9. Сводка

Мы можем суммировать эти моменты прерывания и соответствующие им «характеры» в следующей схеме. (О - агрессия по отношению к организму, Е - к среде, и S - прямое удовлетворение, возможное в данной фиксации.)

Конфлюэнция: нет контакта с возбуждением или стимулом

О: цепляние, повисающий прикус Е: паралич и лишенная чувствительности враждебность

S: истерия, регрессия

Интроекция: непринятие возбуждения

О: изменение аффекта

Е: смирение (уничтожение через идентификацию)

S: мазохизм

Проекция: ни конфронтации, ни сближения

О: отречение от эмоций

Е: пассивная провокация

S: фантазия (обдумывание)

Ретрофлексия: избегание конфликта и разрушения

О: навязчивое аннулирование

Е: самодеструктивность, вторичная выгода болезни

S: активный садизм, занятость

Эготизм: задержка спонтанности

О: фиксация (абстракция)

Е: исключение, изоляция самости

S: отделение (компартментализация), тщеславие

Вытеснение

Реактивное образование

Сублимация

(Вышеприведенная схема может быть неограниченно расширена комбинациями классов между собой, такими, как «конфлюэнция интроектов», «проекция ретрофлексии», и так далее. Из этих комбинаций мы, возможно, упомянем набор отношений к интроектам - супер-эго. (1) конфлюэнция со своими интроектами - это вина, (2) проекция интроектов - греховность, (3) ретрофлексия интроектов - бунтарство, (4) эготизм интроектов -эго-концепция; (5) спонтанная экспрессия интроектов - эго-идеал.)

10. Вышеизложенное - не типология невротических личностей

Повторимся: вышеприведенная схема - не классификация невротических личностей, а метод обозначения структуры единичного невротического поведения.

Это, на первый взгляд, очевидно, поскольку каждый невротический механизм является фиксацией и содержит конфлюэнцию - нечто неосознаваемое. Также каждое поведение смиряется с некоей ложной идентификацией, отрекается от эмоций, направляет агрессию против самости и является тщеславным! Смысл схемы состоит в том, чтобы показать порядок, в котором, на фоне угрожающего вытеснения, фиксация распространяется на весь процесс контакта, и отсутствие осознания помогает ей с другой стороны. Если учесть, что в какой-то момент субъект находится во вполне хорошем контакте, использует свои силы для приспособления, а чуть позже оказывается парализованным, то становится очевидно, что в актуальном опыте должна присутствовать последовательность фиксаций. Она может быть, фактически, прямо описана. Человек входит, улыбается или хмурится, что-то говорит, и так далее: он пока полон жизни, он не утратил эго-функции, они полностью задействованы. Потом он становится тревожным - не важно, что именно оказалось слишком возбуждающим: это мог быть другой человек, воспоминание, действие, что угодно. Вместо того, чтобы продолжать ориентироваться дальше (продолжение, непрерывность является важнейшей характеристикой приспособления), он вдруг изолирует себя и фиксирует ситуацию: тем самым, он фиксирует единственную достигнутую ориентацию. Это «эго, отрезанное от самости». И это «самосознание» вдруг делает его неловким; он опрокидывает пепельницу. Его мышцы становятся жесткими (обращение на себя), а затем он начинает думать, что другой должен считать его законченным ослом. Он принимает этот стандарт за свой собственный и стыдится. В следующий момент он парализован, и у него кружится голова. Здесь мы интерпретируем опыт, как порожденный распространением фиксации.

Но, конечно, его можно рассмотреть противоположным образом - как распространение конфлюэнции. В тревожный момент субъект находится вне контакта с текущей ситуацией - по какой бы то ни было причине; он может хотеть быть в другом месте, отвергать враждебный импульс против другого, и так далее. Но это его способ быть полностью здесь и быть внимательным. Какое они имеют право судить его? Он в гневе нарочно опрокидывает пепельницу. В следующий момент он исключает среду вообще и замыкается в себе.

Если рассматривать опыт, как распространение неосознавания, это могла бы быть истерия; если как распространение фиксации - компульсия. У истерика «слишком много спонтанности и слишком мало контроля»; он говорит:'«Я не могу контролировать возникающие импульсы»: тело неясно вырисовывается в фоне, он захлестнут эмоциями, его идеи и намерения капризны и непостоянны, все вокруг сексуализировано, и так далее. Компульсивная личность подвержена сверхконтролю; никаких фантазий, теплых чувств или ощущений, действие сильно, но желание слабо, и так далее. Однако две эти крайности приходят всегда к одному и тому же. Имея слишком мало самости, много спонтанности и слишком поверхностное желание, истерик организует опыт желаемым для себя образом: функции ориентации и манипуляции недостаточно энергизируются чувством, не достигшим доминирования. Таким образом, чувства бессмысленны и кажутся «слишком слабыми». И наоборот, компульсивная личность не может адекватно справляться с возбуждающей ситуацией из-за того, что функции контроля, ориентации и манипуляции слишком фиксированы и негибки. Поэтому он не может контролировать свои импульсы и обращает их против себя, и тогда его чувства кажутся «слишком слабыми». Расщепление между самостью и эго катастрофично для обеих частей.

Это и должно быть так, поскольку невроз - это состояние одновременно хронического страха и хронической фрустрации. Из-за того, что фрустрация хроническая, желание не научается активизировать важные практические функции: ведь человек, привязанный к разочарованию и горю, не будет взаимодействовать со средой всерьез. Тем не менее, фрустрированное желание возвращается, порождая фантазии и, в конце концов, приводя к импульсивному акту, практически неэффективному. И вот невротик опять неуспешен, испытывает боль и страх. С другой стороны, человек, который хронически боится, контролирует и прямо фрустрирует себя. Тем не менее, побуждение не уничтожено, а только изолировано от эго; оно появится вновь в истерическом импульсе. Таким образом, фрустрация, импульсивность, страх и самоконтроль осложняют друг друга.

В каждом единичном опыте все способности самости мобилизованы для того, чтобы завершить ситуацию настолько хорошо, насколько это возможно - либо в финальном контакте, либо в фиксации. Аккумуляция такого опыта на протяжении жизненной истории приводит к появлению хорошо заметной личности, характера и типа. Но в каждом отдельном опыте, рассмотренном как особый акт самости, мобилизованы все силы. И поскольку в терапии самость должна разрушить и интегрировать фиксации, мы должны рассматривать «типологию» не как метод различения персон, но как структуру единичного невротического опыта.