2. Историческая необходимость и деятельность людей

Люди сами делают свою историю, но до сих пор они делали ее, не руководствуясь общей волей, по единому общему плану, и даже не в рамках определенным образом ограниченного, данного об­щества. Их стремления перекрещиваются, и во всех таких общест­вах господствует поэтому необходимость, дополнением и формой проявления которой является случайность. Необходимость, про­бивающаяся здесь сквозь все случайности,— опять-таки в конеч­ном счете экономическая. Здесь мы подходим к вопросу о так назы­ваемых великих людях. То обстоятельство, что такой и именно вот этот великий человек появляется в определенное время в дан­ной стране, конечно, есть чистая случайность. Но если этого чело­века устранить, то появляется спрос на его замену, и такая заме-па находится... Что Наполеон, именно этот корсиканец, был тем

559

военным диктатором, который стал необходим Французской рес­публике, истощенной войной,— это было случайностью. Но если бы Наполеона не было, то роль его выполнил бы другой. Это дока­зывается тем, что всегда, когда такой человек был нужен, он на­ходился: Цезарь, Август, Кромвель и т. д. Если материалисти­ческое понимание истории открыл Маркс, то Тьерри, Минье, Гизо, все английские историки до 1850 г. служат доказательством того, что дело шло к этому, а открытие того же самого понимания Мор­ганом показывает, что время для этого созрело и это открытие должно было быть сделало.

Точно так же обстоит дело со всеми другими случайностями и кажущимися случайностями в истории.

Энгельс Ф. Письмо В. Боргиусу, 2S января 1894 г.—• Маркс К., Энгельс Ф. Со¹!., т. S9, с. 17S—17S

Самым худшим из всего, что может предстоять вождю крайней партии, является вынужденная необходимость обладать властью в то время, когда движение еще недостаточно созрело для господ­ства представляемого им класса и для проведения мер, обеспечи­вающих это господство. То, что он может сделать, зависит не от его воли, а от того уровня, которого достигли противоречия между различными классами, и от степени развития материальных усло­вий жизни, отношений производства и обмена, которые всегда определяют и степень развития классовых противоречий. То, что он должен сделать, чего требует от него его собственная партия, зависит опять-таки не от него самого, но также и не от степени раз­вития классовой борьбы и порождающих ее условий; он связан уже выдвинутыми им доктринами и требованиями, которые опять-таки вытекают не из данного соотношения общественных классов и не из данного, в большей или меньшей мере случайного, состоя­ния условий производства и обмена, а являются плодом более или менее глубокого понимания им общих результатов общественного и политического движения. Таким образом, он неизбежно оказы­вается перед неразрешимой дилеммой: то, что он может сделать, противоречит всем его прежним выступлениям, его принципам и непосредственным интересам его партии; а то, что он должен сде­лать, невыполнимо. Словом, он вынужден представлять не свою партию, не свой класс, а тот класс, для господства которого движе­ние уже достаточно созрело в данный момент. Он должен в интере­сах самого движения отстаивать интересы чуждого ему класса и отделываться от своего класса фразами, обещаниями и уверения­ми в том, что интересы другого класса являются его собственными. Кто раз попал в ото ложное положение, тот погиб безвозвратно. Примеры тому мы видели и в самом недавнем времени; напом-

560

ним лишь о том положении, в котором очутились в последнем французском временном правительстве представители проле­тариата, хотя и в их лице была представлена еще весьма низкая ступень развития пролетариата. Тот, кто после опыта февраль­ского правительства,— о наших благородных немецких времен­ных правительствах и имперском регентстве мы уже и не гово­рим,— еще способен претендовать на официальные посты, тот ли­бо является сверх меры ограниченным человеком, либо связан с крайней революционной партией в лучшем случае одними лишь фразами.

Положение Мюнцера во главе мюльхаузенского Вечного сове­та было, однако, еще более рискованным, чем положение любого современного революционного правителя. Не только тогдашнее движение, но и вся его эпоха еще не созрели для проведения в жизнь тех идей, относительно которых у него самого возникало лишь смутное предчувствие. Представляемый им класс не только далеко не достиг еще достаточного развития и не был еще спосо­бен подчинить себе все общество и преобразовать его, но едва лишь зарождался. Общественный переворот, рисовавшийся в его вооб­ражении, имел еще совсем мало оснований в наличных материаль­ных условиях, и, наоборот, эти последние подготовляли общест­венный порядок, прямо противоположный тому, о котором он мечтал. При этом, однако, он оставался связанным своими прежни­ми проповедями о христианском равенстве и евангельской общно­сти имущества; он должен был, по крайней мере, сделать попытку осуществить их. Были провозглашены общность всех имуществ, одинаковая для всех обязанность трудиться и упразднение всех существующих властей. В действительности же Мюльхаузен остал­ся республиканским имперским городом с несколько демократи­зированным политическим устройством, с сенатом, избираемым всеобщим голосованием и находящимся под контролем народного собрания, и с наспех импровизированной организацией натураль­ного обеспечения бедных. Общественный переворот, казавшийся столь ужасным его протестантским буржуазным современникам, в действительности никогда не выходил за рамки слабой и бессоз­нательной попытки преждевременного установления позднейшего буржуазного общества.

Мюнцер сам, по-видимому, чувствовал глубокую пропасть, отделявшую его теории от непосредственно окружающей его дей­ствительности, пропасть, которая тем меньше могла остаться им незамеченной, чем больше искажались его гениальные воззрения в неразвитых головах массы его приверженцев. С необычайным даже для него рвением отдался он делу распространения и организа­ции движения; он писал письма и рассылал гонцов и эмиссаров во все стороны. Его послания и проповеди дышат революционным

561

фанатизмом, поразительным по сравнению даже с его прежними сочинениями. Совершенно исчез наивный юношеский юмор пред­революционных памфлетов Мюнцера, не осталось больше следов спокойной, размеренной речи мыслителя, которая не была чужда ему раньше; Мюнцер теперь весь превратился в пророка револю­ции; он неустанно разжигает ненависть к господствующим клас­сам, пробуждает самые бурные страсти, употребляет лишь те мо­гучие обороты речи, которые религиозный и национальный экстаз вкладывал в уста ветхозаветных пророков.

Энгельс Ф. Крестьянская война в Германии.— Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 42S—4S4

...Идея исторической необходимости ничуть не подрывает роли личности в истории: история вся слагается именно из действий личностей, представляющих из себя несомненно деятелей. Дейст­вительный вопрос, возникающий при оценке общественной дея­тельности личности, состоит в том, при каких условиях этой дея­тельности обеспечен успех? в чем состоят гарантии того, что дея­тельность эта не останется одиночным актом, тонущим в море ак­тов противоположных? В этом же состоит и тот вопрос, который различно решают социал-демократы и остальные русские социа­листы: каким образом деятельность, направленная к осуществле­нию социалистического строя, должна втянуть массы, чтобы при­нести серьезные плоды? Очевидно, что разрешение этого вопроса прямо и непосредственно зависит от представления о группировке общественных сил в России, о борьбе классов, из которои склады­вается русская действительность...

Ленин В. И. Что такое ^друзья народам и как они воюют против социал-демократов? — Поли. собр. соч., т. 1, с. 1S9

Народник уверяет, что он — реалист. «Историю делают жи­вые личности», и я, мол, и начинаю с «чувств» кустаря, отри­цательно настроенного к современному порядку, и с помыс­лов его об устройстве порядков лучших, а марксист рассуждает о какой-то необходимости и неизбежности; он мистик и мета­физик.

Действительно, отвечает этот мистик, историю делают «живые личности»,— и я, разбирая вопрос о том, почему общественные отношения в кустарном промысле сложились так, а не иначе (вы этого вопроса даже и не поставили!), разбирал именно то, как «жи­вые личности» свою историю сделали и продолжают делать. И у ме­ня был в руках надежный критерий того, что я имею дело с «жи­выми», действительными личностями, с действительными помыс­лами и чувствами: критерий этот состоял в том, что у них уже «по-

562

'<

мыслы и чувства» выразились в действиях, создали определенные общественные отношения. Я, правда, не говорю никогда о том, что «историю делают живые личности» (потому что мне кажется, что это — пустая фраза), но, исследуя действительные общественные отяошения и их действительное развитие, я исследую именно продукт деятельности живых личностей. А вы говорить-то о «жи­вых личностях» говорите, а на самом деле берете за исходный пункт не «живую личность» с теми «помыслами и чувствами», которые действительно создаются условиями их жизни, данной системой производственных отношений, а куклу, и начиняете ей голову своими собственными «помыслами и чувствами». Понятно, что от такого занятия получаются одни только невинные мечтания;

жизнь оказывается в стороне от вас, а вы — в стороне от жизни.

Ленин В. И. Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве.— Полн. собр. соч., т. 1, с. 4S6—427

Это положение — что историю делают личности — теорети­чески совершенно бессодержательно. История вся и состоит из действий личностей, и задача общественной науки состоит в том, чтобы объяснить эти действия. Дело все в том, что те историче­ские условия, которые давали для наших субъективистов материал для «теории», представляли из себя (как представляют и теперь) отношения антагонистические, порождали экспроприацию произ­водителя. Не умея понять этих антагонистических отношений, не умея найти в них же такие общественные элементы, к которым бы могли примкнуть «одинокие личности», субъективисты огра­ничивались сочинением теорий, которые утешали «одиноких» лич­ностей тем, что историю делали «живые личности').

Ленин В, И, Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве.— Полн, собр. соч., т. ], с. 415

...Великую гегелевскую диалектику, которую перенял, поста­вив ее на ноги, марксизм, никогда не следует смешивать с вуль­гарным приемом оправдания зигзагов политических деятелей, пе­реметывающихся с революционного на оппортунистическое кры­ло партии, с вульгарной манерой смешивать в кучу отдельные заявления, отдельные моменты развития разных стадий единого процесса. Истинная диалектика не оправдывает личные ошибки, а изучает неизбежные повороты, доказывая их неизбежность на основании детальнейшего изучения развития во всей его конкрет­ности.

Ленин В. И. Шаг вперед, два шага назад,-Полн. собр. соч., т. S, с. 400

503

Марксизм отличается от всех других социалистических теорий замечательным соединением полной научной трезвости в анализе объективного положения вещей и объективного хода эволюции с самым решительным признанием значения революционной энер­гии, революционного творчества, революционной инициативы масс,— а также, конечно, отдельных личностей, групп, организа-п,ий, партий, умеющих нащупать и реализовать связь с теми или иными классами.

Ленин В, И. Против бойкота.— Поли. собр. соч., т. 16, с. гз