Структура работы

Диссертация состоит из Введения, четырёх глав, заключения, списка источников и литературы, а также двух приложений, в которых изучаются тенгрианские основы тюрко-монгольской государственности и идейные основы государственности имперских центров «четырёх улусов».

Содержание и основные выводы исследования

Во Введении к диссертации дано обоснование актуальности темы, определены предмет и объект исследования, хронологические рамки диссертации, сформулированы цель и задачи исследования, охарактеризована методологическая основа, обозначена научная новизна и изложена структура диссертации.

В первой главе «Историография и источники» даётся характеристика основных научных подходов к изучению русско-ордынских отношений и государственности тюрко-монгольского мира, а также источниковой основы исследования.

В историографии преобладает представление о Руси – России как о стране, противостоящей Азии, в том числе и тюрко-монгольской части Джучиева улуса. Неудивительно, что в мировой науке утвердилось мнение, будто история русских земель и стран Востока являются различными областями исторического знания. Это обстоятельство не давало возможности проводить исследование в междисциплинарном русле. В исследовании русско-монгольских отношений концептуальность нередко превалирует над изучением исторических источников: заранее принимается та или иная позиция, отвечающая той или иной точке зрения на ход истории России вне зависимости от того, насколько эта позиция подтверждается или не подтверждается памятниками письменности.

В дореволюционной отечественной историографии можно выделить три основных концепции в изучении русско-ордынских отношений (условно говоря, «карамзинская», «государственной школы» и «национального государства»).

Н.М. Карамзин был убеждён, что российское самодержавие обязано своим рождением монгольскому завоеванию. С.М. Соловьёв, один из создателей «государственной школы», фактически отрицал влияние монголов на развитие русской государственности, полагая, что она возникает, прежде всего, под влиянием внутренних причин (в частности, при переходе от родовых начал к государственным). А.Е. Пресняков выдвинул концепцию «национального государства», согласно которой формальное признание власти монголов не изменило закономерности процесса становления национального государства в эпоху Средних веков.

В советской историографии возобладал формационный подход к истории. Им руководствовались и специалисты по истории Руси для обоснования основных этапов развития русской государственности, и востоковеды, изучавшие специфику образования и функционирования Монгольской империи.

В исследованиях 30 – 50-х гг. прошлого века, посвящённых ордынскому периоду русской истории, теория феодализма сочеталась с концепцией «национального государства». В результате восторжествовал взгляд на улус Джучи как на искусственное образование, препятствовавшее развитию покорённых народов. После выхода постановления ЦК ВКП (б) «О состоянии и мерах улучшения массово-политической и идеологической работы в Татарской партийной организации» от 9 августа 1944 г. эта точка зрения была возведена в СССР в ранг безусловной истины. Данная позиция выражена в трудах Б.Д. Грекова и А.Ю. Якубовского, В.В. Каргалова. Новый этап изучения русско-монгольских отношений начался только в конце 80-х гг. Прежняя теория феодализма уже перестала быть актуальной, начался поиск не формационных, а цивилизационных оснований в процессе исторических изменений. В работах А.Л. Юрганова, В.Н. Рудакова, И.Н. Данилевского, А.В. Каравашкина, А.А. Горского наметился поворот в сторону изучения мировоззренческих основ древнерусской государственности джучидских и послеордынских времён.

В исследованиях советских востоковедов теория феодализма сыграла тоже немалую роль. Б.Я. Владимирцов выдвинул теорию «кочевого феодализма»¹⁷.

Описывая государственную иерархию Великого Улуса, Б.Я. Владимирцов употреблял западноевропейские термины¹⁸. Но его концепция содержит одно системообразующее отличие от теории русского феодализма. Поскольку монголоведение – область востоковедения, Б.Я. Владимирцов не был обязан доказывать идентичность феодальных отношений у монголов и в Западной Европе. Из его главного труда «Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм» следует, что в чингизидском мире подданные ханского дома не обладали всеми правами вассалов европейских королей¹⁹.

А.Ю. Якубовский, М.Г. Сафаргалиев, Г.А. Фёдоров-Давыдов руководствовались теорией «кочевого феодализма» при изучении тюрко-монгольской части улуса Джучи²⁰. Концепция Б.Я. Владимирцова претерпела в их трудах некоторые изменения. Так, не найдя сообщений исторических источников о демократическом движении у монголов рубежа XII – XIII вв., Владимирцов отошёл от взглядов Бартольда на проблему образования империи Чингиз-хана²¹. С точки зрения Якубовского, отсутствие сообщений источников не позволяет подвергать сомнению факт борьбы классов²². Б.Я. Владимирцов сравнивал государственность Монгольского улуса и Московской Руси²³, а А.Ю. Якубовский противопоставлял Русь тюрко-монгольской части владений Джучидов. Если Б.Я. Владимирцов писал, что все земли, покорённые монголами принадлежали ханскому роду, владельцам улусов²⁴, то по словам Г.А. Фёдорова-Давыдова, улусная система возможна только в кочевой среде²⁵.

С позиций теории «кочевого феодализма» написано и послесловие к московскому изданию работы французского историка Р. Груссе «Чингисхан: Покоритель Вселенной», составленное А.С. Железняковым (2000 г.)²⁶.

Начиная с 80-х – 90-х гг. XX в. развитие отечественных тюркологии и монголоведения во многом определяется концепциями, выдвинутыми антропологами Запада. Особо широкое распространение получила теория вождества (чифдом), промежуточного звена между локальными группами, общинами и государственными структурами. Первым историком, изучавшим историю кочевников с позиций теории чифдома, был А.М. Хазанов²⁷.

Среди современных отечественных тюркологов и монголоведов теории вождества придерживаются Н.Н. Крадин²⁸ и Т.Д. Скрынникова²⁹. Если Крадин стремится восстановить «картину исторических событий»³⁰, то Т.Д. Скрынникова исследует монгольские представления о мире. В центре её внимания находятся отношения власти и властвования в монгольском обществе XII – XIV в. Характерной чертой концепции Т.Д. Скрынниковой является противопоставление буддизма традиционной культуре монголов³¹.

Сочетание теорий вождества и кочевого феодализма представлено в работе Р.П. Храпачевского³². Он считает, что на базе чифдома, типичного для кочевников со времён Хунну, Чингиз-хан создал первое центральноазиатское раннефеодальное государство³³.

В центре внимания В.В. Трепавлова³⁴ находится проблема исторической преемственности монгольской государственности. Он считает, что Монгольская империя XIII в. возникла в результате распространения тюрко-монгольской государственной традиции, существовавшей с хуннских времён, с III в. до н.э.

Для научной традиции, как уже упоминалось, характерно противопоставление Руси Востоку. Но эта позиция не стала общей мыслью историков. Об этом свидетельствуют исторические концепции евразийства.

С точки зрения представителей историко-философской «евразийской школы», история страны определяется её географическим положением. Руководствуясь этим принципом, Н.С. Трубецкой считал Россию правопреемницей монархии Чингиз-хана, а П.Н. Савицкий – правопреемницей улуса Джучи³⁵.

Н.С. Трубецкой изучал механизмы распространения имперской традиции от Великого Улуса к Московскому царству. Он пришёл к выводу, что основу московской государственности составило православное бытовое исповедничество, возникшее в результате соединения монгольской государственной идеи с византийским православием³⁶.

П.Н. Савицкий обратил внимание на синхронность периодов усиления и ослабления ханской власти в Орде и великокняжеской власти на северо-востоке Руси³⁷.

Большинство работ Н.С. Трубецкого и П.Н. Савицкого базируются на трудах профессиональных историков. Но среди «евразийцев» были и исследователи, основывавшие свои выводы на изучении первоисточников. Г.В. Вернадский обратился к проблеме функционирования чингизидских систем XIII – XIV в.³⁸. Э. Хара-Даван исследовал формирование титулатуры монгольских каанов XIII в.³⁹.

Как и представители «евразийской школы» 20-х – 30-х гг. XX в., Л.Н. Гумилёв считал, что история страны определяется географическим положением⁴⁰. Он утверждал, что русские князья сами спровоцировали монгольское нашествие⁴¹. Что касается положения Руси в ордынские времена, то в 60-е – 70-е гг. XX в. Л.Н. Гумилёв писал о русских подданных Джучидов. Русские вошли в число покорённых народов, определявших, ввиду своей численности, политику всех потомков Чингиз-хана⁴². В 80-е гг. XX в. Л.Н. Гумилёв предложил концепцию союза Руси и Орды⁴³.

Несмотря на очевидную идеологическую направленность трудов евразийцев, поставивших перед собой цель – доказать во что бы то ни стало особый путь Руси-России по сравнению с Западом, нельзя не отметить продуктивность мысли о теоретической и практической несостоятельности противопоставления Руси-России Востоку.

В настоящее время отказ от противопоставления Руси Востоку наметился в отечественном источниковедении и искусствоведении. Ю.М. Кобищанов, руководствуясь подходами к истории чингизидского мира, предложенными «евразийцами» и Л.Н. Гумилёвым, и теорией большой феодальной формации, предложил взгляд на улус Джучи как на региональную имперскую систему цивилизаций. Её центр составила исламская цивилизация золотоордынских городов. Органичной частью этой структуры была Русь. После распада Джучиева улуса возникла новая система цивилизаций. Её центр составила русская цивилизация, обогащённая влиянием государственности и культуры Золотой Орды⁴⁴.

Исследования М.Г. Крамаровского⁴⁵ показывают, что противопоставление Руси Востоку лишено источниковедческого основания. Эти исследования доказывают необходимость сравнительного изучения памятников культуры древней Руси и имперских центров чингизидских ханств. Об этом свидетельствуют и материалы международного научного семинара по истории улуса Джучи, состоявшегося в Казани 23 – 26 июня 1998 г.⁴⁶.

Подробный анализ зарубежной историографии имперских центров «четырёх улусов» представлен в работах М.И. Гольмана⁴⁷. В нашем исследовании дан обзор трудов специалистов по истории Китая (О. Франке, Г. Франке, Э. Эндикотт-Вест, Ч.О. Хакера, Е. Бретшнайдера), Монголии (Далая Чулууны, Г. Франке, К. Загастера), Тибета (В.Д. Тсепон Шакабпы), мусульманской части улусов каана, Хулагу и Чагатая, а также владений амира Тимура (Б. Шпулера, Т. Нагеля). В качестве важнейшего достижения западной науки назван отказ от оценочных суждений при рассмотрении истории цивилизаций.

Несмотря на обилие научных подходов к истории Монгольской империи, выявляется некоторая зависимость исторических объяснений от идеологических догм. Это обстоятельство препятствует анализу сообщений источников о функционировании государственной власти в разные исторические периоды существования чингизидских государств. Важнейшими недостатками историографии чингизидских ханств являются отстутствие обобщающих исследований по истории имперских центров улусов каана, Хулагу, Джучи и традиционное разделение изучения Руси и Востока.

Завершает первую главу характеристика видового состава источников исследования. Использованные в диссертации письменные источники (подробнее см. общую характеристику работы), нумизматические данные (монеты каанов, Джучидов и амира Тимура)⁴⁸, а также памятники изобразительного искусства (репродукции китайских портретов монгольских государей из Императорской коллекции пекинского Запретного города, миниатюр к рукописям «Сборника летописей»)⁴⁹ классифицируются по видам.

Во второй главе «Улусы и сойургалы» выявляются социокультурные механизмы образования конического клана у монголов добуддийских времён, изучаются факторы установления власти дома Есугей-багатура, исследуется формирование есугеидской системы улусов и сойургалов, анализируются трансформации института сойургала во времена «четырёх улусов», исследуются структура правящего дома Великого Улуса и разделы его достояния, изучается статус подданных монгольского ханского дома, анализируются принципы действия чингизидских систем замещения должностей. На примере Тимуридов исследуется процесс превращения родов подданных дома Чингиз-хана в конические кланы верховных властителей.

Исследование показало, что в XIII – XIV в. политическая история большей части Евразийского материка определялась трансформацией есугеидского Монгольского государства в чингизидские «четыре улуса». По этой причине мы и начали изучение систем власти и собственности имперских центров Великого Улуса и Монголосферы с выявления предпосылок образования конического клана у монголов-тенгрианцев. В результате выяснилось, что, согласно «Сокровенному сказанию», состав монгольских родов не был постоянен. Представители клана могли исключить родственника из своего урука⁵⁰. Благодаря этому из обока Борджигин, потомков легендарного Бодончара-глупца, сына Неба, выделялись новые обоки. В результате оформился монгольский ханский дом. Поначалу монголами правил клан, образованный потомками Хабул-каана, деда Есугея по отцу, и Тайчиудами, потомками Чарахай-линху, младшего брата Байшингор-Докшина, деда Хабула по отцу. Этот правящий дом распался со смертью Есугей-багатура. У истоков трёх рек, Онона, Керулена и Толы, оформился хабулидский улус во главе с Чингиз-ханом. В 1206 – 1207 гг. государство, именуемое в современной литературе Монгольской империей, стало собственностью Есугеидов. Своей долей (хуби) родового достояния владели сам Чингиз-хан, его мать, сыновья и младшие братья. Владения неесугеидов (карачу) были сойургалами, находившимися в распоряжении ханского дома и персонально всемонгольского каана. Таким образом, вопреки мнению Р. Груссе, создание чингизидской государственности не было результатом деятельности одного человека, хотя бы и самого Чингиз-хана, заимствовавшего китайский и мусульманский опыт. Монгольское ханство XII в., Великий Улус и Монголосфера были собственностью правящего дома. Формирование этого клана и определило историю большей части Старого Света в XII – XIV в. Пример Тимуридов показывает, что эти отношения воспроизводились и среди неесугеидов. Ещё в «Сокровенном сказании» упоминается борджигинский обок Барулас (Барлас). В начале XIV в. Барласы вошли в состав ханского дома. В «Сборнике летописей» Рашид-ад-дина данный род возводится к Тумбинай-сечену, отцу Хабул-каана. При этом, статус Баруласов как одной из ветвей урука Тумбиная приблизился к статусу государства Хулагуидов. В последние десятилетия XIV в. из клана Барлас выделился дом амира Тимура. Со времён Захириддина Мухаммеда Бабура главы Тимуридов претендовали на всю полноту власти над миром. На протяжении XIII – XVI в. род подданных дома Чингиз-хана превратился в конический клан верховных властителей.

Исследование показывает также, что история чингизидской государственности не ограничивается только историей государственности Монголии. Об этом свидетельствуют хотя бы значения слова «сойургал» («soyuergal», «сююргаль», «сойыргал», «сиургамиши», «суйургамиши») в памятниках письменности монголов улуса каана, хулагуидского Ирана и исламской части улуса Джучи. В «Сокровенном сказании» сойургалами, в сфере отношений власти и собственности, владеют только неесугеиды. В «Сборнике летописей» сойургалами являются владения всех лиц, подчинённых каану, начиная с улусных ханов. В старомонгольских источниках из улуса каана XIII – XIV в. сообщается только о сойургалах земных властителей. В мусульманской части владений Джучидов слово «сойурка» обозначало и милость Всевышнего.

Функционирование систем власти и собственности имперских центров владений дома завоевателя мира во многом определялось правовыми началами китайского, иранского и арабо-исламского происхождения. Основы иерархии внутри китайского общества чингизидских времён заложил раздел Поднебесной между династиями Цзинь, владевшей севером страны, и Сун, правившей на юге Китая. Позиции Чингизидов в Срединном государстве определялись китайским учением о воле Неба. Пребывание в Дайду – Ханбалыке, на месте срединной столицы (Чжунду) цзиньских императоров (хуанди), обосновывает миродержавие Хубилая Сечен-каана (1260 – 1294 гг.) и его преемников и в «Сборнике летописей» Рашид-ад-дина. В «Истории завоевателя мира» Ала-ад-дина Ата Малика Джувейни концепция подданства как «рабства» по отношению к государю базируется на поэме «Шахнаме», созданной иранцем Абулькасимом Фирдоуси (ум. в 1025 г.). В «Истории» Шихаб-ад-дина Абдаллаха ибн Фазлаллаха Вассафа обращение с побеждёнными воинами хана Узбека (1312 / 1313 – 1341 / 1342 гг.) из дома Бату, сына Джучи, воевавшего около 1318 – 1319 гг. с улусом Хулагу, регулирует Коран. Система межгосударственных отношений, охватившая к началу XIV в. «четыре улуса», владения мамелюкских султанов Египта и Индию, почти весь Евразийский и северо-восток Африканского материка, возникла благодаря развитию самобытных цивилизаций имперских центров чингизидских ханств.

Третья глава «Ордынские цари» посвящена восприятию татарских царей в памятниках письменности древней Руси XIII – XVII в. В этой главе исследуются важнейшие идейные основы власти Джучидов над русскими землями: концепция «божьих казней» и учение о «вере» и «правде». Изучается восприятие ордынской государственности в письменной традиции Галицко-Волынской Руси. Анализируются древнерусские представления джучидского периода об иерархии правителей («царь– великий князь– князь»). Определяется место ордынских царей в древнерусской исторической схеме. Проводится сопоставление значений слов «Орда» и «ярлык» в памятниках письменности древней Руси и имперских центров чингизидских ханств. Изучаются древнерусские представления о татарских царях как о всеобщих властителях, известия о соправителях ордынских царей, о кане (каане) и о Ногае⁵¹. Анализируются сообщения о взаимоотношениях великих князей Андрея Ярославича и Даниила Романовича Галицкого с татарскими властями и о восстании 1262 г. на Северо-Востоке Руси. Исследуется династический аспект идеи ордынского царства. Выявляется представление о месте прирождённого полновластного татарского царя в жизни Московского великокняжеского дома.

Обращает на себя внимание, что с конца XV в. в древнерусских текстах возникает «отчуждение» от ордынского наследства. Но восприятие джучидских времён в памятниках письменности Московской Руси XVI – XVII в. не сводится к этому явлению. В третьей главе изучается развитие представлений о чести, оказанной татарскими царями великим князьям Владимирским и Московским, о роли «правды» в жизни государства и об ордынском царе как о вершителе божественного возмездия. Исследование позволяет по-новому взглянуть на проблему преемственности Московского царства улусу Джучи. Анализируются сообщения памятников письменности Московской Руси XVI – XVII в. о положении русских подданных татарских царей, развитие тенденции обретения ордынскими царями прерогатив верховных властителей чингизидского мира, сообщения древнерусских текстов последжучидских времён о царе Чингисе, кане и Ногае.

Анализ источников свидетельствует, что под властью Чингизидов на северо-востоке и северо-западе Руси сохранялась и развивалась самобытная цивилизация. На это указывает бытование в русско-монгольских источниках оригинальной концепции верховной власти. Согласно древнерусским текстам, на «ордынском» пространстве, объединённом некогда наследниками Джучи, существовали именно царства. Упоминания тюрко-монгольских и арабских титулов Джучидов (хан, султан) носят в памятниках письменности древней Руси лишь эпизодический характер.

Концепция «ордынского царства» имела, прежде всего, православные основы. Древнерусские книжники обосновывали установление татарской власти православным учением о «батоге божьем». Ордынское царство было вовлечено в контекст библейской, римско-византийской и древнерусской истории. Иноверная власть в представлениях современников выполняла сотериологическую функцию.

Вместе с тем, основы русско-ордынских отношений не сводились к теории «божьего попущения». Татарско-русское царство представлено в источниках джучидских времён династическим государством. Право на верховную власть принадлежало ордынскому царскому дому. Идея независимости от иноверных, но прирождённых и полновластных царей не фиксируется в памятниках письменности ядра будущей России – отчины Московского княжеского дома XIV – середины XV в. При этом, изучая повествования о борьбе с узурпаторами, мы выявили сюжеты общие для русско-джучидской, иранско-хулагуидской и джучидско-исламских концепций династической неограниченной монархии. О своей приверженности принципу господства прирождённого полновластного государя заявлял даже один из некоронованных правителей Орды (Едигей).

Изучение древнерусских текстов XIII – первой трети XVI в. показало системообразующее значение ордынского периода в процессе формирования российской государственности. В джучидский период на северо-востоке и на северо-западе Руси сложилось представление о существовании на ордынском пространстве системы царств во главе с верховным властителем. При этом, вопреки мнению, разделяемому, в частности, А.А. Горским и В. Водовым, джучидский период был также временем развития идеи русского царства. Подчиняясь повелителям всех татар и русских, князья Северо-Восточной Руси постепенно обретали прерогативы царей Орды. В то же время, ещё Иван Калита унаследовал от греческих царей миссию хранителя православной веры. Формирование российской государственности определялось не антиордынской борьбой, а сосредоточением в руках московских князей прерогатив верховных властителей.

Ордынское наследие сохраняло актуальность и во времена Московского царства. Обосновывая свои владельческие права, русская православная церковь XVI – XVII в. ссылалась и на ярлыки ордынских царей. В самом конце московского периода истории России, в 80-е гг. XVII в., в «Описании Златыя Орды» было даже зафиксировано представление о государях единого улуса Джучи как об единственных предшественниках российских самодержцев.

В четвёртой главе «Царёв улус и князя отчина» исследуется процесс формирования механизмов власти и собственности в северо-восточной части русских земель. На основе сопоставления ключевых древнерусских и тюркских, старомонгольских слов, обозначающих отношения власти и собственности («пожалование» и «сойургал»; «холоп» и «кул»; «удел» и «хуби»), определяется типология государственности Северо-Восточной Руси XIII – XVI в.

Положение русских земель в составе улуса Джучи во многом определялось обстоятельствами сохранения православной культуры. В связи с этим положение Киевской митрополии в Джучиевом улусе сравнивается с положением духовенства в имперских центрах чингизидских государств, прежде всего, в Иране и в Китае.

Анализируется положение князей Северо-Восточной Руси в системах замещения должностей Великого Улуса и джучидских ханств, а также проблема преемственности между системами замещения должностей чингизидских государств и отчины московских царей. При сравнении московской и чингизидских моделей власти и собственности духовные грамоты великих князей Московского дома сопоставляются с повествованиями о разделе Чингиз-ханом своих владений.

Завершает четвёртую главу анализ процесса формирования идеи православного династического государства.

Изучение памятников письменности древней Руси показывает, что государственность русских владений Джучидов – это государственность улусного типа. Древнерусские книжники употребляли слово «улус» в том же значении, что и монгольские и мусульманские авторы. Северо-Восточная и Северо-Западная Русь стали собственностью наследников Джучи. Отношения пожалования воспроизвели отношения сойургала даже на уровне терминологии. Тюркское обозначение подданного – «раба» (кул) стало понятно приверженцам идеи государственного холопства. При этом тезис Б.Д. Грекова, А.Ю. Якубовского, В.В. Каргалова об особом статусе Руси чингизидских времён не нашёл подтверждения в источниках. Принципы, определявшие сохранение и развитие древнерусской культуры джучидского периода, были общими для чингизидских государств XIII – XIV в.

Русское государство формировалось как собственность правящего рода. Как в Монголии, так и на Северо-Востоке Руси оформились иерархии долей достояния родов, занимающих разные уровни государственной системы соподчинённости (хуби и уделов). При Иване IV Русское государство стало собственностью рода, не признававшего владельческих прав иных земных властителей. В этом отношении, род Ивана Калиты повторил путь Есугеидов и Тимуридов. Во владениях русских царей были воспроизведены отношения улусного типа.

Московская система соподчинённости выстраивалась с учётом отношений, существовавших в ордынские времена. В этих условиях высшее, после Московского царского дома, место в системе соподчинённости заняли татарские цари и царевичи. Как и Джучиды, наследники Ивана Калиты возглавили систему царств.

Из завещания Ивана IV следует, что ордынское наследие определяло и имущественные права российских самодержцев. К первому русскому царю перешло всё имущество казанских и астраханских царей.

Как и в имперских центрах чингизидских ханств, формирование московской системы господства и подчинения определялось развитием самобытной цивилизации. К XVI в. в Русском государстве сложилась своя уникальная система власти и собственности. Московское местничество было своеобразной формой организации наследственной службы чинов Государева двора. Комплекс духовных грамот Московского великокняжеского дома не имеет аналогов в имперских центрах чингизидских ханств. Наконец, непременным условием действия отношений улусного типа в Русском государстве стало православие. Улусная система обрела в Московском царстве местные идейные основы. Такая ситуация была типична для чингизидских ханств XIII – XIV в. и образовавшихся на их месте государств.

В Заключении представлены итоги проведённого исследования. В XIII – XIV вв. ход политической истории пространства, завоёванного Чингиз-ханом и его родом, определялся, прежде всего, превращением есугеидского Монгольского государства в чингизидские «четыре улуса». В связи с этим, изучение улусной системы Монгольской империи началось в данной диссертации с анализа сообщений «Сокровенного сказания» о формировании борджигинских родов. В результате выяснилось, что непрерывный процесс образования новых кланов привёл к выделению из обока Борджигин рода Есугей-багатура. В 1206 – 1207 гг. этот ханский дом стал коллективным собственником Монгольского улуса. С начала XIII в. до 1335-1368 гг. политическая история большей части Евразийского материка определялась переделами достояния Есугеидов, прежде всего – потомков Чингиз-хана.

При неизменности принципа собственности царственного дома на подвластные ханскому роду территории и население в чингизидских государствах существовали различные формы организации собственности и власти. Монголия первой половины XIII в., владения дома Хубилая, хулагуидский Иран, мусульманская часть улуса Джучи имели собственные системы власти и собственности. В этих регионах существовали свои модификации института сойургала, действовали свои принципы раздела достояния правящего клана, функционировали свои системы замещения должностей.

Улусные системы имперских центров владений каанов, Хулагуидов и Джучидов XIII – XIV вв. имели различные идейные основания. Представления о государстве, зафиксированные в старомонгольских текстах добуддийских времён, были результатом развития имперской традиции, существовавшей с III в. до Р.Х. и имевшей тенгрианские основы. В то же время, у самих монголов из улуса каана неотъемлемой составляющей представлений о верховной власти стали к XIV в. культурные начала индо-буддийского и китайского происхождения. В Китае правление Чингизидов узаконивалось концепцией власти хуанди. Потомки Чингиз-хана стали ргъялами Тибета. В мусульманской части Великого Улуса, а, затем, – улусов Хулагу и Джучи оформились имперские идеи, имевшие арабо-исламские (Халифат и султанат), иранские (концепция власти шахиншахов) и тюрко-монгольские компоненты. Мусульманские, индо-буддийские и китайские воззрения обеспечивали сосуществование «четырёх улусов». Среди причин распада этой структуры выделяются пресечение единственно легитимной, согласно памятникам исламской письменности улуса Хулагу XIV в., династии иранских иль-ханов и, прежде всего, изгнание Чингизидов из Китая. В странах, завоёванных Чингиз-ханом и его потомками, продолжалось развитие самобытных культур.

Одним из примеров развития самобытной цивилизации под властью Чингизидов является Северо-Восточная Русь. В древнерусских текстах XIII – XVII в. актуальна идея ордынского царства имеющая, по большей части, православные основы.

Власть Джучидов над Русью основывалась не только на силе, но и, прежде всего, на праве. Ордынское царство является в древнерусских текстах династическим государством. При этом, формирование династической основы идеи государства, общего для татар и русских, завершилось после распада улуса Джучи и превращения московских князей в самостоятельных правителей.

С XIII в. древнерусская государственность основывалась и на правовых началах тюрко-монгольского происхождения. В состав учения о «правде», бытовавшего на северо-востоке Руси в XIII – XVII в., вошли элементы тенгрианского Высшего Закона. Они регулируют отношения в государстве и в грамоте хана Мункэ-Тимура (1266 – 1280 / 1282 гг.) из дома Бату Киевской митрополии, и в сочинениях преподобного Иосифа Волоцкого и Ивана IV. Татарские цари обрели, среди прочего, прерогативы верховных правителей чингизидского мира. Согласно Комиссионному списку Новгородской I летописи, Батый обрёл права на неограниченную власть после покорения всех народов. Автор этого сообщения руководствовался той же логикой, что и Абу-Са’ид Бахадур-хан из дома Хулагу.

Ордынское наследие сохраняло актуальность и во времена московских самодержцев. Показательно, что именно в эпоху Московского царства в древнерусских текстах появились сообщения о татарских властителях как об обладателях Великой Золотой Орды, одной из важнейших прерогатив глав дома Чингиз-хана.

Русские земли не пользовались особым положением среди стран, завоёванных монголами. Сохранение и развитие древнерусской культуры джучидских времён определялось принципами, общими для владений Золотого Рода. Наличие неесугеидских династий было нормой жизни и в имперских центрах чингизидских ханств. Некоторые потомки подданных рода Чингиз-хана постепенно обретали всю полноту верховной власти. Показательно, что потомки Ивана Калиты обрели все прерогативы верховных властителей практически одновременно с Тимуридами.

Джучидская улусная система распространилась и на Северо-Восточную, и на Северо-Западную Русь. Впоследствие отношения улусного типа были воспроизведены при русских царях. При выстраивании московской государственной иерархии учитывались отношения, установившиеся в ордынские времена.

Безусловно, к XVI в. в Московском государстве сложилась своя система власти и собственности. Сочинения Иосифа Волоцкого и Ивана IV свидетельствуют о том, что в Русском государстве необходимым условием существования отношений господства и подчинения было православие.

Но и это обстоятельство не даёт оснований для противопоставления Руси имперским центрам чингизидских ханств. Имея тенгрианские истоки, улусная система обретала новые конфессиональные основы и у монголов улуса каана, и в хулагуидском Иране. В старомонгольских текстах из улуса каана юаньских времён верховенство наследников Хубилая обосновывается индо-буддийской концепцией власти чакравартинов. В «Сборнике летописей» Рашид-ад-дина идеальным подданным Чингизидов может быть только мусульманин.

Таким образом, отчина Московского великокняжеского дома изначально была органичной частью единого в своём многообразии чингизидского мира. На протяжении трёхсотлетнего периода, с XIII по XVI в., государственность улусного типа стала неотъемлемой частью культурного наследия Северо-Восточной и Северо-Западной Руси. В конце концов, этот процесс привёл к тому, что на месте Джучиева улуса образовалась новая империя – Россия.