3) Прекращение брака

В Древней Руси после принятия христианства брачно-семейные отношения были переданы под юрисдикцию церкви, представители которой исходили из принципа незыблемости евангельских истин, гласивших, что Ева была создана из ребра Адамова, в силу чего составляла с ним единое целое, и их союз не был расторгнут даже после грехопадения. Опираясь на этот тезис, церковь провозглашала брак священным и нерасторжимым. С точки зрения христианства, только смерть одного из супругов или прелюбодеяние жены освобождали другого супруга от уз брака.

Канонические требования оказались чересчур жесткими даже для Византии. Поэтому в византийских кодексах Эклоге и Прохироне количество поводов для расторжения брака было увеличено. После принятия христианства оба этих кодекса получили хождение на Руси, а вместе с ними признание получили и нормы византийского разводного права. Однако в процессе кодификации древнерусского церковного права законодатели не ограничились только рецепцией византийских норм, внося в них и свои дополнения.

Среди юридически достаточных поводов для развода на первое место древнерусское законодательство поставило недонесение о государственной измене в форме покушения на князя. Но согласно ст. 53 Пространной редакции Церковного устава князя Ярослава этот повод для расторжения брака закреплялся только за мужем: "Услышить жена от иных людей, что думати на царя или на князя, а мужу своему не скажеть, а опасли обличиться - розлучити".

Следует подчеркнуть, что само словосочетание "государственная измена" вряд ли могло относиться к простому общиннику. Вероятно, этот повод для развода действовал в отношении лиц, находящихся при княжеском дворе, т.е. представителей класса феодалов, возможно княжеских холопов, занимающих административные должности.

Невзирая на провозглашенное христианским учением равноправие мужчины и женщины в браке, церковь закрепляла право требовать соблюдения супружеской верности только за мужем. Даже само прелюбодеяние рассматривалось как плотская связь замужней женщины с посторонним мужчиной. Согласно Эклоге, муж уличенной в измене жены обязан был развестись с нею: "Если кто-либо вступил в связь с замужней женщиной, то и он и она подвергнутся отрезанию носа. После же отрезания носа совершившая прелюбодеяние возьмет свои вещи, которые она принесла к мужу (и ничего больше)".

Церковный устав князя Ярослава также признавал супружескую измену женщины достаточным поводом для развода. Статья 53 его Пространной редакции гласит: "Оже муж застанеть свою жену с любодеем или учинить на ню послухы и исправу, разлучити" . Однако в отличие от византийского законодательства, развод в данном случае был лишь правом, а не обязанностью мужа. Только священники должны были развестись с женами, совершившими прелюбодеяние, иначе они теряли свой сан. "А оже от попа или от дьяакона попадья сътворить прелюбы? - А поустивъ ю... дьржати свой санъ", - говорилось в канонических ответах новгородского епископа Нифонта. Совершение насилия над замужней женщиной не считалось прелюбодеянием и не служило ее мужу поводом для развода, о чем свидетельствуют канонические ответы митрополита Иоанна: "Нужею бывающая тли неповинни бывають".

Поводом к разводу могли послужить действия жены, бросающие тень на ее репутацию и дающие возможность подозревать ее в супружеской измене. К подобным поступкам ст. 53 Пространной редакции Церковного устава князя Ярослава и "Книги законные" (сборник, содержащий Закон о разделении браком, взятый составителем из Прохирона) относят случаи, когда жена без разрешения мужа пировала с чужими людьми, мылась в одной бане с мужчинами или ночевала вне дома даже если "въ своихъ родители", а также если без дозволения супруга посещала "игрища". Но если жена проводила ночь вне дома по вине своего мужа, то этот факт не мог служить основанием для расторжения брака .

Ряд исследователей русского права считают, что участие женщины в увеселениях, посещение бань и т.п. вряд ли служили поводом для развода на Руси, так как составляли продукт общественного правосознания Древнего Рима, унаследованный Византией. По их мнению, древнерусская женщина пользовалась большей свободой, чем древняя римлянка (участвовала в пирах, посещала игрища, которые были неотъемлемой частью народной жизни), а совместное посещение бань практиковалось не только у мирян, но даже и у монахов вплоть до XVII в.

Супружеская же измена мужа не считалась поводом для расторжения брака. Церковный устав князя Ярослава предусматривал за подобные преступления только наказания в виде штрафа в пользу церкви: "Аже муж оженится иною женою, а старою не роспустится, митрополиту вина, молодую понятии в дом церковны(и), а старою житии".

Достаточным поводом для развода Пространная редакция Церковного устава князя Ярослава считает посягательство жены на жизнь мужа или несообщение о готовящемся на него покушении: "Аще подумаеть жена на своего мужа или зелием, или инеми людьми, или иметь что ведати мужа еа хотять убити, а мужу своему не скажеть, а опосле объявиться, и разлучити".

Посягательство мужа на жизнь своей супруги "Книги законные" также рассматривали в качестве повода для расторжения супружества. Правда, по мнению А.И. Загоровского, эта норма на Руси не действовала, так как вступала в противоречие с неограниченной властью главы семейства. Но, на наш взгляд, это утверждение верно только по отношению к языческому периоду, так как после принятия христианства церковь ограничила власть мужа над всеми домочадцами и в любом случае осуждала убийство. Поэтому после Крещения Руси посягательство мужа на жизнь своей супруги, скорее всего, являлось для последней достаточным поводом для расторжения брака.

Открытым остается вопрос о возможности развода из-за покушения жены на имущество своего мужа. Пространная редакция Церковного устава князя Ярослава содержит две противоречащие друг другу статьи. Статья 36 не считает такое деяние основанием для развода, предусматривая за него лишь денежный штраф, и возлагает на мужа обязанность наказать свою супругу: "Аще жена мужа крадеть и обличити ю, митрополиту 3 гривны, а муж казнить ю, и про то не разлучити". А ст. 53 за совершение подобного деяния настаивает на разводе: "Оже жена на мужа наведеть тати, велить покрасти, или сама покрадеть... про то разлучити".

Можно согласиться с мнением Я.Н. Щапова, объясняющего появление этих двух взаимоисключающих статей в Уставе тем, что в период создания Пространной редакции Церковного устава князя Ярослава на Руси не было единых норм "распустного" (разводного) права, которые применялись бы на всей ее территории. Поэтому древнерусские (уже христианские) традиции и обычаи мирно сосуществовали с противоречивыми нормами переводных византийских памятников, и выбор тех или иных законов для правоприменения диктовался конкретными условиями, взглядами, знаниями местного иерарха или другого составителя правового свода, подобного уставу Ярослава.

Возникшим на местной почве и неизвестным византийскому праву основанием для развода являлось ограбление женой церкви: "Оже жена церковь покрадши, инеем подаеть, про то разлучити". На наш взгляд, в этой статье речь идет о возможности покушения на церковное имущество со стороны жены священнослужителя. Если бы речь шла о посторонней женщине, то такое наказание (развод) было бы в некоторых случаях даже желанным, являясь способом уйти от нелюбимого мужа. В пользу версии о том, что субъектом преступления в данной статье является именно попадья, свидетельствует и отсутствие в Уставе статьи об ограблении церкви мужчиной.

Епископ Нифонт среди достаточных поводов для развода упоминает и добрачные долги мужа, не дававшие ему возможность достойно содержать супругу и приводившие семейство к нищете, а также его пристрастие к алкоголю, кражу имущества жены и проматывание его: "Долгъ многъ оу моужа застанеть, а порты ее грабити начнеть, или пропиваеть, или ино зло".

Целый ряд поводов для развода связан с проблемами со здоровьем супругов. Так, одним из оснований для разрыва супружеского союза была неспособность мужа к супружеской жизни. Расторгался подобный брак по усмотрению жены и ее родителей, не ранее чем через три года совместной жизни. Муж также мог требовать развода в случае бесплодия жены, так как основной целью брака в древнерусском обществе считалось рождение потомства, а отсутствие детей воспринималось как несчастье или порок .

Применявшиеся на Руси юридические сборники византийского происхождения предусматривали возможность расторжения брака вследствие заболевания одного из супругов проказой или сумасшествием. Но законодательство Древней Руси не считало болезнь поводом для расторжения брака. Так, Церковный устав князя Ярослава запрещал супругам покидать друг друга по причине нездоровья одного из них: "Аще будет жене лихыи недуг, или слепа, или долгая болезнь, про то еа не пустити. Тако же и жене нельзя пустити мужа". Вероятно, в русском законодательстве более отчетливо проявился взгляд на семью, в первую очередь как на духовный союз, создаваемый для взаимной поддержки супругов.

Обстоятельствами, приводящими к разводу, считались длительное безвестное отсутствие одного из супругов или пребывание его в плену. В "Законе градском" указывалось, что если один из супругов отсутствует в течение длительного времени, не подавая о себе никаких вестей, то по истечении пяти лет другой получает право вступить в повторный брак. И хотя срок ожидания возвращения супруга или получения от него известий (что в вопросе сохранения брака юридически было равноценно) законодательно определялся пятью годами, А.И. Загоровский настаивает на том, что и несоблюдение установленного законом срока ожидания не лишало развод законной силы.

Поводом для расторжения брака являлся также отказ мужа от исполнения супружеских обязанностей. Так, новгородский митрополит Нифонт разрешает жене развод в случае, если муж отказывает ей в близости: "Ожели моужь на женоу свою не лазить безъ с[ъ]вета [ее согласия], то жена невиновата, идоучи от него".

Такой повод для развода, как пострижение одного из супругов в монашество, в древнерусском законодательстве не нашел своего отражения. Тем не менее он был достаточно распространен. Например, князь Святослав Всеволодич не только отпустил свою жену Евдокию Давидовну в монастырь, но и "дал ей имение довольное". Встречалось и обоюдное желание супругов принять монашество. В 1197 г. оставил мирскую суету смоленский князь Давид Ростиславич. Вслед за ним приняла схиму и его супруга . Вариантом расторжения брака по причине принятия монашества одним из супругов являлось посвящение мужа в епископы. Согласно 48-му правилу Трулльского собора: "Жена производимаго в епископское достоинство, предварительно разлучася с мужем своим".

Но зачастую развод в связи с пострижением одного из супругов в монашество сопровождался серьезными нарушениями действовавших правовых норм, предполагавших добровольное желание одного из них уйти в монастырь и согласие другого отпустить свою половину. В некоторых случаях глубоко верующие супруги принимали монашество тайно, как, например, новгородский посадник Твердислав, который "утаився жены и дитии... и пострижеся". Волынский князь Роман Мстиславич вынудил принять монашество не только свою жену, но и ее родителей, расторгнув тем самым и их брак: "Роман, озлобясь на Рюрика, тестя своего, взяв его, послал в Киев и постриг, а также жену его и свою жену, Рюркову дочь, которую прежде от себя отпустил".

В случае принятия христианства лишь одним из супругов, уже пребывающим в браке, церковь признавала за вторым право на развод, основываясь на учении апостола Павла, гласившем: если "неверующий хочет развестись, пусть разводится" (первое послание св. апостола Павла к коринфянам; VII: 15). Если же, невзирая на разницу в вере, муж и жена продолжали жить в согласии, и неверующий супруг не мешал выполнять супругу-христианину свои религиозные обязанности, духовенство не настаивало на расторжении такого брака.

После принятия христианства на Руси сохранялась и языческая практика самовольного расторжение брака. О популярности подобных разводов в христианский период свидетельствует целый ряд источников. Так, по мнению А.В. Арциховского, в новгородской берестяной грамоте N 9 (письмо от женщины Гостяты к родственнику Василию), датируемой XI в., речь идет именно о самовольном расторжение брака: "А ныне водя новую жену пустил же мя, а иную поял". В этот же период митрополит Иоанн в своих канонических ответах с возмущением писал о том, что "жены отметаються, и свое жены пущають и прилепляються инемъ".

Довольно часто причиной "самочинных" разводов на Руси являлись "несогласия", возникающие между мужем и родными жены. Например, волынский князь Ярослав Святополкович из-за конфликтов с Владимиром Мономахом хотел развестись со своей женой, внучкой Владимира. Силой оружия Мономаху удалось взять с Ярослава обещание жить с женой по закону, но через некоторое время Ярослав все же забыл о своей клятве и "жену свою от себя отослал".

Иногда инициатором развода в подобных конфликтных ситуациях мог быть и тесть. Так, борьба князя Мстислава Мстиславовича Удалого со своим зятем новгородским князем Ярославом Всеволодичем закончилась тем, что победивший Мстислав, "поя дщерь свою, а княгиню Ярославлю". И, несмотря на то, что "князь же Ярославъ многажды сосылая молбою къ князю Мстиславу, прося княгини своея къ собе", Мстислав Удалой "не пусти дочери своея къ нему".

Существование практики самочинных разводов в древнерусском обществе вынуждало церковь мириться с ними, но только в том случае, если инициатором выступал муж. Наказывая виновников самовольного расторжения брака суровыми штрафами, духовенство все же не отрицало их законности, что доказывает ст. 4 Пространной редакции Церковного устава князя Ярослава, регламентирующая размеры штрафа за самовольный развод и компенсации оставленной жене со стороны покинувшего ее мужа: "Аще же пустить боярин жену великых бояр, за сором еи 300 гривен, а митрополиту 5 гривен золота, а менших бояр гривна золота, а митрополиту гривна золота; а нарочитых людии 2 рубля; простои чади 12 гривен, а митрополиту 12 гривен, а князь казнить". Если же с инициативой развода выступала жена, то церковь не признавала законности подобного "самочинного" разрыва супружества и сурово наказывала женщину пожизненным заключением в "церковном доме": "Аже поидеть жена от своего мужа за иныи муж или иметь блясти от мужа, ту жену поятии в дом церковныи...".

По мнению В.А. Цыпина, иногда сама церковь могла признать брак недействительным. Это происходило в случае, если нарушения условий вступления в брак становились известны уже после его заключения .

После принятия Киевской Русью христианства все проблемы, связанные с разводами, как свидетельствует Церковный устав князя Владимира, рассматривались исключительно церковными судами: "А се церковнии суди: распуст...". Очевидно, судьями в бракоразводных процессах изначально были епископы: "А т(я)жь епископълих", - говорилось в Церковном уставе смоленского князя Ростислава, - "не судити никому же, судить их сам епископ: первая тяжа распуст...".

Сведений о порядке судопроизводства практически нет. Источники сообщают только о судебных пошлинах и выплате штрафов в пользу церкви. Учитывая большие трудности, с которыми сталкивалось духовенство при внедрении венчальных браков, можно допустить, что при введении церковных разводов их было не меньше. Поэтому самыми распространенными формами расторжения брака, по мнению М.Ф. Владимирского-Буданова, были письменный договор между супругами или односторонний акт - отпускная жене со стороны мужа <40>. По мнению А.И. Загоровского, независимо от степени виновности супругов в расторжении брака, каждый из них в результате получал свое: жена - приданое, а муж - вено .

С введением христианства в Древней Руси и переходом брачно-семейных отношений под юрисдикцию церкви поводы для развода были четко регламентированы. Но, несмотря на все старания духовенства, на Руси и после принятия христианства сохранялась языческая практика самочинных разводов. Установив наказания за их совершение, церковь все же вынуждена была признавать законность подобных разводов. При этом расторжение брака, осуществляемое с согласия церкви, пошлиной в виде штрафов не облагалось, что можно объяснить стремлением духовенства уменьшить число юридических действий в сфере брачно-семейных отношений, осуществляемых вне церковного контроля.

Часть 2 ст. 16 Семейного кодекса РФ (далее - СК РФ) указывает на возможность прекращения брака путем его расторжения по заявлению одного из супругов. Расторжение брака поставлено под контроль государства и может осуществляться только государственными органами: органом загс или судом. Рассмотрение дел о расторжении брака осуществляется судом в порядке искового производства (ст. 113 ГПК РФ ).

Исковое производство - основной вид гражданского судопроизводства, основой которого является наличие спора о праве. Предъявление иска в исковом производстве является составным элементом права на обращение в суд за судебной защитой, закрепленного в ст. 46 Конституции РФ. Рассмотрение дел о расторжении брака в порядке искового производства представляется весьма дискуссионным, поскольку с точки зрения семейного права неясным остается вопрос: почему один из супругов нуждается в защите государством его нарушенного права, тогда как второй становится обязанной стороной в случае, если оба супруга согласны на прекращение брачных отношений?

Статья 7 СК РФ устанавливает свободу в распоряжении принадлежащими семейными правами, при этом осуществление членами семьи своих прав и исполнение ими своих обязанностей не должно нарушать права, свободы и законные интересы других членов семьи и иных граждан. При этом "осуществление семейных прав, как правило, не является обязанностью их участников".

В нормах семейного права действует принцип диспозитивности, который представляет собой законодательно закрепленную возможность участников семейных правоотношений осуществлять правосубъектность; самостоятельно, по своему усмотрению и в соответствии со своими интересами выбирать варианты соответствующего поведения, совершать определенные юридические действия в процессе осуществления субъективных прав, предусмотренных семейным законодательством. Решающим моментом является возможность осуществления права только на основе волеизъявления субъекта - носителя права. При этом волеизъявление может быть взаимным (право на вступление в брак) либо единоличным (право на расторжение брака). Вне зависимости от количества субъектов, волеизъявление которых требуется для реализации конкретного права, в обоих случаях речь идет о действии принципа диспозитивности.

В соответствии с нормами Конституции РФ, а также нормой ч. 1 ст. 7 СК РФ нарушение семейных прав требует государственного вмешательства. Однако можно ли назвать нарушением права случаи расторжения брака?

Исходя из буквального толкования ч. 3 ст. 1 СК РФ, которая устанавливает принцип добровольности брачного союза мужчины и женщины, т.е. самостоятельность и автономия семьи в принятии решений относительно развития семейных отношений (в том числе, по нашему мнению, и в части их прекращения), а также ч. 2 ст. 16 СК РФ, которая определяет возможность свободного волеизъявления одного или обоих супругов на расторжение брака, закономерен вывод о том, что основанием для подачи заявления о расторжении брака не является правонарушение. Более того, каждый из супругов свободен в распоряжении возможностью расторгнуть брак (за небольшим исключением - ст. 17 СК РФ).

Таким образом, в силу правил добровольности семейного союза и основных принципов, на которых основан брак, волеизъявление супруга (супругов) на расторжение брака нельзя рассматривать как реализацию права на защиту и следствием возникновения охранительного правоотношения. Волеизъявление на расторжение брака осуществляется, по нашему мнению, каждым из супругов свободно в рамках регулятивных правоотношений.

Право на обращение в суд за защитой закреплено в ст. 8 Всеобщей декларации прав человека, в Конституции РФ, Гражданском процессуальном кодексе РФ (ст. 3). Закон не устанавливает конкретных оснований для обращения в суд. Если субъект полагает, что его право нарушено или существует угроза его нарушения, он вправе обратиться за судебной защитой. Однако процессуалисты тесно связывают понятия "право на судебную защиту" и "право на иск". Поводом для обращения за защитой в исковом порядке всегда служит спор о праве. На сегодняшний день спор о праве определяют следующим образом:

1) утверждение заинтересованного лица о наличии правоотношения между сторонами и нарушении или оспаривании субъективного права заинтересованного лица;

2) охранительное правоотношение, возникшее вследствие нарушения или оспаривания права;

3) правонарушение, по причине которого субъект требует устранения нарушений и восстановления бесспорного состояния.

Таким образом, по мнению ряда авторов, при обращении с заявлением о расторжении брака между истцом и ответчиком (т.е. супругами) существует спор о праве. В.Н. Корнилов, исследуя проблему наличия или отсутствия в делах о расторжении брака спора о праве, приходит к выводу о том, что спор о праве сам по себе не является обязательным признаком дел о расторжении брака, подведомственных суду. Однако согласно нормам ГПК РФ дела о расторжении брака рассматриваются по правилам искового производства, обязательным признаком которого является именно наличие спора о праве материальном.

Статья 21 СК РФ указывает, что основанием для расторжения брака в судебном порядке является либо наличие несовершеннолетних детей (что обусловлено, скорее, интересом социальной защиты прав несовершеннолетних), либо отсутствие согласия одного из супругов или его уклонение от расторжения в органах загс (что, на наш взгляд, обусловлено отсутствием принципа взаимности при решении вопросов супругов в браке). Таким образом, по смыслу СК РФ, спор о праве отсутствует. Суд устанавливает факт невозможности дельнейшей совместной жизни (не разрешая при этом никакого спора). Следовательно, расторжение брака в исковом порядке есть не разрешение спора о праве, а подтверждение факта, имеющего юридическое значение.

Также одним из основных признаков искового производства является наличие спорящих сторон с противоположными материально-правовыми интересами. Истец выступает в качестве активной стороны в гражданском процессе, обращается за судебной защитой своего нарушенного права, а ответчик - привлекается к ответу как лицо, нарушившее права истца. Поскольку в случае подачи заявления о расторжении брака супруг лишь реализует материальное право на прекращение брачного правоотношения, следовательно, в процессуальном смысле супруги, участвующие в процессе в качестве сторон, фактически таковыми не являются. Более того, при наличии взаимного согласия на расторжение брака истцом оказывается тот супруг, который первым подал соответствующее заявление, а второй автоматически становится ответчиком. Таким образом, именование супругов, участвующих в деле о расторжении брака, истцом и ответчиком является, скорее, традицией, присущей делам, рассматриваемым в исковом порядке. Более того, как было рассмотрено выше, супруги не могут в полной мере пользоваться процессуальными правами, предоставленными процессуальным законодательством сторонам.

Если проследить правовые последствия сделанного нами вывода, констатируем также фактическое отсутствие в делах о расторжении брака такого процессуального института, как замена ненадлежащего ответчика, участие третьих лиц.

Кроме того:

- исковое заявление по делам о расторжении брака никакого материально-правового и процессуального требования не содержит ввиду фактического отсутствия в нем основных элементов иска;

- отсутствие конструкции иска в делах о расторжении брака влечет невозможность применения процессуальных институтов, позволяющих изменять существо требования (изменение предмета и основания иска), а также институтов, направленных на прекращение производства по делу (отказ от иска, признание иска) в соответствии с их юридической природой;

- процедура рассмотрения дел о расторжении брака не использует большинство существующих институтов искового производства и не отвечает его основным признакам.

Судебное решение по делам о расторжении брака содержит вывод о невозможности сохранения семьи. Установление с абсолютной достоверностью фактов, которые могут войти в предмет доказывания по делу о расторжении брака, с помощью процессуальных средств доказывания практически невозможно, а качество, глубина и полнота судебного исследования определяются не столько явлениями внешнего мира, их чертами и свойствами, а отношением супругов. Следовательно, при рассмотрении дел о расторжении брака суд не имеет фактической возможности в ходе процесса доказывания достигнуть его основной цели - установить объективную истину по делу.

Статья 38 Конституции РФ и ст. 1 СК РФ провозглашают, что семья, материнство, отцовство и детство в Российской Федерации находятся под защитой государства. В свою очередь, семейное законодательство, согласно ч. 2 ст. 1 СК РФ, исходит из необходимости укрепления семьи, построения семейных отношений на чувствах взаимной любви и уважения, взаимопомощи и ответственности перед семьей всех ее членов, недопустимости произвольного вмешательства кого-либо в дела семьи, обеспечения беспрепятственного осуществления членами семьи своих прав, возможности судебной защиты этих прав. Семейное законодательство устанавливает основные цели, которых стремится достичь государство в области семейных правоотношений, устанавливает основные правовые механизмы, с помощью которых эти цели достигаются (правила о заключении и прекращении брака, права и обязанности родителей, алиментные обязательства и т.п.).

Вместе с тем контроль государства в сфере правового регулирования расторжения брака достаточно велик:

- судебный порядок расторжения брака при наличии общих несовершеннолетних детей или отсутствии согласия одного из супругов, иными словами, участие в процедуре публичного субъекта, который выясняет обстоятельства, побудившие супруга (супругов) прекратить личные отношения;

- возможность установления срока для примирения супругов судом;

- ограничение права супруга расторгнуть брак в период беременности супруги и в течение одного года с момента рождения ребенка (ст. 17 СК РФ).

Таким образом, публичный интерес государства, заключающийся в охране семьи, материнства и детства, основан на Конституции РФ и достаточно обстоятельно закреплен на законодательном уровне посредством создания мер по сохранению брака как основы семьи.

Институт расторжения брака всегда имел не только юридическое, но и важное политическое значение. В семейном законодательстве отсутствует легальное определение "расторжение брака", вся суть нормативного установления сводится к определению его процедуры. Следовательно, выбор государством конкретного механизма расторжения брака и есть реализация публичного интереса. Именно в установлении условий и процедуры прекращения брачных правоотношений проявляется действие механизма правового воздействия на институт развода, а идеальную модель соотношения частных и публичных начал следует искать не в понятии, а в порядке расторжения брака с учетом общих принципов регулирования семейных правоотношений.

Таким образом, установление сложных юридических процедур при расторжении брака не имеет прямой связи с достижением государством цели сохранения семьи, поскольку вне зависимости от существования брачных правоотношений семья может существовать. Помимо теоретического подтверждения данного вывода необходимо отметить наличие в практике достаточного количества случаев так называемых фактических брачных отношений, когда семья существует без юридической основы брака. Расторжение брака при отсутствии общих несовершеннолетних детей, по мнению автора, должно производиться органами загс при наличии волеизъявления одного из супругов.

В связи с изложенным обозначим ряд выводов:

- публичный интерес государства, заключающийся в охране семьи, материнства и детства, основан на Конституции РФ и закреплен посредством установления императивных норм, определяющих условия и порядок возникновения и прекращения брачных правоотношений. На сегодняшний день объектом государственного регулирования в сфере брачного права следует считать не семью как социальный институт, а права гражданина в сфере реализации семейных прав;

- в семейном законодательстве отсутствует легальное определение "расторжение брака", вся суть нормативного установления сводится к определению его процедуры. Следовательно, выбор государством конкретного механизма расторжения брака представляет собой способ реализации публичных интересов;

- установление сложных юридических процедур при расторжении брака не имеет прямой связи с достижением государством цели сохранения семьи, поскольку вне зависимости от существования брачных правоотношений семья может существовать. Более того, реализация прав гражданина в сфере брачного права должна осуществляться свободно и не должна подвергаться императивному регулированию со стороны государства;

- исходя из интересов государства, судебный порядок должен быть сохранен, но с позиции частных интересов, процедура должна быть проще, не носить исковый характер.