12. Психосоматические болезни

«Неизбежное заблуждение» хронической чрезвычайной ситуации низкой интенсивности, состоящее в том, что существует такая вещь, как «разум», становится более пугающим, когда некто начинает страдать от психосоматических болезней.

Прочно укорененный в своем любящем или презирающем разуме, человек не осознает, что произвольно контролирует свое тело. Это - его тело, с которым он имеет определенные внешние контакты, но это - не он; он не чувствует себя. Заметим теперь, что он имеет много поводов поплакать. Однако, расстраиваясь почти до слез, он никогда не «чувствует себя плачущим», и не плачет: потому, что он за долгое время отучил себя осознавать, как он мускульными усилиями подавляет эту функцию и отключает чувство - когда-то давно слезы приводили к стыду или даже побоям.

Вместо этого, он теперь страдает от головной боли, одышки или синусита (так что поводов плакать стало гораздо больше). Глазные мышцы, горло и диафрагма обездвижены для того, чтобы предотвратить экспрессию и осознание начинающегося плача. Но эти самоскручивания и самоудушения, в свою очередь, увеличивают возбуждение (боли, раздражения или стремления к бегству), которое, опять же, должно быть скрыто, ведь для человека более важны искусства и науки для его разума, чем искусство жизни и дельфийское самопознание.

В конце концов, когда он становится совершенно больным, с серьезными головными болями, астмой и приступами головокружения, удар настигает его со стороны абсолютно чуждого ему мира, из его собственного тела. Он страдает от головной боли, от астмы, и т. д.; он не говорит: «Я сам являюсь причиной моей головной боли и задержек дыхания, хотя и не знаю, как я делаю это или почему я Делаю это».

Хорошо. Его тело причиняет ему вред, и он идет к врачу. Предполагается, что все эти проявления - «просто функциональные», то есть, пока еще нет крупных анатомических или физиологических разрушений: доктор решает, что ничего серьезного нет, и дает ему аспирин. Потому что доктор также полагает, что тело - это бесчувственная физиологическая система. Крупные учебные учреждения основывают свои программы на том, что есть тело, и есть разум. Хотя отмечено, что более 60 % посетителей в медицинских учреждениях не имеют никакого определенного повода туда обращаться; но с ними определенно что-то случилось.

К счастью, так или иначе, болезнь вытесняет все прочие дела, на которые следовало бы обратить внимание, и у человека появляется новый жизненный интерес. Остатки его индивидуальности все в большей степени становятся фоном для всепоглощающего интереса к собственному телу. Сознание и тело, наконец, сводят знакомство, и человек начинает говорить: «мои головные боли, моя астма и т.д.». Болезнь - это незавершенная ситуация, она может быть завершена лишь смертью или излечением.

13. Теория реальности Фрейда

В заключение этой главы, позвольте нам сделать несколько замечаний относительно происхождения понятия внешнего мира.

Если мы обратимся к психоаналитической теории Фрейда, то обнаружим, что наряду с понятиями «тело» и различными видами «мышления», он говорил о реальности, и затем о «принципе реальности», который он противопоставлял «принципу удовольствия» как принцип болезненного самоприспособления к безопасному функционированию.

Мы думаем, можно показать, что он представлял себе реальность двумя различными способами (и не понимал отношений между ними). С одной стороны, сознание и тело - части системы удовольствия, и реальность, прежде всего, это социальный «внешний мир» других сознаний и тел, болезненно сдерживающий удовольствия личности путем отказа в них или наказания. С другой стороны, Фрейд видел «внешний мир» как данный в восприятии, включающий собственное тело, противопоставляя ему воображаемые элементы галлюцинаций и сновидений.

Ему казалось, что понятие социального внешнего мира особенно тесно связано с концепцией так называемой беспомощности и иллюзорного всемогущества человеческого младенца. Младенец совершенно изолирован, ему присущи идеи собственного всемогущества, и при этом он зависим абсолютно во всем, за исключением удовлетворения, получаемого от собственного тела.

Но давайте рассмотрим это изображение в общем социальном контексте, и то, что мы увидим, будет проекцией ситуации взрослого человека: ребенку приписываются подавляемые взрослым чувства. Потому что как это младенец, в сущности, беспомощен или изолирован? Он часть того поля, Другой частью которого является мать. Мучительный крик ребенка - адекватный способ коммуникации; мать должна ответить ему; младенец нуждается в ласке, она должна его ласкать; то же и с другими функциями. Иллюзия всемогущества (в той степени, в какой она существует, а не является взрослой проекцией), гнев и ярость младенческой покинутости - обычные способы истощения поверхностного напряжения в периоды отсрочки удовлетворения. Это необходимо для того, чтобы внутренние процессы могли происходить без незавершенных ситуаций в прошлом. Рассмотренное идеально, растущее отделение ребенка от матери, разделение этого единого поля на отдельные индивидуальности - это то же самое, что и увеличение размеров ребенка и его силы, рост зубов и умение жевать, а также ходить, разговаривать и т.д. (У матери в это время происходит убывание молока, и она постепенно вновь обращается к другим интересам). Ребенок не изучает какую-то чуждую реальность, но открывает и исследует свою собственную.

Беспокоит, естественно, то, что идеальные условия недостижимы. Но мы должны сказать, что это не ребенок по своей сущности изолирован и беспомощен, а, скорее, его сделали таким, бросив в хроническую чрезвычайную ситуацию, и в результате он соответствующим образом представляет себе внешний социальный мир. Какова же ситуация взрослого? В нашем мире, в котором не существует братского сообщества, каждый существует в такой же изоляции (и погружается в нее все глубже). Взрослые третируют друг друга как враги, а их. дети поочередно становятся рабами или тиранами. Поэтому, путем проекции, ребенка неизбежно увидят изолированным, беспомощным и всемогущим одновременно. А самым безопасным условием будет действительно разрыв, разъединение с первоначально единым полем.

(Страстные атрибуции внешнего мира науки обнаруживают те же проекции. Мир «фактов» по меньшей мере нейтрален: не отражение ли это вздоха облегчения в момент ухода из отчего дома и вступления в контакт с разумными сущностями, даже если это всего лишь вещи? Но, конечно, этот мир безразличен; и даже попытайся кто-нибудь, он не смог бы выдоить из «натурализма» другой этики, кроме стоической апатии. Природные ресурсы «эксплуатируются»: то есть мы не разделяем с ними экологию, скорее, мы используем их: безопасная позиция, которая приводит нас к совершенно неэффективному поведению. Мы «побеждаем» природу, мы - хозяева природы. И, с другой стороны, отовсюду слышны песни о «Матери - Природе»).