2. Общая характеристика творчества

ГРЕЧЕСКИЕ ЭЛЕМЕНТЫ. Римский комедиограф Плавт берет сюжеты из новоаттической комедии (Менандра, Филемона, Дифила и др.); у нас практически известны лишь несколько произведений Менандра. Первоисточники плавтовских пьес не всегда могут быть точно установлены. Но комедиограф перера­батывает, переиначивает их, отзываясь на вкусы и запросы римской демократической, плебейской публики. Иногда он комбинирует сюжеты двух, а то и нескольких комедий; подоб­ный прием называется контаминация. Он ослабляет их серьез­ность, усиливая комическое, буффонадное начало.

Действие у Плавта происходит в Греции: в Афинах, Эфесе; герои носят греческие имена. Но Плавт, талантливый драма­тург, далек от простого подражания эллинам. В его комедиях мы обнаруживаем разнообразные римские элементы.

Продолжателем дела Невия как комедиографа был его младший современник — Тит Макций Плавт (ок. 254— 184 гг. до н. э.). Предание гласит, что Плавт в молодости был актером ателланы; на это будто бы указывает его имя Макций (от Макка).

Творчество Плавта относится к тому периоду истории Рима, когда он из сельскохозяйственной общины становится сильней­шим государством сначала на Апеннинском полуострове, а за­тем в бассейне Средиземного моря. Многочисленные успешные войны поставляют в Рим огромное количество рабов и богатств, максимальная выгода извлекается с завоеванных земель. Бла­годаря интенсивному развитию товарно-денежных отношений растет ростовщичество.

Сдвиги, происходившие в социально-экономической жизни общества, расшатывали строгий, патриархальный уклад жизни, рождали индивидуалистические настроения.

Как уже говорилось, после Пунических войн началось актив­ное проникновение в римскую культуру греческих элементов. Шла интенсивная эллинизация римского общества. Все эти чер­ты римской жизни нашли отражение в комедиях Плавта.

По единодушной оценке древних, Плавт был самым блестя­щим представителем паллиаты. Действующие лица его пьес те же, что у Менандра и других представителей новой аттиче­ской комедии. Излюбленный персонаж Плавта — хитрый, про­нырливый раб, помогающий своему молодому хозяину улажи­вать его любовные дела.

Хотя Плавт и заимствовал сюжеты для своих пьес из новой аттической комедии, он ярко запечатлел в них и черты рим­ской жизни. В его пьесах постоянно упоминаются римские учреждения и должностные лица, римские праздники, различ­ные стороны римского быта, в том числе и театрального. В ко­медиях Плавта, по выражению Н. А. Добролюбова, «зрители узнавали самих себя и свои нравы». Плавт сочувственно отно­сился к плебейским низам рабовладельческого общества и осуждал людей, стремящихся к нечестной наживе. В его коме­диях есть нападки на ростовщиков, торговцев, сводников. Кри­тика эта велась обычно с моральных позиций. Хотя имуществен­ное неравенство среди свободных было уже достаточно резко

выражено во времена Плавта, оно еще не осознавалось как антагонистическое противоречие внутри класса рабовладельцев.

Пьесы Плавта очень динамичны по развитию действия, про­никнуты пафосом неистощимой энергии и здорового оптимизма.

Плавт искусно сумел соединить новую аттическую комедию с элементами народной римской ателланы с ее буффонадой, живостью действия, непристойными, но остроумными шутками. Большое место в комедиях Плавта отводится пению и музыке. До него в новой аттической комедии пение и музыка играли роль интермедий и использовались лишь в антрактах. У Плавта же этот музыкальный элемент (кантики —от латинского canto — пою) в некоторых комедиях преобладает. Одни из кантиков представляли собой арии, другие исполнялись речитативом под музыкальный аккомпанемент.

Характеры героев Плавта статичны, психология действую­щих лиц почти не раскрывается, но свойственный ему прием гротеска делает его персонажей театрально выразительными.

От Плавта дошли до нас 20 комедий полностью и одна — в отрывках. В них большей частью идет речь о том, как влюб­ленный .молодой человек при помощи своего энергичного и хит­рого раба уводит от сводника свою возлюбленную, которая часто оказывается свободнорожденной гражданкой, потерянной в детстве своими родителями. После раба самый занимательный персонаж в комедиях Плавта — парасит. Это человек свобод­ный, но бедный и всегда голодный.

Однако среди комедий Плавта есть и такие, которые отсту­пают от указанной сюжетной схемы (например, «Близнецы», «Клад» и др.).

В комедии «Близнецы» («Менехмы») рассказывается о том, как Менехм из Сиракуз отправляется на розыски своего брата-близнеца, пропавшего еще в детстве. Со своим рабом Мессенноном Менехм прибывает в греческий город Эпндамн, где в конце концов и находит брата. Благодаря необычайному сходству близнецов происходит ряд забавных эпизодов. Стащив у жены дорогой плащ, Менехм из Эпидамна дарит его своей любовнице и просит ее устроить обед для него и для парасита. Но на обед попадает Менехм из Сиракуз, только что приехавший в Эпи-дамн. Разгневанная изменой мужа и кражей плаща, матрона изливает свой гнев на его брата-близнеца. Возмущению матро­ны нет предела, когда сиракузский Менехм совершенно искрен­не заявляет, что он видит ее впервые. Матрона приводит своего отца, и тот собирается вразумить мнимого зятя. Желая изба­виться от назойливого старика и его дочери, приезжий Менехм прикидывается безумным. Старик бежит за лекарем, но в руки пекаря и его слуг попадает настоящий муж. После мно­гих недоразумений близнецы в конце концов встречаются друг с другом, и комедия заканчивается сценой узнавания.

РИМСКИЕ ЭЛЕМЕНТЫ. Эта «романизация» сказывается уже в самой типологии плавтовских персонажей и их поведения. В от­личие от греческих гетер, нередко блестяще образованных, вос­петых многими поэтами, — римские гетеры были, как правило, женщинами вульгарными и алчными. Такими они предстают у Плавта. В комедии «Вакхиды» главные героини, юные сестры гетеры, беззастенчиво обирают как молодых людей, так и их по­жилых отцов. Заметную роль в комедиях Плавта играют повара. составляющие важную прослойку в домашней челяди состояте­льных римлян. Другая характерная для Рима фигура — «парасит», прихлебатель, обычно голодный, мечтающий лишь о том, как бы насытиться. Таков Арторог в комедии «Хвастливый воин».

В комедиях Плавта герои нередко поклоняются римским бо­гам, таким, как Венера, Марс. Юпитер, Беллона — богиня войны, Лаверна — богиня наживы, Ярк — бог подземного царства. В «Кладе» в прологе выступает римский бог домашнего очага Лар. Встречаются в комедиях Плавта римские юридические термины, упоминаются римские законы. В комедии «Раб обманщик» мо­лодой человек Калидор не может взять взаймы сумму в 20 мин, необходимую для выкупа у сводника его возлюбленной. «Меня подрезал возрастной закон», — жалуется Калидор.

Речь идет о специфическом римском законе Претория, со­гласно которому молодые люди до 25 лет не имели права брать деньги у ростовщиков. Подобным образом малоопытные люди страховались от обмана. В той же комедии сводник Баллион, одураченный рабом Псевдолом, восклицает: «Казни мне Псев-дол добился у комиций». Комициями называлась специальная судебная комиссия по уголовным делам, учрежденная в Риме. Упоминается другая римская подробность — отпуск раба на волю в присутствии претора. Деталей такого рода немало в ко­медиях Плавта.

Обнаруживаются в текстах Плавта и римские географические названия. В комедии «Куркулион», например, упоминание в греческой обстановке о римском храме Юпитера Капитолийско­го способствует созданию комического эффекта. Называются и римские блюда, считавшиеся деликатесами: окорок свиной, же­лудок, вымя, мурена (морская рыба). В комедии «Псевдол» на греческой пирушке пьют италийские вина, изготовленные в провинции Кампанья. Поистине, по словам Н.А. Добролюбова. В комедиях Плавта римские зрители «узнавали самих себя, свои нравы».

В городе Сиракузах жил купец, а у него было два мальчика близнеца, похожих как две капли воды. Купец поехал за море и взял с собою одного из мальчиков — по имени Менехм. Там был праздник, маль­чик потерялся в толпе; его подобрал другой купец — из города Эпидамна, увез к себе, усыновил, а потом подыскал ему жену и оставил все свое состояние. Второй мальчик остался в Сиракузах; в память о пропавшем его переименовали и тоже назвали Менехмом. Он вырос, отправился на поиски брата, долго ездил по всем городам и, наконец, добрался до Эпидамна. Вот тут и столкнулись два близнеца, Менехм Эпидамнский и Менехм Сиракузский, и понятно, что при этом вышло много путаниц и недоразумений. Путаница — это когда Ме­нехма Эпидамнского принимают за Менехма Сиракузского или на­оборот; недоразумение — это когда Менехма Эпидамнского принимают за Менехма Эпидамнского, но приписывают ему поступ­ки Менехма Сиракузского, или наоборот.

На сцене — город Эпидамн, стоят два дома, в одном — жена Менехма Эпидамнского, в другом — гетера, его любовница. К зрите­лям выходит нахлебник Менехма Эпидамнского по кличке Столовая Щетка — потому что посади его за стол, он ни крошки не оставит. Он нахваливает своего хозяина: живет привольно, сам покушать любит и других угощает. Вот и сам хозяин выходит из дому, бранясь на ревнивую жену; он стащил у нее новый плащ и несет его в пода­рок любовнице. Та довольна подарком и в благодарность заказывает повару ужин на троих. «На десятерых, — поправляет повар, — Сто­ловая Щетка за восьмерых съест».

Менехм Эпидамнский с нахлебником уходят на площадь по делам, а с пристани является со своим рабом Менехм Сиракузский, приехавший, искать брата. Конечно, и повар и гетера думают, что это Менехм Эпидамнский, и весело его приветствуют: это первая путани­ца. «Слушай, — говорит гетера, — снеси-ка ты этот краденый плащ в перелицовку, чтоб жена его на мне не узнала!» Менехм Сиракуз­ский божится, что он тут ни при чем, и плащ у жены не крал, и жены-то у него нет, и вообще он здесь впервые. Но, видя, что жен­щину не переубедишь, а плащ можно, пожалуй, и присвоить, он ре­шает поужинать с красавицей и подыграть ей: «Это я шутил,

конечно, я и есть твой милый». Они уходят пировать, а раба Менех отсылает в харчевню.

Тут появляется разобиженный Щетка: он уверен, что это его ко милец угостился без него, и напускается на Менехма Сиракузского упреками. Это вторая путаница. Тот ничего не понимает и гонит eго прочь. Оскорбленный нахлебник отправляется рассказать обо всём хозяйской жене. Та в ярости; оба садятся поджидать виновника Менехм Эпидамнский, здешний, уже тут как тут: он возвращается площади злой, кляня себя за то, что впутался там свидетелем в судебное дело и оттого не поспел на пирушку к гетере. Жена и нахлебник набрасываются на него с упреками, жена — за похищенный план нахлебник — за съеденный без него ужин. Это первое недоразуме ние. Он отбивается, но жена заявляет: «На порог тебя не пущу, пок не принесешь мне плащ обратно!» — и захлопывает дверь. «Не больно-то и хотелось!» — ворчит муж и решительно направляется к гете ре — за утешением и за плащом. Но и тут он наталкивается н: неприятность. «Что ты вздор несешь, ты же сам забрал плащ в пере лицовку, не морочь мне голову!» — кричит ему гетера. Это второе недоразумение. Она тоже захлопывает перед ним дверь; и Менехм Эпидамнский уходит куда глаза глядят.

Тем временем Менехм Сиракузский с плащом в руках, не найдя в харчевне своего раба, в растерянности возвращается обратно. Жена Менехма Эпидамнского принимает его за раскаявшегося мужа, но для порядка все-таки ворчит на него. Это третья путаница. Менехм Сиракузский ничего не понимает, начинается перебранка, все свире­пее и свирепее; женщина кличет на помощь своего отца. Старик хо­рошо знает свою дочь — «от такой сварливой жены кто угодно заведет любовницу!» Но воровать у жены — это слишком, и он тоже начинает вразумлять мнимого зятя. Это четвертая путаница. Не сошел ли он с ума, что своих не узнает? Догадливый Менехм и впрямь прикидывается безумным — и, как Орест в трагедии, начина­ет кричать: «Слышу, слышу божий голос! он велит мне: возьми факел, выжги, выжги им глаза!..» Женщина прячется в дом, старик бежит за лекарем, а Менехм Сиракузский спасается, пока цел.

Возвращается Менехм Эпидамнский, а навстречу ему — тесть и ^вРач с попреками за разыгранную сцену бешенства: это третье недо­разумение. Менехм отвечает руганью. «Да он и впрямь буйный!» — восклицает лекарь и зовет на помощь четырех дюжих рабов. Менехм еле отбивается от них, как вдруг является неожиданная помощь. Раб Менехма Сиракузского, не дождавшись в харчевне своего господина, пошел его искать, а то без присмотра вечно он впутывается в непри­ятности! Неприятности налицо: вот какие-то парни среди бела дня вяжут вроде бы как раз его хозяина! Это уже пятая путаница. Раб бросается на подмогу к мнимому господину, вдвоем они раскидыва­ют и разгоняют насильников; в благодарность раб просит отпустить его на волю. Отпустить на волю чужого раба Менехму Эпидамнскому ничего не стоит: «Ступай, я тебя не держу!» — И Менехм отправля­ется еще раз попытать счастья у гетеры.

Раб, обрадованный, бросается в харчевню собрать свои пожитки и тут же сталкивается с настоящим своим хозяином, Менехмом Сира-кузским, который и не думал отпускать его на волю. Начинаются перекоры и попреки. Это четвертое недоразумение. Пока у них идет перебранка, из дома гетеры слышится такая же перебранка, и на по­роге появляется после новой неудачи Менехм Эпидамнский. Тут на­конец-то оба брата сталкиваются на сцене лицом к лицу. Раб в недоумении: кто же его хозяин? Это шестая, и последняя, путаница. Начинается выяснение: оба — Менехмы, оба — родом из Сиракуз, и отец один и тот же... Правда торжествует, рабу окончательно дарует­ся свобода, Менехм Эпидамнский радостно готовится перебраться на родину, к брату, в Сиракузы, а раб объявляет публике, что по случаю отъезда распродается все добро: дом, земля, вся утварь, челядь «и за­конная жена — если только на такую покупщик отыщется!». На том и кончается комедия.