Явление Шестое

Та же сцена, но совсем иное освещение. Все в темно-синих тонах, полумрак. Это – улица, идет проливной дождь. На сцене светлый круг. В центре его стоит молодой человек в темном костюме, белой рубашке, в бабочке и с цветочком в петличке и с зонтиком – это самоубийца. Режиссер и Павел сидят в первом зрительском ряду на противоположных сидениях.

САМОУБИЙЦА. Лапа… Милая. Ну правда… Почему ты не поехала со мной в эту гребаную Турцию, а? Ну почему? Что тебе мешало. Тем более, если ты любишь меня. Я же купил билеты уже, на тебя и на себя, на последние… то есть на занятые деньги… купил. А? Почему снова эти какие-то глупые отговорки… Лучше скажи, что не любишь и делу конец. И все. Хотя нет… лучше не надо. Лучше ничего не говори. Ведь я же тебя люблю. Просто люблю. А мне тогда куда деваться, куда? Но эта дурацкая Турция… Ну извини, что я нажрался и звонил, мне там без тебя делать было нечего… Зачем мне Турция, я – здесь. Мне тебя надо. Тебя.

Может, с тобой случилось что? Ты же, наверное, помнишь, как нас чуть не издили эти… падонки на улице, а? Которые хотели отнять у тебя сумку, а я вырвал ее и крикнул им: вы что, сволочи, делаете, а? Вы совсем уже озверели? А? И они так отпрянули, видимо, не ожидав таких слов… Мы так смеялись с тобой и удивлялись, что даже такие вот уличные придурки могут испугаться, причем, не кулаков, а слов, скорее…

РЕЖИССЕР: А в Турции клево. Я там был прошлым летом.

ПАВЕЛ. А может проблема вся в том, что она в Египет хотела? Или в Афины, сейчас модно как раз. В Турцию ее повез. У нее по сценарию белые волосы до задницы, и на заднице лежат как на ломберном столике. А он в Турцию ее. Интересно, как он там турков от нее будет отгонять, силенок хватит?

РЕЖИССЕР: Кстати, мог там напиться и ногу сломать и тогда да…..! Платил бы страховку тысяч 20 евро. Пронесло пацана.

ПАВЕЛ. Хотя, у меня такое было… Люби меня любой ценой, блин! Я же тебя люблю! Тогда или будь моей или умри! Так?

РЕЖИССЕР: Не совсем. Но что-то есть. С другой стороны, он мягче, чем тебе кажется…

ПАВЕЛ. Это пока мягче. Ему только волю дай. Он и правда из нее тушенку по госту сделает.

РЕЖИССЕР. Не согласен.

ПАВЕЛ. Нет, а что не так? Ни одно живое существо на свете такой любви не вытерпит, он же раздавит ее, как хомячка Валуев.

РЕЖИССЕР. Думаешь, со временем не остынет?

ПАВЕЛ. А вдруг нет?

РЕЖИССЕР. Не знаю, чем его перед тобой оправдать, Паш. Он так живет. И ничего мы не можем с ним поделать.

ПАВЕЛ. Да я не против, пусть живет, но…

РЕЖИССЕР. Это отличная фраза, Паш, надо ее запомнить.

САМОУБИЙЦА. Вот еще, ну почему, ну зачем? Ну зачем ты тогда спишь со мной? Зачем? Зачем вот это надо было? Спать, блядь, со всеми подряд?! А? Ты же не такая, нет ведь, я знаю… Но зачем ты со мной… Что я говорю. Жарко что-то стало… Просто мы же могли обойтись малой кровью. А теперь ты мне снишься, каждую ночь, кажется, даже наяву я тебя вижу… У м еня голова кругом. И тобой везде пахнет, и голос… Ты знаешь, люди уже говорят твоим голосом, ты знаешь об этом, а? Лапочка моя. Я вот даже сейчас это говорю и у меня мокро… Я тебя вспоминаю, правда, такова физиология, представь? Мне стоит только подумать о тебе и все, и сразу все начинается… Что же ты со мной делаешь, а? Ну что. Ты же – дура. Ты же обыкновенная дура и все, а я тут распинаюсь. Сколько уже времени?

ПАВЕЛ. Хорошо, что в России оружие не продают все-таки да… А то он взял бы пулемет и вальнул бы народу человек сто прямо на Арбате, как думаешь? Кстати, думаю, без отца рос.

РЕЖИССЕР: Почему ты так решил?

ПАВЕЛ. Не знаю, мне кажется, били его мало. Кстати, он уже говорил это самое, это – я люблю тебя?

РЕЖИССЕР: Нет еще (смеется)

ПАВЕЛ. Самое плохое в том, что то, о чем он говорит, и называется – личное счастье. Это ужасно.

РЕЖИССЕР: (удивленно) Почему же?

ПАВЕЛ. Ну а как? Вот это и как бы есть любвь? Вот этот дичайший эгоизм, это…

РЕЖИССЕР. Ты случайно в церковь не ходишь? Ты еще похоть его заклейми.

ПАВЕЛ. Да при чем тут это! Разве вот это вот чистое светлое всепрощающее облагораживающее чувство?

РЕЖИССЕР. Заметь, он этого не говорил.

ПАВЕЛ. Нет, как там?... Любовь должна быть всепрощающей, всепоглощающей… Ну, другой что ли…

РЕЖИССЕР. Он – любит! Ты не догоняешь!

ПАВЕЛ. Нет, это жуть. Любовь – это жуть.

РЕЖИССЕР: Это да, согласен.

ПАВЕЛ. Слушай, а ты правда с ее матерью спишь?

РЕЖИССЕР. Да нет, конечно. Мы просто друзья. Я заходил на днях к ней, когда Дотошной не было… И она подумала. И еще думает на свою еще одну подругу, в общем, она ненормальная… Хотя я ее люблю.

ПАВЕЛ. Правда ничего не было?

РЕЖИССЕР. Слушай, ну я похож на извращенца? Мы просто дружим, я дружу с ее матерью. Ничего особенного. Но Дотошная меня любит и бесится. Она же сумасшедшая.

ПАВЕЛ. Это да…

САМОУБИЙЦА. Я просто люблю тебя. Это ни от чего не зависит. Просто люблю. И ты знаешь, я благодарен тебе за это. За то, что я смог вот так сильно и глубоко полюбить. За то, что я это почувствовал. И ты знаешь, я буду это помнить всегда. Всегда. Мне кажется, я даже представляю, когда я буду стареньким – я буду помнить. Смотреть, может, на своих внуков и помнить про тебя. И я совершенно точно знаю, что именно о тебе буду вспоминать перед смертью… Правда. Не смейся. Честно, я даже уверен в этом. Поэтому спасибо тебе за такое… Спасибо. Потому что все это – ты, сплошная ты, это ты мне подарила эти все дурацкие ночи. Ну почему мы так редко с тобой бываем вместе ночью? Да, дочка. Я понимаю, я, ты знаешь, успел ее полюбить и привязаться уже к ней… Пусть она похожа на меня, это – пусть, это даже не важно… На меня! (смеется) А и на меня будет похожа! Со временем, говорят, это случается, говорят, так бывает… Ну где ты? Хотя ты знаешь, я скоро наверное уже пойду, что мне мерзнуть, я же не нужен тебе больной, в конце концов…

ПАВЕЛ. Понимаешь, а она в этой время трахается с другим. Прикольно, да? Клево. Он вот прямо сейчас фигачит ее в такт его звериным воплям…

РЕЖИССЕР. Фу, ну и гадость ты говоришь.

ПАВЕЛ. Я не могу больше это слушать.

РЕЖИССЕР: А мне он очень нравится. По большому счету, он тут вообще не при чем… Хотя при этом, мне не жалко, что он мерзнет… И он мне очень нравится.

ПАВЕЛ. А мне она. Наверное, она красивая, и круто трахается.

РЕЖИССЕР: Пошляк ты. Ну зачем ты так? Тебя обидел кто?

ПАВЕЛ. Ой… (отмахивается) Просто как там фильм – так жить нельзя. Бесовство это все, как бы попы сказали, и томление духа. Он тут не прав, он сильно не прав…

САМОУБИЙЦА. Ты же не придешь. И я это – прекрасно знаю. Неа, не придешь. А я все равно буду ждать. А вот буду. Вот тебе и себе на зло. Буду. Где ты сейчас? Интересно. Почему не пришла. Ха. Почему… И зачем ты меня тогда, в четверг, обманула? Ты же не ходила с подругами на корпоратив. Нет, я думаю, нет… Но я не хочу об этом думать. Тогда я тебе зачем? Ну зачем? У меня же нет статуса, денег… Поиграть просто? Так – не любят. Так не любят, дорогая. Это как-то мерзко. А где ты была? Я так и не стал узнавать, если честно, мне не интересно… Я вообще выше этого. Но… Ха! А однажды ты плакала у меня на плече, помнишь? Мы занимались сексом в темной ванной, я встал на колени и стал тебя сосать… А потом ты плакала и говорила, что именно такой тебе нужен мужчина, настоящий, любящий, молодой… И где ты? Вот он, я! Вот он! А ты – где! Ну почему ты считаешь, что мы не пара, что ты меня портишь… Господи, какая идиотская глупость. А почему тогда плакала, а? Ведь не просто так… ведь это не подделаешь. Какая ты все-таки жестокая. Моя лапочка… А вот я и люблю тебя такую. Вот такую и люблю.

ПАВЕЛ. А что, дождь так и хлещет всю сцену? Он у нас непромокаемый.

РЕЖИССЕР:Не то слово. Но он у нас – герой.

ПАВЕЛ. Хоть бы его милиция забрала.

РЕЖИССЕР: Нет… Хотя. Трудно сказать наверняка, чем все это закончится.

ПАВЕЛ. Да ничем это не кончается обычно. Только милицией и битой посудой. Спустись на землю…

РЕЖИССЕР: Закончиться это может чем угодно. Но может закончиться и ничем.

ПАВЕЛ. Мда… Хотя. Не знаю, мне уже начало казаться, что он меня вот-вот разжалобит… (смеется) Как-то его даже по-отцовски становится жалко, бляха муха. Я ж отец как никак…

РЕЖИССЕР. Воооот… Ты не безнадежен.

ПАВЕЛ. Идиот.

Вдруг на сцене включается свет, вваливается Саша, прямо из глубины сцены. Герой-самойбийца шарахается в сторону, но продолжает оставаться в молитвенной позе. Саша, на сцене растерян, ищет глазами режиссера.

САША. Ой, что здесь у вас такое? Ага, я к вам, собственно.

РЕЖИССЕР. Чего?

Спускается со сцены, подсаживается к режиссеру, негромко говорит ему:

САША. Слушайте, там что-то не то происходит. В общем, мне кажется, Лера сегодня не сможет ничего толком сделать… Ее вообще домой надо отправить.

РЕЖИССЕР. С чего бы это? Она хорошая актриса.

САША. Сегодня слишком хорошая. Она не в себе, бросается на всех, ревет постоянно без видимых причин…

РЕЖИССЕР. Чего вы девушку прекрасную довели?

САША. Это не мы, она уже пришла взвинченная. А ты чего довел свою?

РЕЖИССЕР. Я не довел, она сама на самодоводе.

САША. Что у вас там?

РЕЖИССЕР. Да ничего, роман, на троих (смеется)

САША. Ты крут.

РЕЖИССЕР. Саш, иди, видишь, мы тут занимаемся…

САША. Но…

РЕЖИССЕР. Иди уже. Сейчас я приду, разберемся.

САША. Что тут у вас все-таки происходит, а? Это что, самоубийца из пьесы? Почему он ожил?

РЕЖИССЕР. Это его письмо. Ты забыл сценарий?

САША. Нет, вы сегодня совсем все на голову заболели. Я сам с вами скоро повешусь…

РЕЖИССЕР. Нет, брат, вот как раз ты еще всех нас переживешь, даже не думай.

САША. Надеюсь.

Саша встает и уходит.

САМОУБИЙЦА. Ну где же ты! Ну за что я тебя так люблю? Ну за что? Сука! Ты не пришла!

Да что себя обманывать, уже не придешь. Хотя это уже понятно. И уже давно. И кино уже кончилось. Но я решил… Я все решил. Да ладно. Завтра встретимся… На работе. Зря я этот все затеял. Глупость какая-то. Какая-то глупость, правда… Но решил. Нет, постой, ты что собрался делать? А – что – делать?

Знаешь, прости, я не могу без тебя. И опять же… Я решил. Я знаю, что глупость. И мне очень страшно. Да. Но вдруг я живой останусь? Очень страшно. Я еще подумаю. Завтра ведь на работе увидимся. Но ты… Ты мучаешь меня уже год. Как так? Целый год. И я уже не знаю, что мне делать. Правда, давно не знаю. Страшно… Ну ничего, сынок, ничего, ты не бойся, сынок, как там – давай сделаем это по-быстрому… Я уже запутался, выпутался и снова запутался. Хотя ответ простой. Ты меня не любишь. Вот и все. Какой же я дурак! Какой идиот! Какой дебил! Да что же это все такое…

Ну а мне-то что теперь делать? А? Ты ведь так и будешь не приходить. Не знаю. Я уже ничего не чувствую. Лапочка моя. У меня все онемело. Да что. Ты же все равно ничего не слышишь. Зайка. Ну, я пошел…

ПАВЕЛ. И?

РЕЖИССЕР: А что – и? И ничего. Вот так вот. Прет чувака беспощадно.

ПАВЕЛ. Я в шоке. И мне надоело. Она – терпелива, как бог.

РЕЖИССЕР: Я тоже в шоке. Но - вот так вот.

ПАВЕЛ. Я не хочу играть его труп, товарищ режиссер, так и запишите – не хо чу.

Режиссер смеется, потом вместе с Павлом уходит. Гаснет свет.