3.29. Микроистория.

Зарождение микроистории относится к кон. 70-х г. 20 в., хотя разговоры о «микро- и макроистории» шли уже с 50-х гг. З.Кракауэр в «Истории – перед концом» рассуждал о «структу­ре исторического универсума» и при этом разделил множество «раз­ных историй», которые вместе «составляют исторический универ­сум», на «две основные группы» – на «микро- и макроистории». При этом он подчёрки­вал, что «границы между этими двумя группами размыты». «Не всё в исторической действительности поддаётся раз­ложению на микроскопические элементы. Историческая целост­ность включает в себя также события и процессы, которые имеют место на уровне, более высоком, чем уровень микроизмерения. По­этому истории более общего уровня столь же важны, как и исследова­ния деталей. Но они страдают неполнотой... Макроистория не может стать историей в идеальном смысле, разве только если она поведет за собой и микроисторию». Микро- и макроистории он счи­тал в равной мере необходимыми («Бог – он в деталях» по А.Варбургу). Понятие «микроистория» Кракауэр сближал с идеей «детального исследования» в смысле факто­графического описания, исполненного «страсти к мельчайшим под­робностям». В подобном же смысле употреблял слово «микро­история» и Ф.Бродель, который отождест­влял её с «событийной историей» и рассмат­ривал как «поверхностную», а потому менее ценную.

Лишь с кон. 70-х гг. заговорили о «микроистории» как о программе. Первопроходцами были итальянские историки, груп­пировавшиеся вокруг журнала «Quaderni Storici». Книга «Сыр и черви» К.Гинзбурга обычно рассматри­вается как образец микроисторического исследовательского направления, хотя слово «microstoria» К.Гинзбург употребил позднее, в совместной с К.Пони статье «Имя и игра». Новое направление обвиняло традиционную историю в «этноцентризме» и «телеологичности» и сосредотачивалось на «мелочах», стремясь выявить ранее незамеченные феноме­ны прошлого. Так, Э.Ладюри о своём исследовании о средневековой деревне Монтайю, говорил, что изучал «под микро­скопом» явления, которые «по масштабу своему были необычайно мелкими, однако имели решающее значение для тонких струк­тур общества». Тенденциозность микроистории проявилась в том, что её интерес был направлен не на элиты, а почти исключительно на представителей «низовых сло­ёв». Микроистория стремилась рассматривать людей прошлого как действующих лиц, обладавших собственными целями и стратегиями. В этом она выступала против позиций «традиционной» макроориентированной социальной исто­рии, для которой низшие слои оставались «безмолвствующими» и представлялись просто анонимной массой. К.Гинзбург и К.Пони пытались соединить «неэли­тарную перспективу» социальной макроистории со «стремлением к индивидуализации», характерным для биографически-ориентиро­ванного исследования элит, и писать «просопографию масс», «маленьких людей», через множество эмпирических штудий. При этом в центре внимания микроистории находились не изолиро­ванные индивиды, а социальные связи и отношения, в рамках ко­торых они осуществляют свои «стратегии». Социальные группы и институты не существуют по отношению к людям как объективные данности: «маленькие люди» участвуют в их формировании посредством переговоров и конфликтов, в «политике повседневной жизни, суть которой за­ключается в стратегическом применении общественных правил».

Микроисторики отличаются от других коллег по цеху ещё и тем, как они пишут свои книги, как они представляют чита­телю результаты своей работы. Так, для К.Гинзбурга этот процесс состоит в поиске «улик» и «следов». Обращение к микроистории, как правило, связано с всеобщими политическими и общественными обстоятельствами эпохи: с круше­нием веры в прогресс, с упадком институционализированных форм солидарности в виде партий, профсоюзов и др. общественных организаций. Поскольку эти тенденции проявились с кон. 70-х гг. 20 в. в большинстве стран Запада, то не удивительно, что дрейф в сторону микроистории почти одновременно стал ощущаться в разных нацио­нальных историографиях (Э.Ладюри, Ж.Дюпакье, Д.Сэбиан).