Письмо 2

Милый мальчик, ты мне мало не пишешь, ну да и Бог с тобой. Видел тут тебя мельком на некой полуплебейской тусовке и был немало разочарован твоим экстерьером. Ты был в чудовищном жёлтом лепне (иначе энтот пинжмак не назовёшь), невнятной сорочке, беспонтовых портках и никаких шузах. До кучи из всего этого мусора, из твоего нагрудного кармашка, высмаркивался красно-коришневый платочек, а из-под него сиротливо, как уд из небрежно обрезанной крайней плоти, торчала головка вечного пера.

Похвально всё было по отдельности – и сорочка, и бурые туфли, и даже попугайный пиджак. Я заценил и «Монблан», и платок. И грива твоих волос, и растиньяковский блеск твоих карих глаз – всё должно было произвести впечатление. (Кто такой Растиньяк, я уверен, ты всё ещё не знаешь.) Но не произвело.

Впечатлён я лишь потенцией твоего ума. Но им надо заниматься. Он неогранён. Надеюсь, ты будешь им пользоваться, а не блистать.

Искусство одеваться, а, тем паче, вести себя прилично, во многом уж утрачено. Трудами Эми Вандербильт в нашей России негде пользоваться. Добросовестные наставления о внешней красоте, которыми нас попотчевали Ольга Вайнштейн и Бернхард Рётцель, мало применимы в наших скудоумных широтах. К слову сказать, и блеснуть у нас негде.

Ранее в России было светское общество. Оно началось с петровских времён, когда свирепомыслящий государь писал поутру: «Поелику вчера из ассамблей себя не помня поехали, всех, кому обиды чинили, прощаем. Пётр». Для того чтобы появилось светское общество, нужны богатые бездельники, которым нечего больше делать, только тусоваться. Через некоторое время они начинают отчаянно скучать и зовут всяких дураков и скоморохов: философов, писателей, музыкантов, художников, артистов. Выходки этих нелепых придурков, именуемых богемой, развеивают меланхолический сплин. Недотраханные жучки, повзрослевшие и разбогатевшие со своими мужьями-ровесниками (те самые бляди, вышедшие за лейтенанта и своим причинным местом пропихавшие его в генерала), имеют с содержания светского салона некий смысл: им кажется, что увядание и старение не напрасны. Иногда какой-нибудь подающий надежды юный пиит по халатности и с отчаянной голодухи им присовывает, начинаются бальзаковские мордасти – так рождаются темы для мелодрам. Адюльтер, терпкие обвинения-признания, попытки купить юную любовь с крепким членом за мужнины бабки, ревность и всё такое. Крутой драматургический замес.

Ранее костяк светского общества состоял из государственных людей и родовой аристократии. Россия как-то обошлась без налёта буржуазности, потому что Серебряный век всё ж был более аристократичным, нежели буржуазным. Разница в том, что аристократия прежде всего думает о чести, а буржуа – о выгоде. Это принципиальная разница. Если ты обратишь внимание, то основные поэты Серебряного века – дворяне по происхождению, а не какие-нибудь там разночинцы. (Не люблю разночинцев. Не люблю буржуазию. Не люблю пролетариат и крестьянство. Не люблю интеллигенцию и тем более остальное жлобское народонаселение. Только жрут, срут и права качают.)

Волнения 1917 года разрушили тот крохотный налёт культурной плесени, который появился на моральном разложении русского народа. По инерции и от ужаса Россия ненадолго удивила мир русским авангардом. Авангардисты – это были последние светские львы, настоящие денди, на которых, собственно, кончилось настоящее светское общество старой Европы. Ошмётки чудом сохранились в Италии, Британии, Франции, Испании и чуть-чуть в Германии. Как правило, это наследственная аристократия крови, вынужденно смешанная с наиболее приличной кровью сверхбогатого плебса. Часто с евреями. Титулы наследников потом обменивались на деньги сейчас. Время было тяжёлое, а зарабатывать себе на хлеб – скажу тебе от всей души и от всего своего ожиревшего сердца – занятие омерзительное, подлое, унижающее и растаптывающее достоинство и честь человека (обрати внимание – человека, а не населения). Полностью согласен со Шнуром: «от работы сильней, чем от водки, блюю». Не потому, что не люблю что-то делать вообще. Ненавижу бессмысленное разбазаривание времени, сил и таланта.

В Америке, кстати, есть небольшой слой приличных людей. Хотя аристократией их назвать можно с большой натяжкой, потому что они отравлены бредовой идеей всеобщего благоденствия и комплексом социальной вины. Какая-нибудь тётка, потерявшая девственность в тридцать лет, трудится в музее имени своего прадедушки, который был настоящим мерзавцем, редкой масти ублюдком, плутом и вором, косившим под благочестивого квакера. Так эта тётка, вместо того, чтоб кутить, нюхать кокс, отрываться по полной и зажигать в компании себе подобных приличных девушек и юношей из хороших семей, ведёт унылую семейную жизнь с фаллоимитатором. Это её единственный верный друг, собеседник и утешитель, прямо как у меня – холодильник. Но проблема в том, что тётка – приличная по-настоящему девушка, просто её среда заела, эти либеральные или консервативные благоглупости, усвоенные как убеждения. И нет, чтоб брать пример хотя бы с меня, человека разумного, у которого не было, нет и никогда не будет никаких убеждений - только соображения. Но меня рядом с ней нет и некому позвать: проснись, тётка, выкинь на хрен из головы кости твоего музея, выпей водки, одень чулки и сними нормального опылителя, чтоб прокачал до самых до мослов. Жалко тётку. Хороший ведь материал. Говорит на английском по-английски. Закончила частную закрытую школу для девочек в Род-Айленде. Публия Овидия Назона читала в своём Гарварде. Даже знает, кто такой Рабирий Постум, в отличие от тебя, мой милый. Узнай и напиши.

Так и твоя жизнь пойдёт псу под хвост, если не окружишь себя, во-первых, золотым валом, и, во-вторых, не соберёшь себе коллекцию людей для общения. Лично я не имею ни золотого вала – потому что я денежный сирота, ни людей – потому что я мизантроп и не очень новые знакомства люблю. Почему, спросишь ты? Отвечу искренне: потому что у них, как правило, нет денег, и через две недели знакомства начинаются попытки занимать у меня. За что мне их любить?

Душевной красоты и сострадания к самому себе у меня через край. Так преданно и внимательно слушать меня, как я сам себя слушаю, меня никто не будет. Зачем мне деланное сочувствие, когда я имею всамделишнее, идущее изнутри, из недр самого себя.

К слову сказать, это большая проблема социума – иметь и культивировать сочувствие к другим и не иметь сочувствия к себе. За это я сильно недолюбливаю значительную часть нашего народца – они бы весь мир спасли, да жиды не дают. Садились – бодрились, срали да упали, не иначе как жиды подтолкнули.

Если б ты меня спросил, какая моя самая сокровенная мечта после победы коммунизма во всём мире, я бы тебе так сказал – чтобы все эти так называемые патриоты с крошками каши в броде взяли бы да сгинули куда-нибудь к такой матери со своими помыслами, чаяниями и надеждами. Чтобы остались в России одни правильные люди, вменяемые и неагрессивные. Одни-одинёшеньки в свой собственной России, а не в какой-то там территории киотских протоколов. Гуляли бы по полям и лесам, собирали бы гульбарий, делали бы из мышей чучела. И даже обошлись без ботанических корочек.

Вот так, мой дорогой, надо стоять на охране своей драгоценной души от внешних посягательств. Тебя постоянно будут пичкать информационным мусором, проблемами, к возникновению и решению которых ты не будешь иметь никакого отношения. Но вынужден будешь на эту байду разбазаривать нервную силу своего внимания. Береги душу. Кроме этой эфемерной субстанции у тебя ничего нет.

Счастье не в труде, а в его результатах. Всякое дурачьё будет тебя грузить, что надо трудиться. Что счастье – в труде. Я тебе говорю – не надо. Надо развлекаться. При этом не возбраняется что-либо делать, можно даже руками. Работа по душе – это не труд. Труд – от слова трудно. Работа – и то от слова раб. Различай работу, труд и занятие. Занимайся делом, и оно принесёт тебе признание и деньги.

Что же касается светского общества, то в нынешних условиях его нет и не будет. Свет – это прежде всего смотрины, место рабочих контактов в неформальной обстановке. Ныне, при развитии ресторанно-кофейного дела, саун и борделей, мобильной связи и Интернета, нужда в салонах и балах объективно отпала. Конечно, труп пытаются гальванизировать, придумывая всякие гольф-клубы (запрещаю играть тебе в гольф!), английские клубы и «монолиты» (большие человеческой клоаки), реанимировать всякие Венские балы и ставить мёртвому прочие прочие припарки. Не поможет: нет наследственной аристократии – нет и светскости. Пиши.