1834), Одному из «умных людей» Веймара: «Мечта, что прекрасные зерна, которые

зреют во мне и в моих друзьях, дадут урожай на этой почве и эти небесные

жемчужины украсят венцы князей, оставила меня окончательно» 83.

Фактически дело с осуществлением его плана хозяйственных преобразований

в основных моментах обстояло печально; Гёте овладели сомнения, возможно

ли вообще при существующем общественном порядке благосостояние

всей массы населения: «Мы настолько далеко зашли, что в высших кругах за

Годовой доход городского населения (2-я половина XVIII века)

Высшие должностные лица,

Предприниматели, банкиры

Священники, служащие, профессора, купцы

Мастера, торговцы, хозяева гостиниц, учителя,

хирурги, низшие должностные лица

Поденные рабочие, домашняя прислуга, надомные

рабочие, подмастерья

304

Основные черты немецкого Просвещения

К. Ф. Мориц (Зинтцених)

один день поглощается больше, чем в

низших за этот же день может быть произведено,

заготовлено» 84.

Осознав иллюзорность своих мечтаний,

Гёте в середине 80-х годов с удвоенной

энергией обращается к поэтическому

творчеству; одновременно с этим он усиленно

занимается естественными науками

(см. с. 237). В сентябре 1786 года благодаря

поездке в Италию он освобождается

от обязанностей веймарского чиновника

и ставшей для него тягостной связи с

Шарлоттой фон Штейн (1742—1827), женой

обер-шталмейстера. Гёте надеялся испытать

с Шарлоттой, с которой его долгое

время связывала душевная близость, полное

счастье взаимной любви, но его надеждам не суждено было сбыться, и он

мучительно переживал это.

Почти двухлетнее пребывание Гёте в Италии открывает новую эпоху в его

творчестве. Ничем не стесняемый, не обремененный никакими обязанностями,

он жил свободной жизнью среди художников и ученых, с которыми был связан

дружескими отношениями. Он предавался созерцанию природы, наслаждался

приятным климатом, знакомился с сокровищами искусства Италии, участвовал

в общественной жизни — в спектаклях народного театра, в карнавалах,

в открытых судебных разбирательствах, и все это заставляло его с особой силой

почувствовать, от какой ограниченной жизни он бежал: «насколько жалкими

и одинокими людьми мы все вынуждены быть в наших карликовых независимых

государствах» 85.

В Италии Гёте возвратился к своим прежним замыслам и наброскам: он

сосредоточенно работает над «Тассо» и «Эгмонтом», одновременно заново

переосмысливает некоторые философские и эстетические проблемы. Теперь он

прежде всего сводит счеты со «всяческими притязаниями», теми мировоззренческими

позициями, когда действительность воспринимается не объективно,

а истолковывается в соответствии с субъективными интересами и желаниями.

Под этим он подразумевал свои, уводившие далеко мечты и идеалы первых

лет пребывания в Веймаре, а также христианско-феодальную идеологию, бюргерское

искусство, с характерным для него протестом и утопией, и искусство,

прославляющее религию, где «герой вечно страдает, но никогда не действует»,

где не выказывается «ни малейшего интереса к современной жизни и всегда

есть что-то фантастическое, приходящее извне» 86.

Так, Гёте принял живое участие в работе Карла Филиппа Морица (1756—

1793), с которым он сблизился в Италии, над трактатом «О творческом подражании

прекрасному» (1788). Мориц, автор знаменитого автобиографического

романа «Антон Рейзер» (1785—1790), видел задачу искусства в подражании

«гармоническим отношениям великого целого природы», он требовал

завершенной художественной «организации» материала, которая только и

составляет подлинную «красоту» искусства.

Гёте видел в этом требовании прежде всего обязанность искусства следовать

«естественным законам»; образцом такого искусства является, по его мнению,

античное, вполне справившееся с этой обязанностью: «Все произвольное, вооб-

305

20—1028

Литература эпохи Просвещения

ражаемое сводится воедино, в этом необходимость, в этом бог» 87. (Под богом

здесь понимается, как и у Спинозы, объективная закономерность.) В соответствии

с этим в своем исследовании «Простое подражание природе, манера, стиль»

(1789) Гёте объяснял, что художник «должен опираться на природу и размышлять

над природой», чтобы «распознавать сущность вещей... в зрелых и осязаемых

образах». Такой подход он назвал стилем в отличие от манеры, которая дает

представление только об индивидуальности художника, а не о соответствующем

предмете.

«Римский карнавал» (1789) был создан по этой теории стиля. Гёте описывает

отдельные этапы и события народного римского праздника и воздерживается,

за исключением нескольких замечаний в конце, от каких-либо

оценок.

В общественном празднике, где стерты социальные различия и неравенство

и изображаются главные события жизни — зачатие, рождение, смерть,

стремление к успеху и наслаждениям, предстает непосредственно, в наглядной

форме «сущность человеческого общества»: «Жизнь в целом, как римский карнавал,

необозрима, испорчена, даже сомнительна»; но народный праздник напоминает

также и о «важности всякой кратковременной, часто представляющейся

незначительной радости жизни».

Сформулированные таким образом максимы и описание главных событий

человеческой жизни, разумеется, еще не означали проникновения в «сущность»

человеческого общества, понимания его исторических закономерностей. Именно

«Римский карнавал» показывает обоснованность критики Кнебеля, писавшего

в 1789 году Гердеру: «Гёте как раз из Италии привез с собой кучу ограниченных

представлений, как, например, то... что все абсолютнейшим образом

замыкается в индивидуальном существовании и что нам, следовательно, не

остается ничего другого, как только обдумывать и осмыслять отдельные случаи

и следствия...» 88.

Поэзия Гёте

Если как драматург и прозаик Гёте в Веймаре должен был искать новые

идеи, то как поэт он не испытывал недостатка в темах. Он не считал для себя

зазорным на придворных празднествах выступать в роли крестьянина с чтением

стихов-паузников (Knittelverse), которые должны были воспитывать князя

(«Светлейший князь, дозволь войти / И речь крестьянину произнести», 1776).

Другую разновидность стихотворений представляли собой торжественные гимны

из тематического круга «Ифигении в Тавриде», «Границ человечества»

(1781) и «Божественного» (1783) (см. с. 310—311), содержавшие не субъективные

переживания, а размышления о возможности и границах человеческого

поведения. И все же для подавляющей части стихотворений веймарского периода

характерно выражение собственных переживаний поэта.

«Ночная песнь охотника» (1775—1776, позднее под названием «Вечерняя

песня охотника») отражает в образе «души, что в мире не найдет / Покоя ни

на миг», кризисное состояние, вызванное переездом из Франкфурта в Веймар.

Как и в стихотворении «К месяцу» («Снова лес и дол покрыл / Блеск туманный

твой» *), терзаемое сердце находит успокоение в тишине ночной природы

и в мыслях о любви и дружбе.

* Перевод В. Жуковского.

306

Основные черты немецкого Просвещения

«Ночная песнь путника» (1776; «Ты, что с неба и вполне / Все страданья

укрощаешь» *) — единственный зов к покою. Во втором стихотворении под

тем же названием, написанном Гёте в 1780 году после дневных утомительных

дел в ночной тиши Кикельхана под Ильменау, с несравненной краткостью

передано состояние наступающего умиротворения, покоя.

Горные вершины

Спят во тьме ночной,

Тихие долины

Полны свежей мглой;

Не пылит дорога,

Не дрожат листы...

Подожди немного —

Отдохнешь и ты!

(Перевод М. Лермонтова)

Как состояние покоя в природе — только определенный момент в ее вечном

движении, так и погружение человека в состояние покоя означает исцеляющий

сон, который способствует накоплению в нем созидательных сил. В стихотворении

«На озере», написанном в 1775 году во время поездки в Швейцарию,

Гёте набросал план целой жизни в поэтических картинах, где приравниваются

друг к другу явления природы и процесс творческого развития личности.

Веймарские стихотворения, отражающие борьбу поэта за общественные

преобразования, показывают взаимосвязь человека с миром как напряжение

человеческих сил («Природа»), как борьбу за свое утверждение перед природой,

слепо и со всех сторон наседающей на человека.

В стихотворении «Морское плавание» (1776) корабль жизни — груженный

большими надеждами — должен быть направлен к цели. Сидящий в надежном

порту с «верными друзьями» лирический герой (в первой строфе) оказывается

затем одиноким мореходом.

Но стоит он у руля, недвижим;

Кораблем играют ветр и волны,

Ветр и волны, но не сердцем мужа.

Властно смотрит он в смятенный сумрак

И вверяет гибель и спасенье

Горним силам.

(Перевод Н. Вильмонта)

«Зимняя поездка на Гарц» (1777), гимн, написанный в свободных ритмах,

охватывает тот же круг проблем; стихотворение опирается на особенный «случай

»: в то время как герцог и его спутники предприняли «охоту на кабанов», которая

«устраивалась поневоле, в силу частых жалоб населения», Гёте поскакал

в Гарц, чтобы ознакомиться с «горным производством», подняться на Брокен —

увидеть и поближе узнать человека, ищущего помощи, «все свои способности»

обращавшего «вовнутрь; а так как в душе его отсутствовал хотя бы проблеск таланта,

то он, можно сказать, был изничтожен и раздавлен...». Из этого

многогранного «случая» «самые особеннейшие обстоятельства» 89 приобрели

в живых поэтических ассоциациях смысл «всеобщего». Стихотворе-

* Перевод А. Фета.

20* 307

Литература эпохи Просвещения

ние — великолепное выражение жизненной энергии и жажды деятельности в

полном осознании того, что жизнь каждого человека зависит от внешних обстоятельств

и что идущий не по удобной дороге счастья остается одинок.

Одиночество творческого человека настойчиво отделяется от ухода в себя,

погружения в свой внутренний мир, от достойного сожаления несчастья

людей типа Вертера, теряющих «в неудовлетворенном эгоизме собственную

ценность»: «Тоска засасывает их».

Двадцатишестилетие герцога послужило поводом к написанию большого

стихотворения в ямбах «Ильменау» (1783). «Тихий дол» и «зеленая дубрава» —

места, вызывающие в памяти упоительные воспоминания о давнем ночном

охотничьем лагере в дружеском обществе герцога. Поэт ведет «диалог со своим

собственным «я» былых времен» 90, в котором речь идет о противоречиях и

границах «правления» и обрисован сложный образ молодого герцога.

Наступление дня рассеивает этот «бледный призрак». В конце поэт обращает

свой взор на усердие трудолюбивого народа, выражает надежды на успешное

развитие горного дела в Ильменау и призывает герцога с сознанием ответственности,

умно и настойчиво направлять свою деятельность «себе и всем твоим

во славу» *.

В первые годы жизни в Веймаре были написаны также баллады «Рыбак»

(1778) и «Лесной царь» (1782). Обе вызывают волнующее чувство изображением

того, как силы природы определяют ход действия и становятся причиной

таинственной смерти человека. Эти стихи «предостерегают»: в интересах самоутверждения

человек не должен сгибаться под напором сил природы, поддаваться

ее соблазнам.

В любовной лирике этого периода в отличие от стихотворений, написанных

до 1776 года, самостоятельной темой становятся своеобразные, неповторимые

личные отношения с Шарлоттой фон Штейн. В центральной части

стихотворения «О, зачем твоей высокой властью...» говорится:

Что же нам судьба определила?

Чем, скажи, ты связана со мной?

Ах, когда-то — как давно то было! —

Ты сестрой была мне иль женой.

(Перевод В. Левика)

Любимая названа не только женой, но и сестрой и, следовательно, относится

к тому кругу близких — как «братья Гердер и Кнебель», — на понимание

и поддержку которых Гёте мог надеяться в своей жизни и деятельности

в Веймаре. Проявляемое Шарлоттой участие в трудных ситуациях, ее

неизменный интерес к волновавшим Гёте политическим, мировоззренческим

и художественным проблемам придавали их отношениям интенсивность духовного

общения, какую Гёте никогда до тех пор не испытывал: «Я не могу

значительность — власть, которую имеет надо мной эта женщина, — объяснить

ничем другим, как сродством душ. Да, мы были когда-то мужем и женой» 91.

Этот мотив снова звучит в стихотворении, но он вместе с тем указывает и на

сложную сторону взаимоотношений: именно теперь они не муж и жена, существующие

общественные нормы препятствуют этому. И все же вопреки этому

«новому положению» и «боли» верность высшей потребности сохраняет

свою силу: «Счастье, что судьбы коварной злоба / Изменить не может нас».

* Перевод В. Левика.

308

Основные черты немецкого Просвещения

Мотив борьбы за совершенные отношения между мужчиной и женщиной,

характерный для стихотворений, посвященных Шарлотте фон Штейн, вместе

с претенциозными планами общественных преобразований исчезает в любовной

лирике итальянского периода. Любовь теперь тоже освобождается от «притязаний

», это прежде всего удовлетворение чувственной страсти:

Чтите, кого вам угодно, а я в надежном укрытье,

Дамы и вы, господа, высшего общества цвет.

Северным гостем своим и мать и дочка довольны,

Варваром покорены римское сердце и плоть.

(Перевод Н. Вольпин)

Это строки из «Римских элегий» — цикла из двадцати стихотворений, написанных

в период между осенью 1788 года и весной 1790 года. Любимую утешают,

чтобы она не каялась, что так скоро сдалась — а разве иначе поступали

античные боги и богини? В элегии прославляется богиня «случая», связываются

воедино наслаждение любовью и искусством.

Ночью ж Амур к другим меня призывает занятьям:

Так, вполовину учась, счастлив я ныне вдвойне.

Впрочем, я ль не учусь, когда нежную выпуклость груди

Взором слежу, а рукой вдоль по бедру провожу?

Мрамора тайна раскрылась; закон постигаю в сравненьях:

Глаз, осязая, глядит, чувствует, гладя, рука.

(Перевод Н. Вольпин)

В этих стихотворениях отсутствует элегическая печаль, вызываемая разрывом

между идеалом любви и действительными любовными отношениями.

Элегия здесь — в тоне, как писал Август Вильгельм Шлегель, «чаще всего

более бодром, чем даже у древних элегических поэтов» 92, — двустишие, которое

(по образцу римских поэтов Катулла, Тибулла, Проперция, Овидия и

Горация) передает различные перипетии чувственной любви. Эта традиция

узаконила «физическую» любовь как предмет изображения в искусстве. Возводя

«индивидуальные побуждения... в высшую духовную» 93 связь с античным

искусством и мифологией, Гёте противопоставлял христианско-аскетической

идеологии концепцию «языческого человека».

Заботы о создании веймарского театра:

«Ифигения», «Тассо», «Эгмонт»

В отличие от франкфуртского периода в первые годы жизни в Веймаре

Гёте создавал свои драматические произведения в непосредственной связи с

театральной практикой, как драматург. При этом все-таки обнаруживались

противоречия между идеалом великого поэта и театром.

Гётевский идеал виден в начатом им в 1777 году романе «Театральное

призвание Вильгельма Мейстера». В нем описывается жизненный путь сына

купца Вильгельма Мейстера, в детстве увлекшегося театром; изучая бродячие

и придворные труппы, он развил свои художественные и театрально-организаторские

способности и стал основателем бюргерского национального театра.

309

Литература эпохи Просвещения

Сходным образом известный композитор того же времени Иоганн Фридрих

Рейхардт (1752—1814) попытался в «Жизни знаменитого музыканта Генриха

Вильгельма Гульдена» (1777) показать жизненный путь основателя бюргерского

концертного дела. Обоим романам, в которых изображается достоверная

картина культурной жизни того времени, суждено было остаться незавершенными,

ведь бюргерский национальный театр и концертное дело оставались

и через десять лет после попыток Лессинга организовать театр в

Гамбурге все еще не осуществленными пожеланиями.

Веймарский театр под руководством Гёте

(1791—1817)

На 4136 театральных вечерах было сыграно:

жанры: основные авторы:

17 фарсов 4 пьесы Лессинга

31 зингшпиль 8 пьес Шекспира

77 трагедий 18 пьес Шиллера

104 оперы 19 пьес Гёте

123 драмы 31 пьеса Ифланда

249 комедий 87 пьес Коцебу

Также и гётевскому идеалу бюргерского национального театра резко противостояла

веймарская действительность: придворный любительский театр.

Гёте стремился удовлетворить требованиям этого театра и вместе с тем не только

пропагандировать мировоззренческие позиции, соответствовавшие его борьбе

за общественные преобразования, но, кроме того, писать пьесы для популярного

национального театра. Исходя из этого замысла, он прежде всего направил

усилия на создание зингшпиля и оперетты — виды искусства, особенно

пользовавшиеся успехом у публики того времени. Уже во франкфуртский

период появились «Эрвин и Эльмира» (1775, 2-я редакция 1788 год) и «Клау-

дина фон Вилла Белла» (1776, 2-я редакция 1788 год); в Веймаре Гёте написал:

в 1776—1777 годах «Лилу», в 1779 году «Джерри и Бетели», в 1781—