Глава 3. «Деструктивная» и «конструктивная» программа.
Ранее, в предыдущей главе, нами были описаны выбранные для анализа философские концепции. Наше внимание было сконцентрировано на их общем источнике – эмпиризме, а также, через призму их учений было рассмотрено отношение к верификации. Как было выявлено, верификация имеет основополагающее значение для их учений.
Но, их сходство на этом не заканчивается. Как было отмечено в первой главе, помимо использования верификации, выделенные философы имеют также значительное количество общих мест в своих философских концепциях, которые можно разделить по двум рубрикам. Первая рубрика состоит из общих критических замечаний к предшествующей философии. Вторая же содержит мысли о том, каким должно стать философское знание.
Эти ключевые сходства, которые можно описать под рубриками «деструктивной» и «конструктивной» программы. И именно совокупность этих сходств даёт нам основания говорить об американских прагматистах, учении раннего Витгенштейна и учении философов Венского кружка, как о представителях «верификационистского проекта», со всеми условностями, которые предполагает характер этого определения.
Сейчас мы вкратце охарактеризуем эти пункты, а ниже приступим к более тщательному разбору обозначенных положений.
Что касается деструктивной программы, то она заключается в критике метафизики и вообще философских построений такого рода. Базируется эта критика на двух установках. Во-первых, можно выделить общий характер критики, которая видит главную проблему в неправильном употреблении языка. Во-вторых, за счёт неправильного употребления языка, в философский оборот вводятся некоторые сущности, о которых нельзя говорить в пределах того опыта, который можно выразить в языке. Так как эти высказывания не будут иметь возможности быть показанными при их разложении на простые составляющие.
Также, все перечисленный философы могут быть объединены в их несогласии с устаревшей на их взгляд формальной логикой, которая описывает мир стихийно и не фиксирует соотношение логики и действительности.
Вообще говоря, внимательное отношение к языку как особой реальности мыслительных процессов характерно для выбранных философов, и также является частью их конструктивной программы. Все они предлагают анализ высказываний на предмет их значения, и все они рассматривают язык как ключевой момент в построении философских рассуждений.
Помимо этого, нам представляется исключительно важным момент отношения к реальности как к некоторому независимому арбитру, и одновременно, полю для нахождения компромисса. Все обозначенные философы постулируют действительность как некоторый инструмент интерсубъективности. На этом моменте хотелось бы также акцентировать внимание раскрытия этого тезиса позднее.
Таким образом, очертив рамки этих программ, есть смысл приступить к их более подробному описанию.
Деструктивная программа.
Как уже было обозначено во второй главе, при описании концепции философии Венского Кружка, сами венцы рассматривали себя частью движения борьбы за научную философию. В состав этого движения, венцы включали также Людвига Витгенштейна и прагматиста Уильяма Джеймса. И при описании этой научной философии, противопоставляли её «ожившим метафизическим и теологическим системам»18. В некотором смысле, это верно, так как мотив противостояния «метафизическим философиям» можно встретить у всех обозначенных философов и это составляет основной момент их критики.
Так, например, если рассматривать в этом контексте прагматистов, то тут ключевой является идея Чонси Райта о «проверке». Дело в том, что именно эта «проверка», или, иными словами, верификация понятия – отличает метафизику от подлинно научной философии. Прояснение понятия посредством указания на то, что следует из этого понятия и как эти следствия совпадают с практикой – является ключевым при прояснении термина в философской дискуссии19. В случае же, когда мы не можем таким образом прояснить понятие, тогда непонятно какое значение оно имеет. И, следовательно, оно бессмысленно.
В этом контексте также уместно рассмотреть аргументацию Пирса, в его статье «Как сделать наши идеи более ясными». В ней, помимо прочего, критикуется употребление слова «ясность» и «отчётливость» в современных ему философских работах. Он пишет, что употребление этих методологических установок «в конечном счёте, сводится к субъективному чувству обладания, которое может оказаться совершенно ошибочным». Далее он критикует философские системы Декарта и Лейбница за их «абстрактную оторванность» и основополагающие заблуждения, лежащие в их понимании «ясности» и «отчётливости», где отчётливость является тотальным распространением догматической «ясности», которая опять-таки заключается просто в частом употреблении определённых понятий и обыкновенной привычки к ним за счёт принципа экономии мышления. Учитывая, что следующим пунктом, после описанного нами, является пункт с описанием прагматической максимы, мы, на этом примере, можем убедиться, что критика прежней философии стоит на критике употребления языка. Фактически, речь здесь идёт о заблуждениях, которые образуются при невнимательном использовании естественного языка.
Также, в контексте прагматистов можно вспомнить рассуждения Джеймса, который в одной из своих лекций, описывает о том, что основной задачей прагматизма как философского метода является прояснение понятия20.
Но, в отношении критики философского языка также уместно вспомнить и положения Логико-Философского Трактата Витгенштейна, которые гласят о бессмысленных философских тезисах, вызванных неправильным использованием языка. Так, в пункте 4.003 своего Трактата он пишет, что «большинство предложений и вопросов, трактуемых как философские, не ложны, а бессмысленны … Большинство предложений и вопросов философа коренится в нашем непонимании логики языка»21. Естественный язык, которым пользуются философы, складывался для других нужд, и складывался он хаотично. Потом, впоследствии, в нём возникла некоторая система, которой занимается логика. Однако же, необходимо очень внимательно относиться к языку, так как он, помимо изобразительной возможности, порой может содержать в себе бессмысленные утверждения, не совпадающие с реальностью. Витгенштейн утверждает, что язык имеет доопытную природу и вносит определённую структуру до того, как мы осуществляем познавательный процесс. Зачастую, прежняя философия не понимала этого, а посему достаточно часто оказывалась жертвой этой языковой ловушки. Для прояснения логики языка, Витгенштейн предлагает использовать «логический анализ языка», но речь о нём пойдёт во второй части настоящей главы.
По стопам Витгенштейна в этом вопросе идут и философы Венского Кружка, которые делают критику метафизических положений основой своей философской программы и фундаментом для построения нового типа философии.
Таким образом, можно обозначить первый пункт «деструктивной программы», который объединяет перечисленных философов, и заключается в том, что многие из прежних вопросов, которые считались философскими – в первую очередь были рождены за счёт неправильного и невнимательного использования языка.
Далее, нами было обозначено, что из-за неправильного использования языка, в философские дискуссии вводятся сущности, которые на самом деле, по утверждению выбранных философов, являются бессмысленными.
Чарльз Пирс, в своей ранней статье – «Некоторые последствия четырёх неспособностей» рассматривал проблему интроспекции. Его вывод состоял в том, что здесь имеет место рождение понятия «внутренних чувств» исходя из неправильного использования языка. Так, интроспекция, по его мнению, представляет собой бессознательное использование индукции в отношении наблюдаемых нами чувственных проявлений на опыте. На их основании, предшествующими философами делался вывод о существовании особой внутренней реальности, которую можно познавать через обращение внутрь себя. Но, так как в языке понятие «я» составляет целостное определение, происходила подмена понятий. Это можно пронаблюдать также и на известном примере, который приводил учитель Витгенштейна, Бертран Рассел по отношению к философии Декарта, когда последний утверждал «я мыслю, следовательно, существую», вместо того, чтобы ограничиться утверждением что «мысли есть».
Между прочим, подобный пример можно заметить и в философии Витгенштейна. Когда он в Трактате рассуждает о солипсизме, он употребляет похожую аргументацию: ««5.631 Не существует мыслящего, представляющего субъекта. Если бы я писал книгу «Мир, каким я его нахожу», то в ней следовало бы сообщить и о моем теле и рассказать, какие члены подчиняются моей воле, а какие — нет и т. д. Это, собственно, и есть метод изоляции субъекта, или, скорее, показа того, что субъекта в некоем важном смысле этого слова вообще не существует: ибо о нем одном не могла бы идти речь в этой книге»22. И, в конечном итоге, он приходит к выводу что «5.641 Философское «Я» — это не человек, не человеческое тело или человеческая душа, с которой имеет дело психология, но метафизический субъект, граница — а не часть — мира». То есть, то, что ранее рассматривалось как философское понятие «я», является ошибкой, случившейся из-за того, что предшествующие философы уделяли недостаточное внимание своей аргументации.
Что касается третьего, обозначенного нами момента, а именно – неудовлетворённость существовавшей ранее формальной логикой, то она также вытекает из неправильного понимания языка. Но, помимо этого, причина тут также кроется в том, что предыдущая логика, по мнению Пирса, которому сами того не подозревая, вторили и Витгенштейн с Карнапом, устарела. Она опиралась на старые догматические установки, которые отчасти пришли ещё из схоластики с её отрывом от эмпирической действительности.
Таким образом, можно заметить, что в «деструктивной программе» философов, которых мы обозначаем здесь под рубрикой «верификационистского проекта», сочетаются как мотивы прежних эмпирических претензий к рационалистической философии, так и новый ракурс критики, который проходит через анализ языка. К эмпиристским мотивам тут можно отнести как внимание к единичному, так и общая претензия касательно «бессмысленности» предложений по отношению к «обозначаемому», то есть выводимому из чувственного опыта.
Конструктивная программа.
Конструктивная программа, прежде всего, состоит в том, что рассматривали философы под предметом философии, и как, на их взгляд, должно строиться философское знание. Однако, стоит отметить, что при всей схожести их взглядов, в том, что касается программы философии, в этом пункте у них также существуют значительные разногласия. Одни из них, как те же венцы, являются более радикальными сторонниками этой конструктивной программы и даже начали предпринимать шаги к осуществлению своих идей на практике, и с этой платформы вступать в интеллектуальные сражения со своими современниками. В то время как другие, будь то Л. Витгенштейн, или же Ч. Пирс, были более осторожны, и просто обозначив свои тезисы, ограничились их высказыванием. Также, стоит отметить, что если Витгенштейн и Венский Кружок говорили о том, что философия став в качестве науки, перестанет существовать в качестве философии, то прагматисты осторожно воздерживались от таких выводов. Речь о подобных расхождениях подробнее пойдёт в заключительной главе, но считаем нужным обозначить это также и здесь.
Теперь, переходя непосредственно к конструктивной программе.
В первую очередь, стоит повторить, что выбранные философы характеризовались очень внимательным отношением к языку философствования. Так, например, как замечает отечественный исследователь творчества Чарльза Пирса, В. Кирющенко – Пирс постулировал, что его прагматизм является оборотной стороной учения о его семиотики23. В своих работах «Закрепление убеждений» и «Что такое прагматизм» Пирс как раз рассуждает о связи языка и философии, и обозначает эту связь как определение значения слова в отношении к тому, как оно влияет на поведение индивида. Здесь следует иметь в виду, что «значение» у Пирса является сложным термином. И рассматривается двояко. С одной стороны, в его работе «Что такое значение?», оно предстаёт как непосредственно философское положение, которое повествует о связи нашего понятия, объекта окружающего мира и одновременно некоторую конвенциональную установку24. В то же самое время, в обозначенных выше работах, «значение» рассматривается как некоторая площадка, для принятия решения. Наше понимание через «убеждение», которое оно рождает, определяет наше действие, очерчивает наш горизонт принятия решения.
Таким образом, Пирс рассматривает прагматизм как определённую деятельность по прояснению понятий с целью обеспечения, как познавательных возможностей, так и непосредственно возможности работы с окружающей нас действительностью.
Имеет смысл сравнить это с положениями Трактата Витгенштейна. Так, ключевыми в отношении философии, на наш взгляд, являются пункт 4.111, 4.112 и 6.35.
В этих пунктах постулируются положения о том, что целью философии является «логическое прояснение понятий», а также что философия является деятельностью, а не учением. Результатом же этого анализа является достигнутая ясность предложения. То есть, понимание того, что будет иметь место в том случае, если это предложение является истинным.
Говорить о тождественности установок Пирса и Витгенштейна разумеется нельзя, однако же, если вспомнить рассуждения последнего о солипсизме, и о том что «границы моего познания есть границы моего мира» и «мир есть мой мир», то их позиция становится более родственной.
Данный пункт непосредственно связан и с тем моментом, который мы обозначили как исключительно важный в начале данной главы. Речь идёт о реальности, как некоторой общей площадке и аргументу, который может являться интерсубъективным для участников дискуссии. Дело в том, что в выбранных для анализа философских концепциях апелляция к реальности, которая предстаёт в виде верификации понятия, является важнейшим понятием. У прагматистов, как уже было показано, эмпирические данные представляют собой начальный тезис и именно благодаря им возможно образование «убеждения», которое потом проверяется через последствия, также укоренённые в реальности. У Витгенштейна, тождество понятия и реальности предстаёт тем мостом, которое связывает логическое пространство и действительность, и позволяет судить об истинности предложения. А также факты, которые описываются в рамках элементарных предложений, есть гипотетические элементы внешнего мира. Картина реальности, о которой идёт речь во втором пункте ЛФТ, есть совокупность этих фактов, которые имеют «проективный характер».
У венцев же вообще всё сводиться к возможности построения конструктивной науки, все положения которой выводятся из реальности с помощью протокольных предложений.
Таким образом, апелляция к реальности является ключевым в философии выбранных авторов, потому как возможность предиката истинности рассматривается исключительно в эмпирической действительности. Так как реальность является общим для всех местом, и выводы о её природе могут иметь универсальный характер при должной ясности в употреблении описательных терминов. То есть, деятельность по анализу языка является тем обязательным условием, которое обеспечит интерсубъективность эмпирических данных. И весь логический анализ привязывается именно к этой цели, так как, тот же Витгенштейн писал что «никакая мысль не может априори истинной»(3.04), так как в таком случае, это мысль должна была бы содержать в себе «критерий своей истинности» (3.05.).
Таким образом, в этой главе были рассмотрены основные положения, в которых совпадают обозначенные философы и то, что по своей сути, составляет содержание верификационистского проекта.