III. Первая запись фрагмента эвенской песни и представления о магии слова у народов Северо-Востока.

В материалах Линденау "Описание пеших тунгусов, или так называемых ламутов..", составленном в 1742 году, мы читаем:

"Из преданий ламутов я могу привести одно, которое они часто друг другу рассказывают:

Жил один человек, который построил себе жилище из сушеной травы, развел в нем маленький огонь и пошел гулять в поле. Затем поднялся ветер и усилил огонь, благодаря чему жилище сгорело. Он стал плакать по поводу понесенной потери и причитать:

- Ах, как мне жаль моего имущества,

- Ах, как мне жаль моей лестницы из металла,

- Ах, как мне жаль моей медной палки,

- Ах, как мне жаль золотых подвесок,

которые вышивала моя мать,

- Ах, как мне жаль моей рысьей шубы,

- Ах, как мне жаль моего серебряного

нагрудного украшения, которое подарила мне моя мать,

- Ах, как мне жаль моего лука,

который подарила мне моя мать.

Далее в рассказе говорится о том, что этот человек выстрелом из лука расколол ствол дерева, оттуда вышла прекрасная девушка, человек "взял ее за руку и повел к прежнему своему месту жительства, и там нашел новое жилище, о котором мог только мечтать. На радостях он женился на этой девушке, народил с ней много детей и стал очень богатым" [22].

Перевод всего рассказа на русский язык приводится по изданию труда Линденау и сделан с немецкого языка, на котором писал составитель. Перевод вошедшей в этот рассказ песни выполнен, очевидно, также с немецкого языка, хотя в рукописи Линденау имеется и текст на эвенском языке – эта запись, в отличие от немецкого перевода, вошла в изданную книгу.

Данная запись известна фольклористам достаточно давно. Кажется, первым, кто опубликовал изложение этого песенного отрывка на русском языке, был А.М.Золотарев, использовавший в своей работе рукописные материалы Я.И.Линденау. Перевод отдельных строк в его статье несколько отличается от опубликованного в книге и выглядит так: "Ах, как жалко мне мое добро, ... мой кусок металла, ... мою медную палку, ...мои роскошные меха, ... серебряный нагрудник, ... мой лук, который подарила мне моя мать"[23]. При отсутствии немецкого текста причину расхождений в переводе установить трудно, но перевод А.М.Золотарева отличается от ныне изданного лишь незначительно и не показывает попыток анализа содержания эвенского подлинника. Ж.К. Лебедева в своем обзоре ранних материалов по эвенскому фольклору привела эвенский текст и русский перевод данного отрывка, при этом внеся в их интерпретацию некоторые поправки. Текст в ее публикации имеет такой вид: "Ах, жалко мне моего медного порога, Ах, жалко мне золотых пологов, вытканных моей матерью"[24], при этом форма Sangantchau "шитый" попала почему-то в приводимый там же оригинальный текст на одну строку выше[25] – остается предполагать что эвенский текст записи Линденау был "поправлен" издательницей по его изложению, более доступному ей, нежели подлинник. Возможно, что различия между текстом песни в статье Ж.К.Лебедевой и текстом песни в изданной книге Линденау сводятся к тому, что в их основе лежит один и тот же немецкий текст Линденау в разных переводах на русский язык, один из которых мог быть и "доморощенным", т.е. не вполне квалифицированным. Однако все же есть основания думать, что правка текста и вольная интерпретация перевода – это домыслы комментатора в угоду собственных представлений о том, какой должна была быть поэтическая форма этого текста.

Вот как выглядит текст этой эвенской песни в современной записи, приближенной к действующей эвенской графике:

- Ана мула-а абдуй-а,

- Ана мула-а серан"ан цирбунда,

- Ана мула-а чорай чириту,

- Ана мула-а мэн"дэлэм таманав,

- Ана мула-а лэдэмив сан"анчав,

- Ана мула-а мэн"эм билгапму

- эньму-ни анидан"ван,

- Ана мула-а нун"ав, – эньму-ни анидан"ван.

Русский перевод новой транскрипции текста выглядит следующим образом:

- Ах, как мне жаль своего имущества,

- Ах, как мне жаль серебряных хяранг – верхних жердей

основания жилища,

- Ах, как мне жаль своих медных чора – нижних жердей жилища,

- Ах, как мне жаль моих подвесок-мэндэлэн,

сделанных из монет-таман,

- Ах, как мне жаль моей шитой рысьей шубы-лэдэми,

- Ах, как мне жаль моего золотого ожерелья-билгапан,

подаренного моей матерью,

- Ах, как мне жаль лука, подаренного моей матерью.

Применение филологической критики текста к анализируемому фрагменту изменило его текст в минимальном объеме. Собственно говоря, всего лишь несколько изменена пунктуация – в частности, убраны восклицательные знаки внутри строк, с помощью которых, возможно, Я.Линденау пытался передать интонационный рисунок песни, убраны дефисы в формах мэн"гэм "мой золотой" или "мой серебряный" и нун"ав "мой лук", а также на месте бессмысленных сочетаний слогов Aeni Buni, Ani Buni прочитана словоформа эньму "моя мать" с "лишним" слогом =ни, имеющим ритмообразующую функцию – наличие таких вставных слогов является характерной особенностью языка эвенских песен и в наши дни.

Из всех слов этой песни, которые вошли в словарь языка охотских ламутов, cоставленный Линденау, в нем встречаются только слова чирит – "медь", и нун"а – "лук", да еще слово мэн"дэчэ, переведенное как "металл"[26] . Однако все остальные слова этого отрывка хорошо знакомы:

Мула – междометие сожаления, основа глагола муладай "жалеть"; абду "имущество", серан" , или восточноэвенское хяран" "верхние поперечные жерди основания юрты", чора "жерди основания юрты", мэн"дэлэн "металлические бляшки-подвески", таман "монеты"(редко), лэдэми – восточноэвенское нэдэми "рысь"; сан"анча – восточноэвенское хан"анча "сшитый", мэн"эн – это слово в эвенском языке обозначает как серебро, так и золото, но поскольку единственное малопонятное в тексте слово цирбунда – это, скорее всего, "серебро", то здесь мэн"эн – вероятно, "золото", билгапан – "ожерелье", то есть такое украшение, которое носится на шее. Здесь перевод "нагрудное украшение" – не такая уж и неточность. Глагол анидай – "подарить", анидан"ан -"то, что подарено". Удлинение конца слов и лишние вставные слоги в словах – характерная особенность языка эвенских песен, которая сохраняется в пении эвенов и до наших дней.

Судя по всему, Линденау переводил эту песню с эвенского языка не сам – видимо, он воспользовался при записи чьим-то пересказом, поэтому в его изложении некоторые слова и словосочетания оказались переставлены местами. Но в целом немецкий перевод этой песни, первой из известных нам записей образцов песенного творчества эвенов оказался довольно точным, а для своего времени, для середины XVIII века его надо назвать просто образцовым. Нам пришлось исправить перевод всего двух слов, да и то одно из них – чора – просто было приведено в другом значении (это и в самом деле "палка", но та, которая составляет часть конструкции жилища). Сделанные уточнения вполне соотносятся с прозаической частью рассказа – если сгорело именно жилище, то понятно, что сгорели и отдельные части его конструкции, называемые в песенном отрывке известными эвенскими словами чора и хяран". Остальные слова, встретившиеся в разбираемом тексте, называют предметы, входящие в абду – имущество, и сохранившиеся в кочевом быту эвенов до наших дней.

Очень интересны художественные особенности этой эвенской песни, записанной более 250 лет назад. Слова-названия одежды и деталей ее отделки встречаются здесь в виде целой группы – неизвестный нам исполнитель прекрасно почувствовал, что названия традиционного нарядного костюма и украшений и в песне будут звучать особенно изысканно, создавая яркий художественный образ. К этому добавлены три названия металлов и два названия металлических предметов – подвески-мэндэлэн и ожерелье-билгапан, и это делает зрительную картину еще более впечатляющей.

В рассматриваемом тексте, куда входит данный поэтический отрывок, заслуживает внимание еще один его мотив – отношение к содержанию того, что говорит тот или иной человек, поскольку произнесенные слова могут иметь магический смысл и служить определенной формой магии – колдовства. У верхнеколымских юкагиров считается плохим говорить о возможности нежелательных событий или действий – когда это имеет место, считается, что человек тем самым "колдует", и говоря о нежелательном событии, обладает способностью умышленно или нечаянно вызвать это событие[27]. У чуванцев на Чукотке глагол "ворожить" употребляется в значении любого предсказания, даже научного метеорологического предсказания погоды или предсказания погоды по народным приметам, не имеющего ничего общего с гадательной или обрядовой практикой[28]. Отношение к магии слова как способности материализовать то, о чем говорит человек или другой фольклорный персонаж, прослеживается и по некоторым сказочным текстам эвенов. Так, в эвенской этиологической сказке "Медведь, росомаха и волк" животные "заклинают" друг друга, говоря, что будет происходить с каждым из них в будущем, и с тех пор в соответствии с их "заклятиями" волк имеет в год не более трех волчат, росомаха приносит только одного детеныша, а медведь всю зиму спит в своей берлоге[29]. В рассматриваемом тексте мы видим весьма сходные представления о магии слова – то, что выражено в песенном фрагменте в словесной форме, в противоположность реальному сгоревшему жилищу, материализуется в финальной части повествования в том виде, в каком оно описывается как бы от противоположного. Таким образом, эвенское предание, сохранившее для нас первую оригинальную запись песенного отрывка, совершенно неожиданно соотносится с аналогичными представлениями о словесной магии, бытующими у соседствующих с эвенами народов.

Примечания:

Линденау Я.И. Описание народов Сибири (первая половина XVIII века). Магадан, 1983.

Там же. С. 87.

Обряд прохождения людей под составленным из палок подобием арки, на которой повешена собачья кишка, до конца 30-х годов сохранялся у чукчей Анадырского района Чукотки как средство защиты от эпидемий (полевые записи автора: сообщение Ивтэка Унуковича Березкина, 1929 г. рождения. уроженца Ваежской тундры). Отголоски такого же обряда сохранилось также в фольклоре верхнеколымских юкагиров: шаман, заманив старуху-духа болезни в дом, обматывает его собачьими кишками; старуха-дух болезни не может выйти из дома, после чего люди навсегда покидают это место. (см.: Хозяин земли. Легенды и рассказы лесных юкагиров. Якутск, 1994. С.28).

Линденау Я.И. Описание народов Сибири. С. 91.

Там же. С.67-68, 90-91

Там же. С.92.

Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков. т. 1. Л., 1975. С. 598аб.

По Линденау, возле Удского острога жили роды Лалигир, Хойган, Эдян, Огинкагир или Агинкагир, Бутал, Китигир (Линденау Я.И. Указ. соч. С. 78) Все эти названия – названия известных эвенкийских родов, кроме названия Хойган (Hoigan), относительно которого нельзя сказать определенно, эвенский это род или эвенкийский.

Линденау Я.И. Указ соч. С.93-94.

Форма мэн"гун "серебро", (диал.)"золото" встречается в качестве имени девушки – эпического персонажа (см. Лебедев В.Д. Язык эвенов Якутии. Л., 1978. С. 123, 139).

См.: Бурыкин А.А. Этнокультурные связи эвенов и коряков в семиотике шаманских предметов // Этносемиотика ритуальных предметов. СПб., 1993. С. 146-148.

Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков. т. 1. Л., 1975. С. 521б.

См.: Окладникова Е.А. Модель Вселенной в системе образов наскального искусства Тихоокеанского побережья Северной Америки. СПб.,1995. С. 93, 150, 160-164, 276-277. Любопытные новые материалы, связанные с проявлениями женской ипостаси лягушки/жабы как хтонического божества и носителя женского начала в потомстве по воззрениям нивхов см.: Островский А.Б. Мифология и верования нивхов. СПб., "Петербургское востоковедение", 1997. С.147-150.

Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков. т. 2. Л., 1977. С. 197б, 294б.

Описание представлений о мире у северных тунгусов см: Сем Т.Ю. 1) Традиционные представления негидальцев о мире и человеке // Религиоведческие исследования в этнографических музеях. Л., 1990. С.90-111; 2) Идея космической связи в атрибутике эвенских шаманов // Этносемиотика ритуальных предметов. СПб., 1993. С. 127-140.

См. Линденау Я.И. Описание народов Сибири. С. 71-76, 96-101.

Cм. репринтное издание: St. Matthew in Lamut. Budapest, 1984.

Sotavalta A. Westlamutische Materialen. Helsinki, 1978. S.51; калька с русского.

См.: Романова А.В., Мыреева А.Н. Очерки учурского, майского и тоттинского говоров. М.;Л., 1964. С. 138.

Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков. т. 1. Л., 1975. С.420а.

Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков. т.2. Л.,1977. С.437б-438а.

Линденау Я.И. Описание народов Сибири. С.64-65.

Золотарев А.М. К вопросу о тунгусах и ламутах XVIII века. // Историк-марксист, 1938, N 2. С. 74-75.

Лебедева Ж.К. Первые записи образцов эвенского фольклора //Вопросы языка и фольклора народностей Севера. Якутск, 1972. С. 162-163.

Там же. С.163, прим. 10, строки 4 и 5.

Линденау Я.И. Указ. соч. С.73, 74, 76.

Полевые наблюдения автора: сообщение Деминой Любови Николаевны, 1950 г. рождения, уроженки с. Балыгычан Среднеканского р-на Магаданской области, проживающей в пос. Зырянка республики Саха (Якутии).

Полевые наблюдения автора: сообщение Созыкиной (Алиной) Лидии Александровны, 1945 г. рождения, уроженки с. Марково Анадырского р-на, проживающей в г. Анадыре.

Эвенские сказки, предания и легенды / Сост. К.А.Новикова. Магадан, 1987. С.26.