Тунгусские шаманские заклинания XVIII века в записях Я. И. Линденау.

Бурыкин А. А.

В распоряжении тунгусоведов-этнографов и лингвистов имеется уникальный материал по обрядности и шаманству эвенков и эвенов Охотского побережья середины XVIII века – записи, сделанные в 1742 году Яковом Иоганном Линденау. Рукописи Я.И Линденау, пролежавшие почти два с половиной века в архивах, были введены в научный оборот и изданы в переводе на русский язык только в 1983 году[1]. И хотя они давно обрели среди исследователей заслуженную популярность как ценный историко-этнографический источник и уникальное собрание словарных материалов по языкам народов Сибири ХVIII века – часто это наиболее старые из известных материалов, все же подлинное содержательное богатство записей Я.И.Линденау, кажется, все еще не оценено до конца.

Предмет настоящей работы составляют текстовые материалы, содержащиеся в двух этнографических описаниях Я.И.Линденау – описании тунгусов, живущих около Удского острога (эвенков), и описании ламутов (эвенов). Эти материалы содержат, как кажется, самые ранние связные тексты на языках эвенков и эвенов. Записи Линденау для нас тем более важны и интересны, что они представляют собой образцы редких фольклорных жанров, особая, на наш взгляд, исключительная ценность книги Я.И.Линденау как этнографического источника заключается в том, что словесные обрядовые тексты, представляющие большинство из ниже разбираемого материала, зафиксированы собирателем вместе с детальным описанием самих обрядов.

В наши дни, когда в российской и мировой этнографической науке проявляется особенное внимание к традиционной духовной культуре народов Сибири, их обрядности и шаманской практике, и когда исследователи стоят перед необходимостью обобщать все имеющиеся материалы, информация, извлекаемая из наиболее старых и заслуживающих большого доверия источников, может играть имеющих большую степень достоверности, особенно важна и ценна для специалистов. Именно поэтому цель предпринимаемой работы – филологический анализ текстовых фрагментов на языках тунгусов и ламутов, содержащихся в записях Линденау, их научная транскрипция и перевод на русский язык.

Надо отметить, что хотя в целом качество записи словарных и текстовых материалов в описаниях Я.И.Линденау достаточно высоко, приводимые им образцы связных текстов содержат отдельные неточности, затрудняющие их чтение – в особенности это касается нарушений членения текста на слова. Изучение словарных материалов – списков слов, помещенных после описаний каждого из народов, убеждает в том, что Линденау весьма неплохо ознакомился с лексическим составом языков народов Сибири и весьма квалифицированно для своего времени обработал записанные им связные тексты, снабдив их свободным переводом на немецкий язык. При публикации книги русские переводы заклинаний сделаны с их немецкого изложения. Для того, чтобы в какой-то степени улучшить понимание записанных Линденау текстов и выполнить их научные переводы непосредственно с подлинников, потребовалось знание эвенкийского и эвенского языков на том уровне развития лингвистической науки, который она обрела лишь спустя 250 лет после труда Линденау.

Хотя объектом внимания в данной работе являются текстовые фрагменты на языках тунгусов, мы не считаем возможным извлекать их из описаний самих обрядов или, как в последнем случае, из изложения одного из фольклорных произведений. Надо признать, что в настоящей работе мы не ставим себе целью провести детальный фонетический анализ записей Линденау и восстановление уточненной фонетической транскрипции разбираемых текстов, хотя эта задача выполнима. Пока мы ограничиваемся тем, что можно назвать филологическим анализом текстов и пользуемся возможностью дать к ним необходимые этнографические комментарии. В данной работе тексты в транскрипции Линденау не приводятся, так как после издания книги Я.И.Линденау этот материал стал доступен для исследователя. Однако нам приходится полностью приводить переводы, или, точнее, изложение содержания заклинаний, содержащееся в рукописях Линденау, так как без них понимание и интерпретация отдельных отрывков текстов были бы сопряжены со значительными трудностями. Кроме этого, различия в оригинальных записях Линденау и наших транскрипциях менее значимы, нежели различия в переводах.

Из нижеследующего изложения станет понятно, что переводы заклинаний, записанных Я.И.Линденау, выполненные непосредственно с подлинников, подчас существенно меняют представления о содержательной стороне текстов, а также побуждают пересмотреть набор использованных в них мировоззренческих понятий и образную систему художественных текстов. Однако необходимо иметь в виду следующее обстоятельство, которое не снижает ценности изложений Линденау, а напротив, позволяет использовать их содержание в качестве дополнительной информации о содержании рассматриваемых текстов. По полевым данным нам известно, что тексты обрядовых заклинаний у эвенов (как, очевидно, и у эвенков) не были устойчивыми и могли в известных пределах варьироваться по содержанию, оставаясь при этом близкими к той или иной определенной формуле. В этом случае изложение Линденау, записанное, вероятно, с чьих-то слов, обладает качествами параллельного варианта рассматриваемых текстов.

I. Обрядовые заклинания эвенков.

Обрядовые заклинания эвенков содержатся в той главе книги Я.И.Линденау, которая озаглавлена "Описание тунгусов, живущих около Удского острога", и посвящена описанию одной из территориальных групп восточных эвенков. Тексты заклинаний рассосредоточены по страницам работы, посвященным описанию обрядов и обычаев, и весьма органично вписываются в характеристику обрядов, существенно дополняя само описание. По своему содержанию три текста заклинаний представляют три разных обряда удских тунгусов (эвенков) – свадебный обряд, обряд поминовения умершего и ритуал испрашивания охотничьей удачи после неудачной охоты.

1. Описание свадебного ритуала удских эвенков.

"Ради такого случая душат жирного оленя, специально приглашая на эту церемонию шамана. Последний, не ударяя в свой бубен, бросает кусочки мяса в огонь, а остальное мясо варится и жарится, и при распределении калыма между родственниками – съедается. После этого невеста одевается в праздничное платье, лицо ее закрывают покрывалом и сажают на оленя. Старая женщина должна вести оленя к жилищу, где находится жених, обводит оленя три раза по солнцу вокруг жилища. Старая женщина при этом говорит следующее[2]:

1. Текст: Hutilke(n) beje(n) bikel, inirki bikel, bujussemngen Seweki irgikel, OEddin kumnutcakel, huteje ajic irgikel, togo hululkan bigin".

Перевод Линденау: "Будь счастлива, будь всегда молодой, жизнерадостной, пусть твои годы не имеют конца. Бог да сохранит тебя, возвысься в чести и богатстве, обними своего мужа, воспитай своих детей к добру, и любовь между вами пусть будет подобна огню.

Перевод прочитанного текста: "Детной будь, смеющейся будь, охотника для бога расти, мужа своего береги (букв. держи на руках), дитя хорошо расти, пусть у него будет огня с избытком".

Возможно, в тексте и имелось заимствованное слово кут "счастье" , но это маловероятно (вместо возможного кутилкэн "имеющая счастье" мы читаем хутилкэн "имеющая дитя"). Разночтения между переводом Линденау и переводом интерпретированного текста могут объясняться фрагментированностью записи на языке оригинала.

Языковые особенности текста заклинания таковы, что данный текст однозначно квалифицируется как эвенкийский: в нем отмечено пять форм повелительного наклонения 2 лица единственного числа с суффиксом =кал/=кэл – по два раза бикэл "будь", иргикэл "расти, воспитывай", кумнутчакэл "береги", а также форма повелительного наклонения 3 лица единственного числа бигин "пусть будет". К большому сожалению, в тексте не выдержаны синтаксические связи, в результате чего в переводе отрывков "охотника для Бога расти" и "мужа своего береги" связи слов восстанавливаются по контексту, причем изложение Линденау здесь не помогает: хорошо знакомое слово буюсэмн"и "охотник" осталось в нем без перевода. Вероятно, связный текст заклинания был подвергнут пословному анализу, следствием чего оказалось нарушение синтаксических связей и приведение словоформ текста к исходным формам.

2. Ритуал поминовения умершего.

Я.И.Линденау описывает этот ритуал следующим образом: "Через год устраивают поминки – Aktilirauw (слово не прочитано – А.Б.). Берут кусок гнилого дерева, потому что оно мягкое и его можно резать, и делают из него болвана, который должен изображать умершего. Его одевают и ставят на постель, где спит вдова или вдовец. После этого приходят соседи из других жилищ и приносят с собой самые лучшие кушанья. Тут же душат оленя, отваривают мясо и его со всеми прочими кушаньями предлагают болвану. После этого приходит шаман с бубном и начинает камлать. Он берет кусок от каждого кушанья и подносит болвану ко рту, потом опять отнимает и сам это съедает, курит трубку и дует дым на болвана. После этого все начинают есть и поедают все, что припасено. Поев, шаман опять начинает камлать, а по окончании ему приносят кишку, через которую пролезают все присутствующие[3]. После этого шаман перерезает ее со словами, обращенными к болвану:

2. Текст: Esille (=ekelle) kojetmette, ekel mucunra, nejir ekel, ekel nejir mucunda, hutel ningira.

Перевод Линденау: "Довольно смотреть друг на друга, довольно, не возвращайся, не порти нашу охоту и не делай никакого вреда своим детям!"

Перевод прочитанного текста: "Не смотрите друг на друга, не возвращайся, не возвращайся снова, не возвращайся снова, дети заклинают".

Когда шаман это проговорит, то с болвана срывают одежду, один берет его, выносит из жилища и вешает на дерево или бросает от себя, как ничего не стоящую вещь. После этого покойнику вообще не устраивают поминального угощения"[4] .

Текст также хорошо опознается как эвенкийский по форме отрицательного императива 2 лица единственного числа экэл "не делай". В фонетическом отношении в тексте наблюдается варьирование согласных д // р после н (ср. mucunra и mucunda); такие явления могут быть характерны и для эвенкийских, и для эвенских диалектов. В лексике текста обращает на себя внимание редкий глагол койэт= "смотреть", ныне известный только в эвенском языке.

Представляет несомненный интерес то, что в ритуале поминовения умершего принимает столь активное участие шаман, произносящий рассматриваемое заклинание – известно, что роль шаманов в погребальной обрядности северных тунгусов вообще невелика: показательно, что при описании собственно погребальных обрядов охотских ламутов и удских эвенков Линденау нигде не отмечает участия шаманов[5] .