10. Категория «трагического».

Суровые греки строго связывали драматургические, эстетические и этические понятия: трагедия = печально = прекрасно = от судьбы или людей страдает хороший человек, зрители грустят и сочувствуют; комедия = смешно = безобразно = от рандомных факторов смешно страдает какая-то хуйня с ушами, зрителям весело.

А вот римляне, куда менее склонные к тоскливому ангсту, придумали сатиру — жесткий целенаправленный стёб.

Суровые брутальные средние века. В Советской России средневековой Европе все было, повторимся, Сурово и Брутально. Человек страдат? NO WAY. Над человеком смеются, потому что он долбодятел и творит какую-то дурную, но смешную хрень? NO WAY. Главным персонажем может быть только Христос, который: а) уже пострадал за всех; б) никогда не смеялся. Ergo — трагедии идут нах, комедии идут нах, зрители идут молиться & поститься.

Как альтернативный вариант — народная, низовая культура накреативила «культуру абсолютного смеха», в которой всё ржет над всем.

Просвещение. Оно накреативило два вида эстетики. А — эстетика прекрасного, Б — эстетика возвышенного. Место для смеха? Не, не слышали!!

Хоть как-то исправил ситуацию Томасушка наш Гоббс, запилив определение смеха и смеховой ситуации; но так, что лучше б и исправлять не лез, и не запиливал ничего. Оказывается, - по мнению автора «Левиафана», - смех есть порождение человеческой гордости. Смеясь над другим человеком, допустившим ошибку или несуразность, человек в гордыне своей возвышает себя за счет принижения того, над кем он смеется. С этой точки зрения, «Аншлаг» - это какой-то сеанс массового BDSM с Петросяном в подчиненной роли >.,,,,.<

Потом пришел КАНТЪ. У него все было, как всегда, просто, однозначно и сурово. По Канту, смех есть результат простого механизма, который он определял как «непонимание и внезапное уяснение». Вначале человек осознает бессмысленность какого-либо сочетания слов/звуков/идей — его это смущает и сбивает с толку; а затем до него доходит, что смысл-то на самом деле есть - и с этого смысла человека пробивает на бугага и хе-хе-хе.

«Смех есть аффект от внезапного превращения напряженного ожыдания в ничто».

Главным моментом комического для романтиков являются два вида контраста — объективный и субъективный.

Гротеск.

Тесно связан с понятием иронии.

«Смешное — это возвышенное наоборот».

10. Категория «трагического».

Начало берет от Платона — и по двум направлениям (первое — восприятие, эмоциональный опыт человека, получаемый от трагедии).

Платон говорил, что каждый человек инстинктивно стремится находиться в состоянии печали и горя. Отталкиваясь от этого предположения, Аристотель создал теорию об эмоциональном восприятии трагического: трагедия, по нему, вызывает эмоции страха и сострадания, соответственно: а) не потворствуя инстинкту; б) ведя к катарсису. Что такое катарсис, Аристотель не объясняет — ясно лишь, что это некое «трагическое удовольствие», исходящее из чувства сострадания и страха.

Парадокс трагедии: как человек может наслаждаться зрелищем страданий?

Три аспекта:

• психологический: почему на страдания в повседневной жизни мы реагируем иначе, чем на трагедию?

• моральный: если человек способен получать удовольствие от зрелища страдания и смерти — во всех нас изначально присутствует что-то извращенное?

• эстетический: говорят, трагедия дает человеку важнейшие переживания во всей его эмоциональной жизни. Так ли это? Если да — почему?

Тремя этими вопросами философия активно интересовалась в XVIII-XIX вв. - Бёрк, Смит, Юм, etc.

Бёрк разобрался с первым вопросом: разница иллюзорна. Фактически все мы — садюги те еще, и способны получать удовольствие от страдания ИРЛ не меньше, чем от трагедии, ибо и там, и там наша реакция строится на вчувствовании и сострадании. Соотв., наше удовольствие от просмотра трагедии состоит в наблюдении за состраданием как основой и самым ярким проявлением единства человечества.

Проблема катарсиса. По философам XVIII в., суть катарсиса такова: мы видим на сцене человека несчастного — и это заставляет нас (ибо вчувствование и единство рода человеческого) бояться, что такое же произойдет и с нами и, соответственно, стремиться избежать причин того же. Этот страх ВНЕЗАПНО и ведет нас к эмоциональному очищению.

Несчастье в трагедии — плод чрезмерного развития страстей. Классический герой трагедии — строго говоря, монстр; ибо людей средних по развитию страстей там нет. Там действует толпа особых людей, выражающих своим существованием все страсти и желания человека, которые он подавляет в обыденной жизни. Трагический герой — репрезентация всего, что подавлено культурой и цивилизацией. Жертва, имеющая ритуальную функцию. Суть катарсиса — в подчинении страстей.

Для XVIII в. трагедия тесно связана с возвышенным.

Второй путь рассуждений о трагедии — вопрос ее эпистемологической значимости.

Аристотель: трагедия философичнее истории; наиболее философичная форма искусства — и, соответственно, имеет огромную познавательную ценность для человека.

Гегель ВНЕЗАПЕН: для него трагедия — не жанр, не сумма произведений, но идея, получающая отображение в текстах. Трагична судьба духа, отчужденного в мир; ergo, мир трагичен. Эту линию проводили Кьеркегор, Ницше, Сартр, Ясперс, Жирар.

Два типа трагедии: классическая и романтическая. Предмет романтической трагедии — субъективная внутренняя жизнь человека; столкновение внешнего мира и различных аспектов индивидуальности. Трагедия, соответственно, способна открывать предельные истины о человеке.

Важнейшие понятия трагедии:

• понятие долга и трагической вины.

Ницше: трагедия есть воплощение трагического, дионисийского духа.

Две парадигмы: трагедия как траур (Шопенгауэр) vs трагедия как праздник.