1750 Года страдания суб-пролетариата были глухими, и мы почти ничего не знаем

о том, какого рода социальные связи существовали в среде нищих и бродяг. Ясно

только, что вряд ли ради них стоило голодать. Для людей, которые впервые

получили возможность потреблять немного сахара, вряд ли что-либо значат

социальные и политические последствия изменений, если, конечно, речь не идет о

таких крайностях, как обращение в рабство. Но ничего в этом роде не

происходило. Городские рабочие в Англии стали обитателями отдельных жилищ, а

не членами семьи своего мастера. Их грамотность выросла, а по закону 1897 года

большинство из них получили право голоса. Предполагая, что за жизнь городского

рабочего пришлось заплатить утратой социальной общности нищих и бродяг, чем бы

ни была такая общность, или даже общности учеников и подмастерий, живущих в

доме мастера, все-таки они получили взамен общность рабочих, о чем

свидетельствовало появление тред-юнионов, кооперативов, сберегательных фондов

и даже -- под руководством Джона Уэсли, основателя методизма, -- своего рода

рабочей церкви. Во Франции, Германии и в Соединенных Штатах события

развивались примерно так же.

Конечно, нам не дано разрешить древний спор между сторонниками и противниками

городской жизни, среди которых были древнезаветные пророки и их современные

толкователи. Современный транспорт и коммуникации изменили предмет спора,

поскольку сделали возможным возврат значительной части промышленности из

города. Города все больше теряют свое значение центров производства и

превращаются в центры торговли и услуг, а современные города больше не похожи

на города XIX века -- с их дымящей промышленностью, примитивными жилищами,

отвратительным состоянием санитарии. Но необходимы два замечания. Во-первых, с

учетом роста населения и сокращения потребности сельского хозяйства в рабочих

руках у Запада никогда не было возможности выбирать между сельской и городской

жизнью. Во-вторых, городская жизнь возникла, прежде всего, как результат

аграрной, а не промышленной революции -- и это в наше время легко показать на

примере аналогичной борьбы метрополий третьего мира с потоком отчаявшихся

сельских мигрантов. Тогда, как и сегодня в третьем мире, речь шла о том,

смогут ли избыточные сельскохозяйственные работники и новое поколение

городских рабочих найти возможность зарабатывать на жизнь за пределами

сельского хозяйства. В этом смысле промышленная революция и экономический рост

Запада являлись не исходными причинами урбанизации и связанных с ней

социальных проблем, но скорее решением наиболее жгучих проблем. Даже

мальтусовы идеи не решали вопроса об избыточном сельском населении, поскольку

сокращение количество ртов, подлежащих прокормлению, привело бы к дальнейшему

сокращению числа работников, нужных для производства продуктов питания.

Существовала прямая необходимость найти новые источники занятости. Фабрики и

города были ответом на этот вызов.

4. Заключалось ли предназначение фабрик в сокращении заработной платы или в

повышении производительности труда?

Как отметил почти 70 лет назад С. Д. Чепмен [S. J. Chapman, "Cotton

Manufacture"], распространению фабрик способствовали как организационные, так

и технологические факторы. С точки зрения создателей первых фабрик,

совершенствование организации труда вело к сокращению издержек на труд без

соответствующего падения производства. Сравнивая работу на фабрике с трудом

надомников в текстильной промышленности Британии, Марглин выделил следующие

преимущества фабричной организации для владельцев: (1) можно было сократить

воровство материалов и готовой продукции; (2) не имеющие квалификации женщины

и дети могли выполнять узкоспециализированные операции на фабрике за меньшую

плату, чем пришлось бы платить высококвалифицированному мужчине, работающему

вручную; (3) угрозой увольнения за прогул можно было понудить фабричных

работников к регулярной работе в течение полной рабочей недели, чего не

удавалось достичь с надомниками, привыкшими работать только часть недели

[Marglin, "What Do Bosses Do? Origins and Functions of Hierarchy"].

Эти выгоды доставались не даром. Чтобы сократить издержки на оплату труда,

первым фабрикантам приходилось строить фабричные здания, закупать станки и

нанимать надзирателей для своих работников. Поскольку амортизационные

отчисления и проценты по кредиту на капиталовложения приходилось платить как в

хорошие, так и в плохие времена, фабрики представляли больший финансовый риск,

чем производство с помощью надомников.

В производстве тканей сокращение трудовых издержек при переходе к фабричной

организации производства (с учетом издержек на обзаведение) был?

незначительным или вовсе отрицательным, как свидетельствует длительная история

постепенного вытеснения ручных ткацких станков станками с силовым приводом,

что объяснялось медленностью повышения качества тканей, сотканных на

механических станках. Если бы экономия была положительной, переход к фабрикам

мог бы быть завершен не в 1840-х годах, а в 1790-х годах. Картину осложняет то

обстоятельство, что в период сосуществования фабричных и кустарных тканей, эти

различного качества продукты удовлетворяли спрос различных и одновременно

расширявшихся рынков, так что число ручных ткачей достигло пика между 1821 и