Эсхил «Персы». «Прометей прикованный». Трилогия «Орестейя».

«Век Перикла» славен тем, что подарил миру трех величай­ших греческих трагиков: Эсхила, Софокла, Еврипида. В самой это триаде была своя внутренняя гармония, закономерность. Каждый трагик был ярчайшей индивидуальностью Их художе­ственные принципы, опыт, приемы были взяты на вооружение мастерами драмы последующих поколений.

Каждый из них — Эсхил, Софокл и Еврипид — сыграл свою историческую роль, по-своему запечатлел определенный этап в жизни афинского государства. Эсхил — его становление; Со­фокл — расцвет; Еврипид — начавшиеся кризисные явления. В творчестве каждого из них претерпела трансформацию и сама форма, структура трагедии. Это был процесс последовательного приближения к правде жизни, психологической достоверности человеческих характеров.

Первого в этой триаде, Эсхила, называют по праву «отцом трагедии». Видимо, трагики творили до Эсхила, но их произве­дения до нас не дошли. Трагедия Эсхила уже являла законченную, классическую форму, которая в дальнейшем продолжала совершенствоваться. Главная ее особенность — величавость. В эсхиловской трагедии отразилось само героическое время, пер­вая половина V в. до н.э., когда греки отстаивали свою свободу и независимость во время греко-персидских войн. Драматург был не только их очевидцем, но и непосредственным участни­ком. Острая борьба не затихала и внутри Афин. Успехи демо­кратии были связаны с наступлением на некоторые устои ста­рины, например, ареопаг. Эти события также отозвались в трагедиях Эсхила, насыщенных конфликтами мощных стра­стей. Эсхил - «Отец Трагедии»

«Персы»

Самое значительное раннее творение Эсхила — трагедия «Персы», посвященная победе греков при Саламине. Это един­ственная греческая трагедия (если не считать «Взятие Милета»), в основе которой — реальные исторические события. Она была поставлена на сцене в 472 г. до н.э., в ней принял участие в ка­честве хорега сам Перикл. Более того, эта трагедия — один из достаточно надежных источников наших знаний о той славной странице эллинской истории.

У ГРОБНИЦЫ ЦАРЯ ДАРИЯ. Трагедия статична, в ней мало чисто сценического действия, велик удельный вес партии хора. Все происходит в городе Сузы, столице персидского государст­ва, на площади перед дворцом, недалеко от гробницы царя Дария. Экспозиционный характер трагедии носит открывающее шествие хора, одетого в яркие костюмы персидских старейшин. Хор «недоброе чует», сетует о том, что от Ксеркса, отправивше­гося в поход, чтобы на «Элладу набросить неволи ярмо», нет никаких известий. Хор перечисляет имена персидских началь­ников «рати, блиставшей силой», ушедших вместе с Ксерксом: это Амнистр, Артафен, Мардон, Тарибид и другие; простран­ный перечень непривычно звучащих восточных имен призван создать у зрителей ощущение мощи завоевателей, их «неруши­мого», «несразимого», «всепобедного» войска. И в то же время в пении хора все громче звучат ноты тревоги, ощущение неотв­ратимости катастрофы:

Что с Ксерксом царем? Где Дария сын, Чей предок, Персей, нашему дал Название племени.

Ощущение надвигающейся беды усиливается после появле­ния на сцене царицы Атоссы, матери Ксеркса, вдовы персид­ского царя Дария. Когда-то Дарий совершил неудачное нападе­ние на Северную Грецию. В отсутствие Ксеркса Атосса правит страной. Она рассказывает старцам, составляющим хор, о странном сне: Атосса увидела, что сын Ксеркс хотел запрячь в колесницу двух женщин. Одна из них была одета в персидское платье, а другая — в греческое. Но если первая покорилась, то вторая, «взвившись, упряжь конскую разорвала руками, вожжи сбросила» и опрокинула седока. Увидела царица и другой зна­менательный сон: ястреб победил могучего орла. Хору ясен смысл этих прозрачных предзнаменований, но он не решается его высказать. В диалоге между ним и Атоссой возникает тема Эллады и ее народа. Хор так отзывается об эллинах: «Никому не служат, не подвластны никому». Эти слова — ключ к пони­манию следующего эпизода, связанного с появлением Гонца. Фигура Гонца (или Вестника) была крайне значимой для антич­ной трагедии: многие события не могли быть наглядно воспро­изведены на глазах у зрителей, они происходят за сценой, о них лишь сообщалось. В «Персах» Гонец являлся едва ли не глав­ным действующим лицом.

«В БОЙ ЗА СВОБОДУ РОДИНЫ». Рассказ Гонца — это и есть сердцевина трагедии. Вестник повествуем о Саламинском сра­жении, о его подготовке, о том, как греки умело использовали военную хитрость. Не упускает Гонец и подробностей того, как ужинали греки перед боем, как гребцы подтягивали весла, по­крепче привязывали их к уключинам, как быстро перешли на корабли. Подобные детали мог знать только участник Саламина, каким был Эсхил.

В этом бою персы имели перевес в количестве кораблей, в живой силе. Но им противостояли воины, беззаветно защищав­шие родину, Элладу.

«У них есть люди. Это щит надежнейший», — объяснял Го­нец. А Атосса добавляла: «Паллады крепость силою богов креп­ка». Из рассказа Гонца следовало, что греки имитировали от­ступление, заманили персидские суда в свои ряды, а затем начали их «обтекать», окружать и топить в ближнем бою:

...Не о бегстве думали.

Торжественную песню запевая ту,

А шли в битву с беззаветным мужеством,

И рев трубы отвагой зажигал сердца.

Соленую пучину дружно вспенили

Согласные удары весел греческих,

И вскоре мы воочью увидали всех.

Шло впереди, прекрасным строем, правое

Крыло, а дальше горделиво следовал

Весь флот. И всюду одновременно

Раздался клич могучий: «Дети эллинов,

В бой за свободу родины! Детей и жен

Освободите, родину, богов, дома

И прадедов могилы! Бой за все идет!»

Греческие суда таранили персов, атаковали, брали на абор­даж. Моря не было видно из-за обломков, из-за опрокинутых судов, «бездыханных тел», «трупами покрыты были отмели». Остатки «ополчения варваров», бежавшие на берег, там же ист­реблялись. Рассказ Гонца убеждал, что наступательный, неодо­лимый порыв эллинов вдохновлялся патриотическим чувством.

Трагедия была написана восемь лет спустя после Саламинского сражения, и среди зрителей было немало его участников: моряков, солдат, «кораблеводов». Можно вообразить, с каким воодушевлением и одновременно придирчивостью слушали они рассказ Гонца.

ФИНАЛ ТРАГЕДИИ. После ухода Гонца хор выражал чувство отчаяния и ужаса. Атосса совершала поминальные обряды на могиле Дария. Появлялась Тень Дария, которой Атосса сооб­щала о том, что произошло. Дарий обвинял во всем Ксеркса, «неистового безумца», выказавшего чрезмерную гордость и надменность. Ведь Ксеркс построил мост через Дарданеллы и бросил в море железные цепи, надеясь так обуздать морскую стихию. Тем самым он оскорбил бога Посейдона. Он решил за­воевать Элладу, нарушив закон, установленный богами, соглас­но которому Европа и омывающие ее моря должны принадле­жать грекам, в то время как Азия — персам.

Актуально звучало предостережение Дария:

Войной на греков не ходите в будущем, Каким бы сильным войско ваше не было: Сама земля их с ними заодно в бою.

В финале трагедии на сцене появлялся Ксеркс, оплакивав­ший свое «горе», неразумие и сожаление, что остался жив. На

слова хора: «Греческий народ не из робких», Ксеркс отвечал: «Смел он и храбр. Я позора не ждал такого». И признавал, что боги — на стороне эллинов.

ЖАНРОВОЕ СВОЕОБРАЗИЕ. Трагедия «Персы», которая была, по-видимому, частью трилогии, нам неизвестной, отразила процесс становления этого драматургического жанра. «Персы» были близки к музыкальной кантате, ее герои не столько дейст­вовали, совершали поступки, сколько говорили о событиях, выра­жали к ним свое отношение. Трагедию одушевлял патриотиче­ский пафос. Она убеждала, что греки победили не только из-за безрассудности персов и их царя. Не только благодаря тактике Фемистокла и лучшим качествам своих судов. В столкновении двух систем, восточной деспотии и афинской демократии, по­следняя доказала свою непобедимость перед лицом внешнего врага.