. Стеклова «Михаил Александрович Баку­нин. Его жизнь и деятельность» (М., Л., 1926-1927). Работа эта основана на весьма солидной источниковой базе, на хорошем знании зарубежных публикаций и пе­риодики, на материале литографированной биографии Бакунина М. Неттлау. Главный акцент книги — анализ международной деятельности Бакунина, русским делам в ней уделено минимальное внимание.

Марксистская критика теории анархизма и практиче­ской деятельности Бакунина, связанной с его участием в Интернационале, занимая значительное место в третьем и четвертом томах его работы, ведется принципиально и резко. «Да и сам Бакунин, — пишет автор в конце своего исследования, — человек боевого темперамента по преиму­ществу, не склонен был к ложному сентиментализму, и личность его очень мало располагала к идиллии.

...Коммунисты вели и будут еще вести борьбу со мно­гими сторонами бакунинского наследия... Но том не ме­нее теперь (1927 г.— Н. П.)настала пора воздать должное этой незаурядной исторической фигуре и признать, что в общем и целом ее недостатки далеко перевешивались ее достоинствами и что в общей экономии мирового проле­тарского движения привнесенные Бакуниным плюсы за­ставляют побледнеть его минусы» (15).

К числу плюсов Ю. М. Стеклов относит роль Бакунина в Италии и Испании, где именно им были заложены «осно­вы революционного социализма» (16); его пропаганду во Франции, на Балканах, способствовавшую развитию со­циалистического движения; его беспощадную критику буржуазного мира, а также «социал-демократического оп­портунизма и парламентского кретинизма»; его тактику бунтарства, которая «связана была в уме Бакунина с изу­чением насущных потребностей и стремлений трудящихся масс и с агитацией на почве этих потребностей» (17); наконец, саму личность «вечного борца и протестанта», закончен­ного образца профессионального революционера, «бунта­ря во имя человеческого достоинства и свободы», жизнь которого была «героической эпопеей» (18). В этом перечне плюсов, с нашей точки зрения, вызывает сомнения оценка тактики бунтарства, но к этому вопросу мы обратимся еще настоящей работе (гл. V). Здесь же остановимся на некоторых спорных утверждениях автора, в отдельных случаях соединяющего антиавторитарную идеологию бакунизма с авторитарной идеологией русской революционной социал-демократии.

В предисловии к первому тому своей работы Ю. М. Стеклов представляет Бакунина основоположником «не только европейского анархизма, но и русского народнического бунтарства, а через него и русской социал-демократии, из которой вышла Коммунистическая пар­тия» (19). Не вопреки бакунизму члены группы «Освобождения труда» «восприняли учение Маркса как учение по существу боевое, революционное», а именно благодаря тому, что все они в прошлом были бакунистами (20) — так утверждает Ю. М. Стеклов в заключении к четвертому тому своей монографии. В бакунинском «Альянсе» (наря­ду с его критикой) увидел он «верную и здоровую мысль» о том, что массовое движение может рассчитывать на ус­пех, если оно «объединяется сплоченной организацией, выражающей интересы масс и пользующейся их доверием. Это было, — заключает он, — как бы предвидением гряду­щих форм пролетарской борьбы» (21).

В работах советских историков, философов, экономи­стов, появившихся в 60-80-е годы, Бакунин представлен в числе других идеологов народничества. Критика Марк­сом его социальной доктрины везде дана достаточно пол­но. Однако всесторонний анализ бакунизма и его социаль­ной базы у всех авторов, как правило, отсутствует. Нель­зя не выразить сомнения в том, что такие исследователи, как В. А. Малинин, А. А. Галактионов, П. Ф. Никандров, Н. С. Федоркин (22) и др., пользовались основными фило­софскими работами Бакунина, дающими возможность оце­нить его роль в истории русской философии.

Нельзя не заметить и общий недостаток исторических исследований в области русской общественной мысли, не связывающих обычно философские воззрения с обществен­но-политической или исторической концепцией того или иного лица. Этот недостаток не миновал и советское бакуноведение.

Специальных исследований о Бакунине крайне мало. Наиболее значительное место среди них занимают доктор­ская диссертация П. И. Моисеева «Философия Михаила Бакунина» (23), весьма важна также статья В. Ф. Пустарнакова «М. А. Бакунин как философ», предваряющая его «Избранные философские сочинения и письма»" (1987 г.) (24). Больше, чем о Бакунине, историки пишут о бакунизме как направлении народнического движения. По существу, все авторы статей, диссертаций, книг о народничестве 70-х годов говорят и о распространении его влияния. Последнее обусловливалось тем, что гнет российской госу­дарственности создавал почву, наиболее благоприятную для идей, направленных против всех форм власти. «Бакунизм, — справедливо заметил Б. С. Итенберг,— был тече­нием общественной мысли, направленной своим острием против российской государственной бюрократии, против всех угнетателей народа» (25). Если Б. С. Итенберг в своей книге представил бакунизм в действии, фактически став­ший в условиях «хождения в народ» не более чем формой революционной пропаганды, то В. А. Твардовская удели­ла ему немало внимания как направлению социалистиче­ской мысли (26).

П. С. Ткаченко привел материалы о распространении бакунинских идей среди учащейся молодежи (27), В. Ф. Захарина проанализировала нелегальную пропагандистскую литературу народников, выделив в ней бакунинское на­правление (28). К книгам указанных авторов и многих дру­гих историков общественной мысли мы будем обращаться по ходу работы. Здесь остановимся лишь на работе Е. Л. Рудницкой, поскольку она непосредственно касает­ся деятельности Бакунина конца 60-х — начала 70-х го­дов (29). Анализируя судьбу эмигрантских революционных изданий, прослеживая их связи с развитием революцион­но-демократического движения в России, автор по сущест­ву представляет процесс развития различных направле­ний русской революционной мысли. В рамках интересую­щей нас проблемы Е. Л. Рудницкой впервые столь полно и тщательно проанализирована пропагандистская кампа­ния Бакунина — Огарева — Нечаева в 1869-1870 гг. При определении в ней роли и значения Бакунина (как и во всех предыдущих ее работах) Е. Л. Рудницкая исхо­дит из посылок о теоретической беспринципности идеолога анархизма, из отрицания им роли организации, заменяе­мой стихийностью (30), из враждебности его науке и созна­тельному началу в революционном движении.

Материалы, на которых основана настоящая работа, доказывают, как нам представляется, обратное: принци­пиальную приверженность Бакунина теории анархизма при определенном лавировании в области тактики; призна­ние роли революционной организации в момент революции сочетающейся со стихийным движением народных масс; «не враждебное отношение к сознательному началу в революционном движении», а признание народного со­знания потенциальной революционной силой; отрицание лишь буржуазной науки. Эти идеи и объясняют успех бакунизма в России в отличие от неуспеха нечаевщины.

Утверждения, что в «Катехизисе революционера» «сли­лись воедино стремления и установки Бакунина и Нечае­ва» что автором прокламации «Начало революции», при­зывающей к террору («яд, нож, петля... все равно»), был Бакунин, что прокламация «К офицерам русской армии» представляла собой лишь выражение полной солидарно­сти с крайне бланкистским и террористическим изданием Нечаева — вторым номером «Народной расправы», оста­ются недоказанными. Не обоснована гипотеза Е. Л. Руд­ницкой и о том, что при первом приезде в Швейцарию Нечаев в качестве программы революционной организа­ции, возглавляемой мнимым Комитетом, будто бы предло­жил Бакунину ткачевско-нечаевский, бланкистский по смыслу документ — «Программу революционного дейст­вия» и он, приняв ее содержание, «подчинился безусловно власти Комитета». Что выдавал Нечаев за программу Комитета, мы не знаем, но заинтересованный в то время в поддержке Бакунина и пользующийся всей анархистской терминологией, он, скорее всего, мог представить эклекти­ческое построение на анархистский лад. То, что Бакунин целиком доверился молодому революционеру, что поставил весь свой авторитет на службу Комитету, не вызывает сомнений, но основанием к этому была не бланкистская программа Нечаева, а искреннее желание служить «рус­скому делу», которое не раз проявлял старый революцио­нер. Бланкизм же и мистификации Нечаева, став извест­ны Бакунину, привели их к разрыву.

Возражения по части «бакунинской линии» (31) не отно­сятся к другим сюжетам книги Е. Л. Рудницкой, иначе аргументированным, выходящим за рамки темы о револю­ционной прессе, воссоздающим живую картину обществен­ной борьбы в период, наименее изученный в литературе.

В связи с определением места социальной концепции Бакунина в русском освободительном движении (гл. V настоящей работы) следует остановиться на двух статьях Р. В. Филиппова (32), попытавшегося создать новую кон­цепцию развития революционного народничества 70-х го­дов. Концепция этого автора сводится к отрицанию роли бакунизма в революционном народничестве 70-х годов.

Автор статей идет не от конкретного материала, а от стремления представить революционное народничество в приглаженном, бесконфликтном варианте, развивавшимся в рамках «русского крестьянского социализма» и идей шестидесятников. Сама постановка вопроса о преемствен­ности идей, о значении герценовского «русского социа­лизма» для идеологии народников бесспорна. Но зачем понадобилось автору нарушать живую ткань истории, пытаясь свести на нет роль Бакунина и никак не предста­вить место и значение деятельности Лаврова? Эпоха 70-х годов XIX в. за последние десятилетия довольно полно изучена. Факт различия значения бакунизма для рабочего движения на Западе и крестьянской демократи­ческой идеологии в России установлен. Новых материалов Р. В. Филиппов не приводит. Для доказательства своего положения о только негативном смысле бакунизма в его русском варианте и полной незначительности его для ре­волюционного народничества он обращается к ленинским текстам, пытаясь истолковать их в нужном для своей гипотезы направлении. В основу он берет известные слова В. И. Ленина: «Если в России, несмотря на более мелко­буржуазный состав ее населения по сравнению с европей­скими странами, анархизм пользовался в период обеих революций (1905 и 1917) и во время подготовки к ним сравнительно ничтожным влиянием, то это, несомненно, следует поставить отчасти в заслугу большевизму... Го­ворю: "отчасти", ибо еще более важную роль в деле ос­лабления анархизма в России сыграло то, что он имел возможность в прошлом (70-е годы XIX века) развиться необыкновенно пышно и обнаружить до конца свою не­верность, свою непригодность как руководящей теории для революционного класса» (33).

Из совершенно ясного ленинского текста Р. В. Филип­пов делает неожиданный вывод о том, что речь здесь идет не о «пышном расцвете» анархизма в России 70-х годов, а об аналогичном явлении на Западе. В России же, пишет Р. В. Филиппов, «эти годы, прошедшие под знаком "хож­дения в народ", Ленин рассматривал не как необыкновен­но пышное развитие анархизма, а как расцвет действен­ного (то есть революционного) народничества» (34).

В статье «О народничестве» (1913) В. И. Ленин говорил о расцвете действенного народничества в 70-е годы, но известно, что «хождение в народ», предпринятое с целью подготовки крестьянской революции, шло как под бакунистскими, так и под лавристскими лозунгами, причем преобладал в нем бакунизм. Значение и смысл последнего направления были удачно сформулированы Н. Ю. Колпинским и В. А. Твардовской, назвавшими его «одним из идейных выражений борьбы крестьянских масс, страдав­ших больше от крепостничества, чем от капитализма. Этим и определялось объективное, в целом прогрессивное значение бакунизма в России как одного из течений на­родничества — идеологии крестьянской демократии» (35).

К сути этого направления общественной мысли, его программе, тактике, значению мы не раз будем обращать­ся на страницах этой работы, вернемся и к ряду конкрет­ных соображений Р. В. Филиппова.

 

* * *

 

Зарубежная историография Бакунина в целом по коли­честву вышедших работ значительно превосходит литера­туру, опубликованную в нашей стране.

Рост интереса к деятельности и идеям Бакунина, охва­тивший многие страны с 60-х годов нашего века, связан с возрастающим движением левых сил, часто по-своему интерпретирующих лозунги Бакунина, с интересом к пу­тям развития нашей страны.

Для современной историографии Бакунина и бакуниз­ма наиболее характерны работы, вышедшие к 100-летию со дня смерти Бакунина (1976), а среди них — материалы трех коллоквиумов, посвященных этой дате, во Франции, Италии, Америке (36). В этих сборниках представлены раз­личные направления бакуноведения, среди которых пре­обладала известная апология анархизма. Так, подводя итоги международного коллоквиума в Париже, Ж. Катто отмечал главное, заключающееся в том, что кроме лично­сти Бакунина, «человека темпераментного, эксцентрично­го и разумного одновременно, человека, который остается одним из значительных революционных деятелей XIX века, на коллоквиуме во всех докладах шла речь об анархизме как теории, как стиле поведения, как об идеале» (37).

Анархо-синдикалистская модель организации челове­ческого общества представляется ряду французских исто­риков весьма перспективной. Вот здесь и к взгляды и об­ращаются к Бакунину, являвшемуся, по словам Г. Леваля, «подлинным создателем революционного синдика­лизма», передавшему ему «все ценное, что в нем есть» (38). Подобная точка зрения на значение идеи Бакунина разделяется М. Преадо, Ж. Метроном и др. Утвержда­ется она и в «Большой энциклопедии Ларуса», где сооб­щается, что Бакунин «заложил основы антиавторитарного социализма, теории и практики анархо-синдикализма» (39).

Определенную перспективность видят отдельные исто­рики и в антиавторитарном федерализме. Так, Н. Арвон полагает, что «эта радикальная трансформация общества в совокупности свободных ассоциаций... могла показаться утопичной в первой половине XX в., когда мир ориенти­ровался на широкие экономические и политические цент­рализации». Но, развиваясь, эти тенденции выразились в политике — «в тоталитаризме», в экономике — «в бюро­кратическом планировании». В этих условиях модель, предложенная Бакуниным, считает Арвон, «имеет некото­рый шанс вновь встать на повестку дня» (40).

Старый спор о том, какие черты превалировали в Ба­кунине — мыслителя или борца, — большинством истори­ков разных стран решался в сторону последнего. Однако развитие анархо-синдикалистских идей потребовало тео­ретического обоснования. Тогда и появилось утверждение Леваля о том, что Бакунин был «более велик как мысли­тель, чем как борец» (41), во Франции распространилось мнение о нем как о французском политическом деятеле, французском писателе, на его сочинения стали опираться в поисках философских основ для современного «антиавторитарного социализма» (42).

После майских событий 1968 г. во Франции появилась еще одна модель анархистской мысли, основателем кото­рой также будто бы был Бакунин, — анархо-марксизм. Вот как рассматривал революционную историю в свете этой модели Д. Герен: «Анархистский коллективизм Ба­кунина пытался примирить Прудона с Марксом. Марк­сизм через основание I Интернационала стремился найти связующее звено между Бланки и Бакуниным. Коммуна 1871 г. была эмпирическим синтезом якобинства и федера­лизма. Сам Ленин в "Государстве и революции" разде­лился между анархизмом и государственным коммуниз­мом, между стихийностью масс и железной диктатурой якобинства» (43).

Попытки рассмотрения Бакунина в связи с лениниз­мом нередки в англо-американской литературе, авторы большинства работ так или иначе касаются этих тем. Ввиду наличия специальных исследований В. Г. Джангиряна и Л. Г. Сухотиной (44), посвященных англо-американской историографии бакунизма и революционной демократии в целом, остановимся несколько конкретнее на историогра­фии интересующего нас вопроса в других странах.

История совместной революционной деятельности М. Бакунина и С. Нечаева (1869-1870), привлекая мно­гих исследователей (45), документально разработана лишь издателем писем Бакунина, хранящихся в рукописном отделе Национальной библиотеки в Париже, — М. Конфино и издателем «Архива Бакунина» А. Леннингом. Прежде чем говорить о подходе Леннинга к проблеме Бакунин — Нечаев, остановимся на общей позиции издания. Она апологетична в отношении Бакунина. В предисловиях, написанных Леннингом к вышедшим томам «Архива», Бакунин представляется всегда и безусловно правым. Так, принципиальные разногласия во взглядах на средст­ва, цели, тактику и сроки революционной борьбы между Герценом и Бакуниным Леннинг сводит к вопросу о роли общины. «Бакунин, — пишет исследователь, — не разделял веры Герцена в русскую сельскую общину (мир), камень преткновения во все последующие годы народнической идеологии... Будучи больше реалистом, чем Герцен, Баку­нин вовсе не видел в мире основы развития к коллектив­ной собственности на землю и к социалистическому обще­ству» (46).

Действительно, взгляды Бакунина на общину были несколько более реалистичны, и он видел в ней отрица­тельные черты, но он вовсе не отрицал ее как ячейку бу­дущего переустройства общества. Главное же состоит в том, что в полемике Герцена с Бакуниным, охватывающей основополагающие проблемы революционного и эволюци­онного путей развития человечества, с нашей точки зре­ния, более прав был первый из них (47).

Но вернемся к позиции Леннинга в вопросе Бакунин — Нечаев. Она определяется уже тем, что для тома «Баку­нин и его отношения с Нечаевым» им выбраны лишь по­следние пять месяцев их отношений, завершившиеся раз­рывом. Подобный подход к проблеме представляется не­правомерным, поскольку не дает полной информации о событиях, связанных с Нечаевым, и позволяет не ста­вить вопроса о моральной ответственности Бакунина за все написанное Нечаевым в 1869 г. (прокламации и «Кате­хизис революционера»). Все события первой пропаганди­стской кампании Бакунина—Огарева—Нечаева, очевид­но, не соответствовали представлению Леннинга о сразу обозначившемся разногласии. «Нет ничего более ошибоч­ного, — писал он, — чем гипотеза, отвергнутая, впрочем, полвека тому назад М. Неттлау, согласно которой старик Бакунин наивно позволил себя мистифицировать молодо­му революционеру Нечаеву... Факт, что Нечаеву удалось создать очень сильную, по крайней мере для своего време­ни, организацию студенческой молодежи. И никто не мо­жет отрицать ее политического характера. Нечаев был основателем чисто политической якобинской тенденции в русском революционном движении» (48).

Ни с Неттлау, ни с Леннингом согласиться здесь нель­зя. «Старик Бакунин» действительно верил мистификаци­ям Нечаева, но до той поры, пока они не были разоблаче­ны. Что же касается организации, то она была создана Нечаевым уже после первого периода деятельности в Швейцарии. «Очень сильной» даже по тем временам она не была. В целом воззрения Нечаева, действительно, бы­ли бланкистскими (или якобинскими). Однако якобинство совсем не обязательно должно быть связано с иезуитст­вом, с неразборчивостью в средствах для достижения цели. Для Нечаева же характерна была именно такая связь. Признавая этот факт, Леннинг далее утверждает, что «бланкистские и марксистские идеи Нечаева... составляли действительный центр его политических идей, которые позднее теоретически сформулировал Ткачев» (49). «Марк­сизм» Нечаева издатель «Архива Бакунина» усматривает в отсылке читателей второго номера «Издания Народной расправы» к «Коммунистическому манифесту». Аргу­мент этот, однако, не доказателен.

Как целостная система идей марксизм не соответство­вал идеологии Нечаева. Некоторые совпадения его форму­лировок с «Коммунистическим манифестом» могут слу­жить свидетельством лишь его эклектизма. Эту черту его взглядов отмечал еще в 1960 г. Ф. Вентури. Однако и он полагал, что «Манифест» повлиял на Нечаева и что это обстоятельство отразилось «в двух номерах "Общины", вышедших в Лондоне после его разрыва с Бакуниным» (50). М. Конфино, приведя мнение Ф. Вентури, присоединился к нему (51).

Модель казарменного коммунизма как одна из утопий того времени была достаточно широко известна в Европе. Считать «Коммунистический манифест» единственным ис­точником информации Нечаева вряд ли стоит. Нельзя не учитывать и крайне отрицательного отношения Нечаева к Интернационалу с его «неопределенной программой», а также к Марксу и Энгельсу, которые, по словам русского революционера, «суть не вожди, а тормоза для народ­ного революционного дела» (52).

В историографии русского революционного движе­ния бывали случаи, когда авторы шли не от действитель­ных его противоречий и конфликтов, а от той или иной умозрительной схемы событий. Такова была книга П. Шайберта «От Бакунина к Ленину. История русской революционной идеологии. 1840-1895». Вышел только первый том этой работы, посвященный периоду 40-х — начала 50-х годов (53).

Борьбу русских революционеров Шайберт рассматри­вает как увлечение утопией, как построение новой «лже­религии». Тенденциозность концепции Шайберта особен­но сказалась в главах, посвященных М. А. Бакунину, которого он показал типичным представителем русской революции, заложившим основы ленинской стратегии и тактики. В первом томе, подробно изображая частные факты семейной хроники Бакуниных, Шайберт настоя­тельно искал в мнимом деспотизме отца корни анархист­ского мировоззрения молодого Бакунина. Последующие взгляды русского революционера он представлял пансла­вистскими, отрицая революционное содержание его борьбы за освобождение славян и объединение их в свободную славянскую федерацию. Участие его в революции 1848 г. вообще не привлекало Шайберта. Во введении к работе он характеризовал себя как консерватора, который не питает симпатий ни к одному из лиц, деятельность кото­рых он описывает. Образцами исторического мышления для него служили Ривароль и Токвиль (54). Естественно, что с тех же позиций он собирался представить дальней­ший путь «от Бакунина к Ленину». Причины, по которым он этого не сделал, нам неизвестны.

Что же касается «панславизма» Бакунина, то этот сюжет привлекает многих историков, ищущих в нем ана­логии с современностью. Так, Р. Хейр представляет рево­люционный план Бакунина как насильственное объеди­нение Восточной Европы: «Прусская Силезия, большая часть Восточной Пруссии, Чехия, Польша и южные сла­вяне должны порвать с Германией и Австрией, а револю­ционную Венгрию должны были заставить войти в буду­щий славянский союз» (55).

Мы коротко остановились на основных направлениях советской и зарубежной историографии Бакунина и бакунизма.

Из приведенного материала следует, что интересующий нас сюжет не стал еще предметом специального всесторон­него исследования. Попытку анализа истоков и эволюции социальной доктрины Бакунина мы и предлагаем читате­лям настоящей книги.

1 Герцен А. И. Михаил Бакунин // Собр. соч.: В 30 т. М., 1954-1966. Т. VII; Он же. М. А. Бакунин // Там же. Т. XXI; Он же. К старому товарищу // Там же. Т. XX, кн. 2; Корнилов А. А. Молодые годы Михаила Бакунина. М., 1915; Он же. Годы стран­ствий Михаила Бакунина. Л.; М., 1925; Неттлау М. Жизнь и деятельность Михаила Бакунина. Пг.; М., 1920; Полонский Вяч. Михаил Александрович Бакунин: Жизнь, деятельность, мышление. М.; Л., 1922. Т. 1;Стеклов Ю. Михаил Александро­вич Бакунин: Его жизнь и деятельность, М.; Л., 1926-1927. Т. 1-4; Колпинский П. Ю., Твардовская В. А. Бакунин в русском и международном освободительном движении // Вопр. истории. 1964. № 10; Пирумова II. Бакунин. М., 1970; Михайлов М. И. Борьба против бакунизма в I Интернационале. М., 1976.

2 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 410.

3 Там же. Т. 26. С. 49.

4 Там же. Т. 1. С. 272.

6 Материалы для биографии Бакунина. М.; Л., 1923-1928. Т. 1-3.

6 Archives Bakounine. Leiden, 1961-1977. V. I-VII. Публикация продолжается.

7 Oeuvres Bakounine. Paris, 1908. V. III. Наиболее полная публи­кация — Archives Bakounine. Leiden, 1982. V. VII; Бакунин М. А. Международное тайное общество освобождения человечества; Он же. Философские рассуждения о божественном призраке, о действительном мире и о человеке // Бакунин М. А. Избр. фи­лософские соч. и письма. М., 1987.

8 Il Risorgimento, Anno XXIX. Milano, 1977. N 1/2. Р. 93-96.

9 Ibidem. Окончательный состав комиссии: Гильом, Реклю, Арну, Кафиеро, С. Фриша, Беллерио, Пеллисер, Зайцев. Данных о реальном участии Зайцева в комиссии мной не обнаружено.

10 Стеклов Ю. М. Указ. соч. Т. 1. С. 7.

11 Там же. Т. 4. С. 470.

12 На предложение участвовать в издании документов Бакунина в нашей стране Неттлау ответил отказом. «Мне было предложено сотрудничество в русском государственном издании, но я это от­клонил», — писал он 24 февраля 1924 г. в письме к Вяч; Полон­скому (ЦГАЛИ СССР. Ф. 1328. Оп. 2. № 140. Л. 74).

13 Archives Bakounine. Leiden, 1961. V. 1. Р. VII.

14 Пирумова Н. М., Черных В. А. Архив Бакунина. Издание Меж­дународного института социальной истории // Освободительное движение в России. Саратов, 1978. Вып. 8.

15 Стеклов Ю. М. Указ. соч. Т. 4. С. 449-450.

16 О том, что первые шаги рабочего движения в Италии, Испании, Швейцарии прошли под воздействием Бакунина и его сторонни­ков, пишут: Кин Ц.Италия конца XIX века: судьбы людей и теорий. М., 1978; Григорьева И. В. Рабочее и социалистическое движение в Италии в эпоху Рисорджименто. М., 1966. Об анар­хизме как об одном из истоков итальянского социализма писал Р. Парис, добавляя, что до 1892 г. анархистские и авторитарные направления социализма в Италии были едины. Он отмечал также разные степени влияния Бакунина в различных областях, вы­деляя Неаполь, где почва для его идей была подготовлена дея­тельностью К. Пизакане, «русского народника в итальянской среде» (Bakounine: Combats et debats. Paris, 1979. P. 155-166).

17 Стеклов Ю. М. Указ. соч. Т. 4. С. 451-452.

18 Там же. С. 455.

19 Там же. Т. 1. С. 4.

20 Там же. Т. 4 С. 452.

21 Там же. С. 453.

22 Малинин В. А. Философия революционного народничества. М., 1972; Галактионов А. А., Никаноров П. Ф. Идеология русского народничества. М., 1966; Федоркин II. С. Утопический социализм идеологов революционного народничества. М., 1984.

23 Моисеев П. И. Философия Михаила Бакунина: Дис. ... докт. ист. наук. Л., 1982. Он же автор книги «Критика философии М. Баку­нина и современность» (Иркутск, 1981).

24 Пустарнаков В. Ф. М. А. Бакунин как философ // Бакунин М. А. Избр. философские соч. и письма.

25 Итенберг Б. С. Движение революционного народничества. М., 1965. С. 223.

26 Твардовская В. А. Социалистическая мысль России на рубеже 1870-1880 гг. М., 1969.

27 Ткаченко Л. С. Учащаяся молодежь в революционном движении 60-70-х гг. М., 1978.

28 Захарина В. Ф. Голос революционной России. М., 1969.

29 Рудницкая Е. Л. Русская революционная мысль. Демократиче­ская печать, 1864-1873. М., 1984.

30 В этом случае Е. Л. Рудницкая делает исключение для Прибав­ления «А». Однако организация народных сил и признание роли пропаганды здесь не столько новы для Бакунина, сколько кон­кретизированы. Истоком же этих уточнений был не журнал П. Л. Лаврова, а опыт революционной борьбы во Франции, Италии, Испании.

31 Рудницкая Е. Л. Указ. соч. С.132, 169, 173, 206-207.

32 Филиппов Р. В. К оценке программных основ «Земли и Воли» 70-х годов XIX века // Вопр. истории. 1982. № 5; Он же. По по­воду одной историографической тенденции //Вопр. истории КПСС. 1984. № 6.

33 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 15.

34 Вопр. истории КПСС. 1984. № 6. С. 39.

35 Колпинский Н. Ю., Твардовская В. А. Бакунизм в русском и меж­дународном освободительном движении // Вопр. истории. 1964. № 10. С. 83.

36 Canadian-American Studies, Special Issue: Michael Bakunin. Vol. 10. N 4. Pittsburgh, 1976; Anarchici e anarchia nel mondo contepraneo. Attu el Converno promosso della Fondarione, I. Einaudi (Torino, 5, 6, 7 decembre 1969). Torino, 1971; Bakouni­ne. Combats et débats. Paris, 1979.

37 Combats et débats. P. 104.

38 Leval G. La pencée constructive de Bakounine. Paris, 1976. P. 161.

39 La Grande Encyclopédic. Paris. V. 3. P. 1403.

40 Arvon Н. Michel Bakounine, ou la vie centre la science. Paris, 1966. P. 11.

41 Leval G. Op. cit. P. 5.

42 Секиринский С. С. Русская революционная демократия 60-70-х годов XIX века в освещении современной французской бур­жуазной историографии: Дис. ... канд. ист. наук. М., 1984. С. 96-97.

43 Guerin D. Pour un marxisme liberatoire. Paris, 1969. P. 67.

44 Джангирян В. Г. Критика англо-американской буржуазной ис­ториографии М. А. Бакунина и бакунизма. М., 1978; Сухотина Л. Г. Проблемы английской и американской буржуазной исто­риографии. Томск, 1983.

45 Cannac R. Netchaiev. Du nihilisme au terrorisme. Paris, 1961; Phillip Pomper. Bakunin, Nechaev and the «Catecisme of a Revolu­tionary» // Canadian-American Studies. V. 10. N 4. 1976; Lequien E. Bakounine et le marxisme dans la Revue d'histoire économique et sociale. Paris, 1954, Vol. 32, N 4; Camus A.L'homme revolte. Paris, 1951; Arvon Н. Michel Bakounine, ou la vie contre la science.

46 Archives Bakounine. V. VP. XXIV.

47 Это обстоятельство мы попытаемся доказать в гл. IV.

48 Archives Bakounine. V. IV. Р. XIV, XVII.

49 Ibid. P. XVII.

50 Venturi F. Roots of Revolution: A History of the Populist and Socialist Movements in Nineteenth Century Russia. N. Y., 1960. P. 384.

51 Cahiers du mondo russe et sovictique. Paris, 1966. V. VII.

N 4. Более подробный анализ позиции М. Конфино см.: Пирумова Н. М. Новое о Бакунине на страницах французского журнала // История СССР. 1968. № 4.

52 Община, 1870. 1 сент. № 1. С. 1, 2.

53 Scheibert P. Von Bakunin zu Lenin: Geschichte der russischen revolutionären Ideologien, 1840-1895. Leiden, 1956. Bd. 1. По за­мыслу автора эта работа должна была представлять собой трех­томное исследование формирования русского революционного (по терминологии Шайберта — радикального) мировоззрения.

54 Ibid. P. 7-8.

55 Hare R. The Portraits of Russian personalities between reform and Revolution. London, 1959. P. 31.

 

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ