Глава VI

ское - эстетическое не только через фигуру индивидуального творца, автора, который умеет почувствовать и создать тот особый «прибавочный» момент выражения, который связан с эстетическим, но и посредством сугубо индивидуального (авторского также и в смысле «автора» эстетического пере­живания) характера эстетического явления. Напротив, практическое даже в той его форме, которая связана с сугубо индивидуальными потребностями, всегда реализуется в контексте коллективного.

Подход сравнительной семиотической филологии, а так можно именовать ту область, которую на протяжении более чем пятидесяти лет создавали в своих исследованиях Вяч. Вс. Иванов и В.Н. Топоров, замечателен тем, что в нем имеет место решительное преобладание семантики, взятой в эстетически отмеченной позиции, а это превращает весь языковой материал, с которым имеют дело исследователи, в своего рода поэзию. Это вовсе не значит, что даже на самых диахронически ранних стадиях исследования нет различия между поэзией и не-поэзией, между поэтическим и обыденным, между - mutatis mutandis - литературой и не­литературой. Это различие, разумеется, существует, но оно вовсе не в том, что поэзия как бы выкристаллизовалась из моря не-поэзии, а в точности обратном: можно полагать, и исследования Вяч. Вс. Иванова и В.Н. Топорова по древне-индоевропейской поэтической традиции доказывают это, что именно не-поэзия, обыденная речь, практические речевые жанры постепенно выкристаллизовывались из первоначального моря стихийной поэзии.

Проблема «узнавания» - это, как нам кажется, поис­тине центральная проблема в становлении и развитии мира одушевлённых сущностей. Если в мире сущностей неодушевлённых проблема сохранения идентичности яв­ляется, как мы уже отметили, проблемой топологической (сохранение и трансформация формы, места и энергии), то в мире сущностей одушевлённых - и специфически в мире, где есть человек, жизненно важно иметь способность и возможность «узнавать» себя и всех других при всех му­тациях и трансформациях топологического плана. Более того, «узнавание» включает и «контр-узнавание», то есть

Якобсон, Иванов, Топоров. Тартуская школа (Лотман, Мину,) 233

такое изменение топологических аспектов, при котором «я» бы имел способность узнавать, а «они» - нет. От этого неотделимо и «анти-узнавание», то есть постепенная потеря способности узнавать нечто при приобретении способности узнавать что-то другое.

Человеческий язык устроен таким образом - и это «устройство» в основном является привилегией поэти­ческой функции языка, - что он обладает специальными механизмами для научения «узнаванию» и тренировки в нём. Многие работы Вяч. Вс. Иванова и В.Н. Топорова, посвящены изучению и описанию разных аспектов этих механизмов. В самом общем плане можно сказать, что основные особенности самых древних образцов литературы, самых архаических слоев реконструируемых лингвистиче­ских структур и самых древних семантических отношений отражают различные аспекты «узнавания» с тем, что по мере продвижения по хронологической оси вперёд к со­временности «узнавание» всё более и более включается в структуру не только отдельных семантических элементов и отношений, но и целых сложных текстов.

Итак, если двигаться от более раннего архаического состояния к более позднему, можно наметить следующие ступени «узнавания», о которых - в связи как с лингвисти­кой, так и с поэтикой - писали в разное время Иванов и Топоров. Проблему «узнавания» можно рассматривать как в поведении, так и в текстах, образующих традицию. И там, и там существуют свои способы подхода к этой проблеме. Вяч. Вс. Иванов посвятил много весьма фундаментальных работ проблеме бинарности, дуальности, двоичности, близнечности в различных племенных и архаичных древ­невосточных областях¹. Ясно, что сам факт существования двоичных классификаций в архаической культуре как в мифе, так в ритуале и социальной структуре программиру-

¹ Из многочисленных работ Иванова - Топорова, в которых трактуется тема семиотики бинарности, упомяну здесь лишь две фундаментальные книги: Иванов В.В., Топо­ров В.Н. Славянские языковые модулирующие системы, М.: Наука, 1965; и Иванов В.В., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей, М.: Наука, 1974.

234 Глава VI

ет сознание человека, в том числе и в процессе контакта с текстами, на опознание соответствующих контрастирую­щих смысловых категорий, помещение других актантов, как актуальных (из жизни), так и виртуальных (из текстов, впрочем, в архаическом единстве степень актуальности и виртуальности сама является предметом «узнавания») в соответствующие дихотомические ниши и проч.

Вяч. Вс. Иванов обращает особое внимание на то, как феномен дуальности и бинарности используется в искусстве и литературе, как архаической, так и современной¹. С одной стороны, этот приём есть обычный способ подлинного «узнавания», познания своего собственного внутреннего мира, ср. в этой связи разного рода древние литературные и фольклорные тексты типа диспута человека со своей ду­шой или своей совестью, где длительная вопросно-ответная процедура позволяет постепенно проникнуть в прежде сокровенные глубины собственной душевной истории, а с другой стороны, является вполне известным приёмом уже авторской литературы, когда различные аспекты, зачастую конфликтующие, единой авторской субъективности объ­ективируются, выносятся наружу в виде (других) персона­жей, разного рода «двойников», сюжетных помощников, противников, подхватывателей, подшептывателей и проч., например, типа Кириллова и Шатова по отношению к Ставрогину в «Бесах» Достоевского. В этой связи в работах Иванова и Топорова о литературе возникает и проблема «другого», часто в контексте её философской трактовки в XIX и XX веках (Кьеркегор, Ницше, Бубер, Бахтин)².

«Узнавание» в ситуации общения, когда всё время имеет место более чем один актант, а зачастую несколько, коди-

¹ См. статью: Иванов Вяч. Вс. К семиотической теории карнавала как инверсии двоичных противопоставлений. В кн.: Труды по знаковым системам. Т. VIII. Тарту.: Изд-во. ТГУ, 1977. С.45-64.

² См. все статьи Иванова о Бахтине, карнавале и диалоге в VI томе его «Избранных трудов по семиотике и истории культуры. История науки: недавнее прошлое (XX век)», М.: Знак, 2009, и особенно «К теории речи другого человека» (С. 156-181).

Якобсон, Иванов, Топоров. Тартуская школа (Лотман, Минц) 235

руется как в структуре языка, так и в структуре текста. В структуре языка речь должна идти о различных способах, при помощи которых происходит идентификация различ­ных и одинаковых актантов внутри одной языковой комму­никативной ситуации (предложения), а также имеет место ассигнация этим актантам соответствующих состояний, действий и мест, иначе говоря, о способности «узнавать» синтаксические (в широком смысле) отношения, но также и о способности их «маскировать», узнавать несмотря на «маскировку», перекодировать эту «маскировку» и проч. Вяч. Вс. Иванов, В.Н. Топоров и их коллеги по Институту славяноведения и балканистики в Москве провели весьма глубокие и интересные исследования, касающиеся целого ряда проблем и категорий реляционного уровня языка. От­мечу в этой связи работы Иванова и Топорова, посвященные семантике и генезису категории притяжательности¹. Для нашей темы «поэтики языка» и становления литературы весьма существенны те аспекты этих исследований, в кото­рых выявляется топологическая семантизация категории притяжательности в связи с топологической ориентацией субъекта говорения (соотв., других актантов) и наличием (или отсутствием) дополнительной топологической субъ-ективации этого главного актанта (актантов). Примеры, приводимые, в частности, Вяч. Вс. Ивановым из мифоло­гических текстов разных традиций, свидетельствуют о том, что поэтическая функция может акцентироваться как раз там, где человеческое тело начинает представляться как конгломерат независимых субъектов (ср. сюжет гоголевского «Носа»), то есть начинает как-то деграмматикализовывать-ся категория принадлежности. Соответственно, именно в этом случае вопрос об «узнавании» в разных его ипостасях становится центральным.

В.Н. Топоров на материале древних индоевропейских языков разрабатывает теорию семантического становления

¹ См. соответствующие статьи В.Н. Топорова в кн.: Топоров В.Н. Исследования по этимологии и семантике. Т. I. M.: Языки славянской культуры, 2005; и Вяч. Вс. Иванова в V томе его «Избранных трудов по семиотике и истории культуры» (М.: Знак, 2009).

236 Глава VI

категории притяжательности в терминах пространственных отношений: однородность/неоднородность и нечленимость/ членимость пространства как предпосылки для возникно­вения представлений о принадлежности. Соответственно, стремление, тяготение к той или иной части пространства (поглощение, притяжение этой частью пространства) есть реляционное проявление притяжательности. Последний из тезисов этой теории повествует об отпочковании идеи власти от структуры притяжательности. Последняя рас­сматривается как языковая (то есть чисто реляционная, грамматикализованная) структура, в то время как её семанти-зация, или, если угодно, её реализация в поле поэтической функции языка, предполагает, во-первых, возможность хотя бы условного отказа от обязательной связи власти со структурой притяжательности и выработку некоей отдель­ной идеи, аксиологической категории, дающей абсолютную и исключительную мотивировку именно власти. Таковы всевозможные идеи о святости власти, её вечности, её он­тологическом происхождении в связи с событием творения мира («творения страны»...). Формирование категории притяжательности, как и других грамматических (морфо­логических, синтаксических и семантических) категорий, задающих, так сказать, порядок узнавания и соотношения, соответствия между актантами предложения, такими как категория определённости в имени, категория активно­сти в глаголе и категория эргатива в имени, оказывается глубинно связанной с сюжетом первоначального мифа о творении мира, во всяком случае, с глубинным сюжетом о становлении пространства. Так раскрывается внутренне одухотворённый базис любого вопрошания языка о его структуре, смысле и связях.

Когда мы (и как исследователи, и как просто люди) пытаемся понять эти фундаментальные основы смысла, его возникновение, динамику и телеологию, мы неизбежно начинаем соприкасаться с миром, недоступным прямому непосредственному, практическому восприятию. Поэзия слышна нам уже в самих языковых категориях ещё до того, как мы ознакомились с первым стихотворением, которое традиция подаёт нам как таковое.

Якобсон, Иванов, Топоров. Тартуская школа (Лотман, Минц) 237

Соответственно, новая религиозность почти спонтанно зарождается в самом ходе этих занятий. Я сказал «почти», поскольку всё-таки эти начала неизбежно приводят нас к представлениям, внутренне причастным религиозному вос­приятию, к представлениям, запёчатлённым в древнейших мифах, молитвах, восхвалениях, плачах, заклинаниях и проч., но выливаются в подлинно религиозное восприятие только под влиянием какого-то специального толчка, им­пульса - индивидуального или коллективного, внутреннего или внешнего.

Хочу высказать здесь одно предположение. Мне кажет­ся, что материал древних культур позволяет нам ухватить то тонкое различие, которое имеется между внутренней, потенциальной, имплицитной религиозностью (той, которую в начале этой работы мы назвали также «новой религиозностью»), заложенной в языковых категориях и древних речевых и литературных жанрах, и традицион­ной религиозностью, религией как таковой. Это различие манифестируется различием между текстом и ритуалом. Последний всегда является локусом религии, и эксплицит­ная традиционная религиозность без ритуала невозможна. Уход религиозности в текст всегда открывает возможность для перевода религиозных знаков в знаки-символы, знаки, более присущие не обряду, а языковой системе.

Исследования Вяч. Вс. Иванова и В.Н. Топорова помогли установить, какую наиболее типическую форму обретают языковые знаки, когда они выступают в поэтической функ­ции, соответственно, в функции, близкой религиозной. Это - традиционные приёмы поэтического языка, в том числе и в древних архаических текстах, такие как повтор, параллелизм, выделение значимых позиций в синтагме как путём эмфазы, так и интонационно. Работы Вяч. Вс. Ивано­ва, особенно его статьи, основанные на фундаментальных идеях математика А. Н. Колмогорова, показали, что все эти явления, на самом деле, первоначально присутствуют именно в речи, характерной для обыденного общения в архаических обществах. Более того, исследования Вяч. Вс. Иванова по афазии, которые он проводил в течение десятков лет в со­трудничестве с А.Р. Лурия и его учениками, показали, что

238