27 Декабря 1931 года, Ленинград Замечания г. М. Мичурину по роли Несчастливцева после репетиции

Мейерхольд. Должен сказать, что вам эта роль легче дается, чем прежним исполнителям, в частности из-за голоса. Вот Мухину было трудно с голосом совладать. У него от природы не такой насыщенный голос, как у вас. Он у вас хорошо поставлен. У вас хорошо звучащий голос. Так что с вашими данными повышаются требования в отношении исполнения этой роли. Хочется при таких данных иметь более значительный результат.

Теперь для того, чтобы вам в дальнейшем верно себя направить, нужно сразу выяснить, по какому пути вам идти, чтобы роль выросла.

У вас много жестов, много мелких жестов. Недопустима суетливость в жестикулировании. Почему? Потому что он, Несчастливцев, болен манией величия. Это предельная самовлюбленность. И эта самовлюбленность имеет корни от трагического начала. В нашем производстве, если приглядеться, то увидите, что если актер самовлюблен, то он самовлюблен именно на этой точке — что он трагический актер. Ведь это предел надежды всякого актера. Смотрите: Башкатов думает, что он может играть царя Эдипа, Боголюбов думает, что он король Лир, все они думают, что они трагики. Певцов — он, конечно, думает, что он король Лир. Вот вы должны на сцене показать эту болезнь актерского цеха. Поскольку вы себя окрестили трагиком, поскольку вспоминаете Рыбакова, которому вы [несомненно] подражаете, поскольку ваш репертуар — Отелло, Велизарий, целый ряд ролищ, где вы можете себя показать, — это ощущение на сцене нужно показать. Причем эта самовлюбленность сказывается в том, что вы и в жизни такой же, походка у вас медленная… Вы же слишком торопливы. Быстрота и суетливость это разные вещи. Вы можете быстро делать, но без суетливости. Быстрая походка трагика отличается от быстрой походки комика. У вас должна быть быстрота, но другого порядка. У вас может быть перебег тигрообразный, и тогда я сейчас же вспоминаю Отелло. Вы должны у публики все время вызывать ассоциацию какой-то роли. То я вижу Велизария, то Отелло.

Вот когда вы убегаете в сцене «Пеньки дыбом» — вы побежали, как балетный актер, а не как трагический. Он убегает, но должен бежать [так], как мог бы убежать Ричард III, а вы бежали, как балетный танцовщик, который только что проделал па‑де‑де.

Мания величия. В чем она проступает? Например, во взаимоотношениях с Аркашкой. Вы слишком много на него смотрите. Сразу увидел — {18} и сейчас же перестает смотреть на него. Он не хочет его разглядывать. Он его презирает. Вот и в сцене с чемоданом получается так: вы подошли к чемодану и для Аркашки показываете. А между тем он с высоты своего величия смотрит на Аркашку вполуоборот. Вы говорите: «Два парика…» — как будто кого-нибудь количество интересует. Он говорит это для того, чтобы показать: смотрите, какие парики, их всего два, но это уники. Поэтому медленно два парика показывает. Он должен про себя лепетать: «Какие парики, какие парики!»

Если вы не будете все время смотреть на Аркашку, то будет понятно, почему вы вдруг сразу не заметили эспаньолку, а только позже. Несчастливцев не смотрит на Аркашку, он скользит по нему, когда с ним говорит. Так вот держал себя покойный очень известный когда-то давно в провинции актер Галицкий: он с труппой здоровался свысока, он — трагик, остальные — шантрапа. Во Франции, когда я здоровался с актером Максом⁸, то он подал мне левую руку вместо правой, я был страшно шокирован. У него самовлюбленность короля.

Вы должны быть королем. Он [Несчастливцев] не сгибается, всегда голову держит вверх. С Аркашкой всегда держится свысока.

Когда вы от жизненных фраз переходите к фразам, как бы заимствованным из каких-то пьес, то мы должны резко это ощущать. У вас же это незаметно, вы как бы соскальзываете. Переходы от будничного должны быть заметны. Публика должна понять — вот он впал в какую-то роль. Но зато когда вы впадаете в роль, нужно ее играть хорошо. Я заметил сегодня, что, когда вы играете роли, у вас немножечко балаганность есть. Вы играете так, как играют трагики в балаганах. Это неправильно. Он должен играть так, как играл бы Мочалов. Он вроде Далматова, которого долго не пускали на императорскую сцену, а ведь он играл не по-балаганному, а так же, как играл Рыбаков, но судьба такая, что он играл в провинции. Вы — Несчастливцев — неплохой актер, вы — очень хороший, но — не повезло в жизни. Вы иногда должны трогать, тогда не будет стилизации. А то сейчас либо балаган, либо стилизация. Боголюбов, когда играет Несчастливцева⁹, он впадает в тон трагического бытия. Вы должны играть так, чтобы на основе этой роли вас, Мичурина, могли пригласить играть трагические роли. Если же балаган, то это снижает пьесу.

Сцена со шкатулкой¹⁰. Сперва Несчастливцев разыгрывает Гурмыжскую, но как блестящий техник, начав разыгрывать, он вдруг впал в блестящее исполнение этой импровизации. Это и есть свойство актера. Часто, когда актер-оратор выступает, то бывает, что он здорово впадает в игру, — оратор-актер лучше, чем оратор-неактер. Вы должны очень здорово это играть. Это-то и пугает Восмибратова¹¹. Он [Восмибратов] не видит игры. Ему страшно становится от звука, от метания глаз. Здесь настоящая, полная игра, так же, как и там, в последней сцене, когда он на стол вскакивает и начинает цитировать из Шиллера¹². Тут уже общественный элемент имеется, он начинает быть Чацким, он искренен. Он становится трибуном.

Несчастливцев не должен смешить. Ситуация смешной расстановки сил дает в результате балаган, но Несчастливцев не смешон. Несчастливцев ведет свою линию, а Аркашка другую. Вы же должны серьезно играть, должны создавать у зрителя ассоциации, чтобы зритель думал, мучительно думал — что это за пьеса, откуда это? У вас же должна быть невидимая публика. У вас же должно быть ощущение, как бывает, когда {19} один работаешь над ролью и есть ощущение публики. В скважину подсматривает прислуга, смотрит глаз, а вам кажется, что тысяча глаз смотрит.

Здесь задача бороться со смехом публики. Комическое начало дано всеми в этой сцене, кроме вас. Несчастливцев должен бороться со смехом. Он не должен выполнять этой линии, это делают Аркашка и все остальные, а Несчастливцев должен чаровать зрителя арсеналом трагической техники того времени. И поскольку вы, актер Мичурин, играете Дон Карлоса¹³, сразу видно, что вы этим арсеналом владеете, вам легче, чем кому-либо, потому что наши актеры не воспитаны на классическом репертуаре.

Как Хлестаков становится искренним вралем, так Несчастливцев становится искренним трагиком.

Гром — это те атрибуты, которые свойственны театру, это еще больше ему помогает искренно впасть в ту роль, которая была им играна когда-то.

В сцене с Гурмыжской он берет эту технику, но ее немножечко уже экзажерирует, и это дает впечатление розыгрыша. Ее, Гурмыжскую, можно легким хватом взять, Восмибратова же он берет сильным хватом. Ее можно легче взять.

Сцена с Аксюшей. «У меня нет денег…» — он увлекается ситуацией, которая напомнила ему сцену из какой-то пьесы, где подобная ситуация, — и он впадает в слезную мольбу. Он соскользнул в этот мир и забыл, что Аксюша перед ним. Вы должны тронуть публику, публика должна на минуту вместе с вами нечаянно соскользнуть в такое же ощущение. Вы должны разыграть слезоточивую пьесу.

В последней сцене, когда [Несчастливцев] монолог читает, во время {20} паузы, вы стоите не сохранив захвата. Вы должны повернуться спиной и стоять показывая скорбную спину, и публика думает: что же это такое? Как здорово он что-то переживает! Он трагический актер, у него линия не комическая, он мыслящий актер, он философ. Он что-то изучает, изучает по каким-то источникам Шекспира, это нешуточный актер.

Когда перечисляете подарки — это не надо тянуть. Это он бросает со стороны своего величия. Островский хотел показать — вот он какой! Щедрость царская!

Все актеры, которые специализируются на репертуаре, и в жизни такие. …¹ говорит всегда, как царь. Мне всегда неловко с ним, не знаю, как себя вести с ним, чтобы не нарушить взаимоотношения. Он величественен, а я перед ним — какое-то ничтожество, так он держит себя. Он может грубость сказать, если я неверно поведу себя. У него все время величие. Если же улыбку подарит, то делает это, как царь, дарящий улыбку¹⁴.

Когда вы говорите Карпу: «Попои его чаем», у вас как-то сердобольно получается. Это неверно. Это вы говорите не для Аркашки, а для Карпа, чтобы не выдать карты свои. Тут важно показать позу царя, дающего приказания. Тут и Карп становится его лакеем.

«О, люди, люди!» — вы немножко стилизуете. Надо [так]: сказал, идет, опускается в кресло, садится — и наступает тишина. Вам должно нравиться, какое впечатление это производит, а не ирония. Ирония сама скользит из всех щелей.

Монолог, когда топиться бежит Аксюша, вы очень торопите, «… сорок тысяч братьев любить не могут» — маэстознее². Вот тут это уже умный человек. Вы из тех актеров, которые весь текст через мозг проводят. Несчастливцев умен. У вас же он немножко простоват. Когда мозг тренирован на более умном репертуаре, от этого умнеют актеры. Почему комики глупее трагиков? Потому что трагики более серьезные вещи играют. У них больше в этом смысле тренировки, репертуар у них психологический, сложный, тоньше. Это все отражается на их мозгу.

«Помни обо мне! Помни обо мне!» — это тень отца Гамлета. У вас же похоже на церковное пение. У него же должно быть не церковное пение, {21} а как мистиков играют в пьесах с привидениями. Вы — Несчастливцев — никогда не играли тень отца Гамлета и вдруг почувствовали — а, черт, какая замечательная роль! И вы после этого случая захотите играть эту роль. Как Шаляпин приходил и говорил — давайте я сыграю эту роль. Всегда играет Бориса в «Борисе Годунове», и вдруг понравилась роль Варлаама. И играл ее.

Сцена «О, злато!..» — мизансцена напомнила сцену «Скупого рыцаря», и вдруг — можно вставить — вы говорите отрывок из «Скупого рыцаря»¹⁵.

Несчастливцев — театрален. Даже его искренность надо подавать через театральное выражение. Чем актер крупнее, чем его техника сложнее, тем он чаще, даже в искренних местах, невольно пускает ее в ход.

Станиславский, когда сердится, — он сердится театрально. Воображаю, как Сара Бернар была театральна, когда она отчитывала свою прислугу. Она такой техникой владела, что всегда вела себя, как королева.

Вы должны играть высококвалифицированного профессионала, но вот не повезло ему.