Глава VII. Оценка доказательств

§ 1. Понятие и содержание оценки доказательств

Оценка доказательств служит необходимым условием целенаправленного ведения следствия и судебного разбирательства, принятия законных и обоснованных процессуальных решений, правильного применения уголовного закона.

Перед следователем, прокурором и судом, осуществляющими производство по уголовному делу, в неразрывной связи с задачей обеспечить собирание всех необходимых фактических данных о существенных обстоятельствах дела стоит также задача выяснить, собрана ли эта информация с соблюдением требований процессуального закона; имеет ли она отношение к предмету доказывания; могут ли служить собранные по делу доказательства основанием для принятия процессуальных решений (постановления о привлечении в качестве обвиняемого, задержании, обыске, выемке и т. д.); достаточно ли доказательств для достоверных выводов об обстоятельствах, составляющих предмет доказывания, и в конечном счете, представляют ли они достоверную и полную информацию об исследуемом событии в целом и отдельных его элементах.

Оценка доказательств представляет мыслительную деятельность следователя, прокурора, судей, осуществляемую в логических формах при соблюдении научной методологии познания, обеспечивающей достижение истины.

Однако рассмотренных выше признаков недостаточно для характеристики понятия оценки доказательств в уголовном судопроизводстве. Необходимо указать и на роль внутреннего убеждения, закона и социалистического правосознания.²⁸³

В советском уголовном процессе оценка доказательств производится по внутреннему убеждению следователя, прокурора, судей, основанному на всестороннем, полном и объективном рассмотрении доказательств; при этом в законе не указываются формальные условия, которые заранее определяли бы ценность и значение каждого доказательства в отдельности и их совокупности.

427

1 М. А. Чельцов, Советский уголовный процесс, М., 1951, стр. 134—136. Аналогичное мнение высказано П. А. Лупинской в статье “О понятии судебных доказательств” (“Ученые записки ВЮЗИ”, вып. VI, М., 1958, стр. 98—115).

2 М. С. Строгович, Уголовный процесс, М., 1946, стр. 120; его же, Материальная истина и судебные доказательства в советском уголовном процессе, М., 1955, стр. 160. См. также М. М. Гродзинский, Доказательства в советском уголовном процессе, “Государственный обвинитель в советском суде”, М., 1954, стр. 11; М. Л. Якуб, Доказательства в советском уголовном процессе, “Советский уголовный процесс”, М., 1956, стр 64, и др.

3 А. Я. Вышинский, Теория судебных доказательств в советском праве, М., 1950, стр. 223.

4 А. Я. Вышинский, Теория судебных доказательств в советском праве, М., 1950, стр. 232.

5 Правильно об этом писала Л. Т. Ульянова в работе “Оценка доказательств судом первой инстанции”, М., 1959, стр. 12—14. См. также Г. М. Миньковский, Пределы доказывания в советском уголовном процессе, М., 1956.

6 “Судебная практика Верховного Суда СССР” 1950 г. № 9, стр. 4.

7 См. “Судебная практика Верховного Суда СССР” 1950 г. № 2, стр. 9; 1951 г. № 10, стр. 13; 1956 г. № 3, стр. 2; 1956 г. № 4, стр. 28, и др.

8 См. § 2 гл. VII.

9 Я. А. Пономарев, Психика и интуиция, М., 1967, стр. 10—11; “Марксистско-ленинская философия”, М., 1965, стр. 232—235.

10 Это положение Гегеля было включено В. И. Лениным в конспект “Науки логики” (см. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 29, стр. 133).

11 М. М. Гродзинский, Улики в советском уголовном процессе, “Ученые труды ВИЮН”, вып. VII, М., 1944, стр. 3; М. А. Чельцов, Советский уголовный процесс, М., 1951, стр. 141.

12 В. Я. Лившиц, Принцип непосредственности в советском уголовном процессе, М. — Л., 1947, стр. 18—19.

13 М. С. Строгович, Материальная истина и судебные доказательства в советском уголовном процессе, М., 1955, стр. 235—236. В позднейшей работе М. С. Строгович, отвечая на наши критические замечания, признает, что названные выше группы фактов, входящие в событие преступления, продолжают существовать после того, как преступление совершилось. Однако он добавляет: “Но дело в том, что преступление — это не вещи, не предметы, а деяние, поведение, поступок, и их следователь и суд воспринять никак не могут” (“Курс советского уголовного процесса”, т. I, М., 1968, стр. 313). Против этого никто не спорит. Речь идет о непосредственном познании отдельных обстоятельств, входящих в предмет показывания, а не о познании всего события преступления, процесса совершения преступления.

14 Позицию М. С. Строговича ранее разделяла П. А. Лупинская. При этом она допускала применительно к гражданским делам возможность непосредственного восприятия искомых фактов (размер земельного участка, границы его раздела, характер изолированности спорной площади и др.), но отрицала такую возможность за судом, рассматривающим уголовные дела (П. А. Лупинская, О понятии судебных доказательств, “Ученые записки ВЮЗИ”, вып. VI, 1958, стр. 113). В действительности принципиального различия по этому вопросу между гражданским и уголовным процессом нет, так как нетрудно представить, что те же факты могут быть обстоятельствами, входящими в предмет доказывания и по уголовному делу (например, по делу о самоуправстве). В более поздней работе П. А. Лупинская поддерживает мнение о возможности непосредственного познания отдельных обстоятельств предмета доказывания (П. А. Лупинская, Доказывание в советском уголовном процессе, М., 1966, стр. 21).

15 О соотношении понятий логического и процессуального доказывания, смене адресатов в ходе процессуального доказывания, как и о соотношении логического и коммуникативного элементов в доказывании см. § 4 гл. IV, § 1 гл. V.

16 Непосредственное восприятие следователем, судьей не отдельных обстоятельств, фактов в ходе познания, а события преступления или связанных с ним фактов в момент его совершения служит препятствием для участия их соответственно в расследовании ила рассмотрении дела.

17 Понятые не присутствуют и при проведении в стадии предварительного расследования экспертизы и допросов обвиняемого, подозреваемого, свидетелей, потерпевших, но по другому основанию. Они в этих случаях воспринимали бы не сами факты, подлежащие установлению, а лишь сведения о них, сообщаемые допрашиваемым или экспертом.

18 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 1, стр. 7—8.

19 В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 18, стр. 91.

20 В. С. Тюхтин, Сущность отражения и теория информации, “Кибернетика, мышление, жизнь”, М., 1964, стр. 309.

21 В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т, 18, стр. 114.

22 В. Д. Арсеньев, Вопросы общей теории судебных доказательств в советском уголовном процессе, М., 1964, стр. 85.

23 В. Д. Арсеньев, Вопросы общей теории судебных доказательств в советском уголовном процессе, М., 1964, стр. 86, 105.

24 Обнаруживается и осматривается, конечно, не вещественное доказательство, а предмет, вещь. Вещественное доказательство еще не сформировалось к этому моменту. Оно появится только после осмотра предмета и вынесения постановления о признании его вещественным доказательством. Поэтому терминология закона (ст. 84 УПК РСФСР) не вполне точна.

25 Когда связь вещественного доказательства и заключения эксперта выражается через предмет (его различные свойства), то отсутствие сведений о месте и условиях обнаружения предмета повлечет недопустимость как вещественного доказательства, так и заключения эксперта. Подробнее о соотношении понятий вещественного доказательства и других видов доказательств см. В. Я. Дорохов, Природа вещественных доказательств, “Советское государство и право” 1971 г. № 10, стр. 109—114.

26 Автор этого параграфа полагает, что для обозначения лица, от которого исходит доказательство (фактические данные, облеченные в требуемую законом форму), было бы достаточно использовать термин “источник доказательства”. Однако термин “носитель доказательства”, обозначающий то же понятие, также широко употребляется в литературе и имеет право на существование.

27 В. Д. Арсеньев, Вопросы общей теории судебных доказательств в советском уголовном процессе, М., 1964, стр. 119.

28 Там же, стр. 117, 118. К такой аргументации В. Д. Арсеньев уже обращался, когда утверждал, что у вещественных доказательств “форма совпадает с их содержанием”. Различие состоит лишь в том, что в данном случае “совпадают”, “сливаются” не форма с содержанием, а “источник доказательства” и “средство доказывания”.

29 Там же, стр. 118.

30 Для предотвращения возможного недоразумения необходимо отметить, что следователь является субъектом исследования и не обращает информацию самому себе. Данные, излагаемые в протоколах следственных действий, названных в ст. 87 УПК РСФСР (когда следователь вместе с понятыми выступают в качестве источника доказательств), не являются для следователя доказательствами. Все обнаруженное при осмотре, обыске, выемке познается следователем не через протокол следственного действия, а непосредственно. Протокол, содержащий информацию о непосредственно воспринятых следователем и понятыми фактах, выступает доказательством для всех иных субъектов исследования и лиц, не принимавших участия в производстве соответствующего следственного действия.

Следователь не может быть носителем свидетельских показаний по поводу обстоятельств, сведения о которых он получил при производстве по уголовному делу. В частности, следователь не может быть допрошен в судебном заседании для “закрепления” полученных им показаний от свидетелей, потерпевших, обвиняемых. Не должен он выступать в качестве свидетеля и для подтверждения или отрицания правильности своих действий при расследовании дела. Иная точка зрения, изложенная В. Д. Алексеевым и А. Д. Войковым (“Советская юстиция” 1968 г. № 1, стр. 16), не соответствует закону. Закон не допускает в пределах одного дела возможности совмещения в одном лице правомочий, связанных с проведением следственных действий и принятием решений по делу, с обязанностью давать свидетельские показания.

31 И. П. Блох, Основные понятия теории информации, Л., 1959, стр. 4.

32 “Философские вопросы кибернетики”, М., 1961, стр. 116; Б. С. Украинцев, Информация и отражение, “Вопросы философии” 1963 г. № 2; И. Б. Новик, К вопросу о единстве предмета и метода кибернетики, “Кибернетика, мышление, жизнь”, М., 1964, стр. 112—115.

33 О понятии сигнала см. И. А. Полетаев, Сигнал, М., 1958, стр. 25—44.

34 В. С. Тюхтин, О природе образа, М., 1963, стр. 23.

35 Отражение как свойство материи, конечно, нельзя отождествлять с самой материей, равно как нет оснований говорить и о нематериальности отражения, так как оно является одним из свойств материи (Б. С. Украинцев, Информация и отражение, “Вопросы философии” 1963 г. № 2, стр. 29).

36 Некоторые философы считают психику идеальной и в онтологическом аспекте рассмотрения (см. “Ленинская теория отражения и современность”, Москва—София, 1969, стр. 149—151). Такая точка зрения, по мнению других философов, недостаточно обоснована (см. “Современные проблемы теории познания диалектического материализма”, т. 1, М., 1970. стр. 257).

37 См. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 18, стр. 151.

Нельзя поэтому признать точным вывод С. А. Голунского, к которому он пришел, рассматривая в гносеологическом плане вопрос о соотношении доказательства с предметом доказывания: “Нет абсолютной противоположности между доказательством и доказуемым фактом” (назв. статья, стр. 154).

38 М. С. Строгович, Курс советского уголовного процесса, т. I, М., 1968, стр. 291—294; Р. Д. Рахунов, О понятии доказательства и главном факте доказывания, “Советское государство и право” 1965 г. № 12, стр. 96; В. Д. Арсеньев, Доказывание фактических обстоятельств дела в советском уголовном процессе. Автореферат докторской диссертации, М., 1967, стр. 10, и др.

39 И. Д. Перлов, Уголовное судопроизводство в СССР, М., 1959, стр. 35—36; Б. А. Галкин, Советский уголовно-процессуальный закон, М., 1962, стр. 175, Р. С. Белкин, Собирание, исследование и оценка доказательств, М., 1966, стр. 10—12; “Уголовный процесс РСФСР”, Воронеж, 1968, стр. 85—87, и др.

40 В. Я. Дорохов, Вопросы теории. доказательств в новом законе, “Вопросы нового уголовного и уголовно-процессуального законодательства СССР”, М., 1959, стр. 79—83; он же, О понятии доказательства в советском уголовном процессе, “Советское государство и право” 1964 г. ,№ 9, стр. 108—117; В. А. Притузова, Заключение эксперта как доказательство в уголовном процессе, М., 1959, стр. 11; Л. Т. Ульянова, Оценка доказательств судом первой инстанции, М., 1959, стр. 6—22; А. И. Винберг, Г. И. Кочаров, Г.М. Миньковский, Актуальные вопросы теории судебных доказательств в уголовном процессе, “Социалистическая законность” 1963 г., № 3, стр. 19—27; А. Л. Ривлин, С. А. Альперт, М. И. Бажанов, О доказательствах в советском уголовном судопроизводстве, “Социалистическая законность” 1963 г. № 9, стр. 40—41; В. С. Тетерин, О способах собирания доказательств в уголовном процессе, “Правоведение” 1964 г. № 2, стр. 67—68; А. А. Эйсман, Заключение эксперта в системе судебных доказательств. Автореферат докторской диссертации, М., 1965, стр. 28, и др. Изменили свое мнение и разделяют нашу точку зрения о едином понимании доказательства А. И. Трусов (“Вопросы кибернетики и право”, М., 1967, стр. 21), М. Л. Якуб (“Советский уголовный процесс”, под ред. Д. С. Карева, М., 1968, стр. 98— 100); П. А. Лупинская (“Уголовный процесс”, под ред. М. А. Чельцова, М., 1969, стр. 106) и др.

41 М. С. Строгович, Курс советского уголовного процесса, т. I, М., 1968, стр. 369.

42 Характерно, что М. С. Строгович в “Курсе советского уголовного процесса” о свойстве относимости пишет в главе “Предмет доказывания” (стр. 361), а о свойстве допустимости — в главе “Отдельные виды доказательств” (стр. 393). В главе, в которой излагается понятие доказательства (стр. 287—294), об относимости и допустимости даже не упоминается.

43 М. М. Гродзинский, Улики в советском уголовном процессе, “Ученые труды ВИЮН”, вып. VII, М., 1944, стр. 3—4.

44 М. С. Строгович, Материальная истина и судебные доказательства в советском уголовном процессе, М.-Л., 1955, стр. 242.

45 Там же, стр. 246.

46 Л. Н. Гусев, Об Основах уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик, М., 1959, стр. 15. См. также М. А. Чельцов, Советский уголовный процесс, М., 1962, стр. 135.

47 С. А. Голунский, цит. статья, стр. 148; М. А. Чельцов, Советский уголовный процесс, М., 1962, стр 135.

48 На это правильно указывает М. С. Строгович (“Курс советского уголовного процесса”, т. I, М., 1968, стр. 288).

49 М. А. Челъпов утверждает, что “фактов как доказательств по уголовному делу не существует вне какого-либо средства доказывания (источника), к которому обращаются следователь, прокурор и суд в ходе доказывания” (“Советский уголовный процесс”, М., 1962, стр. 134). Очевидна неправильность этого утверждения. Выше М. А. Чельцов определил факт как “всякое явление материального мира, существующее независимо от того, знаем мы или нет о его существовании” (там же, стр. 132). В действительности вне источников не существуют фактические данные, сведения о фактах.

50 Отождествление терминов “факт”, “фактические данные” противоречит смысловому значению этих слов, принятому в русском литературном языке: “Факт — действительное событие, явление”; “Данные — сведения, необходимые для какого-нибудь вывода, решения; основания для чего-нибудь”; “Фактический — отражающий действительное состояние чего-нибудь, соответствующий фактам” (С. И. Ожегов, Словарь русского языка, М., 1952, стр. 128, 784).

51 Так же решается вопрос о понятии доказательства в УПК других союзных республик. Однако отдельные формулировки в УПК УССР, Киргизской ССР, Азербайджанской ССР, Узбекской ССР не вполне точны. Например, в ст. 88 УПК УССР говорится: “Документы являются источниками доказательства, если в них изложены или засвидетельствованы обстоятельства, имеющие значение для дела”. Слово “источниками” в тексте лишнее.

52 В этом значении употреблял термин “доказательственный факт” М. С. Строгович: “Устанавливаемый прямым доказательством факт — в известном смысле тоже доказательственный факт, так как из него делается вывод о виновности или невиновности обвиняемого” (М. С. Строгович, Уголовный процесс, М., 1946, стр. 167).

53 В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 30, стр. 350.

54 “Логика научного исследования”, М., 1965, стр. 46; “Философская энциклопедия”, т. 5, М., 1970, стр. 298—299.

55 B. 3. Лукашевич, О понятии доказательства в советском уголовном процессе, “Правоведение” 1963 г. № 1, стр. 118. Такое же смешение достоверного знания о факте с доказательством допускает В. 3. Лукашевич и в более поздней работе (см. “Уголовный процесс” под ред. Н. С. Алексеева, В. 3. Лукашевича, П. С. Элькинд, М., 1972, стр. 148). В. 3. Лукашевич пишет также о том, что “в уголовном процессе факты познаются посредством информации, которая содержится в сведениях об этих фактах” (стр. 146). Однако автор не поясняет, чем отличается “информация”, посредством которой познаются факты, от “сведений” об этих фактах.

56 Слово “допустимость” буквально означает разрешение, предоставление возможности кому-либо участвовать в чем-либо или использовать какое-либо средство для чего-либо (С. И. Ожегов, Словарь русского языка, М., 1952, стр. 149-150).

57 И. Д. Перлов, Судебное следствие в советском уголовном процессе, М., 1955, стр. 51; “Советский уголовный процесс”, М., 1956, стр. 66, и др.

58 Это правильно отмечено Ц. М. Каз в работе “Доказательства в советском уголовном процессе” (Саратов, 1960, стр. 25). Однако сформулированное ею положение — “наряду с относимостью доказательств закон содержит требование допустимости” — небезупречно с редакционной стороны. Закон, конечно, содержит не “относимость доказательств”, а нормы, дающие ее общее понятие и позволяющие правильно решить вопрос об относимости каждого конкретного доказательства.

59 Г. М. Резник в автореферате кандидатской диссертации “Оценка доказательств по внутреннему убеждению в советском уголовном процессе” (М., 1969, стр. 5) обоснованно указывает, что наличие в законе четких, определенных критериев в равной мере присуще решению вопроса об относимости и о допустимости доказательств. Он неправ, однако, когда утверждает на этом основании, что, поскольку речь идет о строго правовой оценке, вышестоящий суд, обращая дело к доследованию, предрешает признание нижестоящим судом относимости доказательств, которые предложено дополнительно собрать. Вышестоящий суд действительно вправе предложить собрать дополнительные данные, но это не исключает возможности признания их судом первой инстанции в конечном счете не относящимися к делу. К этому выводу в конце концов приходит и Г. М. Резник.

60 Р. С. Белкин и А. И. Винберг (“Криминалистика и доказывание”. М., 1969, стр. 181) именуют вспомогательную информацию “ориентирующей”, поскольку ее содержание указывает на место нахождения возможных носителей доказательственной информации, на условиях, в которых придется осуществлять процессуальные действия, и т.д. Однако, они не правы, полагая, что эта информация не является доказательственной лишь потому, что “ее источником служат не изменения в среде, т.е. доказательства”. Источником любой информации служат изменения в среде; с другой стороны, отнюдь не любые такие изменения являются доказательствами. Отличие “ориентирующей” информации от доказательственной состоит именно в отсутствии у первой признака допустимости. Неверно и утверждение указанных авторов, что “содержанием ориентирующей информации, полученной из непроцессуальных источников, могут быть сведения.., позволяющие правильно оценить собранные по делу доказательства” (стр. 181–182). Данные, не имеющие доказательственного значения, могут помочь в определении направлений и пределов проверки доказательств; оценка же их достоверности и значения по делу производится путем рассмотрения места данного доказательства в системе доказательств, и никакая информация, не имеющая доказательственного значения, здесь не используется.

61 М.С. Строгович (цит. раб., стр. 307) полагает, что “не приносит никакой пользы в исследовании проблем доказывания перевод обычных процессуальных терминов на язык теории информации”, хотя, по его мнению, такие чисто терминологические операции представляют собой “сравнительно невинное упражнение”. Но все дело в том, что эти операции направлены не только на “осовременивание” языка теории доказательств, но прежде всего — на обеспечение возможности использовать закономерности, установленные теорией информации, при исследовании проблем доказывания в уголовном процессе. В частности, проблемы полноты и надежности системы доказательств не могут быть всесторонне освещены на современном уровне в отрыве от положений и понятий теории информации. И не случайно в работе М.С. Строговича, отрицающего эту необходимость, указанные проблемы практически не рассматриваются.

62 Интересные соображения по этим вопросам высказаны в некоторых работах последних лет. См., например, Р.С. Белкин, А.И. Винберг, Криминалистика и доказывание, М., 1969, стр. 182–200; И.М. Лузгин, Расследование как процесс познания. Автореферат докторской диссертации, М., 1968, стр. 16; Ю.К. Орлов, Вещественные доказательства в уголовно–процессуальном доказывании. Автореферат кандидатской диссертации, М., 1970, стр. 11–15, и др.

63 М. С. Строгович (цит. раб., стр.393) пишет, что “правила о допустимости доказательств имеют, главным образом, негативный характер. Они указывают, какие средства, источники не допускаются, не применяются для установления истины”. Это не совсем точно. Система правила допустимости доказательств направлена прежде всего на то, чтобы правильно ориентировать следователя и суд, какие доказательства допускаются, т. е. имеют прежде всего позитивный характер. Причина допущенной М. С. Строговичем неточности заключается, по-видимому, в недооценке роля доказательственного права как определяющего самое содержание процесса доказывания и отнюдь не сводимого поэтому к системе запретов. Отсюда необоснованным представляется и суждение понятия позитивных правил допустимости доказательств, которые М. С. Строгович сводит только к обязанности использовать доказательства определенного вида.

64 Законодатель чаще всего прибегает к негативному способу регулирования допустимости доказательств в тех случаях, когда на практике может возникнуть иное понимание. Так, УПК РСФСР 1923 года специально указывал на недопустимость присяги как доказательства потому, что правосознание трудящихся в то время еще не вполне освободилось от представлений предшествовавшего периода, когда присяга (клятва) широко практиковалась в этом качестве. Действующее законодательство такой запрет специально не оговаривает в связи с его беспредметностью в современный период.

65 Этот же критерий, несомненно, действует в отношении показаний подозреваемых и обвиняемых.

66 Выше приведен пример использования законодателем негативной формы регулирования допустимости доказательств путем включения в УПК прямого запрета. Однако в ряде случаев законодатель прибегает к косвенному запрету, формулируя нормы более общего характера, из которых в качестве одного из следствий вытекают условия и случаи недопустимости определенной информации. Так, из формулировки ст. 78 УПК о назначении экспертизы, когда по делу необходимы специальные познания в науке, технике и т. д., вытекает недопустимость заключений, базирующихся на методах, не получивших еще научного обоснования.

67 Сказанное дает основание для вывода о необходимости различать решение вопроса о допустимости доказательства в момент обнаружения и в момент использования для обоснования приговора. На последнем этапе добавляется еще блин необходимый признак допустимости: рассмотрение в судебном заседании (допрос в суде, осмотр судом вещественного доказательства, оглашение показаний и т. д.), без чего даже зафиксированное ранее по всем правилам доказательство окажется в конечном счете непригодным, ибо будут существовать неустранимые сомнения относительно его полноты и достоверности.

68 Вместе с тем информация, которая, как оказалось, была почерпнута из ненадлежащего источника (например, получена от лица, которое не могло выступать в качестве свидетеля; от эксперта, подлежавшего отводу) и по указанной причине была признана недопустимой, может в некоторых случаях использоваться (подобно оперативной информации) в качестве своего рода “указателя” направления расследования и местонахождения доказательств.

69 Помимо рассмотренных здесь видов моделей, в иных областях знания используются знаковые, символические, математические модели. В расследовании они пока не имеют практического применения. Своеобразным исключением являются графические изображения — карты, планы, схемы, которые можно рассматривать в качестве простейших знаковых моделей (см. А. А. Зиновьев, И. Н. Ревзин, Логическая модель как средство научного исследования, “Вопросы философии” 1960 г. № 1).

70 G. Walder, Kriminalistisches Denken, Hamburg, 1954, S. 133.

71 А. Вuсkni11, The Natura of Evidence, London, 1953.

72 Б. М. Теплов, Проблемы индивидуальных различий, М., 1961, стр. 319.

73 Попытка поставить этот вопрос в юридической литературе (см. А. Р. Ратинов, О следственной интуиции, “Социалистическая законность” 1958 г. .№ 4) вызвала обостренную реакцию со стороны М. С. Строговича, который заключил свое выступление таким выводом: “Сама постановка вопроса об интуиции как особом познавательном средстве при расследовании и разрешении уголовных дел неправомерна, не имеет научных оснований, для следственной и судебной практики решительно не нужна и даже вредна. Марксистская теория познания не нуждается в понятии интуиции” (М. С. Строгович, О рациональном и эмоциональном в судебном исследовании, “Советское государство и право” 1959 г. № 5; “Курс советского уголовного процесса”, т. I, М., 1968).

74 В. Ф. Асмус, Проблема интуиции в философии и математике, М., 1963, стр. 288.

75 Там же, стр. 5—6.

76 В. П. Вранский. Философское значение проблемы наглядности, Л., 1962, стр. 108; В. А. Артемов, Очерк психологии, Харьков, 1954, стр. 198.

77 К. Паустовский, Золотая роза, М., 1956, стр. 138.

78 Рассматривая путь врачебной мысли при постановке диагноза, М. Черноруцкий в своем капитальном труде “Диагностика внутренних болезней” указывает на возможность диагноза “с первого взгляда”, когда врач не имеет еще в своем распоряжении достаточного количества фактов, без их предварительного анализа, по первому впечатлению. Такая способность признается желательной, особенно в обстановке, требующей немедленных действий. “Интуитивный диагноз, — пишут И. Н. Осипов и А. В. Копнин, рассматривая гносеологические основы врачебной интуиции, — состоит в том, что врач, имея большой клинический опыт и хорошую наблюдательность, с одного взгляда подмечает здесь комплекс симптомов, иногда стертых, едва различимых” (“Основные вопросы теории диагноза”, Томск, 1962, стр. 97). См. также А. Д. Воскресенский и А. И. Прохоров, Проблемы кибернетики в медицине, “Кибернетику — на службу коммунизма”, М., 1961.

Наш интерес к диагностическому мышлению обусловлен его сходством с построением и проверкой версий в ходе расследования.

79 “Павловские среды”, т. 2, М. — Л., 1949, стр. 227.

80 А. Н. Илиади, Практическая природа человеческого познания, М., 1962, стр. 73.

81 И. М. Сеченов, Избранные произведения, т. 1, М., 1962, стр. 415. “По-видимому, — пишет М. Ломов, — высокая эффективность интуитивного мышления и связана прежде всего с формированием максимально свернутых умственных действий” (“Человек и техника. Очерки инженерной психологии”, Л., 1963, стр. 148).

82 Л. Л. Шепуто, Вопросы диалектического материализма и медицина, М., 1963, стр. 322.

83 См. Б. М. Теплов, Проблемы индивидуальных различий, М., 1961, стр. 319.

84 В. Коновалова, А. Колесниченко, Значение интуиции в расследовании и судебном рассмотрении уголовных дел, “Радянське право” 1959 г. № 6.

85 См., например, П. В. Копнин, Гипотеза и познание действительности, Киев, 1962.

86 Интуиция не заменяет и не отменяет расчета, а предшествует и сопутствует ему. Необъяснимо в связи с этим отнесение интуиции к эмоциональной, а не рациональной сфере, как это делает М. С. Строгович в упомянутой выше статье.

87 См., например, Б. Ломов, Человек и техника. Очерки инженерной психологии, М., 1963.

88 Эту сторону интуиции подчеркивают С. Л. Рубинштейн (“Основы общей психологии”, М., 1940, стр. 482—483), А. Г. Ковалев, В. Н. Мясищев (“Психические особенности человека”, т. 2, Л., 1960, стр. 132—133).

89 “Архив М. Горького”, т. III, стр. 237.

90 “Вопросы философии” 1963 г. № 10, стр. 163.

91 Д. Пойа, Математика и правдоподобные рассуждения, М., 1957, стр. 424.

92 К. Маркс, Ф. Энгельс, Соч., т. 1, стр. 158.

93 “Пролетарская революция и право” 1918 г. № 1.

94 Н. В. Крыленко, Основы уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик, М., 1928.

95 М. И. Калинин, О социалистической законности, М., 1959, стр. 56.

96 А. Я. Вышинский, Реформа уголовно-процессуального законодательства, “Советское государство” 1934 г. №6, стр. 49.

97 А. Я. Вышинский, Уголовное судопроизводство, М., 1929, стр. 659.

98 Вопрос о системе принципов советского уголовного процесса в данной работе не рассматривается. В литературе была предпринята попытка сконструировать для доказательственного права свои особые принципы. Так, М. С. Строгович считает, что принципами доказательственного права являются: 1) материальная истина как цель и результат пользования доказательствами; 2) внутреннее убеждение судей как основа оценки доказательств, 3) презумпция невиновности (М. С. Строгович, Курс советского уголовного процесса, М., 1958, стр. 166—167). Аналогичную точку зрения высказал М. Л. Якуб (“Демократические основы советского уголовно-процессуального права”, М., 1960, стр. 109). Эта попытка вряд ли удачна. Во-первых, в доказательственном праве и доказывании находят применение и другие принципы уголовного процесса (законность, право на защиту, устность, непосредственность и т. д.). Во-вторых, названные принципы имеют общепроцессуальный характер.

99 Присоединяясь к этому мнению, Ц. М. Каз пишет: “...Попытки выделить какие-то специальные принципы доказывания, которые существовали бы наряду с общими принципами уголовного судопроизводства, параллельно им, не оправдывают себя... Или умаляется значение тех или иных начал судопроизводства и они сводятся только к доказыванию, или к вопросам доказывания применяется только действие некоторых положений, вытекающих из того или иного принципа” (Ц. М. Каз, Субъекты доказывания в советском уголовном процессе, Саратов, 1968, стр. 21).

100 И. Д. Андреев, О методах научного познания, М., 1964, стр. 171; А. А. Зиновьев, Два уровня в научном исследовании, “Диалектика— теория познания. Проблема научного метода”, М., 1964, стр. 239—241.

101 См. “Программа КПСС”, М., 1971, стр. 106.

102 См. “Социалистическая законность и способы ее обеспечения” под ред. В. М. Чхиквадзе, М., 1968.

103 См. Н. И. Николайчик, Е. А. Матвеенко. Всесторонность, полнота и объективность предварительного расследования, Минск, 1969; “Уголовный процесс”, под ред. М. А. Чельцова, М., 1969, стр. 54-55.

104 См. И. М. Гальперин, О принципе публичности (официальности) в советском уголовном процессе, “Правоведение” 1960 г. № 2, стр. 106 и след.

105 О принципе независимости судей см. М. С. Строгович, Курс советского уголовного процесса, т. I, М., 1968, стр. 126; “Советский уголовный процесс” под ред. М. А. Чельцова, М., 1969, стр. 49; В. Я. Дорохов, Принципы советского уголовного процесса, М., 1962; Р. Д. Рахунов, О юридических гарантиях независимости судей в советском уголовном процессе, “Советское государство и право” 1968 г. № 4, стр., 50—56.

106 О соотношении между независимостью следователя и указаниями прокурора см. § 2 гл. VIII.

107 Принцип оценки доказательств по внутреннему убеждению нельзя считать производным от принципа независимости судей и подчинения их только закону. Система формальных доказательств выдвигала принцип подчинения судей только закону, который был настолько сильным, что закон не допускал даже собственного мнения судей о ценности доказательств. Принцип свободной не связанной законом оценки достоверности и достаточности доказательств возник как противопоставление принципу легальной (законной) оценки доказательств. Принцип независимости судей и подчинения их только закону следует рассматривать как важную гарантию действительной свободы, несвязанности внутреннего убеждения судей, но он никоим образом не отвечает на вопрос о методе оценки доказательств. Раскрытие этого метода составляет содержание другого, вполне самостоятельного принципа советского уголовного процесса — принципа оценки доказательств по внутреннему убеждению в советском уголовном процессе. Этот принцип подробно рассматривается в гл. VII.

108 Некоторые процессуалисты определяют устность как “форму общения между судом и участниками процесса” (М. А. Чельцов, Советский уголовный процесс, М., 1962, стр. 367; И. Д. Перлов, Подготовительная часть судебного разбирательства в советском уголовном процессе, М.,1956, стр. 25). Такое определение принципа устности представляется неполным. Устность — это не только форма общения, но и метод исследования доказательств, обеспечивающий их непосредственное восприятие участниками процесса.

109 Конкретные формы реализации права на защиту в доказывании рассмотрены в § 5 гл. VIII.

110 Обоснование принципа состязательности дано в работах: И. Д. Перлов, Подготовительная часть судебного разбирательства в советской уголовном процессе, М., 1956, стр. 31—35; Н. Н. Полянский, Вопросы теории советского уголовного процесса, М., 1956, стр. 99—108; М. С. Строгович. Курс советского уголовного процесса, т. 1, М., 1968, стр. 149— 156; В. Я. Дорохов, Принципы советского уголовного процесса, М., 1962, стр. 35—36, и др.

111 Принцип гласности способствует воспитательному и общепредупредительному воздействию процесса с тем, чтобы члены общества выносили из суда “уроки общественной морали и практической политики” (В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 4, стр. 407—408). О гласности уголовного процесса см. И. И. Мартинович, Гласность в советском уголовном судопроизводстве, Минск, 1968; А. А. Шушанашвили, Гласность в советском уголовном процессе, Тбилиси, 1969.

112 См. В. М. Савицкий, Государственное обвинение в суде, М., 1971; В. И. Басков, О. П. Темушкин, Прокурор в суде второй инстанция, М., 1972, и др.

113 В. Б. Алексеев, Оценка доказательств в стадии надзорного производства, М., 1968; И. Д. Перлов, Кассационное производство в советском уголовном процессе, М., 1971; “Уголовный процесс”, М., 1972, и др.

114 См. С. А. Александров, Понятие уголовно-процессуальных гарантий, “Материалы конференции по итогам научно-исследовательской работы за 1966 год”, Свердловск, 1968, стр. 159—161.

115 См. М. С. Строгович. Курс советского уголовного процесса, т. I. М., 1968, стр. 56.

116 Такие случаи нечасты, но известны практике, например извлечение пули из тела потерпевшего для идентификации оружия и установления стрелявшего, иссечение кусочков ткани из опухоли, вызванной искусственно (членовредительство), и др.

117 См. И. Л. Петрухин, Экспертиза как средство доказывания в советском уголовном процессе, М., 1964, стр. 175—177.

118 А. И. Винберг, Г. М. Миньковский, Р. Д. Рахунов, Косвенные доказательства в советском уголовном процессе, М., 1956; Г. М. Миньковский, Пределы доказывания в советском уголовном процессе, М., 1961, стр. 23—94; В. М. Савицкий, И. И. Потеружа, Потерпевший в советском уголовном процессе, М., 1963, стр. 65; В. И. Каминская, цит. статья, “Советское государство и право” 1968 г. N 10, стр. 31; “Уголовный процесс” под ред. М. А. Чельцова, М., 1969, стр.227.

119М. С. Строгович, Курс советского уголовного процесса, т. II, М., 1970, стр. 126; И. Л. Петрухин, Экспертиза как средство доказывания в советском уголовном процессе, М., 1964, стр. 176—177.

120 Нельзя не учитывать при этом, что по смыслу ст. 127 УПК РСФСР постановления следователя, в частности о назначении экспертизы и проведении освидетельствования (ст. 181 УПК РСФСР), обязательны для лиц, которых они касаются, в том числе для потерпевшего (примечание редколлегии)

121 См. В. К. Бабаев, Презумпция в советском праве. Автореферат кандидатской диссертаций, Свердловск, 1969.

122 С. В. Курылев справедливо отметил, что вопрос о презумпциях и преюдициях разработан в гражданском процессе значительно лучше, чем в уголовном, для которого презюмирование считалось некоторыми авторами неприемлемым (С. В. Курылев, Основы теории доказывания в советском правосудии, Минск, 1969, стр. 73).

123 В. И. К аминская, Учение о правовых презумпциях в уголовном процессе, М.—Л., 1947; см. также В. К. Бабаев, Автореферат, стр. 2; В. П. Воложанин, К вопросу о юридических предположениях в советском гражданском праве и процессе, “Вопросы советского гражданского права и процесса”, “Ученые записки Свердловского юридического института”, т. 3, 1955, стр. 188.

124 См. также В. К. Бабаев, Автореферат, стр. 3.

125 С. А. Голунский считал, что “всякие презумпции, какие бы они ни были, представляют собой попытку создать абстрактную истину, оторванную от конкретных обстоятельств данного дела” (“Проблемы уголовной политики” 1937 г., кн. 4, стр. 59).

По мнению В. С. Тадевосяна, “нет надобности... в каких-либо предвзятых предположениях, презумпциях” (“К вопросу об установлении материальной истины в советском процессе”, “Советское государство и право” 1948 г. № 6, стр. 70).

В. Д. Арсеньев отрицает презумпции в советском уголовном процессе на том основании, что все факты уголовного дела должны быть доказаны, но в то же время признает их наличие в советском гражданском процессе (“О фактах, не подлежащих доказыванию...”, “Правоведение” 1965 г. № 1, стр. 99—100).

126 См. В. К. Бабаев, Презумпции в советском праве. Автореферат кандидатской диссертации, Свердловск, 1969; М. С. Строгович, Курс советского уголовного процесса, т. I, М., 1968, стр. 147, 349—353; “Демократические основы советского социалистического правосудия”, М., 1965, стр. 47—49; “Социалистическая законность и способы ее обеспечения”, под ред. В. М. Чхиквадзе, М., 1968, стр. 182—183.

127 Некоторые авторы отрицают наличие неопровержимых презумпций в советском праве (С. В. Курылев, указ. работа, стр. 77; В. П. Воложанин, указ. статья, стр. 190). Другие авторы считают, что в некоторых случаях законодательное установление неопровержимых презумпций необходимо (В. К. Бабаев, Автореферат, стр. 8). В дальнейшем мы постараемся показать, что в доказывании по уголовным делам неопровержимые презумпции играют важную роль.

128 Англо-американскому доказательственному праву известны, например, такие презумпции: если у лица, обвиняемого в поджоге, будет обнаружено имущество, находившееся в сгоревшем доме, то такое лицо признается присутствовавшим при поджоге или имевшим к нему отношение; обнаружение у лица инструментов взлома в ночное время, а равно обна­ружение у лица приспособлений, применяемых для изготовления фальшивых денег, предполагает его виновность в совершении соответствующего преступления; обнаружение в автомобиле револьвера предполагает, что он был у всех лиц, ехавших в автомобиле, и т. д. Бремя опровержения этих презумпций в англо-американском уголовном процессе, как правило, возложено на обвиняемого.

129 В. Д. Арсеньев считает, что данная презумпция не имеет к доказыванию “никакого отношения” (“О фактах, не подлежащих показыванию...”, стр. 100).

130 В этом находит одно из проявлений общеправовая презумпция знания закона. Ее действие и условия опровержения в гражданском процессе рассмотрены В. П. Воложаниным (указ. статья, стр. 194).

В. Д. Арсеньев утверждает, что знание обвиняемым уголовных законов “связано не с вышеуказанной презумпцией, а с конституционной обязанностью граждан знать и соблюдать законы” (цит. статья, стр. 101). Однако сама обязанность граждан исполнять законы (обязанности знать законы Конституция СССР не устанавливает) основана на предположении (презумпции), что подавляющее большинство граждан в состояния знать и понимать законы. Для тех, кто был лишен такой возможности, допустимо опровержение данной презумпции, с помощью доказательств.

131 Marshall Houts. From Evidence to Proof. Springfield, 1956, p. 32

132 Коллисон, Неправосудные суды, М., 1961, стр. 85.

133 “Курьер”, изд. ЮНЕСКО, декабрь. 1963 г., стр. 16.

134 “Советский Союз и Организация Объединенных Наций (1961— 1965 гг.)”, М., -1968, стр. 625.

135 П. И. Кудрявпев, Против упрощенчества и вульгаризации, “Коммунист” 1959 г; №. 14, стр. 119; см. также Р. Рахунов, Законность и правосудие, “Правда” 22 сентября 1965 г.

136 Презумпция невиновности сформулирована в законодательстве ряда социалистических стран. УПК ЧССР установил: “До тех пор, пока вошедшим в законную силу приговором наличие вины не установлено, лицо, против которого ведется уголовное производство, нельзя рассматривать как виновное” (п. 2 § 2).

В ст. 8 УПК Болгарской Народной Республики говорится, что “обвиняемый считается невиновным до тех пор, пока не установлено обратное”.

В § 6 (2) УПК ГДР установлено: “Ни с кем нельзя обращаться как с виновным в совершении преступного деяния до тех пор, пока его уголовная ответственность не будет доказана и установлена вступившим в законную силу приговором.

При наличии сомнений решение должно выноситься в пользу обвиняемого или подсудимого”. Это правило вытекает из ст. 99 (2) Конституции ГДР, установившей, что деяние только тогда влечет уголовную ответственность, когда вина доказана несомненно.

УПК СФРЮ в ст. 3 устанавливает: “Никто не может быть признан лицом, совершившим преступление, до тех пор, пока это не будет установлено вступившим в законную силу приговором”.

137 Н. Н. Полянский, Вопросы теории советского уголовного процесса, М., 1956, стр. 187.

138 А. И. Трусов, Основы теории судебных доказательств, М., 1960, стр. 154; М. А. Чельцов, Уголовный процесс, М., 1948, стр. 182—183; М. Л. Якуб, Демократические основы советского уголовно-процессуального права, М., 1960, стр. 114.

139 М. А. Чельцов. Советский уголовный процесс, М., 1962; С. А. Голунский, Вопросы доказательственного права в Основах уголовного судопроизводства Союза ССР, “Вопросы судоустройства и судопроизводства в новом законодательстве Союза ССР”, М., 1959, стр. 133—136; К. А. Мокичев, Против ревизионистских извращений марксистско-ленинского учения о государстве в праве, М., 1958, стр. 34.

140 “Разумеется, когда следователь составляет обвинительное заключение, а прокурор направляет дело в суд, они должны быть убеждены в том, что собранные по делу доказательства дают основание прийти к выводу о виновности лица, обвиняемого в данном преступлении, но доказывать виновность обвиняемого — не значит признать его виновным; сказать, является ли обвиняемое лицо виновным в совершении преступления, компетентен только суд в своем приговоре” (А. Ф. Горкин, О социалистическом правосудии, “Известия” 1 декабря 1964 г.).

141 “Убеждение следователя или прокурора в виновности обвиняемого не опровергает презумпцию невиновности... Презумпция невиновности может быть выражена так: закон считает обвиняемого невиновным до тех пор, пока участники процесса, считающие его виновным, не докажут этого” (Р. Радева, Процессуально положение на обвинения на предварителното следствие в наказателния процес на HP България. София, 1965, стр. 72).

142 Приведенные доводы тем более имеют значение и для случаев передачи виновных на поруки без возбуждения уголовного дела (ст. 10 УПК РСФСР).

143 См., например, П. Ф. Пашкевич, Теневые стороны порук, “Известия” 5 июля 1965 г.; Н. Жогин, Воспитание и наказание, “Известия” 15 сентября 1965 г.

144 С. А. Голунский утверждал, что если бы презумпция невиновности подпадала под общее определение правовых презумпций, то надо было бы считать, что большинство привлеченных к уголовной ответственности лиц невиновны (С. А. Голунский, Вопросы доказательственного права в Основах уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик, “Вопросы судоустройства и судопроизводства в новом законодательстве Союза ССР”, М., 1959, стр. 136).

145 М. С. Строгович в кн. “Учение о материальной истине в уголовном процессе” (М. — Л., 1947, стр. 252) писал, что суд устанавливает истину, констатируя невиновность обвиняемого при оправдании его за недостаточностью доказательств обвинения. См. также Р. М. Оганесян, Оправдательный приговор в советском уголовном процессе. Автореферат кандидатской диссертации, М., 1970, стр. 23. С. В. Курылев, развивая этот взгляд, пишет, что при оправдании за недоказанностью суд “устанавливает истину — невиновность подсудимого, однако устанавливает не достоверно, а на основе вероятности” (“О достоверности и вероятности в правосудии”, “Правоведение” 1968 г. № 1, стр. 67). Эту точку зрения подверг обстоятельной критике Г. М. Резник в статье “Оправдание за недоказанностью”, “Советская юстиция” 1969 г. № 15, стр. 11—12

146 В. М. Савицкий, По поводу уголовно-процессуальных гарантий права невиновного на реабилитацию, “Советское государство и право” 1965 г. № 9, стр. 52; Р. Д. Рахунов, Законность и правосудие, “Правда” 22 сентября 1985 г.; М. С. Строгович, Курс советского уголовного процесса, т. II, М., 1970, стр. 175.

147 См. В. Д. Арсеньев, Установление истины при прекращении уголовных дел и презумпция невиновности, “Вопросы государства и права в свете Программы КПСС”, “Труды Иркутского государственного университета”, т. I, Иркутск, 1963, стр. 266; Г. М. Резник, цит. статья.

148 См. § 2 гл. VIII.

149 Сомнение—это интеллектуальная эмоция, выражающаяся в состоянии неуверенности, основанном на недостаточности информации, необходимой для принятия правильного и твердого решения.

150 Более подробно см. И. Л. Петрухин, О толковании сомнений в пользу обвиняемого, “Вопросы предупреждения преступности” 1965 г., вып. 2.

151 “Бюллетень Верховного Суда СССР” 1969 г. № 4, стр. 10.

152 В соответствии с презумпцией невиновности лицо, подозреваемое или обвиняемое в совершении преступления, не должно фигурировать в печати и устных выступлениях как несомненный преступник.

153 Презумпция невиновности служит основой для полной реабилитации граждан, вина которых признана недоказанной.

Органы власти, администрация предприятия (учреждения, организации) не вправе отказать такому лицу в приеме на работу, уволить с работы или переместить на нижеоплачиваемую должность под тем предлогом, что лицо “находилось под следствием и судом” и было затем оправдано за недостатком улик.

154 В. К. Бабаев, Автореферат, стр. 16.

155 С. В. Курылев отрицает презумпцию истинности приговора на том основании, что в основе любой презумпции лежит вероятность, поэтому “говорить о презумпции истинности судебного приговора, т. е. о вероятности содержащихся там выводов о фактах, — значит вступать в противоречие с принципом объективной истины” (указ. раб., стр. 77). Представляется, однако, что наоборот: из принципа объективной истины вытекает и на нем основана презумпция истинности приговора. Речь идет не о вероятности конкретного приговора, как полагает С. В. Курылев, а о вероятности вынесения некоторого количества, ошибочных приговоров, в связи с чем презумпция истинности приговора является опровержимой.

156 Существует мнение, что в исключительных стадиях процесса действует не только презумпция истинности приговора, но и презумпция невиновности (М. Л. Якуб, Демократические основы советского уголовно-процессуального права, М., 1960, стр. 114; В. 3. Лукашевич, Гарантии прав обвиняемого в советском уголовном процессе, М., 1959, стр. 53). Согласиться с этим нельзя. Конечно, при пересмотре дела в порядке надзора и по вновь открывшимся обстоятельствам вышестоящий суд применяет логический прием доказывания “от противного”, т. е. предполагает невиновность осужденного, пока имеющиеся в деле материалы не убедят в обратном. Но это не значит, что вышестоящий суд в данном случае применяет презумпцию невиновности, которая, как было показано выше, не сводится к предположениям участников процесса или к применяемым ими логическим приемам, а представляет собой объективное правовое положение.

В стадии надзорного производства и при пересмотре дел по вновь открывшимся обстоятельствам можно говорить о контроле вышестоящего суда за применением презумпции невиновности на предшествующих ста­диях процесса.

157 В. К. Бабаев правильно отмечает, что преюдиции производны от презумпции истинности приговора или решения суда (“Автореферат”, стр. 6).

158 В. И. Каминская, Презумпция истинности судебного приговора в советском праве, “Советское государство и право” 1946 № 7, стр. 42; В. Я. Дорохов, Законная сила приговора в советском уголовном процессе, “Советское государство и право” 1954 г. № 5, стр. 82.

159 М. С. Строгович, Учение о материальной истине в уголовном процессе, М., 1947, стр. 214; Я. О. Мотовиловкер, Показания и объяснения обвиняемого — как средство защиты в советском уголовном процессе, М., 1956, стр. 177.

160 УПК большинства союзных республик не содержат нормы об обязательной силе решения суда по гражданскому делу по вопросу о событии и действиях обвиняемого для суда, рассматривающего уголовное дело.

161 Статья 21 Основ гражданского судопроизводства устанавливает: “Вступивший в законную силу приговор суда по уголовному делу обязателен для суда, рассматривающего дело о гражданско-правовых последствиях действий лица, в отношении которого состоялся приговор суда, лишь по вопросам, имели ли место эти действия и совершены ли они данным лицом”. Представляется, что презумпция истинности вступившего в законную силу приговора и здесь является опровержимой: может быть доказана ее неприменимость к данному конкретному случаю в соответ­ствия с внутренним убеждением суда, рассматривающего гражданское дело. В этом случае должен быть применен предложенный выше порядок проверки коллизионных приговора и решения вышестоящим судом.

162 Указанная преюдиция не является препятствием к возмещению ущерба потерпевшему от преступления, поскольку суд при рассмотрении уголовного дела вправе по собственной инициативе разрешить вопрос о возмещении материального ущерба, причиненного преступлением (ст. 29 УПК РСФСР). Рассмотрение вопроса о правильности одного из коллизионных решений предполагает регламентацию, предложенную выше.

163 Разумеется, и здесь необходима проверка коллизионных приговоров вышестоящим судом.

164 M. С. Строгович, Учение о материальной истине в советском уголовном процессе, М. — Л., 1947, стр. 185.

165 В. И. Каминская, Учение о правовых презумпциях, М. — Л., 1948, стр. 88-89.

166 А. А. Эйсман, Заключение эксперта. Структура и обоснование, М., 1967; его же, Логика доказывания, М., 1971; Г. М. Резник, Оценка доказательств по внутреннему убеждению в советском уголовном процессе (кандидатская диссертация), М., 1969, стр. 227—247.

167 И. Я. Фойницкий справедливо указывал: “Положения об общеизвестности или невероятности чего-либо имеют силу и значение для нашего убеждения, но только до представления доказательств противного” (И. Я. Фойницкий, Курс уголовного судопроизводства, т: II, СПб., 1899, стр. 205). См. также Вл. Случевский, Учебник русского уголовного процесса, СПб., 1910, .стр. 407. Многие советские процессуалисты в принципе допускают возможность оценки общеизвестных фактов, если применительно к обстоятельствам данного конкретного уголовного дела в этом возникает необходимость (В. И. Каминская, Учение о правовых презумпциях в уголовном процессе, М. — Д., 1948, стр. 8; Л. И. Ульянова, Оценка доказательств судом первой инстанции, М., 1959, стр. 19— 20). Однако высказывались и неоправданно крайние точки зрения. Одна из них состоит в том, что общеизвестные факты во всех случаях принимаются за истинные, доказыванию и оценке не подлежат в силу их очевидности (М. А. Чельцов, Советский уголовный процесс, М., 1951, стр. 152, 153). Другая исходит из того, что общеизвестные факты вообще ее известны советскому доказательственному праву, так как они по самой своей природе не могут входить в предмет доказывания по уголовным делам (М. С. Строгович, Материальная истина и судебные доказательства в советском уголовном процессе, М., 1955, стр. 232—233).

168 Большинство философов, логиков, кибернетиков сходятся в том, что в процессе познания мира сфера формализованного мышления будет расширяться беспредельно.

Б. В. Бирюков и В. С. Тюхтин, в частности, пишут: “Граница между формально-логической частью мышления и его интуитивно-содержательной стороной относительна и изменчива... Она отодвигается все дальше, предоставляя все большие возможности формализации” (“О философской проблематике кибернетики” в кн.: “Кибернетика. Мышление. Жизнь”, М., 1969, стр. 104).

Имея в виду, что формализованное мышление в принципе всегда может быть моделировано машиной, А. Лернер пишет: “Прогноз о том, что определенный тип задач никогда не сможет быть решен машинами, либо несостоятелен, либо означает неразрешимость этих задач и для человека” (“Начала кибернетики”, М., 1967, стр. 218).

169 Г. А. Подкорытов, Историзм как метод научного познания, М, 1968, стр. 10.

170 Имеется ряд интересных работ, посвященных отдельным следственным (судебным) действиям. Однако их общее понятие и система исследованы явно недостаточно. Тем более это относится к иным — помимо следственных (судебных) действий — способам собирания и проверки доказательств. М. С. Строгович в своем обстоятельном “Курсе советского уголовного процесса” не только отказался от рассмотрения общих характеристик способов собирания и проверки доказательств и их системы, но вообще исключил существование иных способов (помимо следственных действий) собирания и проверки доказательств (стр. 296).

171 Не смешивать со способами собирания оперативных данных и другой вспомогательной, ориентирующей информации (см. ниже).

172 На этой позиции стоит, в частности, А. М. Ларин (“Расследование по уголовному делу”, М., 1970, стр. 147). О том, что процессуальное понятие способа собирания и проверки доказательств имеет основным компонентом “порядок совершения действий”, говорит и Ю. К. Орлов (“Вещественные доказательства в уголовно-процессуальном доказывании”. Автореферат кандидатской диссертации, М., 1970, стр. 14). Однако из дальнейшего изложения усматривается, что под порядком совершения действий он имеет в виду и их содержание.

173 Конечно, нормативная регламентация способов собирания и проверки доказательств по необходимости укрупнена. Ее применение в конкретных случаях опосредствуется тактическими правилами, рекомендациями, как и решениями следователя, суда, соответственно с конкретными условиями и обстоятельствами производства по делу. Однако в принципе несомненна гносеологическая обусловленность норм процессуального закона, определяющих и характеризующих способы собирания и проверки доказательств.

174 К сожалению, в интересной схеме элементов способа собирания и проверки доказательств, предложенной А. М. Лариным применительно к следственному действию (указ. работа, стр. 147), этот важнейший элемент не упоминается. По-видимому, этот пробел обусловлен позицией автора, сводящего, как отмечалось, процессуальное понятие способа доказывания к порядку, форме реализации задач последнего.

175 И. М. Лузгин говорит о том, что элементы принуждения проявляются “в некоторых действиях следователя”, таких, как задержание, обыск, выемка и т. д. (“Расследование как процесс познания”. Автореферат докторской диссертации, М., 1970, стр. 8). Представляется, однако, что элемент обеспечения полноты и достоверности результатов собирания и проверки доказательств от возможных попыток заинтересованных лиц исказить истину присущ любому способу доказывания и всегда включает возможность применения мер процессуального принуждения, хотя и не во всех случаях выражен в столь заметной форме, как, например, при задержании, обыске. Разъяснением обязательности явки по вызову следователя обеспечивается возможность привода; предупреждение об ответственности за отказ, уклонение от дачи показаний или дачу заведомо ложных показаний и другие меры подобного рода включены в процессуальный порядок любого способа доказывания.

176 Строго говоря, закрепление доказательств не представляет собой самостоятельного элемента доказывания, а является составной частью собирания и проверки доказательств. Во-первых, доказательство может считаться полученным (“собранным”) лишь после фиксаций добытой информации. Во-вторых, методы фиксации информации обусловлены методами ее восприятия, а те и другие в конечном счете — формой информации. Выделение законодателем приемов и операций по закреплению доказательств для детализированного описания связано с тем, что именно фиксация обеспечивает единство формы и содержания доказательств, их коммуникативность. Следователь обязан зафиксировать не только содержание фактов, признаки предметов и явлений, но и условия производства следственных действий, а при необходимости и тактические приемы и средства.

177 Сказанное еще раз подтверждает наличие наряду с познавательной стороной уголовно-процессуального доказывания (и его отдельных способов) удостоверительной стороны, обращенной к адресатам доказывания. М. С. Строгович, немотивированно отрицающий существование этих сторон показывания (указ. работа, стр. 296), не учитывает наличия определенных его адресатов, для которых надо удостоверить ход и результаты собирания и проверки доказательств.

178 Ф. де П.-Xаника, Новые идеи в области управления, М., 1969. стр. 49.

179 Экспертиза представляет собой “сплав операций получения и передачи как признаков объектов, так и сообщений”. Законодатель, отнеся этот способ доказывания к одной группе с получением показаний и других сообщений (ч. 1 ст. 70 УПК РСФСР), исходит из того, что результаты экспертизы приобщаются к делу в форме сообщения эксперта (заключения).

180 В свою очередь внутри каждой из вычлененных групп способов доказывания возможна дальнейшая дифференциация.

181 Способы использования доказательств также характеризуются си­стемой приемов, операций, правил (например, принятие процессуальных решений и составление процессуальных документов). Но их характер иной, нежели при информационном доказывании.

182 Конечно, значение таких процессуальных действий, как, например, избрание меры пресечения, разъяснение прав участникам процесса, предъявление материалов дела для ознакомления, отнюдь не сводится к “обслуживанию” доказывания. Однако в настоящей работе эти процессуальные действия рассматриваются именно с точки зрения их значения для доказывания.

183 М. А. Чельцов (“Советский уголовный процесс”, М., 1962, стр. 270) предложил различать группы следственных действий, направленные непосредственно на доказывание и на обеспечение возможности судебного разбирательства и применения к виновному правовых санкций (меры пресечения и т. п.). Предложенная М. А. Чельцовым классификация неполна” так как не выделяет действия по оценке доказательств, по обеспечению получения доказательств и т. д. Более детальную классификацию процессуальных, т. е. следственных и судебных действий в широком смысле, дает А. М. Ларин (указ. работа, стр. 148). Однако ему не удалось выделить все реально существующие группы, как и соблюсти единство оснований классификации: часть следственных и судебных действий сгруппирована им, исходя из их целенаправленности, а часть — исходя из преобладания в них элементов процессуального принуждения. Более совершенная попытка предпринята С. А. Шейфером в работе “Сущность и способы собирания доказательств в советском уголовном процессе” (М., 1972).

184 Элементы обеспечения полноты и достоверности доказательственной информации (в том числе путем применения мер процессуального принуждения) присущи и этим способам доказывания. Главным образом они осуществляются в форме разъяснения, что отказ или уклонение от представления имеющихся сведений и предметов может повлечь производство допроса, обыска и т. п., как и привлечение к общественной, дисциплинарной или иной ответственности.

185 Законодатель правильно говорит в ч. 1 ст. 70 УПК РСФСР об истребовании предмета, а не вещественного доказательства, так как в качестве последнего истребованный предмет может быть приобщен лишь после осмотра и других действий, предусмотренных ст.ст. 83, 87 УПК РСФСР. Термин “предметы и документы” было бы целесообразно применить и в ч. 2 ст. 70.

186 См. гл. XII. Целесообразно обращать внимание лиц, которым поручается ревизия, что если будут обнаружены объекты, являющиеся вещественными доказательствами (учетные документы с признаками подделки и т. п.), об этом надо сообщить следователю (суду) для производства выемки и осмотра таких объектов. Если же лица, производившие ревизию, сами изъяли и приложили к акту такого рода объекты, вопрос о доказательственном значении последних решается самостоятельно с соблюдением правил ст.ст. 83, 87 УПК РСФСР.

187 Надо отметить, что следственная и судебная практика расширительно толкует правомочие требовать производства ревизии, включая в это понятие и производство иных ведомственных проверок, инвентаризаций и т. п. Доказательственное значение документов придается, в частности, материалам ведомственных комиссий ГВФ, создаваемых для выяснения обстоятельств авиационного происшествия (“Бюллетень Верховного Суда СССР” 1962 г. № 1, стр. 22). Материалы ревизии (проверок) могут быть истребованы (или представлены по инициативе соответствующих лиц) как в стадии возбуждения дела, так и в последующих стадиях судопроизводства.

188 Например, в составлении характеристик участвуют должностные лица и представители общественности, непосредственно соприкасающиеся с лицом, о котором идет речь; данные о поощрениях, взысканиях, выполнении норм и т. п. берутся из соответствующих документов; проект характеристики подвергается коллегиальному обсуждению; он визируется и подписывается несколькими лицами и т. д.

189 Подробнее об обследованиях как способе собирания и проверки до­казательств см. Н. И. Гуковская, Деятельность следователя и суда по предупреждению правонарушений несовершеннолетних, М., 1967, стр. 33—40; “Научно-практический комментарий УПК РСФСР”, М., 1970. стр. 133, 502.

190 В той мере, в какой это окажется необходимым, могут быть получены и проверены первоначальные доказательства, на которые имеется ссылка в акте обследования (допрошены лица, с которыми беседовал обследователь, истребованы документы и т. д.).

Документы, составленные представителями общественности, не могут' рассматриваться как обладающие предустановленной достоверностью или имеющие преимущество перед другими документами и подлежат проверке на общих основаниях в соответствии со ст. 70 УПК РСФСР.

191 Термин “лица, не являющиеся участниками процесса”, следует понимать в том смысле, что эти лица не охватываются понятием “участники процесса” в его специальном значении, установленном гл. III УПК РСФСР, а не в том смысле, что они вообще не участвуют в доказывании.

192 Именно в этом основное отличие между истребованием и представлением как способами собирания доказательств. Другое отличие в том, что истребуются лишь предметы и документы, представлены же могут быть и устные сообщения (хотя они в конечном счете документируются).

193 Следственные (судебные) действия эти могут быть различны по характеру и объему в зависимости от того, представляются ли устные сообщения, документы, предметы и кто их представляет — участники процесса, иные должностные лица или граждане. Но производство их необходимо во всех случаях собирания доказательств путем представления.

194 В случае поступления их в письменном виде должно быть удостоверено происхождение (подпись и адрес гражданина, штамп учреждения и т. п.). Если содержание недостаточно конкретно (например, не указан источник осведомленности лиц или характер фактических данных, на наличие которых указывается, или их местонахождение), лицо может быть вызвано для дачи дополнительных сведений.

195 Заявления и ходатайства участников процесса с указанием на наличие доказательств есть в то же время форма реализации их процессуальных прав.

196 Для проявления такой инициативы участниками процесса, а также должностными лицами, представителями общественности, гражданами, не являющимися участниками процесса, существуют различные правовые основания (соответственно и процессуальные правомочия, служебные обязанности, общественные обязанности, моральный долг члена общества). Но порядок представления доказательств и их круг но существу один и тот же.

197 Имеется в виду событие в широком смысле, включая последствия, размер материального ущерба, способствующие обстоятельства и т. д.

198 Как и материалы ревизий и проверок, истребуемые по инициативе следователя (суда), эти данные могут быть представлены либо в стадии возбуждения дела, либо в последующих стадиях судопроизводства.

199 Закрепление в законе права участников процесса и иных лиц на представление доказательств не означает, что этот способ собирания доказательств может ими использоваться как конкурирующий со следственными (судебными) действиями или что эти лица наделяются неограниченным правом самостоятельного собирания доказательств. Не говоря уже о том, что исключительная компетенция производства следственных (судебных) действий принадлежит органу, осуществляющему производство по делу, право представления доказательств имеет в виду главным образом предметы и документы, оказавшиеся в распоряжении соответствующего лица. Располагая данными о наличии предметов и документов у других лиц, участник процесса или иное лицо должен сообщить об этом следователю (суду). Из этого правила возможны исключения (например, защитник вправе просить о выдаче ему характеристики обвиняемого в случае если следователь не считает необходимым ее истребовать).

200 Разумеется, все эти документы подлежат проверке и оценке на общих основаниях. В частности, к актам ревизии и проверок, характеристикам и другим документам, представленным по инициативе должностных лиц, следователь и суд вправе предложить представить дополнения.

201 Положения о добровольных народных дружинах по охране общественного порядка, Положения о комиссиях по делам несовершеннолетних; Положения о товарищеских судах, о комиссиях и группах общественного контроля за paботой предприятий торговли и общественного питания предусматривают случаи составления таких актов; разработаны и их примерные формы.

202 См. п. “т” ст. 35.

203 Эта особенность отчетливо проявляется и на уровне отдельных следственных (судебных) действий по собиранию и проверке доказательств и может служить базой для системы их классификации. Термин “интеграция информационных систем” применительно к процессуальному доказыванию предложен С. А. Шейфером (“Познавательное значение следственных действий и их система”, “Вопросы борьбы с преступностью”, вып. 15, М., 1972, стр. 58).

204 В этой стадии они принимают форму проверочных действий.

205 В частности, в соответствии с постановлением Пленума Верховного Суда РСФСР от 26 мая 1965 г. указанные лица “в случае необходимости могут дать свои пояснения о мерах, принимавшихся по воспитанию и исправлению подсудимого” (“Бюллетень Верховного Суда РСФСР” 1965 г. № 8, стр. 7). Очевидно, что эти пояснения содержат фактические данные, существенные для индивидуализации ответственности и наказания обвиняемого, как и для установления обстоятельств, способствующих совершению преступления.

206 По мнению В. Д. Арсеньева, объяснения, полученные не в результате допроса, уже по одной этой причине не могут иметь доказательственного значения (“Доказывание фактических обстоятельств дела в отдельных стадиях советского уголовного процесса”, Иркутск, 1969, стр. 156). Эта точка зрения не учитывает, однако, что производство следственных и судебных действий по собиранию и проверке доказательств есть лишь один из способов доказывания, а не единственно возможный. Следует отметить, что буквально несколькими строчками ниже автор говорит о доказательствах, полученных “не следственными действиями”.

207 В ст. 70 УПК РСФСР говорится о следственных действиях лица, производящего дознание, следователя, прокурора и суда по делам, которые находятся у них в производстве. Таким образом, термин “следственные действия” охватывает и действия суда по собиранию и проверке доказательств. Поэтому в дальнейшем изложении термин “следственные действия” будет применяться в смысле следственные (судебные) действия. Разумеется, речь будет идти лишь о следственных действиях в узком смысле, т, е. о действиях по собиранию и проверке доказательств.

208 Роль следственных действий как основного звена системы способов собирания и проверки доказательств, как и то обстоятельство, что они в той или иной форме включаются и в иные способы доказывания (см. § 1), приводит некоторых исследователей к отождествлению процессуальной формы доказывания и порядка производства следственных действий, —понятий “способ доказывания” и “следственное действие”. О позиции М. С. Строговича по этому вопросу уже упоминалось. Аналогична и позиция М. Л. Якуба (“Процессуальные проблемы оценки показаний свидетеля, потерпевшего и обвиняемого”. Автореферат докторской диссертации, Л., 1970, стр. 14).

С этой точкой зрения нельзя согласиться. Процессуальную форму имеют не только следственные действия, но и иные способы собирания и проверки доказательств; следственные действия являются основным, но не единственным процессуальным способом собирания и проверки доказательств (см. § 1).

209 Так, по мнению В. Д. Арсеньева, в отличие от собирания, исследование доказательств (этот термин здесь применен в значении проверка. — Авт.) может проводиться только производством следственных действий: (назв. работа, стр. 35).

210 Законодатель специально оговаривает необходимость применять при допросе потерпевшего и подозреваемого общие правила допроса соответственно свидетеля и обвиняемого (ст.ст. 123, 161 УПК РСФСР). Поэтому допросы свидетеля и потерпевшего, с точки зрения собирания и проверки доказательств этим путем, могут рассматриваться как разновидности одного и того же следственного действия; такой же вывод может быть сделан относительно, допроса обвиняемого и подозреваемого.

211 Применительно к стадии судебного разбирательства закон говорит еще об “оглашении документов” (ст. 292 УПК).

212 В литературе нет общепринятой точки зрения относительно места экспертизы в системе способов доказывания. В принципе возможно либо признание ее видом следственного действия, либо выделение в самостоятельный способ собирания и проверки доказательств.

213 В соответствии со ст. 180 УПК РСФСР эксгумация трупа должна рассматриваться не как самостоятельное следственное действие, а как разновидность осмотра трупа с предшествующим извлечением из места захоронения.

214 Своеобразное положение создалось с освидетельствованием. Одни кодексы (ст. 193 УПК УССР) рассматривают его как разновидность экспертизы, другие (ст. 181 УПК РСФСР) как самостоятельное следственное действие, примыкающее к осмотру. Представляется, что позиция законодателя союзных республик интересна в том отношении, что служит дополнительным аргументом правомерности точки зрения, приравнивающей экспертизу (здесь в одной из ее разновидностей) к следственным действиям, поскольку одно и то же действие по собиранию доказательств классифицируется то как экспертиза, то как осмотр. В то же время по существу более предпочтительна точка зрения, что освидетельствование — разновидность осмотра, так как иначе возникает трудноустранимая опасность “упрощенной” экспертизы.

215 Вопрос об изменении круга способов доказывания (в том числе следственных действий) по стадиям процесса и о компетенции лица, производящего дознание, следователя и суда, относительно производства отдельных следственных действий рассматривался в § 1. Надо лишь дополнительно оговорить некоторые моменты: а) прокурор, осуществляющий надзор за исполнением законов в стадии дознания и предварительного следствия, а равно при расследовании вновь открывшихся обстоятельств, правомочен проводить любые следственные действия; б) правомочия следователя и суда первой инстанции относительно производства следственных действий равны, в том числе по точному смыслу ст. 70 УПК РСФСР суд правомочен вынести определение (постановление) о производстве обыска или выемки, поручив исполнение органу милиции; в) из равенства правомочий следователя и суда в части производства следственных действий вытекает, что суд не должен направлять дело на доследование, если обнаружившийся пробел в доказательственном материале может быть восполнен на судебном следствии (например, путем назначения экспертизы).

216 Необходимость производства обыска может обосновываться и фактическими данными, не имеющими доказательственного значения (вспомогательной информацией).

217 Имеется в виду надлежащий субъект следственного действия, т. е. лицо, управомоченное на производство по данному конкретному делу или на производство данного конкретного следственного действия.

218 Упоминая лиц, которые допускаются к участию в следственных действиях по усмотрению лица, производящего расследование, закон не разрешает вопроса о порядке привлечения технических помощников (участников опытов в эксперименте и т. д.). Между тем на практике нередко возникают различные неясности. Была бы целесообразна поэтому законодательная регламентация данного вопроса.

219 Проведение таких “смешанных” действий рекомендовалось, в частности, в статье Г. Н. Мудьюгина “Методика следствия по делам, возбужденным в связи с исчезновением потерпевшего” (“Социалистическая законность” 1963 г. № 5, стр. 67—70).

220 Некоторые следственные действия характеризуются (как упоминалось в § 1 и как будет показано ниже) соединением нескольких “потоков” информации (очная ставка, предъявление для опознания и т. д,). Но это соединение осуществляется путем применения комплекса взаимосвязанных. познавательных и удостоверительных операций, а не путем механического смешения нескольких операций, относящихся к разным комплексам. Что касается сочетания следственных действий с иными способами доказывания, о чем говорилось в § 1, то и в этих случаях различные способы показывания не смешиваются. Речь идет о другом — на определенном этапе истребование или представление доказательств переходит в следственное действие, замещается им.

221 Например, может быть сделав перерыв в допросе для проведения очной ставки, осмотра с участием допрашиваемого и т. д.; одновременно с обыском или по его результатам лицо может быть допрошено и т. д. Поэтому представляется чрезмерно категорическим мнение Л. М. Ларина о том, что существенным свойством следственных действий является непрерывность (назв. работа, стр. 145).

222 Неточность допускает А. М. Ларин (см. “Автореферат”, стр. 20), связывая эффективность доказывания лишь с применением в ходе следственных действий тактических приемов и технических средств, использованием оперативной информации, забывая при этом, что эффективность эта связана прежде всего с исполнением всех предписаний закона относительно условий производства следственных действии.

223 О понятии элементов системы и их связей см. “Проблемы методологии системного исследования”, М., 1970, стр. 35—40 и др.

224 А. М. Ларин, Расследование по уголовному делу, М., 1970, стр. 149.

225 Решение о производстве следственного действия всегда связано с предварительной оценкой уже собранных доказательств. Принятие таких решений представляет собой подготовительный этап нового следственного действия по дальнейшему собиранию и проверке доказательств. Этим примером отчетливо иллюстрируется тезис, что предварительная оценка доказательств как бы “разлита” во всей процессуальной деятельности по доказыванию, что собирание и проверка доказательств без их предварительной оценки невозможны.

226 Конечно, эти действия осуществляются вне непосредственного собирания и проверки доказательств, но по своему содержанию относятся к обеспечивающим их мерам и поэтому могут рассматриваться как составные части подготовительного этапа следственного действия.

227 Своеобразие операциональных структур различных следственных действий и их зависимость от характера информации, подлежащей получению посредством того или другого следственного действия, правильно подмечены С. А. Шейфером в статье “Познавательное значение следственных действий и их система”, “Вопросы борьбы с преступностью”, вып. 15, М, 1972.

228 Проверка показаний на месте в настоящее время регламентирована в качестве самостоятельного следственного действия в кодексах не всех союзных республик.

229 Речь идет о действиях следователя (суда). Что же касается действий допрашиваемого (опознающего), то, будучи подвергнуты расспросу, они используют для передачи информации описание и сравнение.

230 В § 1 этот метод классификации использовался уже для анализа системы способов собирания и проверки доказательств в целом и направлений ее развития. Сейчас мы применяем его для анализа подсистемы и направления развития способов доказывания, заключающихся в производстве следственных действий

231 На возникновение новой доказательственной информации в результате интеграции двух других систем фактических данных правильно обращает внимание С. А. Шейфер (упомян. статья, стр. 67). Однако он ограничивает количество интегрируемых систем двумя, в то время как их может быть три, четыре и т. д. Чрезмерно категорично и его суждение о том, что следственные действия со сложной структурой направлены в большинстве случаев на проверку доказательств.

232 Например, при использования такого способа собирания и проверки доказательств, как истребование предметов и документов, должностное лицо, к которому обращено такое требование, совершает ряд самостоятельных служебных действий по отбору требуемого, описанию этих предметов и документов в сопроводительном письме и т. п. При требовании производства ревизии объем таких действий увеличивается.

Самостоятельные действия лип, обнаруживших предметы и документы, возможно имеющие доказательственное значение, присущи и такому способу доказывания, как представление этих предметов и документов. Право адвоката в необходимых случаях запросить через юридическую консультацию для последующего представления следователю (суду) справки, характеристики и иные документы закреплено в ст. 26 Положения об адвокатуре РСФСР.

233 В литературе эти вопросы чаще всего связываются с обеспечением определенных условий для взаимодействия следователя и органа дознания. Ряд интересных суждений в этой. связи высказан, например, в статье А. И. Герасуна “Как процессуально оформить взаимодействие следователя и органа дознания” (“Социалистическая законность” 1971 г. № 3) и в обзоре откликов на эту статью (“Социалистическая законность” 1971 г. № 12). При этом следует учитывать, что: а) вопросы эти имеют и доказательственный аспект, влияя, в частности, на допустимость собранных фактических данных; б) речь идет не об “оформлении” только, но и о самом порядке и содержании следственных действий; в) поручения связывают не только следователя с органом дознания, но и другие органы, осуществляющие доказывание.

234 Вопрос об ознакомлении участников процесса с этими доказатель­ствами может быть решен так же, как это сделано применительно к другим доказательствам, истребуемым судом или представляемым ему дополнительно.

235 Вместе с тем следственные действия, факт производства и результаты которых могут иметь значение и для других “участков”, согласовываются с руководителем группы.

236 См. “Научно-практический комментарий УПК РСФСР”, М., 1970, стр. 185.

237 Это предусмотрено, в частности, письмом Прокуратуры СССР от 18 декабря 1962 г.

238 Представляется вместе с тем необходимым специально и более детально урегулировать эти случаи в процессуальном законе либо путем введения соответствующих дополнений в порядок производства осмотра либо путем перехода к регламентации рассматриваемых действий по собиранию и проверке доказательств как разновидности истребования предметов и документов.

239 Т. Павлов. Теория на отражението, София, 1949, стр. 432.

240 H. Стефанов, Теория и метод в общественных науках, М., 1967, стр., 251. Польский ученый Т. Катарбиньский пишет: “Понятие метода... касается всякой планомерной деятельности. Ибо чем же является метод, как не систематически применяемым способом” (“Избранные произведения”, М., 1963, стр. 747); “Диалектика и современное естествознание”, М., 1970; А. И. Ракитов, Анатомия научного знания, М., 1969; А. И. Уемов, Аналогия в практике научного исследования, М., 1970; он же, Логические основы метода моделирования, М., 1971.

241 В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 29, стр. 80.

242 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т, 32, стр. 461.

243 См. И. Д. Папцхава, Б. Я. Пахомов, Диалектический материализм в свете современной науки, М., 1971, стр. 215—220; А. И. Ракитов, Курс лекций по логике науки, М., 1971, стр. 19; Ю. В. Сачков, Введение в вероятностный мир, М., 1971, стр 150—151; О. М. Сичивица, Методы и формы научного познания, М., 1972, стр. 78.

244 См., например, Р. С. Белкин, Собирание, исследование и оценка доказательств. Сущность и методы, М., 1966; Р. С. Белкин, А. И. Винберг, Криминалистика и доказывание, М., 1969.

245 Либо и тех и других вместе.

246 А. Ф. Зотов, Е. А. Лехнер, Особенности развития методов естествознания, “Вопросы философии” 1966 г. № 4, стр. 55.

247 См. М. Б. Туровский, Диалектика как метод построения теории, “Вопросы философии” 1965 г. № 2, стр. 52.

248 См. Б. М. Кедров, Методологические проблемы естествознания, “Диалектика и современное естествознание”, М., 1970, стр. 47; Е. П. Никитин, Объяснение — функция науки, М., 1970, стр. 19; А. И. Ракитов, Анатомия научного знания, М., 1969, стр. 149.

249 П. Е. Сивоконь, О происхождении и философском значении естественнонаучного эксперимента, М., 1960, стр. 24—34. А. К. Макаровичюс, Место мысленного эксперимента в познании, М., 1971; О. М. Сичивица, Методы и формы научного познания, М., 1972; В. Быков, Научный эксперимент и экспериментальные методы, “Некоторые проблемы методологии научного исследования”, ч. 2, М., 1968.

250 И. П. Павлов, Полное собрание трудов, т. 2, М.—Л., 1946, стр. 357.

251 О физических и химических методах доказывания см. “Криминалистическая экспертиза. Учебник для экспертов-криминалистов”, вып. 2, М., 1966; “Криминалистическое исследование вещественных доказательств физическими, химическими и биологическими методами”, М., 1969, и др.

252 О применении математических методов в доказывании см. “Кибернетика и судебная экспертиза”, вып. 2, Вильнюс, 1966; “Вопросы кибернетики и право”, М., 1967; “Правовая кибернетика”, М., 1970; “Применение теории вероятностей и математической статистики в судебной экспертизе”, М., 1964, и др.

253 См., например, М. М. Герасимов, Восстановление лица по черепу, М., 1955; Н. В. Терзиев, Криминалистическое отождествление личности по признакам внешности, М., 1956; Б. Р. Киричанский, Судебная радиология, Киев, 1969; А. Р. Шляхов, Современные проблемы теории и практики криминалистической экспертизы в СССР. Автореферат докторской диссертации, Л., 1971.

254 См. В. А. Штофф, Моделирование и философия, М., 1966; И. М. Лузгин, Расследование как процесс познания, М., 1969, и др.

255 Н. А. Селиванов, Вещественные доказательства, М., 1971, стр. 85, 86 и др.

256 Нет необходимости в искусственном “дополнении” идентификации дифференциацией, которая, по мнению И. Д. Кучерова, имеет даже большее значение, чем идентификация, хотя очевидно, что отождествление и различение — суть две стороны одного и того же процесса (см. И. Д. Кучеров, Соотношение тождества и различия, Минск, 1968, и рецензию на эту работу Н. Селиванова и А. Эйсмана (“Социалистическая законность” 1969 г. № 6)

257 Неправ В. Я. Колдин, сводящий содержание процесса идентификации к сравнению (“Идентификация и ее роль в установлении истины по уголовным делам”, М., 1969, стр. 6).

258 Такое чрезмерно широкое толкование пытался дать теории криминалистической идентификации С. М. Потапов (“Введение в криминалистику”, М., 1946). Позднее Р. Э. Кентлер вновь возвратился к этой концепции в статье “О сущности идентификации вообще и юридической в особенности” (“Вопросы криминалистики и судебной экспертизы”, сб. 2, Душанбе, 1962, стр. 87). Попытку воскресить ошибочные взгляды на роль и сферу применения процесса идентификации предпринял и И. Д. Кучеров (указ. работа, стр. 150, 155, а также “Три концепции теории идентификации”, “Процессуальные и методические вопросы судебной экспертизы”, Таллин, 1971, стр. 49—59).

259 А. А. Эйсман, Некоторые вопросы исследования вещественных доказательств, “Вопросы криминалистики” 1962 г. № 5, стр. 27; Р. С. Белкин, А. И. Винберг, Криминалистика и доказывание, М., 1969, стр. 112; Н. А. Селиванов, Актуальные теоретические вопросы криминалистической идентификации, “Вопросы борьбы и преступностью”, вып. 15, М., 1972, стр. 146.

260 В. С. Митричев, Вопросы теории идентификации в свете использования физических и химических методов исследования в криминалистической экспертизе, “Вопросы теории “криминалистики и судебной экспертизы”, М., 1969, стр. 15. Аргументированная критика этой точки зрения дана в назв. работе Н. А. Селиванова (стр. 137—139).

261 А. И. Винберг, Криминалистика. Введение в науку, М., 1962; С. П. Митричев, Введение в курс советской криминалистики, “Советская криминалистика”, М., 1958; В. С. Митричев, К вопросу об установлении источника происхождения вещественных доказательств с помощью криминалистической экспертизы, “Советская криминалистика на службе следствия”, вып. 15, М., 1961; .Н. В. Терзиев, Идентификация и определение родовой (групповой) принадлежности, М., 1961; .А. Винберг, А. Эйсман, Криминалистическая идентификация в теории судебных доказательств, “Советское государство и право” 1966 г. № 2; Р. С. Белкин, А. И. Винберг, Криминалистика и доказывание, М., 1969; В. Я. Колдин, Идентификация и ее роль в установлении истины по уголовным делам, М., 1969; Методология судебной идентификации, Киев, 1970.

262 В. М. Кедров, Законы марксистской диалектической логики, “Диалектика и логика. Законы мышления”, М., 1962, стр. 143.

263 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 138.

264 См. В. П. Колмаков, Криминалистическая идентификация как способ доказывания в уголовном и гражданском судопроизводстве, “Криминалистика и судебная экспертиза”, вып. 3, Киев, 1967, стр. 97; Н. А. Селиванов, Актуальные теоретические вопросы криминалистической идентификации, “Вопросы борьбы с преступностью”, вып. 15, М., 1972, стр. 136.

265 Р. М. Ланцман, Использование возможностей кибернетики в криминалистической экспертизе и некоторые проблемы уголовно-судебного доказывания. Автореферат докторской диссертации, М., 1970; Н. А. Родионов, Статистические методы в криминалистике. Автореферат кандидатской диссертации, Свердловск, 1970; А. Р. Шляхов, Автореферат, Л., 1971.

266 Подробнее см. Г. М. Миньковский, А. А. Эйсман, Спорное и бесспорное в теории доказательств, “Социалистическая законность” 1971 г. № 11.

267 Особая роль контроля в случаях идентификации по памяти объясняется также невозможностью, как правило, довести повторную идентификацию с участием того же лица.

268 Аналогично определяют версию ряд процессуалистов и криминалистов: М. С. Строгович, Логика, М., 1947, стр. 308; “Криминалистика”, М., 1959, стр. 233; А. А. Старченко, Логика в судебном исследовании, М., 1958, стр. 76; А. Р. Ратинов, Судебная психология для следователей, М„ 1967, стр. 128, и др. В. И. Теребилов рассматривает следственную версию как разновидность рабочей гипотезы (“К вопросу о следственных версиях и планировании расследования”, “Советская криминалистика на службе следствия”, вып. 6, М., 1955, стр. 104).

269 А. М. Ларин, Расследование по уголовному делу. Планирование и организация, М., стр. 70. Г. В. Арцишевский полагает, что существуют лишь версии, которые по принятой терминологии именуются общими “Так называемая частная версия, — пишет он, — всегда будет частью более общей версии расследования, основанной на всех исходных данных, в том числе и на сведениях о том факте, по поводу которого возникло это частное предположение. Не имея никакого самостоятельного значения, это частное предположение в отношении отдельного факта (фактов) не может именоваться версией расследования, хотя бы и “частной” (“Понятие версии расследования”, “Вопросы криминалистики” 1963 г. .№ 7, стр. 21).

С этим мнением согласиться нельзя. Подчиненный характер частной версии не означает, что частные версии вообще не существуют. Отношение подчиненности означает в данном случае согласованность общей и частной версий; отражение объективно существующей связи между целым (объясняемым общей версией) и частью этого целого (объясняемой частной версией). Частные версии представляют собой тот подвижный элемент общей версии, изменение которого может изменить и сущность общей версии.

270 В криминалистике рассматриваются также оперативно-розыскные версии и экспертные версии.

Оперативно-розыскная версия — это предположение оперативного работника, осуществляющего по поручению следователя оперативно-розыскные меры по установлению искомых лиц, объектов, данных о возможном поведении участников процесса доказывания и т. п. Оперативно-розыскная версия в этом случае всегда носит частный характер и подчинена следственным версиям, обусловлена ими.

271 См., например, А. Н. Васильев, Г. М. Мудьюгин, Н. А. Якубович, Планирование расследования преступлений, М., 1957, стр. 41.

272 Обоснованно критикует смешение версий с иными предположениями по делу Г. Н. Александров (“Некоторые вопросы теории криминалистической версии”, “Вопросы криминалистики” 1962 г. .N” 3, стр. 11 и сл.).

273 Нельзя согласиться с Г. Н. Александровым (“Некоторые вопросы теории криминалистической версии”, “Вопросы криминалистики” 1962 г. № 3, стр. 18), что проверка версии заканчивается после раскрытия преступления (т. е. установления лица, которое но имеющимся данным его совершило). До окончания расследования (соответственно — судебного разбирательства) виновность обвиняемого является версией, подлежащей проверке. Иначе неизбежен обвинительный уклон расследования и судебного разбирательства.

274 Рассматривая вопрос о соотношении судебной и следственной версий, Л. Е. Ароцкер правильно отмечает: “Положив в основу дополнительного расследования версию суда, органы предварительного следствия и дознания могут собрать доказательства, которые ее подтвердят либо опровергнут. В первом случае суд, вновь приняв дело к своему производству, будет исходить из той же версии, которая уже однажды была им выдвинута... В противном случае, если судебная версия не подтвердится, а оснований для выдвижения иных обоснованных версий нет, суд вправе выдвинуть в качестве судебной версии версию обвинения, в истинности которой он раньше сомневался” (Л. Е. Ароцкер, Использование данных криминалистики в судебном разбирательстве, М., 1964, стр. 59—60).

275 См. А. Р. Ратинов, Судебная психология для следователей, М., 1967, стр. 128; И. М. Лузгин, Расследование как процесс познания, М., 1969, стр. 115.

276 Нельзя согласиться с А. М. Лариным, считающим, что основанием для построения версий могут быть только доказательства или данные, полученные оперативно-розыскным путем (А. М. Ларин. Расследование по уголовному делу. Планирование, организация, М., 1970, стр. 66). Представляется более правильной точка зрения С. А. Голунского, считавшего, что версия, как предположение, может основываться, кроме доказательств, оперативных данных, справочных сведений, и на слухах, анонимных заявлениях и т. п. (“Планирование расследования”, “Советская криминалистика на службе следствия”, вып. 10, М., 1958, стр. 15). Важно лишь, чтобы все эти данные носили правдоподобный и обоснованный характер, а не были беспочвенными догадками.

277 См. В. Н. Кудрявцев, О программировании процесса применения норм права, “Вопросы кибернетики и право”, М., 1967, стр. 86; А. Н. Колесниченко, Г. А. Матусовский, О системе версий и методике их построения, “Криминалистика и судебная экспертиза”, Киев, 1970, стр. 10—11; Г. М. Миньковский, Т. М. Арзуманян, В. К. Звирбуль и др., Деятельность органов расследования, прокурора и суда по предупреждению преступлений, М., 1963, стр. 5—30 и др.

278 В литературе высказывалась точка зрения о бесполезности типичных версий (М. Е. Евгеньев-Тиш, План расследования уголовного дела, “Труды Саратовского юридического института”, вып. 1, 1967, стр. 217). Предпринимались и попытки на их основе заранее разработать схемы расследования (Я. М. Яковлев, Расследование убийств, Душанбе, 1960, стр. 130—131). В упомянутой статье А. Н. Колесниченко и Г. А. Матусовского обоснованно отмечается, что такого рода крайности не соответствуют действительной роли версий в доказывании.

279 См. об этом И. М. Лузгин, Построение и проверка версий при производстве расследования по уголовному делу, “Вопросы криминалистики” 1963 г. № 8—9, стр. 10—11.

280 А. А. Старченко, Логика в судебном исследовании, М., 1958 стр. 83.

281 А. Н. Васильев, Г. Н. Мудьюгин, Н. А. Якубович, Планирование расследования преступлений, М., 1957, стр. 59.

282 А. Н. Васильев, Г. Н. Мудьюгин, Н. А. Якубович, Планирование расследования преступлений, М., 1957, стр. 59.

283 Подробно эти понятия рассматриваются в § 3 и 4.