25 Марта 1776 г.

«Ландграф Гессен-Кассельский ежегодно получает четыреста пятьдесят

тысяч талеров за двенадцать тысяч бравых гессенцев, большинство которых

сложит голову в Америке. Герцог Брауншвейгский получает восемьдесят пять

тысяч талеров за три тысячи девятьсот пятьдесят четырех пехотинцев и за

триста шестьдесят кавалеристов, и, несомненно, лишь немногие из них увидят

снова свою родину. Наследный принц Гессен-Кассельский также поставляет

пехотный полк за двадцать пять тысяч талеров. Как известно, двадцать тысяч

ганноверцев и с ними три тысячи мекленбуржцев, проданных за пятьдесят

тысяч талеров, уже ожидают отправки в Америку. Говорят, что баварский

* См.: «Немецкие демократы XVIII века». М., 1956, с. 128.

316

Основные черты немецкого Просвещения

курфюрст также собирается продать англичанам четыре тысячи солдат» *.

28 марта 1776 г.

«Говорят, что герцог Вюртембергский продаст Англии еще три тысячи

солдат, и в этом будто бы причина его нынешнего пребывания в Лондоне!!!» **

Воспитанник Карловой школы

и автор «Разбойников»

Шиллер вырос в атмосфере вюртембергского пиетизма и хотел изучать

теологию в Тюбингенском монастырском училище. В противовес этому учебному

заведению, находившемуся под контролем сословного представительства

во главе с духовенством, герцог основал Военную академию (с 1781 года Высшая

Карлова школа на правах университета), чтобы воспитывать офицеров

и чиновников, на которых мог бы опираться его абсолютистский режим.

Фридрих Шиллер, сын офицера — выходца из крестьян и ремесленников,

вынужден был поступить в 1773 году в Карлову школу и принять на себя обязательство

состоять на службе у герцога до конца своей жизни. Подчинение

«отеческому» авторитету герцога, казарменная дисциплина и слежка воспитанников

друг за другом — вот фундамент, на котором держалась Карлова

школа. Ее воспитанники, характеризуя систему воспитания, вынуждавшую их

становиться «верным слепком с одного и того же образца, от которого пластическая

природа торжественно отказалась» 109, как писал в 1784 году Шиллер,

чаще всего употребляли слова «деспотизм» и «рабство». В тех, кому претили

лесть и лизоблюдство, кто боялся очерстветь душой или вовсе сойти с ума в

казарменных стенах этой школы, зрели оппозиционные настроения, сплотившие

воспитанников в дружеский кружок. Дух вольности в нем поддерживался

чтением античных и просветительских сочинений, особенно произведений писателей

«Бури и натиска». Шиллер, рано почувствовавший «склонность к поэзии

» 110, решил сам написать бунтарскую драму. Возникшие таким образом

«Разбойники» были предметом чтения и обсуждения всего кружка друзей,

объединившихся вокруг Шиллера.

Дружественные отношения связывали Шиллера в Карловой школе с молодым

преподавателем философии Якобом Фридрихом Абелем (1751—1829),

который — хотя и не скупился на похвалы герцогу по тем или иным официальным

случаям — ярко, волнующе рассказывал своим ученикам о «великих мужах

» и «гениях», что должно было укреплять в них оппозиционные настроения.

Согласно Абелю, гений отличается продуктивной страстью, наполняющей

его высоким «сознанием собственной силы» и ломающей «тюремные рамки»

предписанного поведения. Знаменитые мужи античности не обрели бы «величие

духа», «если бы томились под властью душащего все живое деспотизма» 111.

Шиллера приводили в восторг абелевские «великие мужи» и античный республиканизм;

и то и другое он нашел в образцовом виде в «Сравнительных жизнеописаниях

» греческого историка Плутарха (ок. 46—120). В своих этико-фило-

софских взглядах Шиллер стремился наполнить политическим содержанием

альтернативу альтруизм — эгоизм, знакомую ему по сочинениям Геллерта.

* Немецкие демократы XVIII века. М., 1956, с. 123—124.

** Там же, с. 126.

317

Литература эпохи Просвещения

В «Предисловии» автора к «Разбойникам» альтруист-республиканец Брут и

эгоистический деспот Катилина противопоставляются как «направления», по

одному из которых может пойти «выдающийся, значительный человек, наделенный

исключительной силой» *.

«Поставьте меня во главе войска таких молодцов, как я, и Германия станет

республикой, перед которой Рим и Спарта покажутся женскими монастырями

», — восклицает Карл Моор, главный герой первой шиллеровской пьесы

«Разбойники» (1781). Правда, банда разбойников, возглавляемая Карлом, не

является таким войском; однако она ведет беспощадную борьбу против угнетателей

народа.

Это отражало тогдашнюю действительность: в Германии и Швейцарии

насчитывалось примерно сорок тысяч воров и бродяг, организованных в банды

и поддерживаемых наводчиками и укрывателями. Отслужившие свой срок

солдаты пополнили после окончания Семилетней войны ряды этих банд.

Дерзкие разбойники были у всех на устах: Ханникель в Шварцвальде, Штюльп-

нер в Рудных горах, Шиндерханнес в Пфальце, Зонненвирт в Швабии.

В своем изображении разбойников Шиллер отталкивается от повести Шу-

барта «Из истории человеческого сердца».

Сын дворянина, рассудительный и добропорядочный, пытается извести родного

брата из-за наследства и убить отца, чтобы завладеть всем состоянием;

брат, простодушный и легкомысленный человек, изгоняется на чужбину; возвратившись,

он спасает отца и проявляет по отношению к своим подданным человеколюбие.

Шубарт хотел показать в своем рассказе, что, «хотя из-за формы

правления положение немца чисто пассивное, мы все-таки люди, имеем свои

страсти и способны к действию не хуже какого-нибудь француза или

бритта» 112.

Такими были и братья Моор — люди, одержимые страстью и желанием

действовать. Деспотически-эгоистический Франц стремится добиться жизненного

успеха путем хитрости и вероломства. Безобразный наружностью и, как

младший сын, ущемленный в наследственных правах, он бросается в объятия

корыстной, крайне эгоистической философии, чтобы добиться власти и денег.

Совершенно по иным мотивам становится преступником Карл. Его идеалом

является гармоничное общество, образец которого он видит в душевных отношениях

между родителями и детьми. Когда в результате интриги Франца от

него отрекается отец, стремление Карла к свободе обращается в ненависть

ко всему человечеству в целом: «Я готов отравить океан, чтобы люди из всех

источников пили смерть!» В этой ситуации Шпигельбергу, личности, подобной

Францу, только более мелкого пошиба, удается подбить Карла сколотить банду

разбойников.

Таким образом, с самого начала показывается, что Карл Моор пошел в

разбойники не из одного отчаяния; социальная и политическая бесперспективность

жизни разбойников предстает как нечто аморальное. И хотя Моор и более

благородные и мужественные из его сподвижников пытаются на свой, разбойничий,

манер утвердить справедливость в деградировавшем обществе, они

все дальше и дальше отступают от идеала «нравственного миропорядка», который

для Карла вновь обретает прежнюю ценность, предстает в божественной

красоте природы и оживает в воспоминаниях о гармоничном детстве. Освободившись

ценой гибели возлюбленной от клятвы верности банде, Карл отдает

* Здесь и далее цитаты из произведений Шиллера приводятся по изданию: Фридрих

Ш и л л е р . Собрание сочинений в 8-ми томах. М.—Л., Гослитиздат, 1937—1950.

318

Основные черты немецкого Просвещения

Присуждение премий в Карловой Академии (И. и Ф. В. Хейделофф, 1782)

себя в конце концов в руки суда, чтобы остаться верным своему идеалу — отнюдь

не господствующему порядку. Подобно Гёцу, Карл Моор изображен в

достойном восхищения величии и в то же время критически.

В «Разбойниках» Шиллер использовал «преимущества драматического

приема — возможность подсмотреть самые сокровенные движения души» 113.

Шекспир, которого Абель характеризовал знатоком души и великим изобразителем

человеческой натуры, дал одновременно образец художественного

осмысления широких общественных связей: «Тут такое обилие взаимно

проникающих друг друга реальностей, что мне не представлялось возможным

втиснуть их в чересчур узкие рамки теорий Аристотеля или Баттё» 114.

Не в последнюю очередь из-за этих «реальностей» в своей «копии действительного

мира» Шиллер предполагал, что содержание его пьесы закроет «ей

доступ на сцену» 115. Интендант Мангеймского национального театра Вольфганг

Гериберт барон фон Дальберг потребовал внесения серьезных поправок,

которые он отчасти своевольно осуществил: перенес действие из XVIII века

в XV и снял многочисленные пассажи, где делались выпады против легко

угадываемых власть имущих и их покровителей. Тем не менее воздействие

«Разбойников», выражавших оппозиционные настроения, оставалось мощным.

«Театр походил, — свидетельствует очевидец, присутствовавший на спектакле

в январе 1782 года, — на сумасшедший дом — выпученные глаза, сжатые

кулаки, резкие выкрики в зрительном зале! Люди, рыдая, бросались друг

другу в объятия, женщины в полуобморочном состоянии, шатаясь, брели к

выходу. То было всеобщее потрясение, как в хаосе, из неопределенности которого

рождается новое творение» 116.

Освобожденный в декабре 1780 года из Карловой школы, Шиллер получил

319

Литература эпохи Просвещения

назначение в полк в качестве лекаря с небольшим жалованьем. Он обязан

был носить военную форму и не имел права покидать Штутгарт без разрешения

своего начальника.

Поэтому он ездил в Мангейм на первую постановку своей пьесы тайно.

За вторую самовольную отлучку герцог наказал его двухнедельным арестом

и приказал «впредь никаких сочинений, кроме медицинских, не писать и с

иностранцами не общаться» 117. Помня о судьбе Шубарта, Шиллер в сентябре

1782 года бежал из Вюртемберга.

Поддержки, на которую он так рассчитывал в Мангейме, Шиллер не

нашел; положение его было отчаянным. Лишь год спустя Шиллер вступил

в должность театрального драматурга при Мангеймском театре, до этого он

нашел убежище в Бауэрбахе под Мейнингеном, в имении матери одного из

своих друзей по Карловой школе.

Театральный драматург в Мангейме. Вскоре после своего знакомства с

Вольфгангом Герибертом Дальбергом Шиллер приступил к работе над республиканской

трагедией «Заговор Фиеско в Генуе» (1783).

В пьесе изображается борьба за власть между двумя генуэзскими аристократическими

партиями в XVI веке. Реальный Фиеско, глава заговора против

тирана Андреа Дориа, погиб в результате несчастного случая, так ничего и

не изменив в форме правления. У Шиллера же Фиеско волен решать, дать

ли городу-государству Генуе республиканскую конституцию или самому стать

на место Дориа в качестве «герцога».

Как и в «Разбойниках», в центр пьесы выдвинута проблема «Брут — Катилина

». Но если Карл Моор не может стать Брутом, ибо действия разбойников

не способны заменить борьбы революционных масс, то Фиеско, столь же

сильная личность, как и Карл, располагает необходимыми для осуществления

политической революции средствами власти. Использует ли он их для этой

цели — зависит только от него самого. Фиеско привлекает роль единовластного

правителя; в то же время в нем просыпается республиканская совесть,

к которой взывает Веррина, истинный Брут среди заговорщиков.

Изображением заговора, исход которого зависел лишь от воли одного

Фиеско, практически нельзя было раскрыть объективные условия политической

борьбы, равно как и показать возможные решения актуальной

проблемы изменения абсолютистского общественного порядка.

Шиллер колебался между двумя полярными решениями. В первой редакции

Фиеско захватывает власть, Веррина сбрасывает его со скалы в море,

а сам отдает себя во власть Дориа. В первой мангеймской постановке (январь