От составителя

Выпуская в свет репринтное воспроизведение трехтомного труда А. Н. Афанасьева, издательство «Индрик» исходило из того, что «Поэтические воззрения славян на природу» являются выдающимся памятником литературной жизни и научной мысли XIX века. В силу этого мы посчитали необходимым донести текст А. Н. Афанасьева до современного читателя в том самом виде, в каком он был опубликован впервые и существовал как факт русской культуры уже в течение ста тридцати лет.

Однако «Поэтические воззрения славян на природу» являются не только литературным и культурным памятником своей эпохи, но и научным ис следованием и в таком качестве должны получить оценку и еще в одном отношении — насколько идеи и реконструкции А. Н. Афанасьева соответствуют действительности или во всяком случае тому, что считает действительностью современная наука. Вообще говоря, нынешнее состояние последней мало способствует объективной оценке научного наследия А. Н. Афанасьева. Полемика между А. Н. Афанасьевым и К. Д. Кавелиным, которую мы воспроизводим в настоящем издании, отражает те точки зрения на пути изучения славянской мифологии, которые и сегодня противостоят друг другу. Как это ни странно, отдельные научные школы конца XX века, претендующие на глубокое проникновение к самым истокам славянского язычества, только усугубили те недостатки мифологических исследований А. Н. Афанасьева, которые были поняты и осмыслены уже его современниками.

Трехтомный труд А. Н. Афанасьева имеет настолько сложный и всеобъемлющий характер, что реальное основание имеют самые противоположные оценки, которые давались ему начиная с 1860-х гг. и вплоть до нынешнего времени Здесь действительно есть и замечательные прозрения, и необоснованные интерпретации, и ценный эмпирический материал из малодоступных источников, и свидетельства из источников, которые, как было доказано позднее, являлись прямыми подделками (таковы, например, так называемые «Краледворская рукопись» и «Глоссы Вацерада»). [7]

Настоящее издание является первым из двух томов, выпускаемых издательством «Индрик» в дополнение к репринту -«Поэтических воззрений славян на природу». Этот том включает статьи и рецензии А. Н. Афанасьева, посвященные фольклору, обрядам и верованиям русского народа. Все они были написаны в 1850—1860-х гг. и не переиздавались в XX в. Большинство из них были в переработанном виде включены автором в Поэтические воззрения славян на природу», однако они представляют и самостоятельный интерес.

Кроме того, мы публикуем переписку А. Н. Афанасьева с П. А. Ефремовым и библиографию трудов ученого. В книге помещена также наша статья «Творческий путь А. Н. Афанасьева и „Поэтические воззрения славян на природу"», комментарии и указатели.

2-й том, который включит в себя комментарии к отдельным главам «Поэтических воззрений славян на природу» и справочные материалы, в настоящее время находится в стадии подготовки. [8]

Рецензия на книгу д. О. Шеппинга «Мифы славянского язычества»

В последнее время языческая славянская мифология обратила на себя особенное внимание. Причины понятны. С одной стороны, обнародование различных материалов о нашем народном быте навело на мысль разработать эти материалы и узнать, какие основания кроются в поверьях и преданиях народа. Если они с первого взгляда кажутся лишенными смысла, то при ближайшем критическом знакомстве представляются совершенно в другом свете. В самом деле, эти поверья и предания, разобщенные временем и новыми понятиями, некогда составляли полную систему языческих верований, созданную народным доисторическим развитием. В донесенных до нас веками обломках язычества лежат мысль и некогда живое чувство; обломки эти имеют между собою весьма близкую связь. Отгадать эту сокровенную мысль, это умершее чувство и эту связь — трудно, но не совсем невозможно. С другой стороны, мифология, сама по себе, есть предмет чрезвычайно занимательный, любопытный и важный. Не зная религиозных языческих понятий древнего человека, мы не узнаем его в самых главных отношениях — со стороны его внутреннего мира. Как он смотрел на мир, на связь свою с природою, на духовное свое бытие и проч. — все эти вопросы более или менее условливаются народными верованиями; но у язычника, для которого природа была божеством, все, что теперь досталось на долю науки, принадлежало религии.

Все это заставляет нас обратить внимание на книгу г-на Шеппинга, книгу если и с большими недостатками, то не лишенную своего рода достоинств. [9]

Укажем те и другие.

Достоинства указанного нами сочинения более отрицательные, нежели положительные. Они заключаются не в новых результатах, которые бы указали на религиозную жизнь древнего славянина и своим светом проложили бы путь другим исследователям, — но в пользовании материалами из быта западных славян и в непризнании тех небывалых заимствований, о которых толкуют до сих пор наши археологи. Верования язычества донеслись до нас в отрывках, сохранившихся у различных славянских племен. Что позабыло одно племя, о том помнит другое. Вот почему для воссоздания полной системы славянской мифологии необходимо пользоваться поверьями, обрядами и суеверными обычаями племен и восточных, и западных. Но, пользуясь из обоих источников, необходимо помнить о различных исторических условиях, лежавших в основании развития племен славянских на Западе и Востоке. Это различие произвело некоторые особенности в мифологии тех и других, хотя и незадолго до падения язычества. Особенности все-таки были, и они так резки (напр., на Западе встречаем общественные храмы с жрецами, каких у славян восточных не было ), что опустить их из внимания — ошибка немаловажная, ибо она может повести к разным недоразумениям. Г-н Шеппинг именно эту ошибку и сделал: он перемешал верования западных и восточных славян до такой степени, что трудно различить в его книге, что принадлежало первым, что последним, что и тем и другим вместе. Самое слово «наш» у него не имеет определенного смысла; ибо он обозначает им предания всех славянских племен и нисколько не имеет при этом в виду одного русского племени. Должно заметить, что автор главным образом пользовался материалами из быта других славян и выводы западных ученых: Моне, Гануша* и др., принимал без всякой осмотрительности, не обращая внимания на их ученое достоинство; русскими материалами, собранными г-ми Терещенко, Сахаровым, Снегиревым" и другими, он воспользовался далеко не полно; результаты, добытые нашими учеными, он оставил почти совершенно без внимания, тогда как они несравненно важнее иностранных. Так, из его книги не видно, чтобы г-н Шеппинг был знаком с трудами г-на Срезневского, печатавшимися в «Журнале Министерства народного просвещения», и с сочинением г-на Буслаева: «О влиянии христианства на славянский язык»*". Последнее сочинение много бы помогло ему в филологических соображениях, потому что в нем довольно подробно рассмотрен мифологический период образования русского языка. Ученые труды г-на Срез[11]невского также навели бы автора на многие выводы и сообщили бы ему несколько новых материалов. Г-н Шеппинг не воспользовался вполне даже и тем, что представляли ему «Исследования о славянском языческом богослужении», изданные г-ном Срезневским два раза отдельной книгой*. В стороне оставлены также исследования других славянистов наших: Прейса, Бодянского" и других, равно как и исследования ученейшего из германских филологов и антиквариев, Якова Гримма". Как бы ни было, впрочем, в «Мифах славянского язычества» разбросано очень много сведений, почерпнутых из иностранных источников, что для всех, не имеющих возможности пользоваться этими источниками, делает книгу г-на Шеппинга весьма полезною. Это одно достоинство.

Другое, как мы заметили, заключается в том, что автор в славянских преданиях видит самобытное народное творчество, а не заимствование. Как ни представляется с первого взгляда естественным, что народ мыслит и чувствует по-своему, а потому сам создает для себя и религиозную систему, но археологи наши видят в остатках славянского язычества, сохранившихся в народных играх и суевериях, чистое заимствование. По их мнению, славяне все взяли готовое от других народов, как будто они сами не жили жизнию духовною и как будто это возможно! Если б было не так смешно, археологи наши сказали бы, что мы и ходить и сидеть научились от других народов. Вот почему отсутствие этого общего нашим археологам недостатка в книге г-на Шеппинга мы считаем достоинством, тем более, что он не жалеет наивно о стирающихся старинных обрядах, как делают это другие, хотя они и видят в этих обрядах чужое, а не свое.

Г-н Шеппинг видит в преданиях и суевериях народных отголосок язычества, и для него, конечно, важнее успех новой жизни, стирающей обломки мира языческого, нежели эти обломки. Он не связывает с ними идеи народности в том смысле, как это делает, например, Сахаров и др.

Вся религиозная система славян в «Мифах славянского язычества» представляет обоготворение природы в ее главных силах: жизни, смерти, оплодотворения. Эти обоготворенные силы сочинитель рассматривает во всех стихиях и царствах природы (в воздухе, огне и пр., в растительном, животном и др. царствах). В заключение он обращает внимание на праздники и времяисчисление славян.

Такое расположение исследования, само по себе верное, могло повести бы к дельным результатам, если бы автор не примешал сюда [12] сухой немецкой классификации и указал бы на взаимное отношение сил природы, как оно отразилось в народных верованиях. Положивши в основание ложную классификацию, основанную не на живом понимании жизни и развития, а на отвлеченном и никуда не приложимом мышлении, г-н Шеппинг говорит: ^первоначальный источник в человеческих верованиях есть отвлеченный деизм... Но -гак как отвлеченное понятие не в состоянии было вполне удовлетворить религиозным требованиям человека, стремившегося осуществить мысль свою в образе, посему вера его ниспала от обоготворения Творца к обожанию творения, от чистого деизма к антропоморфической религии природы» (стр. 1 ). Такое явление автор видит и у славян. Итак, по мнению г-на Шеппинга, история идет навыворот: народ, приобретая вместе с опытом жизни большую степень познаний, идет не к лучшему; напротив, от лучшего он стремится к худшему, от разумного — к неразумному. Как же возможно в грубом первоначальном язычестве отвлеченное понятие о деизме, когда до такого понятия народ в язычестве может дойти только путем долгого развития. Греки дошли до него только при содействии философии, и то в лучших умах своего времени: Сократа и Платона. Без откровения божественного, которое осеняет народы при их христианском освящении, мысль о едином Боге, Творце всего сущего, недоступна народу, живущему грубою жизнию язычника, погруженного в природу. Кроме того, народу, стоящему на первоначальной ступени развития, никакие отвлеченные понятия не по силам; он живет в мире понятий пластических, образных. Оттого первоначальная история народной религии, народных обычаев, права и познаний есть история мифов, техники и неизменных формул. Но об этом и говорить не нужно: все это давно известно каждому. Конечно, народ не разом создает себе богов и систему языческого обожания; напротив, верования его имеют свою историю. Видя в природе, к которой он привязан детским наивным чувством благодарности за ее дары и сознанием собственного перед ней бессилия, - видя в природе божество, человек не тотчас дробит его на части. Для этого нужен анализ ума, для этого нужны наблюдательность и опыт жизни. Первоначально человеку предстает природа силою единою, а потом дробится на части; вместе с этим дробится и самое божество. Но отсюда, думаем, нельзя выводить понятия об отвлеченном божестве; напротив, видно полное погружение человека в природу и ее обожание. Переходя к истории славянского язычества, г-н Шеппинг разделил ее на три эпохи: 1) эпоха духов коллектив ных, 2) эпоха божеств и природы - качественных, 3) эпоха бо[13]гов-кумиров ( объективных личностей}. Из самого обозначения эпох ясно, что г-н Шеппинг знаком с теми сухими теориями, по которым качество и количество создаются не в одно время, а в разное; ибо последнее удобнее при изложении предмета в учебниках. Под коллективными божествами он разумеет русалок, леших и проч., под качественными - божества природы (стр. 6); но разве лешие, домовые и проч. не были представителями общего поклонения природе? И почему они появились раньше Дажьбога и Перуна? Есть причины принимать обратно, ибо Дажьбог (солнце) более всего определяет развитие земной жизни и скорее других явлений мог действовать на впечатление славянина.

Взаимные отношения славянских языческих божеств, олицетворявших различные силы и стихии природы, автором нисколько не объяснены. Оттого в сочинении его встречается та удивительная запутанность, которой не могло быть в действительных верованиях славян, — запутанность, тем более неприятная, что она является при соблюдении внешней системы. Пред вами проходят ряды божеств, но вы не понимаете, почему и как явились эти божества, на чем остановилась мифология славянина и какую степень его развития она выражала! Можно прибавить и убавить несколько рядов божеств — и дело останется так же нерешенным, как и в настоящем положении. Впрочем, разрешения подобных вопросов от автора ^Мифов славянского язычества» и требовать нельзя. Он не допускает даже родственных отношений славянских божеств и отвергнул всякое родство между ними: ^Родственные отношения богов, как Греции и Рима, так и Германии, не могли существовать в славянском мифе и доказать их существование невозможно (I), несмотря на некоторые примеры такого родства, приведенные изредка летописцами или песельниками (т.е. народными песнями?); ибо подобные примеры могут быть или поэтические аллегории писателей, или слабые отблески влияния на них овидиевых метаморфоз (!)» (стр. 5—6). Если автор не может доказать родства между языческими богами славян — это еще нисколько не говорит о невозможности доказать. Примеры, приводимые песнями, важны, ибо здесь доносится до нас отголосок старины незапамятной, который нисколько не может быть назван аллегориею, и еще аллегориею писателей; песни сочиняются целым народом, который не знает правил риторики, а наивно передает свое эпическо-религиозное воззрение на природу. Не худо бы г-нуШеппингу прочитать книгу г-на Буслаева, о которой упомянули мы выше. Аллегория начинается там, где теряется вера в простое, но искреннее чувство. [14]

О летописцах и подавно нельзя сказать, чтобы они писали аллегории; они не были поэтами, а передавали то, что видели, знали или слышали. Но вот еще странность: откуда простой народ мог узнать овидиевы превращения? Надо больше верить в такт народного чувства и понимания. Народ выражает себя и свои верования в формах простых, но с теплым участием. В его преданиях непременно скрывается смысл, хотя и напрасно искать этого смысла в каких-то искусственных представлениях. А это делает иногда г-н Шеппинг, переходя от веры в аллегории к вере в глубокий философский взгляд грубого язычника, стоявшего на первоначальной ступени развития. «При видимой взаимной борьбе враждебных начал добра и зла они уничтожаются в гармонии жизни... Эта высокая философия природы отразилась у нас в дуализме не враждебных сил добра и зла, как обвиняют нас в этом немецкие ученые, но в дуализме примирения, соединяющем противоположные крайности в общую цель жизни» (стр. 13—14), - говорит г-н Шеппинг. Все это слишком высоко и требует особенного ученого познания природы и философского взгляда на мир; все это решительно противоречит фактам: например, о преследовании Перуном нечистой силы и др. Автор оторвался, в своем философском настроении, от древнейшего быта славян и совсем забыл о степени его развитости; он забыл и о родовом быте, господствовавшем у них, ибо не сказал бы в противном случае того о родстве богов славянских, что читаем в его книге. Человек-язычник переносит свои ежедневные обычаи и убеждения в религию, а славянин, уважавший только кровную связь, лишил будто бы ее своих богов. Но это такая классическая ошибка, что и говорить о ней много не надо. Факты о родстве Сварога, Дажьбога, Зорь и др. достаточно раскрыты в последнее время.

Но довольно. Ограничимся только мимоходным указанием двух, трех натяжек, чтобы указать читателям внутреннее достоинство г-на Шеппинга; подробный разбор книги его, по нашему откровенному и искреннему мнению, едва ли нужен.

На стр. 21 читаем, что славяне, изображавши свои божества в образе кумиров, <·в то же время невольно сознавали в душе своей их нелепость», и потому сами язычники призывали к себе проповедников новой христианской религии (сличите со стр. 12).

На стр. 43 говорится, что Чудом Морским славяне олицетворяли набеги норманнов, потому что древние корабли норманнов имели часто вид морского зверя - (!). Вот здесь автор оказался приверженцем аллегорий. [15]

Таких натяжек, уже явных с первого взгляда, довольно в *Мифах славянского язычества»; в них, конечно, есть и замечания небесплодные; но этих последних очень мало. Г-ну Шеппингу много повредила та буквальная филология, которая уже много внесла путаницы в русскую историю. Он хотя и сказал в одном месте, что боится филологических соображений, но на деле этого нисколько не видно. Слова и буквы движутся по желанию автора во все стороны: хорсь переходит в хворость (от хворать, болеть); прочие удивительные превращения благоволит читатель пробежать сам. [16]