55 Патентов на монополию, в том числе 21 патент -- иностранцам или

натурализовавшимся иммигрантам.

Глядя через столетия, нелегко оценить факторы, приводившиеся в действие актом

предоставления монополии. Благодаря этому, в частности, королевские

правительства превращались в сторонников расширения торговли, не обязательно

принципиальными, может быть, целиком из корыстных побуждений. Торговые

монополии были чем-то вроде учебного пособия, как если бы их изобрели

специально для того, чтобы на конкретном примере и быстро показать королевским

правительствам выгоды роста торговли. Ко временам Адама Смита урок был уже

хорошо усвоен, и он потребовал устранения учебного пособия. Но партнерство

между правительствами и капиталистами сохранилось -- в форме лицензий и

патентов, или в форме особых механизмов военных поставок, и эти учебные

пособия широко используются в странах третьего мира.

Политическая раздробленность Европы как источник роста

В свете вышерассмотренной практики меркантилизма кажется несомненным, что

развитие капитализма на Западе было в немалой степени обязано раздробленности

Европы на множество суверенных образований. Не было единой фирмы "Европа

Инк.", но зато было множество мелких "монархия Инк.", "княжество Инк.",

"город-государство Инк.". Важным фактором преодоления наследственного

отвращения деревенской военной аристократии к новому классу торговцев была

конкуренция между лидерами возникавших национальных государств, каждый из

которых дорожил возможностью получать со своих торговцев налоги и кредиты и

при этом сознавал политическую опасность того, что у соседей будет больше

денег для финансирования вооруженных сил. Если бы торговцам противостояла

политическая монополия, им не хватило бы средств на выкуп свободы торговать.

Известны империи, которые управляли районами, в культурном и хозяйственном

отношении не менее разнообразными, чем Запад, и при этом не Ослабившие

политического контроля над торговлей. В этих империях, отличавшихся полной

консолидацией политической власти и незначительностью внутренней конкуренции

за патронаж над торговлей, сопоставимого ослабления политического контроля не

было. Впрочем, не было и сопоставимого развития торговли.

В главе 3 мы упоминали о китайской империи, которая располагала более

совершенными технологиями, чем Запад, и весьма развитой государственной

бюрократией. Возможным объяснением того, почему совершенная китайская

технология не стала основой экономического роста, является рациональность

китайской системы отбора чиновников, которая вела к концентрации власти, тогда

как в Европе власть была распылена между крупными землевладельцами.

В области технологии китайцы были склонны замирать по достижении некоего

уровня. Как только удавалось изобрести и освоить хороший способ делать

что-либо, этот метод обращался в привычку, совершенно недоступную изменениям.

Неправильно представлять дело так, что китайские изобретения имели целью

только получение удовольствия или развлечение императорского двора. Китайские

джонки, водяные колеса и компас были полезными и широко использовавшимися

изобретениями. И в Китае, и на Западе всегда были те, кто нес убытки от

внедрения технологических новшеств, и они время от времени пытались яростно

противостоять появлению новшеств. В Китае такие люди пользовались

безоговорочной поддержкой мандаринов, которые ничего лично не получали от

внедрения технологических новшеств и не желали, чтобы технологические

новшества как-нибудь разрушили статус-хво, Несмотря на этот консерватизм,

техника и экономика в Китае, скажем, в XV столетии были развиты лучше, чем на

Западе. Но отбор только тех изменений, которые никого чувствительно не

затрагивают, ведет к страшному замедлению технического и экономического

прогресса.

На Западе конкурирующие центры политической власти были крайне заинтересованы

в технологических изменениях, обещающих торговые или производственные

преимущества и рост правительственных доходов, а потому и опасались того, что

соседи опередят их во внедрении новинок. Как только стало ясно, что рано или

поздно кто-либо из конкурентов выпустит джинна из бутылки, идея, что власть

может противоборствовать технологическим изменениям и отстаивать статус-кво,

более или менее исчезла из западного сознания. Так что может быть не случайным

совпадение, что современная Япония, первая адаптировавшая западные

экономические институты, также возникла на основе политически раздробленного

феодального общества.

Китайский опыт позволяет заключить, что в Европе именно запоздалое развитие

государственной бюрократии -- родичей китайских мандаринов -- помогало держать

открытыми возможности капиталистического развития. Отмеченное Нидхемом

различие между ценностями торговцев и мандаринов очень напоминает

наблюдавшееся позднее различие ценностных установок торговцев и прусских,

французских или английских чиновников. Европейские чиновники слишком поздно

овладели властью и не смогли предотвратить рост капитализма; у них осталась

единственная возможность реализовать ценностные установки мандаринов --

постепенно, в фабианской манере распространять власть на не слишком подвижные

и энергичные, не способные сопротивляться сферы капитализма.

Загадка Китая -- сочетание передовой технологии и отсутствия экономического

роста -- является частью более общего вопроса о соотношении имперской

политической структуры и экономического роста. Китайская империя была лишь

одной из ряда империй, не сумевших найти путь от бедности к богатству. Не умея

обеспечить устойчивый рост, эти империи всегда приходили в упадок. Ростоу

считает причиной упадка спесь, толкавшую империи к войнам, истощавшим ресурсы

до такой степени, что рост сменялся упадком:

В этих традиционных империях главным было то, что они не могли обеспечить

устойчивый рост. Периоды подъема сменялись периодами упадка. Типичнейшей

причиной упадка были войны. Если возможность войны и небольшие военные

предприятия способствовали модернизации общества, то большие и длительные

войны требовали ресурсов больше, чем общество могло производить, что давало

толчок, саморазвивающемуся процессу экономического, политического и

социального упадка. Быстрый упадок Афин в V веке до нашей эры и медленное

перемалывание западных областей римской империи являются классическими

примерами этого процесса. Его же можно наблюдать в периоды исчезновения

некоторых китайских династий, да и в других местах. [W. W. Rostow, "The

Beginnings of Modern Growth in urope: An ssay in Synthesis", Journal of

conomic History 33 (September 1973): pp. 548--549]

Вполне возможно, что условием устойчивого экономического роста является

торговля между рядом соперничающих государств, каждое из которых слишком

незначительно, чтобы мечтать об империалистических войнах, и слишком боится

экономической конкуренции других государств, чтобы пойти на экономическое

истощение собственных ресурсов. В XIX и в начале XX века политические традиции

американского федерализма и тогдашние толкования конституции резко сужали

возможности федерального правительства вмешиваться в экономику, а

правительства штатов боялись экономической конкуренции других штатов.

Совместимо ли конституционное преобразование США в классическую империю с

бесконечным устойчивым ростом экономики -- это, конечно, очень животрепещущий

и противоречивый вопрос. Тот же вопрос возможен относительно СССР, где

финансирование имперских амбиций сильно тормозило экономический прогресс.

Заключение

При попытке понять источники экономического роста Запада первыми в голову

приходят не институциональные изобретения, а технологические. Однако новые

институты, бесспорно, способствовали экономическому росту Запада, а в

некоторых случаях их вклад был решающим. По мере обособления экономической

сферы деятельности, ей пришлось изобретать собственные институты, и порой это

происходило во взаимодействии с миром политики.

Поражает тот факт, что возникновение институтов капитализма было так сильно

связано с реалиями городской жизни. Тесная связь между торговлей и

урбанизацией вновь и вновь проявляется в развитии институтов торговли, которые

были изначально и городскими. В эпоху медленных средств связи несемейные формы

предприятий могли возникать только в городах, где наличествовали ресурсы

знаний и умений, достаточные для создания торговых предприятий. Поразительным

примером городского развития является страхование, поскольку разделение риска

между многими торговцами делается возможным, когда на рынке одного города --

будь то Лондон, Флоренция или Амстердам -- торгует много купцов. Даже правовое

принуждение к выполнению торговых договоров возможно только в общине, где

количество контрактов и количество конфликтов оказываются достаточно большими,

чтобы стало возможным поддержание специализированной корпорации судей,

адвокатов и правоведов. Переход от передаточных векселей к депозитным банкам

вряд ли был бы возможен, если бы банкиры не получили доверие торговцев сначала

в своем городе, а уж потом и в других местах. Первоначально разделение Европы

на национальные государства имело мало связи с городской жизнью, но

благорасположение итальянских городов-государств, а позднее Амстердама и

Лондона к торговле, к которой тогда в других местах относились настороженно,

подтолкнуло экономическое развитие.

Происшедшие в XVI веке изменения религиозных верований не были специфически

городскими явлениями, и их роль в становлении капитализма была предметом

длительного спора. Вследствие действия рыночных институтов почти каждый

оказался одновременно в положении и кредитора, и должника, и возникла нужда в

системе нравственности, объединяющей обязательность, ответственность при

выполнении и прилежание. Не исключено, что моральная система протестантизма

лучше соответствовала нуждам экономического роста, чем старое учение

католицизма. Можно указать, что торговцы Лондона и Амстердама добились

большего доверия у торговцев других городов, и их операции приобрели больший

размах, чем когда-либо имели торговцы Венеции, Генуи, Милана или Флоренции. Но

достижению этого конечного результата способствовало слишком много разных

факторов, чтобы можно было приписать все или почти все одному моральному

превосходству, с чем еще и не все согласятся. Важно то, что экономика получила

свою систему морали, которая, при всех ее достоинствах и недостатках, дала

торговцам как социальной группе основания, чтобы действовать как автономная

социальная группа и игнорировать поучения посторонних, не испытывая при этом

чувства вины. В плюралистическом обществе каждая сфера деятельности нуждается

в собственной системе морали, которая также является предметом критики извне и

также остается неуязвимой для такой критики -- компетентной или поверхностной.