§ 2. Советский период

Советская историография в целом сохраняет дореволюционную либеральную традицию деления истории университетов в XIX веке на периоды прогресса и реакции. Но «марксистко-ленинские теоретические установки» и «марксистский подход» изменили оценки и трактовки этих периодов.

Университетский устав 1804 года не пользовался особой популярностью у исследователей советского периода. В общеисторических и смежных работах этот период упоминается чаще всего как время «заигрывания монархов с либералами»⁶⁰ Устав рассматривается как часть мер по преобразованию государственного аппарата в начале XIX века, непременно упоминается малое финансирование министерства народного образования, и делается вывод о незаинтересованности властей в укреплении университетов. ⁶¹

В основном преобладало мнение, что по замыслу создателей он должен был унифицировать функции всех университетов – учебные, научные, просветительские и административные. Права, которые в начале XIX в. получили университеты "…помогли заложить прочную основу для научно-исследовательской деятельности. По сути дела, устав 1804 г. явился фундаментом для создания и развития вузовской науки"⁶². Для Г.Е. Павловой этот период был только "временем относительно либеральных мероприятий в области высшего образования"⁶³.

Реорганизация государственного аппарата, частью которой явилось и создание министерства народного просвещения и университетский устав 1804г., согласно советской историографии, сохраняло основы самодержавно- крепостнического строя «…только подновило его внешний фасад…»⁶⁴

Изменения в университетской политике, произошедшие в 20-е гг. XIX в. Г.Е. Павлова связывает с началом "гонений на науку и высшее образование"⁶⁵ которые начались в это время по всей Европе. Изменения в университетской жизни проводились исподволь, путем распоряжений и постановлений, устанавливающих строгий контроль за деятельностью профессоров и преподавателей. В результате упал не только уровень преподавания, но и уровень научных исследований в отечественных университетах.

Ужесточение политики в отношении унивеститов связывалось и общей государственной реакционной политикой, еще более ужесточившейся после восстания декабриствов.⁶⁶

Учебник по истории СССР 1956 года утверждает, что в 20-е гг. министерство народного просвещения занималось прямо противоположной деятельностью, за что получило название "министерство затмения". Открытый разгром Казанского и Санкт-Петербургского университетов, отстранение от преподавания лучших профессоров, подчинение основ наук религиозным принципам дало свой результат – общий упадок университетов в 20-х – начале 30-х гг.⁶⁷

Однозначно негативную оценку встречает у советских исследователей устав 1835 г. Для советского времени он был воплощением реакционной политики царизма.

Авторы юбилейного сборника к 150-летию Ленинградского университета называют устав 1835 года совокупностью полицейско-бюрократических норм, которые должны были регламентировать организационные стороны жизни университета. Кроме того строгая регламентация и бюрократизм в этот период сочетались с внесением на повестку дня теории официальной народности.

Главной же задачей устава 1835 г. было включение университетов в общую полицейско-бюрократическую систему самодержавного государства. С помощью репрессий и официальной идеологии царское правительство стремилось "одворянить" состав студенчества и преподавательского состава. Но, несмотря на предпринятые меры, число студентов-дворян неуклонно падало⁶⁸

Тот же вузовский учебник истории утверждает, что устав 1835 г. ставил своей целью затормозить общественно-экономическое и культурное развитие страны. "Контрнаступление реакции сопровождалось беспощадным подавлением всех прогрессивных сил и жесткими репрессиями в отношении передовой интеллигенции"⁶⁹. Но в этот период царское правительство не ограничивалось чисто репрессивными мерами. Министром народного просвещения графом С.С. Уваровым была создана так называемая "теория официальной народности".

По мнению Г.Е. Павловой введение нового устава, несомненно реакционного, было продолжением общеполитического реакционного курса Николая I, вызванного выступлением декабристов. Немалая роль ею отводится С.С. Уварову, который "…не устраивал погромов университетов, открыто не расправлялся с прогрессивно настроенной профессурой, но проводил более гибкую, проникнутую насквозь монархическим духом политику"⁷⁰. Главной целью введения нового устава Г.Е. Павлова называет превращение университетов в узкосословные учебные заведения. Но эта цель достигнута не была – устав прямо не запрещал поступление в университеты лиц недворянского сословия. Несмотря на реакционные меры, со второй половины 30-х г. университеты начали переживать подъем. Университетская наука того времени, по мнению Г.Е. Павловой, отражает то развитие науки, которое произошло за предыдущие три десятилетия. "…дальнейший подъем университетской науки явился результатом не действия нового устава…, а общественного, социального и экономического русского общества, талантливости, трудолюбия, нередко граничащие с подвижничеством профессоров и преподавателей университетов, их воли и настойчивости в преодолении всех и всяческих трудностей"⁷¹.

Но некоторые исследователи, отмечая последующие за уставом 1835 года успехи отечественной науки делает выводы, что устав вполне соответствует документам, по которым функционировали университеты в Европе. Так Л.С. Цетлин в своем исследовании о науке в Московском университете во второй половине XIX в. признает, что период 1835-1848 гг. был довольно благоприятным периодом для развития отечественной науки, а сам устав поначалу сохранял некоторую долю самоуправления в университетах⁷².

Изменение правительственного курса в 1848 г., введение чрезвычайных мер в отношении университетов рассматривалось в советской научной литературе как реакция царского правительства на волну революций, охвативших Европу в 1848г.

Европейские революции, говорит Л.С. Цетлин, нарушили естественный ход событий в России, прервали действие Устава 1835 г., который, в связи с происходящим в Европе "…стал обладать целым рядом реакционных законоположений, внедрявших в университетскую жизнь все установки казарменного режима Николая I"⁷³. В этот период весь строй университетской жизни доходит до состояния полной разрухи. Через некоторое время даже власти были вынуждены признать это.

Некоторые исследователи отмечают и усиление сословной политики, существовавшей всегда, но именно в этот период ставившей максимально возможные препятствия для представителей недворянснсва.⁷⁴

В 1863 г. на волне Великих реформ университетам был дарован новый устав. Небывалую активность проявляла общественность. Но, несмотря на определенное давление, оказываемое ею, устав на протяжении длительного времени подвергался всевозможным переработкам в различных инстанциях. И в результате явил собой результат намного отличающийся от первоначального варианта. Целью нового устава, в процессе разработки, было поставлено прекратить студенческие беспорядки. Но с этой задачей он не справился⁷⁵.

Устав 1863 г. – указывает Л.С. Цетлин – задумывался как воплощение идеи университетской автономии. Но благосклонность правительства к университетам выражалась лишь в небольших и временных уступках, после которых власть стремилась "…не только свести их на нет, но еще сильнее зажать в тиски рассадники просвещения"⁷⁶. Как и все реформы 60-х гг., университетский устав, вырванный общественностью у царизма "…отличался фарисейской половинчатостью"⁷⁷.

Устав 1863 г. не отразил чаяний общества, ‑ говорит Г.И. Щетинина, исследователь университетской жизни в России последней четверти XIX в., ‑ ни первоначальных намерений правительства. Сразу после введения устава, однако, начинается подъем науки. Просветительская деятельность университетов выходит за пределы аудитории. Но уже в 70-х гг. в правительственных кругах назревает идея о новом уставе. Устав 1884 г. появляется в условиях жесткой правительственной реакции, которая стремилась опять поставить университеты в полную зависимость от министерства народного просвещения. Период контрреформ начинается с образования и печати. Но вместе с тем университеты не были возвращены в дореформенное состояние. Предполагаемые реакционные положения не были реализованы в уставе полностью⁷⁸. Соболева Е.В. считает задачей последнего университетского устава способствовать органичному соединению университетов с полицейско-бюрократической машиной самодержавного государства⁷⁹.

По мнению Л.С. Цетлин, университетский устав 1884 г. "явился одним из наиболее злостных мероприятий среди контрреформ Александра III"⁸⁰. Его результатом стали хронические студенческие волнения и затяжная депрессия в обществе, охватившая и профессуру.