С. M. Соловьев

Несколько слов по поводу статьи г-на Афанасьева «Ведун и ведьма», помещенной в альманахе «Комета»

Г-н Афанасьев не раз подписывал свое имя под прекрасными статьями, имевшими целию объяснить народные поверья, восстановить затерянный смысл древних языческих преданий. В названной выше статье, разбирая предания о ведуне и ведьме, г-н Афанасьев коснулся весьма важного вопроса в наших древностях, вопроса об языческом славянском богослужении. Я. Гримм в своей «Германской мифологии», в отделе о ведьмах '^, показал явственную связь преданий о ведьмах с языческою реяигиею древних германцев; г-ну Афанасьеву удалось показать верность выводов Гримма и относительно славянской мифологии, тем более, что предания о ведьмах у обоих народов, у славян и у германцев, поражают своею тождественностью: и по славянским, и по германским преданиям ведьмы имеют способность обертываться в разных животных; у обоих народов шабаши ведьм имеют место во время отправления древних языческих праздников; оба народа знают о ночных путешествиях ведьм по воздуху; у обоих народов ведьмы насылают бурю на чужие поля, крадут с них росу, задаивают коров и проч. и проч. Из рассмотрения слов, синонимических ведуну и ведьме, г-н Афанасьев верно выводит, что в словах этих лежат понятия сродственные, которые в язычестве имели смысл чисто религиозный, именно понятия: таинственного, сверхъестественного знания, предведения, предвещаний, гаданий, хитрости или ума, красной и мудрой речи, чарований, жертвоприношений, очищений, суда и правды, и, наконец, врачевания, которое сливалось в язычестве с очищениями. Удачно сводит автор народные предания о молодых ведьмах с преданиями о вещих дивах, как эти предания читаются в старинных песнях у разных славянских народов; столь же удачно г-н Афанасьев объясняет языческое значение разных принадлежностей домашнего очага, по связи с преданиями о ведьмах. Эти предания объясняют и, в свою очередь, объясняются суеверными обычаями, до сих пор сохранившимися еще в народе, налр<имер> опахиванием, заклинанием разных вредных животных и т. п. Одним словом, связь преданий о ведьмах с языческим богослужением славян после статьи г-на Афанасьева становится несомненною. Признавая все достоинство этого прекрас-

U J. Grimm, Deutsche Mythologie, II, 997.

 

==87

Ведун и ведьма. Приложевие 1

ного труда, мы не можем однако не выразить наших сомнений относительно некоторых положений автора. Так, напр<имер>, г-н Афанасьев выводит, что некогда колдуны и ведьмы, и именно в язычестве, имели значение не только благотворное, но и богослужебное, то есть будто по преданиям и поверьям они являются служителями богов светлых, чистых. Мы позволяем себе усомниться на счет верности этого положения; мы думаем, что и в язычестве колдун и ведьма имели то же самое значение, какое имели впоследствии, какое имеют теперь по народным понятиям: зная больше, чем другие, они употребляли свое знание в пользу и во вред людям, смотря по обстоятельствам; если колдун или колдунья во время язычества знали целительную силу одной травы и вредную другой, то может ли г-н Афанасьев нам поручиться, что они всегда употребляли только первую в пользу людям, и никогда не позволяли себе пользоваться второю им во вред? Как теперь колдуны и колдуньи не обнаруживают свою деятельность исключительно в материальный вред человеку, точно так же и в язычестве они не имели исключительно благотворного значения; как теперь они, по народным поверьям, портят и в то же время отвращают порчу, так то же самое делали они и во время язычества.

Г-н Афанасьев думает, что волхвы, кудесники являются при большем общественном развитии народа, при развитии в язычестве общественного богослужения. Мы не можем согласиться и с этим мнением, зная, что обилием чародеев обыкновенно отличаются народы, стоящие на самой низшей степени общественности; люди, которые, вследствие своих счастливейших способностей или по случаю, узнали некоторые тайны природы, напр<имер> полезные или вредные свойства растений и т. п., также духовидцы, люди с распаленным воображением могут явиться в самые первые времена общества. Мы не думаем также, чтоб из волхвов, кудесников могло образоваться у нас жреческое сословие, ибо не знаем причины, которая бы заставила князя и старейшин народа отказаться в пользу волхвов от своего жреческого значения, не знаем подобного примера в истории других народов.

Предание о сборище ведьм на Лысой горе г-н Афанасьев объясняет тем, что гора открытая, на которой нет ни жилья, ни растительности, представляет место, удобное для религиозных игр и обрядов. «Гора, — говорит г-н Афанасьев, — на которой совершались религиозные игры и обряды, была священная; к ней чувствовали особенное благоговение, и она нисколько не назначалась к заселению». Мы думаем, что предание о Лысых горах, как сборищах ведьм и нечистой силы, образовалось уже в христианское время, потому что отсутствие или бедность растительности служит признаком проклятия, по народному поверью. Наоборот, мы не можем согласиться с г-ном Афанасьевым, что поверье о связях с нечистыми духами ведьм, об участии последних в их празднествах родилось только в эпоху христианства; один из выдающихся недостатков статьи г-на Афанасьева именно состоит в том, что автор не обратил надлежащего внимания на демонический или, по крайней мере, полудемонический

 

==88

A. H. Афанасьев

 

характер ведьм, отличительною чертою которых была именно связь с языческими божествами, принявшими, разумеется, по водворении христианства, характер нечистой силы; г-ну Афанасьеву более, чем кому-либо другому, известны наши старинные народные предания о связи ведьм с огненными змеями и о происхождении от подобных браков также существ с демоническим характером.

Мы видели, что, по славянским и по германским преданиям, ведьмам приписывается доение коров. Для объяснения этого поверья г-н Афанасьев обращается к народным рассказам о скрадывании небесных светил. По болгарскому поверью, ведьмы могут снимать с неба месяц, который обращается тогда в корову; ведьмы доят ее и приготовляют из молока масло для врачевания неизлечимых ран и для другого чародейного употребления. По нашим преданиям, если случится лунное затмение или тучи неожиданно закроют месяц — тогда, значит, ведьма украла с неба это светило; в индейской мифологии божества света были олицетворены в образах коров; подобное же олицетворение встречаем и во многих других мифологиях. Основанием такому олицетворению послужило то наивное воззрение младенческого народа, по которому все небесное он представлял себе в образах простых, непосредственно его окружавших. Мы совершенно согласны с этим объяснением автора; но не можем согласиться с дальнейшими ее выводами; так, мы не можем согласиться, что предание о доении ведьмами коров обыкновенных создалось из мифа о доении коров небесных гораздо позднее, при затемнении верований; не можем согласиться, будто доение коров небесных на мифическом языке означало священную силу мольбы и жертвоприношений, которою вызываются плодотворные лучи солнца и дождь, падающие с неба, как дар божеств светлых. Г-н Афанасьев прекрасно объяснил олицетворение светил в образе животных из младенческого, наивного воззрения древних народов; после этого автор должен был остаться верен этому младенческому, наивному воззрению, не отступать от него при дальнейшем объяснении преданий; но вместо того он предпочел объяснение уже нисколько не младенческое и не наивное. Ведьмы, по народному поверью, имели силу повелевать природными явлениями; они летали по воздуху, имели возможность пробираться к небесному стаду, к небесным коровам; для чего ж они пробирались туда, что делали с небесными коровами? То же самое, что любили делать с земными — доить их и задаивать: вот, думаем, объяснение, которое будет согласно с младенческим наивным воззрением первобытных народов. Свет и дождь — понятия, отождествленные в языческих верованиях славянина, понимались, по утверждению г-на Афанасьева, как плодотворное и священное молоко, проливавшееся из сосцов небесных коров; но это положение ниоткуда не следует, взято автором совершенно произвольно. Не можем согласиться с автором и в том, что только представлением светлых богов в образе быка или коровы объясняются те счастливые и благотворные приметы, которые соединяются с шерстью, мехами н вывороченным тулупом, мы думаем, что эти приметы произошли прямо от свойства шерсти и ме-

 

==89

Ведуи н ведьма. Приложение I

mb, от их значения для наших предков; сам г-н Афанасьев приводит четверостишие, которое прямо подтверждает наше мнение: Будь зятю добресенький, Я к кожух теплесенький; Будь зятю богатый, Я к кожух волохатый.

Вспомним, что скот и меха были главными сокровищами, главным богатством наших предков, которые, по климату, должны были более всего дорожить кожухом теплесеньким. Если бы здесь имело место мифологическое значение, то употреблялись бы бычьи кожи, тогда как мы видим, что употребляются овчины да соболи, но известно, что ни одно языческое божество не представлялось в виде барана или соболя. Так же несогласны мы признавать мифический повод к тому, что волна означает у нас и воду и руно; причина здесь та, что как вода, так и руно одинаково волнятся.

Мы высказали свои сомнения в приятной надежде, что ученый и даровитый автор разрешит их в дальнейших своих трудах, обещающих столько пользы науке отечественных древностей.

ПРИЛОЖЕНИЕ  2

00.htm - glava07