Указ об учреждении Верховного Тайного Совета (1726 г.)

...За благо мы рассудили и повелели с нынешнего времени, при дворе нашем, как для внешних, так и для внутренних государственных важных дел, учредить Верховный Тайный Совет, при котором мы будем сами присутствовать. В том Верховном Тайном Совете быть при нас из первых сенаторов, а вместо их в Сенат выбраны будут другие, которые всегда при одном сенатском правлении будут. Быть при нас в Тайном Верховном Совете нижеписанным персонам: генерал-фельдмаршал и тайный действительный советник светлейший князь Меншиков, генерал-адмирал и тайный действительный советник граф Апраксин, государственный канцлер и тайный действительный советник граф Головкин, тайный действительный советник граф Толстой, тайный действительный советник князь Голицын, вице-канцлер и тайный действительный советник барон Остерман. А для слушания дел определены будут нарочные дни в каждой неделе.

И по вышеписанному ее императорского величества указу Верховного Тайного Совету определили следующее:

1) В Сенат и во все коллегии и прочие места куда будет подлежать посылать указы с таким изображением: в заглавье, указ ее императорского величества, состоявшийся в Верховном Тайном Совете (и именовать, в какое место, куда).

2) А из Сената и из других всех коллегий писать, о чем самом важном деле случится, по сему: доношение в Верховный Тайный Совет.

3) Из Сената ж в военные, сухопутную и морскую и иностранную и из оных в Сенат писать промемориями⁷².

4) В Верховном Тайном Совете, хотя при присутствии ее императорского величества, хотя и во отсутствии, крепить, что о чем определено будет, протоколы, резолюции, всем назначенным особам Верховного Тайного Совета. А с того надлежащие куда указы посылать за закрепкою в Верховном же Тайном Совете обретающегося члена иностранной коллегии действительного статского советника Василья Степанова.

5) И сие определение на первое время служить имеет, а впредь как тому быть, и каких служителей при сем Верховном Тайном Совете иметь, о том сочинить явственное и обстоятельное определение, и со временем донесть ее императорскому величеству.

ПСЗ. – Т. VII. – № 4830.

Воцарение императрицы Анны Ивановны

I. Преставился Петр вторый⁷³ 1730 года генваря 18 дня, во втором часу пополуночи, по учиненном ему (как в греческой церкви обычно) от трех архиереев елеоосвящении, меньше часа; и прибыли архиереи в палатах до кончины его; были там же Верховного Совета члены, також и из Сената и генералитета не малое число.

И тогда князь Василий Владимирович Долгорукий, именем прочих просил архиереев помешкать немного, внушая, что там же скоро имеет быть советование о избрании государя нового, но, скоро потом возвратись к ним, сказал, что Верховному Совету заблагорассудилось, к надходящему дню, и в палатах Верховного Совета быть всех членов собранию в 10 часу по полуночи, куда и они архиереи изволили бы прибыть сами и других бы, как архиереев, так и архимандритов, с собою привели, понеже сии были синодальные. И тако архиереи, всяк во своя отошли...

Когда день настал и великое всех штатов множество в Верховный Совет собралось, куда и синодальные и другие прочие архиереи и архимандриты прибыли, и великий канцлер в слух предложил, что Верховный Совет, курляндской герцогине царевне Анне⁷⁴, российскую корону должну быть усматривает; но требует и всех, всего отечества лице на себе являющих чинов, согласие; тотчас все в един голос изволение свое показали, и не единого не было, который бы хотя мало задумался. Первый же архиерей, имянем всех ответствуя, сказал, что не только, как он, так и вся братия его на то согласуются, но и желают, тотчас в престольной церкви, при всенародном присутствии, торжественным молебствием благодарить всемилостивому богу за толикое, полученное от него дарование; но когда сей архиерей оное слово произнес, неприятно то стало верховным господам: отрекли и быть тому тогда не приговорили, что ясно весьма нечаянное, подвигло всех до великого удивления. И тако, великий собор распущен.

Стали же многие рассуждать: какая бы то была от верховных причини отлагать оное благодарственное молебствие? И кто легко и скоропостижно рассуждает, сию того вину быть думал, что ещё неизвестно, соизволит ли царевна Анна царствовать; но осторожнейшия головы глубочае нечто проницали и догадывалися, что господа верховные иный некий от прежняго вид царствования устроили, и что на нощном оном многочисленном своем беседовании, сократить власть царскую и некими вымышленными доводами акибы⁷⁵ обуздать и, просто рещи⁷⁶, лишить самодержавия затеяли. Если же и о согласии царевны Анны надлежит сомневаться; то сомнительства сего тож причиною, то-есть, похощет ли государыня Анна прикасаться за умаленную предков своих державу. И догад⁷⁷ сей, как был неложный, скоро самим делом ясно показалось.

II. В третий день февраля, превеликое множество к назначенному месту собралось, где, когда ожидано, что таковое к советованию от верховников произнесется; тогда они, указав молчание⁷⁸ повелели читать присланное из Курляндии письмо, и делом явилось сущее то, что опаснейшии прорицали: было то послание императрицы Анны.

Никого, почитай, кроме верховных, не было, кто бы таковая слушав, не содрогнулся, и самии тии, которые вчера великой от сего собрания пользы надеялись, опустили уши, как бедные ослики; шептания некая во множестве оном прошумливали, а с негодованием откликнуться никто не посмел. И нельзя было не бояться, понеже в палате оной, по переходам, в сенях и избах, многочисленно стояло вооруженное воинство. И дивное было всех молчание! Сами господа верховные тихо нечто один другим пошептывали, и остро глазами посматривая, притворялись, будто бы и они яко неведомой себе и нечаянной вещи удивляются.

Один из них только, князь Дмитрий Михайлович Голицын, часто похаркивал: «Видите де, как милостива государыня! и какого мы от нее надеялись, таковое она показала отечеству нашему благодеяние! Бог ее подвигнул к писанию сему: отселе счастливая и цветущая Россия будет!» Сия и сим подобная до сытости повторял. Но понеже упорно все молчали и только один он кричал, нарекать стал: «Для чего никто ни единаго слова не проговорит? изволил бы сказать, кто что думает, хотя нет де ничего другаго говорить, только благодарить толь милосердой государыне!» И когда некто из кучи тихим голосом с великою трудностию промолвил «Нe ведаю де и весьма чуждуся, от чего на мысли пришло государыне так писать!», то на его слова ни от кого ответа не было.

По том князь Алексей Михайлович Черкасский предложил словесно, дабы ему и прочей братии дано было время порассудить о том свободнее. И на то соизволили верховныи, желая паче отпустить прочь упрямых и себя от страха свободить, нежели вменяя то в пользу свою.

III. Того же февраля в день, который воскресный был, императрица Анна в Москву пошла с великою славою, да сама не имела, чем веселиться, и многие о бедном ее состоянии тужили и печалились. Когда вошла в дом царский, тотчас узнали, что она якобы полонена и заключена в честную тюрьму. И нельзя было ей иначе думать, понеже князь Василий Лукич Долгорукий, который из Курляндии привез ее в Москву, у самых дверей светлиц, ко пребыванию ей уготовленных, занял себе другие светлицы так, что никому не возможно было доступить до государыни без его позволения, да и кого допускал, за тем и сам вхаживал, и никто отнюдь, ниже сестры ее величества не волен был, что ни есть поговорить, разве присутствующу и слышащу ему.

Между же тем верховные господа прежнюю присяги форму, которою народ на верность государю своему себе обязует, переменя, новую выковали, вымарав многия, как обносилось⁷⁹, речи, самодержавию служащия, и по том всех чинов созвали для присяги к первопрестольной церкви, которая вкруг, по площади, многим воинством обставлена была...

IV. Что же бы то ни было; только же нахальная оных господ бодрость всем была с досадой, и прежнее супротив их возстание возбуждало; паче же бедное самой государыни состояние, аки бы пред очами ходящее, на гнев и ярость позывало: не происходит она, не видит, не поздравляет ее народ. А когда тому всюду весть проносилась, что князь Василий Лукич, как бы некий дракон, блюдет ее неприступну, и что она, без воли его, ни в чем не вольна, и неизвестно, жива ли, а если жива, то насилу дышит, и что оныи тираны имеют государыню за тень государыни, а между тем злейшее нечто промышляют, чего другим и догадываться не льзя. Сим и сим подобная, когда везде говорено, ожидала другой компании ревность, и жесточае, нежели прежде воспламенялась; видить было на многих, что нечто весьма странное умышляют. Но тихомирныя головы к тому всех преклонили, дабы мятежное оное господство упразднить правильным и безопасным действием следующим.

Сшедшись во едино собрание, многие из шляхетства написали к государыне челобитную, в которой объявляют, что бывшее в Курляндии посольство, не только без согласия всех чинов, но и без ведома и нарочно скрытно устроено от приватных осьми человек⁸⁰, для домашних их интересов, и покорно просят ея величество, чтоб договорное курляндское письмо, ею подтвержденное (хотя оное, лживому доносу простотою поверя, подписала) изволила отвергнуть и уничтожить, яко некий незаконный изверг и урод⁸¹, на гибель отечеству, от немногих затейщиков изданный. И скоро великим множеством в палаты царские вошед, стали требовать, дабы до ея величества приступить им позволено было. И сие услышав, выбег к ним князь Василий Лукич и притворяя будто бы во всем том им согласен, стал сочиненной от них челобитной просить, обещая тотчас оную подать в руки ее величества. Но никто так нечувственный не был, кто бы коварства его не узнал; все вопить стали: что подданных от государыни и сынов от матери отрывать не надлежит, а кто так мудрствует, тот враг есть и государыни и государства. И тако он стыда, страха и ярости исполнен, отошел от них.

Была тогда у государыни сестра ее царевна Екатерина, и она прежде о таком шляхетства намерении уведомлена, слыша ныне о собрании их, все что делалось, государыне донесла, увещевая произыти к ним и послушать их челобитья. И свободно было о сем говорить, понеже князь Василий Лукич на слух онаго собрания выходил, как уже упомянулось.

Вышла государыня в залу; стоя под балдахином, впустить просителей и прошение их прочесть повелела, а по прочтении того приказала: тотчас подать себе письмо курляндское. Потом произнесла краткую речь в такой силе: что хотя весьма тяжелые поданы ей были царствования договоры, однако же, веруя, как ей докладывано, что оныи от всех чинов и от всего российского народа требуются, для любви отечества своего подписала. А понеже ныне известно является, что лжею и лестию сделан ей обман того ради оные договоры, яко сущею неправдою от себя исторженные, уничтожает и рукописание свое никому впредь иметь за важное приказует. И то сказав, тотчас упомянутое письмо, до руки ея поданное, разодрала и на землю бросила.

Воскликнуло все предстоящих множество, зело ея величеству благодарствуя и кланяясь; были же при том некоторыи от верховников, и когда просители оныи, благодаря кланялись, тогда и сии поклонились, кое действие их, понеже паче всякаго чаяния показалось, подало в народ довольную смеха материю⁸².

Хрестоматия по истории СССР. – Т. 2: 1682–1856 / сост. С.С. Дмитриев, М.В. Нечкина. – 2-е изд. – М.: Гос. учеб.-педаг. изд. Министерства просвещения РСФСР, 1949 г. – С. 143-146.