Глава 2. Эмпиризм и верификация.

Для прояснения вопроса о том, что мы имеем в виду под верификационистским проектом, уместно рассмотреть, что такое «верификация» и «верификационизм», дабы прояснить понятия, которые лежат в основе данного концепта.

Прежде всего, необходимо прояснить значение термина «верификация». Определение, данное в «Новейшем философском словаре» гласит, что верификация, это «логико-методологическая процедура установления истинности научной гипотезы (равно как и частного, конкретно-научного утверждения) на основе их соответствия эмпирическим данным (прямая или непосредственная верификация) или теоретическим положениям, соответствующим эмпирическим данным (косвенная верификация)».

Иными словами, в соответствии с этим определением, истинность научных суждений определяется через их сопоставление с эмпирическими данными.

Так, в 40-е годы 20 века, английский философ А. Дж. Айер, в предисловии ко второму изданию своей работы «Язык, истина и логика», описывает верификацию и делит её на «сильную» и «слабую» программу. Критерии сильной верификации звучат так: «если и только если её истинность может быть окончательно установлена на опыте». В то время как «слабая» верификация возможна, если опыт рассматривается как то, что может снабдить её вероятностью¹.

На основании того, что все эмпирические пропозиции являются гипотезами и подлежат непрерывной проверке последующим опытом, делается вывод, что сильная верификация невозможна. В то время как слабая верификация – это единственный смысл, в котором любую пропозицию можно осмысленно верифицировать.

На основании того, какую значимость в деле верификации играют эмпирические данные, можно судить о родственной природе принципа верификации и познавательных принципах эмпирической философии.

Впрочем, как пишет в своей диссертации «The Rise of Empiricism: William James, Thomas Hill Green, and the Struggle over Psychology» американский историк философии Klein A.M., термин «эмпиризм» по отношению к тем философам, которых мы считаем представителями эмпирической философии, был введён лишь в 1880-х годах, в дискуссиях вокруг становления эмпирической психологии в журнале Mind Уильямом Джеймсом². Сами перечисленные нами философы эмпириками себя не называли и не идентифицировали своё направление таким образом. Тем не менее, это название закрепилось и успешно используется в истории философии. Но обозначить этот факт было необходимо, так как Джеймс является фигурантом одной из линий нашего исследования и посему есть смысл перейти к рассмотрению не только теоретической связи между эмпиризмом и принципом верификации, но и прямому генезису этих понятий.

Речь стоит начать с участников метафизического Клуба.

Прагматизм Метафизического Клуба.

Среди философов Метафизического Клуба, в первую очередь выделяют Чонси Райта, Чарльза Пирса и Уильяма Джеймса. Первый из названных мыслителей был старше двух остальных и работать над осмыслением философских проблем начал раньше, поэтому следует начать повествование с него.

В философских взглядах Чонси Райта гносеологические темы особенно преобладают. Американский исследователь Jean De Groot в своей энциклопедической статье "Chauncey Wright" на сайте The Stanfords Encyclopedia of Philosophy³, в первую очередь характеризует Райта как философа науки и упоминает, что существует мнение, что именно он является основателем прагматизма. Среди его идей выделяются в первую очередь учение о «проверке» (verification), учение об индукции, его трактовка позитивизма и интерпретация учения о Дарвине. В рамках нашего исследования нас в первую очередь интересуют первая из указанных тем.

Учение Райта о «проверке» (verification) заключается в убеждении в том, что каждое теоретическое положение должно иметь своё подтверждение в чувственном опыте. Свою аргументацию на этот счёт, философ выстраивает на следующих тезисах: 1) единственное свидетельство, воспринимаемое всеми людьми — чувственное восприятие; 2) только сознание чувственного опыта может производить то убеждение, которым, как считается, должно обладать знание.

Первый тезис посвящён проблеме отличительных признаков истинных утверждений, второй тезис предполагает, что может существовать полное соответствие.

Стенфордская энциклопедия приводит его слова на этот счёт: ««Все наблюдатели, с трезвыми чувствами, будут согласны, или могут быть согласны, о фактах разумного (очевидного) опыта, через доказательства, в которых интеллект играет опосредованную роль, и над которой отдельные воли не имеют никакого контроля»⁴.

Таким образом, взгляды Райта постулируют чувственные данные как достаточно твёрдую базу для согласованного мнения по определённому вопросу. Речь не идёт об истинности, речь лишь идёт о возможности «убеждения» (conviction) как основы для соглашения между определёнными людьми.

Но, это только изначальные тезисы Райта. Здесь ключевое слово «убеждение» (conviction). Учитывая, что Пирс и Джеймс всегда выделяли Райта как очень придирчивого к терминам философа, то нам кажется необходимым обратить на это внимание.

Райт не считал что «убеждение» тождественно «знанию». Для того, чтобы «убеждение» могло стать знанием, оно должно было пройти проверку (verification) на возможные следствия и соответствия этих следствий с реальностью. Он считал, что такое требование объединяет научный метод, философскую теорию индукции и философию Конта. Кроме того, по мнению Райта, именно в такой проверке и коренится в первую очередь различие между наукой и метафизикой. Всё, что действительно отличает метафизику от науки, так это отсутствие необходимого метода «обоснованных (основанных на фактах) критериев исследования и критики».

Проверка (verification) для Райта, означало тестирование теорий, выводя из них последствия, которые могут быть подтверждены непосредственным восприятием, «несомненным свидетельством чувств».

Таким образом, проверяются выводы теории. Характер подобной проверки Райт считал очевидным и не имеющим проблем с иными истолкованиями. Всякий раз, при обсуждении чего-либо, проверка (verification) была частью решения проблем, с которыми сталкивается теория. Эти проблемы являли собой конкурирующие утверждения о существовании теоретических сущностей и обуславливали, какие факторы могли бы препятствовать существованию любой теории или космологии. Утверждая приоритет проверки как судьи любой теории, Райт говорил, что дискуссии о происхождении теорий или любых утверждений об их априорном характере не имеют места в науке, «которая удерживает строгий нейтралитет в отношении всех философских систем». Он говорил, что единственное различие между предположениями и фактами, заключается в том, что предположения более сложные и менее непосредственно проверяемые.

В приведённых выше строках, можно заметить, что Райт, в своём размышлении, развивая тезисы эмпиризма, смещает акцент с традиционных вопросов о природе знания на более прикладные моменты его проверки и аргументации убеждения.

В 1878 году, в своей статье «Как сделать наши идеи более ясными», Пирс формулирует прагматисткую максиму следующим образом:

«Рассмотрите, какого рода следствия, могущие иметь практическое значение, имеет, как мы полагаем, объект нашего понятия. Тогда наше понятие об этих следствиях и есть полное понятие о предмете»⁵.

То есть, иными словами, Пирс предлагает использовать проверку понятий на те последствия, которые из неё следуют. Фактически это непосредственно совпадает с тем, о чём писал Райт.

Сказать, что Пирс продолжает Райта формально нельзя, так как официальный автор максимы прагматизма не упоминает со-основателя Метафизического Клуба в статье ни в качестве своего предшественника, ни в качестве своего коллеги. Но, связь определённо существует. Райт озвучивал эти взгляды задолго до написания Пирсом этой статьи, так как она была написана спустя 3 года после смерти Райта.

Вполне вероятно, что Пирс также озвучивал эти подобные взгляды в Метафизическом Клубе. И в этом смысле они могли быть единомышленниками.

Так или иначе, прагматистская максима, сформулированная в таком виде, без сомнения впервые встречается именно у Пирса, но нельзя не отметить схожесть их мыслей с Райтом.

Также стоит отметить то, что Пирс приходит к этой максиме посредством собственных аргументов, у Райта не встречавшихся. Пирс размышляет о том, как мышление связано с действием и приходит к выводу, что «единственная функция мышления состоит в производстве верования», на основании которого человек приобретает некоторые привычки. «Идентичность же привычки зависит от того, как она может заставить действовать, но не просто в тех обстоятельствах, при наличии которых она возникает, но в тех, которые могли бы иметь место, вне зависимости от того, насколько невероятными они кажутся … Таким образом, мы приходим к осязаемому и практическому как к корню всякого реального различия в мысли, сколь бы утончённым оно бы ни было; и нет такого тонкого различия в значениях, которое не составляло бы возможные различия на практике»⁶. То есть Пирс переносит акцент с эмпиристского по духу термина «проверки» (verification) в рамки внутреннего опыта субъекта познания и устанавливает тезис о «значении» (meaning). В 1906 году, при переиздании статьи «Как сделать наши идеи более ясными», Пирс в примечаниях поясняет тезис о «значении»(meaning) - «я говорил о «значении» имея при том исключительно «интеллектуальный смысл» (intellectual purport)».

В 1906 году, в своих лекциях о прагматизме⁷, Уильям Джеймс также говорит о том, что прагматизм является продолжателем эмпирической философии. Там же Джеймс говорит о значении индукции и связи между прагматизмом и позитивизмом. Но, начиная с этих тезисов, Джеймс дополняет их пирсовым переносом акцента на «значение». Фактически Джеймс подытоживает некоторые тезисы раннего прагматизма, правда вносит некоторые черты, из-за которых впоследствии будет иметь с Пирсом многочисленные разногласия. Речь идёт о теории истинности, при формулировке которой Джеймс не может прийти к определённому выводу и подвергается как критическим замечаниям Пирса, так и нападкам знаменитого философа и логика Бертрана Рассела при попытке презентации идей прагматизма в Англии. Джозеф Марголис, в своей статье «Ранние прагматисты»⁸ озвучивает версию, что причиной сложностей и непонимания между Джеймсом и Пирсом является разная направленность этих философов. Пирс был категорически против психологизма в прагматизме и как логик выступал за более стойкую позицию в отношении концепции истины. Марголис замечает, что этот конфликт породил две разные версии прагматизма, к которой позже присоединилась и третья – прагматизм американского философа Джона Дьюи.

Философия Логико-Философского Трактата. Людвиг Витгенштейн.

Что касается Людвига Витгенштейна и его отношения к эмпиризму то, как следует из исследования В.А. Суровцева, весь его спор с Расселом о природе логических объектов, сводится к тому, что в конечном итоге обозначают молекулярные и атомические предложения в логике и как они соотносятся с объектами реального мира. Так, в своих предшествующих ЛФТ работах – «Заметках о логике» и «Заметках, продиктованных Муру в Норвегии», Витгенштейн размышляет о том, как соотносятся логические константы и логические отношения с реальным миром⁹.

То есть, вся дискуссия, в русле которой Витгенштейн пишет свой трактат, имеет под собой эмпирическую основу. Выясняя природу логических объектов и их соотносимость с реальным миром, Витгенштейн не соглашается со своим учителем Бертраном Расселом в том, что все логические предложения можно свести к реальности и вводит понятие «логической формы». Однако, «логическая форма» так же является объектом, которая пусть и не имеет прямого соотношения с реальным миром, но лишь при условии корреляции с реальным положением дел может иметь предикат истинности. И в то же самое время, «логическую форму» невозможно описать, можно лишь показать её, так как описать логическую форму значило бы выйти за пределы этой формы – а это невозможно.

Таким образом, концепция Витгенштейна имеет такой вид:

ЛФТ начинается с пункта, посвященного онтологии описываемой Витгенштейном реальности. Эта реальность – наша реальность, и в ней «есть всё, что происходит». Она состоит из со-бытий (явлений, фактов). Эти со-бытия есть «целокупность фактов, а не предметов»(1.1)¹⁰.. Объекты невозможно рассматривать отдельно от «со-бытий», потому как представлены они только в них. Фактически изучать мы может только отношения между предметами и то, как в них представлены эти предметы, а не их самих по себе.

Язык же, являет собой основу мышления. Мыслить мы можем только на языке. Язык подчиняется логике, за пределы который он выйти не может.

Таким образом, Витгенштейн описывает определённую схему, в которой существует 2 звена. Первое звено – это реальность. Второе звено – это логика. Реальность и язык не всегда совпадают, так как в составе реальности существует то, что нельзя выразить посредством языка – «показанное», а в составе языка существуют «ложные» и «бессмысленные» предложения. Витгенштейн уделяет этому значительное внимание, вводя дихотомию «сказанное»/ «показанное». Впервые эта дихотомия встречается в «Заметках, продиктованных Муру». Впоследствии же она занимает и значительное положение в тексте самого ЛФТ.

Также, Витгенштейн уделяет достаточно много места обсуждению вопроса истинности предложения. Витгенштейн сразу обозначает, что критерий истинности предложения зависит от того, насколько предложение выражает реальное положение дел, то есть насколько предложение коррелирует с реальностью.

В то же самое время, логическая форма языка – это структура высказывания. Как метко замечает отечественный исследователь философии Витгенштейна, В. Суровцев: «структура предложения [у Витгенштейна, - прим.] предшествует всякой реальности. Она как бы образует «строительные леса», за которые, в принципе, нельзя выйти, так как это была бы уже не реальность, не то, что можно смоделировать посредством предложения. Предложения моделируют реальность, замещая предметы знаками, которые не несут никакой смысловой нагрузки, а выполняют исключительно функцию референции. Поэтому логический анализ предложения в точности соответствует анализу реальности. Полный анализ предложения всегда показывает, сколько существует соответствующих ему предметов, а его логическая форма показывает способ их соединения, определяющий смысл предложения»¹¹.

Предложение – это структурирующее описание действительности. Оно состоит из простых имён, которые являются ссылками на объекты (3.1). Витгенштейн вводит термин «знак-предложение», которое является «предложением, в его проективном отношении к миру»(3.12). Но, в следующем подпункте Витгенштейн уточняет, что «в предложении содержится не его смысл, а возможность его выразить» (3.13). То есть, предложение не является самодостаточным, а нуждается в том, к чему отсылает – в действительном положении дел, в фактах реального мира.

Знак-предложение – «факт, завуалированный обычной, письменной или печатной, формой выражения»(3.143). Предложение – лишь схема, в которой простые имена находятся в определённом отношении друг к другу.

Это значит, что предложение является формой организации знаков. Но, оно необязательно является истинным, оно также может быть и ложным, и бессмысленным. Критерием истинности предложения является его соотносимость с реальным положением дел (ссылки – 4.06, 4.461, 4.462).

Очень важен пункт 4.12, так как он описывает связь между логической формой и действительностью. Логическая форма описывает некоторый факт. Мы соотносим эту картину действительности с реальным положением дел, но, в то же время, мы не можем артикулировать в языке совпадение картины действительности и реального положения дел – так как это является «показанным», это можно только показать. Предложение не способно изображать логическую форму, чтобы изобразить логическую форму – мы были бы должны выйти за пределы мира, а это невозможно. То есть, тут Витгенштейн касается проблемы, которая впоследствии станет одной из ключевых проблем верификационизма – саму верификацию нельзя обосновать через верификацию.

Также Витгенштейн использует такое понятие, как «элементарные предложения» (4.2). Элементарные предложения – это постулирование определённого события и дальше него анализ языка идти не может. Имя входит в предложение в составе элементарного предложения.

Известно что, впоследствии, в 1932 году – Витгенштейн поссорится с Карнапом, так как посчитает, что последний украл его идеи об «элементарном предложении» и назвал их «протокольными предложениями»¹².

Резюмируя положение дел, описанное выше, можно описать следующую концепцию, которая содержится в «Логико-Философском Трактате» Людвига Витгенштейна:

Логика и Реальность являются двумя независимыми пространствами. «Логическое пространство» (используемый Витгенштейном термин) коррелируется с Реальностью, в конечном итоге, только за счёт «показанного». Потому как:

1. Нельзя описать ни логическую форму – так как это значило бы, что необходимо выйти за пределы логики, а стало быть, за пределы мира(4.12) – а это невозможно (5.61). На логическую форму можно только «показать» (4.121; 4.1211; 4.1212; 4.1213).

2. Все предложения описывают лишь структуру факта, события (3.143, 3.144). Простые имена же лишь указывают на объекты (3.202; 3.203; 3.22), предложение-знак указывает на факты (3.14).

3. Таким образом, Реальность и Логическое Пространство связываются лишь эмпирической проверкой (4.022; 4.461; 4.462; 4.05; 4.06; ).

Однако, следует заметить, что знаменитый лингвистический поворот, который произошёл в философии 20 века и к которому философия Витгенштейна также имела отношение, стал возможен лишь вследствие того, что пространство языка удалось оторвать от реальной действительности и дать ему автономию. Отныне, язык был связан с миром предикатом истинности, «смыслом» и верификацией. В то же самое время, предложения, которые не имеют смысл – являются бессмысленными. Но это не отменяет возможности их существования в рамках языка. Просто они не претендуют на описание реальности.

Также, следует заметить, что когда Витгенштейн рассматривает «понимание значения», он утверждает о том, что мы можем понимать что-то, чего нет в действительности, однако, для понимания важно, что мы можем это в действительности представить.

Резюмируя сказанное, стоит отметить, что свести всю философию раннего Витгенштейна к верификационизму невозможно и это ни в коем случае не является нашей задачей. Всё что мы делаем, так это рассматриваем некоторые общие положения между его философией и философией предшествующего ему прагматизма и «логического эмпиризма» его современников из Венского Кружка на предмет их сходства и делаем попытку очертить некоторую рубрику для родственных, но далеко не идентичных философских направлений.

Та же философия Венского Кружка, содержит в своём составе большое количество положений, которое не совпадало, а часто и занимало полемическое положение к взглядам ранних прагматистов из Метафизического Клуба и взглядам Людвига Витгенштейна.

Философия Венского Кружка.

Прежде всего, стоит обозначить, что Венский кружок – также представляет собой условное определение, так как чётко описать его состав проблематично. Помимо тех людей, которые обозначаются как основные действующие лица этого предприятия, в разные годы и на разных заседаниях присутствовали значительное количество философов, которые также участвовали в дискуссиях, проводимых этим обществом. Среди исследователей творчества Венского Кружка есть определённый консенсус только насчёт таких центральных фигур как Мориц Шлик, Рудольф Карнап, Отто Нейрат, Ганс Ган, Филипп Франк¹³.

Также следует заметить, что «сам Кружок и Движение за единую науку, или научную философию, представляли собой полифонию сходных, но не одинаковых, точек зрения»¹⁴.

Что касается этого философского объединения, то свою связь с эмпиризмом они изначально постулировали как ключевое понятие для понимания их философских позиций. Собственные философские взгляды они описывали под рубрикой «логического эмпиризма» и в своём манифесте, озаглавленном как «Венский Кружок. Научная картина мира» описывали родословную своих идей.

Помимо всего прочего, в манифесте также обозначается, что Кружок представляет собой реакцию на оживление метафизических течений в философии. Среди своих союзников они указывают как английских философов Рассела и Мура, которых считают приемниками английской эмпиристской философской традиции, так и американцев, среди которых выделяют прагматиста Уильяма Джеймса. Тем самым, в этом манифесте очерчивается движение, которое мы также рассматриваем в данной работе как «верификационистский проект».

Далее, авторы манифеста углубляются в родословную Венского Кружка и пишут об Эрнсте Махе, чьё имя они взяли в качестве знамени для своего объединения – самоназвание Венского Кружка – «Научное общество Эрнста Маха».

Также приводится список философов, чьи работы обсуждались на заседаниях кружка, и которые относятся венскими философами к лагерю научной философии.

«1. Позитивизм и эмпиризм: Юм, Просвещение, Конт, Милль, Рич, Авенариус, Max.

2. Основания, цели и методы эмпирической науки (гипотезы в физике, геометрии и т. д.): Гельмгольц, Риман, Max, Пуанкаре, Энрике, Дюгем, Больцман, Эйнштейн.

3- Логистика и ее применение к действительности: Лейбниц, Пеано, Фреге, Шрёдер, Рассел, Уайтхед, Витгенштейн.

4- Аксиоматика: Паш, Пеано, Вайлати, Пьери, Гильберт.

5- Эвдемонизм и позитивистская социология: Эпикур, Юм, Бентам; Милль, Конт, Фейербах, Маркс, Спенсер, Мюллер-Лайер, Поппер-Линкей, Карл Менгер (старший)»¹⁵.

В отечественной истории философии, принято мнение, что именно участники Венского Кружка впервые использовали термин «верификация» и вообще являются чуть ли не единственными сторонниками этого метода. Цель настоящей работы показать, что это не так. По нашему мнению, это австрийское сообщество выдвинуло лишь одну из интерпретаций этого метода, но вряд ли может считаться его родоначальником или же единственным хозяином.

В первоначальном манифесте, опубликованном в 1929 году, венцы также обозначают свои основные тезисы. Среди которых выделяются требования эмпирической основы для любых утверждений, которые не являются аналитическими (то есть логика и математика), а также проект «единой науки». Впоследствии, к ним добавятся «операционализм» и «протокольные предложения».

В качестве одного из главных методов научной философии, венские философы предлагают логический анализ языка. С его помощью можно выявлять псевдопроблемы и находить бессмысленные предложения.

Представляется существенным также обозначить следующий момент. Логические эмпиристы не отрицали интуицию и иррациональное, но отказывали этим категориям в праве служить в качестве аргумента в рациональной дискуссии. Дело в том, что только то, что может быть проверено на практике собеседником – может стать основой для конструктивной научной дискуссии. Тогда же, когда это сделать невозможно – сама эта дискуссия не может иметь никакого смысла, так как у неё нет общего предмета. И этот тезис сближает философов Венского Кружка с американскими прагматистами. Но здесь мы не будем подробно останавливаться на этом, так как этот тезис будет разбираться во второй главе нашей работы.

В общем и целом, можно заметить, как логический анализ языка, предлагаемый Карнапом, Нейратом и Гансом похож тезисы Витгенштейна и программу «проверки» у американских прагматистов.

Венцы размышляют о том, что составляет основные идеи современной им эмпирической философии.

В работе Рудольфа Карнапа «Логическое построение мира»¹⁶ выдвигается проект «конструируемой науки». Здесь основными мыслями представляется теория конструирования, понятие предмета и обоснование необходимости единой науки.

Что касается конструирования, то, по мнению Карнапа, суждения должны строиться таким образом, чтобы суждение об одном предмете можно было свести к суждениям о других предметах. Таким образом, понятия конструируются в определённые совокупности и взаимосвязи.

Однако, если можно построить систему сводимых друг к другу понятий и предметов, то, по мысли Карнапа, отсюда следует что предметы вовсе не разделены на различные, не связанные друг с другом области, «существует только одна область предметов и поэтому только одна наука»¹⁷. Различие между разными предметами кроется в их принадлежности к разных уровнях этой конструкционной системы. И здесь же он вводит понятие «логического комплекса», противопоставляя его понятию «целого»: «целое составляется из элементов, которые являются его частями; логический комплекс не имеет такой связи со своими частями, a характеризуется тем, что все высказывания о нем можно преобразовать в высказывания о его элементах».

Можно заметить, как эти рассуждения, описанные в данной статье, создают основу для обоснования верификации как философского метода, протокольных предложений, как простейших элементов научного языка, а также уже закладывают основания для физикалистского понимания характера новой, единой науки на основе физики, как науке об окружающем мире базовых элементов конструктивного мира.

Так, протокольные предложения описывают простейшие факты, где сводимость упирается в эмпирические явления. И за счёт верификации получают своё подтверждение. В то же самое время, из протокольных предложений, на основании неукоснительной логической строгости выстраиваются следующие уровни описания окружающей действительности.

Таким образом, философы Венского Кружка считали возможным перестроить всё научное знание. Говорить о философии в привычном виде тут становится проблематично, и венцы отказывают в праве традиционной философии на претензии в описании окружающего мира.

Однако же, их взгляды можно описать как радикальные. Не случайно, что, несмотря на их близость к философии Витгенштейна, и тот факт, что Витгенштейн после того, как опубликовал ЛФТ, некоторое время проживал в Вене и участвовал в качестве гостя в заседаниях Кружка, впоследствии он прервёт с ними контакты и даже пересмотрит свои философские взгляды. Вполне вероятно, что одной из причин, побудивших его к этому шагу, стало как раз несогласие со столь радикальным проектом, который предлагало «Общество Э. Маха».