3. Дальневосточная политика в 1920—1927 годах

В развитии отношений с дальневосточными территориями советское правительство оказалось в достаточно сложной си­туации, поскольку весь этот регион был проникнут таким ко­личеством различных политических течений, которые дела­ли быстрое решение назревших проблем невозможным. В пе­риод гражданской войны Москва была полностью отрезана от всей Сибири, которая находилась под контролем белогвардей­цев и иностранных интервентов. Поскольку Сибирь казалась потерянной и пути на восток были закрыты, советское прави­тельство лишилось возможности установить прямые отноше­ния с Китаем; Япония, ставшая оплотом иностранной интер­венции на российском Дальнем Востоке, естественно, рассма­тривалась в качестве враждебной державы.

Поэтому Советский Союз выступал сначала почти иск­лючительно с бодрыми декларациями, в которых выражалось

340

341

стремление к отмене всех остатков имперского режима на тер­риториях Сибири и Дальнего Востока: так, лозунг равенства здесь интерпретировался как отмена преимущественных прав иностранных концессий в пользу лиц, представляющих мест­ное население.

Но даже после поражения Колчака в Западной Сибири вос­точная ее часть не вошла в состав Советского Союза. Советское правительство было не в состоянии бороться за ее присоедине­ние с оружием в руках, поскольку вся энергия и возможности целиком и полностью уходили на войну с Польшей и борьбу с Врангелем на юге России. К весне 1920 года силы союзников и белочехов оставили Владивосток; последний американец от­был оттуда 1 апреля. Японцы же, напротив, продолжали ок­купацию Владивостока и прибрежного района, а их агент ата­ман Семенов продолжал сохранять контроль над Забайкаль­ем.

Когда после отступления белых к границе с Маньчжурией были освобождены значительные территории, советское пра­вительство решило включить их в буферное государство, рас­положенное к востоку от озера Байкал. В соответствии с этим планом 14 мая 1920 года Советы признали Дальневосточную республику со столицей в Чите. Интересно отметить, что ее премьер-министр Краснощеков (Тобельсон) раньше был чикагским юристом. Сразу же после провозглашения Дальне­восточная республика выступила с протестом против продол­жающегося присутствия в Приморье японских войск, а также против поддержки, которую японцы предоставляли остаткам белогвардейских сил. Вместе с тем она обратилась с просьбой о вооруженной помощи к Советскому Союзу, и осенью 1920 года войска Красной Армии вошли в Читу.

Японская политика в Сибири в этот период была пере­менчивой и нерешительной. Весной 1921 года Япония поддер­жала организацию во Владивостоке антибольшевистского правительства, одновременно настаивая на предварительном разоружении прибывающих в Приморье остатков белых ар­мий, которые должны были бы составлять вооруженную опо­ру этой власти. К концу 1921 года обозначились намерения Японии вывести из Сибири свои войска. В сентябре в Дайрене она вступила в переговоры с Дальневосточной республикой. После того как они были прерваны, их продолжили на конфе­ренции в Вашингтоне в феврале 1922 года, и в сентябре — в Чанчуне. В конце концов Япония объявила, что она добро­вольно выведет свои войска с территорий материковой Сиби-

ри к концу октября 1922 года. За исключением японских пре­тензий на северную часть острова Сахалин, этот шаг свиде­тельствовал о том, что Япония не собирается более вмеши­ваться во внутренние дела России.

Без активной поддержки японцев созданное во Владиво­стоке правительство было не в состоянии противостоять боль­шевикам. Остатки сил белых эвакуировались в Шанхай, а Владивосток заняли советские войска. После завоевания Си­бири потребность в Дальневосточной республике отпала, и, когда 13 ноября 1922 года «Национальное собрание» респуб­лики проголосовало за передачу всех своих полномочий рево­люционному комитету, назначенному советским правитель­ством, Дальневосточная республика прекратила свое сущест­вование.

Советское правительство формально восстановило отноше­ния с Японией в соответствии с условиями договора, подпи­санного 20 января 1925 года. По этому соглашению обе сторо­ны подтверждали условия Портсмутского мира. Япония обя­зывалась вывести свои войска с южного Сахалина в обмен на ряд концессий, который Союз Советских Социалистических Республик обязывался ей предоставить в северной части ост­рова.

В отношениях с Китаем советское правительство было вы­нуждено считаться с двумя взаимосвязанными проблемами, унаследованными от имперской России: вопрос о Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД) и вопрос о Монголии. В 1915 году между Китаем, Внешней Монголией⁹⁵ и имперской Россией было заключено трехстороннее соглашение, в соот­ветствии с которым устанавливался совместный протекторат двух держав над Монголией. В 1919 году, когда Россия пере­живала тяжелейший период, Китайская республика решила пересмотреть существующую ситуацию и аннексировать Монголию, однако даже такой шаг не смог помешать пожару гражданской войны в Сибири перекинуться через границу. В начале 1920 года, когда часть российских белых армий была оттеснена большевиками в Монголию, монгольские и китай­ские власти оказались в равной степени неспособными пре­дотвратить вторжение.

Вскоре после этого в Монголию вошли советские войска, чтобы добить там последние остатки белогвардейцев, а не­сколько позже, в ходе инспирированного Москвой восстания, к власти пришло революционное монгольское правительство. Сразу после этого, 5 ноября 1921 года, Россия заключила с

342

монгольским правительством договор о дружбе, в котором Китай не упоминался вообще. Последнее обстоятельство вы­звало сильное недовольство со стороны китайских правящих группировок.

Проблема управления Китайско-Восточной железной до­рогой была теснейшим образом связана с вопросом о россий­ско-китайских отношениях. В декларации 1919 года совет­ское правительство отказалось от своих прав на эту железную дорогу. Однако декларация была подписана тогда, когда Си­бирь еще контролировалась белой армией, а Китайско-Вос­точная железная дорога управлялась комиссией союзников. Таким образом, советское правительство отказалось от того, что на самом деле ему тогда не принадлежало.

Когда в следующем году позиции большевиков в Сибири упрочились, отношение Москвы к проблеме КВЖД измени­лось. После того как советские войска оккупировали Влади­восток, Китайско-Восточная железная дорога вновь обрела свое былое значение — кратчайшего пути между двумя час­тями территории России. В 1922 году Адольф Иоффе, совет­ский представитель, честно проинформировал китайцев о но­вом подходе Советов к этому вопросу. В ответ китайский ми­нистр иностранных дел потребовал от России вывода россий­ских войск из Монголии и признания китайского суверените­та в регионе. Позиции двух стран продолжали оставаться не­преклонными до тех пор, пока проводившиеся Иоффе перего­воры не прервались.

Никакого соглашения по этому вопросу не было заключено вплоть до 1924 года, когда новый советский представитель Лев Карахан в конце концов не решил монгольскую пробле­му. В статье V заключенного им договора говорилось о том, что советское правительство «признает, что Внешняя Монго­лия составляет неотъемлемую часть Республики Китай и впредь будет уважать китайский суверенитет». Далее Совет­ский Союз соглашался вывести свои войска с территории Монголии. Тем не менее, хотя принцип китайского суверени­тета над территорией Внешней Монголии и был признан, на деле контроль Китая там так и не был установлен, и прак­тически Монголия оставалась формально независимой рес­публикой под покровительством Советов.

Что же касается Китайско-Восточной железной дороги, Советы и китайцы согласились рассматривать ее в качестве чисто коммерческого предприятия; СССР признавал китай­скую юрисдикцию и полицейский контроль над территория-

ми, по которым проходила железная дорога, и соглашался с правом Китая на ее приобретение. Управление Китайско-Вос­точной железной дорогой сосредоточивалось в руках совета директоров, половина из которых назначалась китайским правительством, а другая половина — советским; пост пред­седателя принадлежал китайцу. В дополнение к этому согла­шению с Китаем должны были быть учтены требования мар­шала Чжана Цзо-линя, который в то время был диктатором Маньчжурии, и 30 сентября 1924 года Советы смогли за­ключить с ним соглашение в основном на тех же условиях, что и с Китаем. Таким образом, наиболее острые проблемы, касавшиеся Китайско-Восточной железной дороги, были сня­ты, но полностью ситуация была не разрешена, поскольку претензии ее кредиторов, в число которых входили Япония, Соединенные Штаты и Русско-Азиатский банк, все еще не бы­ли выполнены.

Именно тогда, когда старые противоречия, разделявшие Советский Союз, с одной стороны, и Китай с Японией — с другой, уже были близки к разрешению, Дальний Восток за­хлестнул новый кризис. В Китае прокатилась волна револю­ционных выступлений, в значительной степени направлен­ных против особых привилегий англичан и других иностран­цев в этой стране. Русские к этому массовому подъему недо­вольства, охватившего Китай, практически не были причаст-ны. Хотя Советы и сохранили свои интересы в отношении Ки­тайско-Восточной железной дороги, численность ее управ­ленческого персонала была теперь значительно сокращена, и, поскольку от всех остальных своих исключительных прав в Китае Россия отказывалась, Советский Союз спокойно мог хранить в китайско-британском конфликте нейтралитет. Ни­каких антирусских настроений со стороны китайцев не про­являлось.

Однако, вместо того чтобы держаться подальше от китай­ских проблем, русские вскоре оказались достаточно глубоко в них вовлеченными. Для руководителей Коминтерна китай­ская революция, казалось, представляла возможность осла­бить силы европейских капиталистических государств, по­скольку в соответствии с ленинской теорией главная сила ме­ждународного капитализма и империализма заложена в его способности эксплуатировать «народы колониальных и полу­колониальных стран». Политические и экономические усло­вия развития Китая прекрасно иллюстрировали эту теорию, и, естественно, страна стала основной ареной сражения Ком-

344

345

мунистического Интернационала против европейского импе­риализма.

Великий китайский руководитель Сунь Ят-сен, который хотя сам коммунистом не был, но испытывал симпатии к рус­скому коммунизму и лично к вождю мирового пролетариата, умер в 1925 году. Его работу продолжила созданная им пар­тия, известная под названием Гоминьдан. В ее рамках рабочее и крестьянское движение было объединено с национали­стическим движением, возглавлявшимся интеллигенцией и студенчеством и направленным против империалистической политики европейских держав. В состав Гоминьдана входило сильное коммунистическое крыло, и еще при жизни Сунь Ят-сена его партия поддерживала тесные отношения с Коммуни­стическим Интернационалом в Москве.

Советское правительство стремилось всячески поддержать это китайское движение, и в 1925 году послало туда около ты­сячи военных и политических инструкторов, а также через банки Шанхая и Кантона перевело на его нужды около 3 млн долларов. Известный коммунист Бородин был назначен со­ветником кантонского националистического правительства, которое в 1925—1926 годах расширяло сферу своего влияния от Шанхая в глубь материка по направлению к реке Янцзы. В оккупированных районах вводилось диктаторское правление по модели, предложенной Москвой. Когда в сентябре 1926 го­да националистическое движение охватило Ханькоу⁹⁶, совет­ское влияние в Китае достигло своего апогея.

Успехи этого движения, как тогда казалось, были на­столько впечатляющими, что Коммунистический Интерна­ционал решил попытаться распространить свою деятель­ность из Китая в голландские колонии на Дальнем Востоке, где в ноябре было организовано неудавшееся коммуни­стическое восстание. В начале января 1927 года во время всеобщей забастовки в Ханькоу был объявлен бойкот ино­странным товарам, во время крупной антибританской де­монстрации 4 января толпа заняла территорию британской концессии. 22 марта силы националистов захватили Шан­хай, оставив не занятой лишь территорию концессии, а на следующий день был взят Нанкин.

Но военные операции националистов прекратились из-за вспыхнувших среди них внутренних разногласий. В действи­тельности противоречия между консервативными и умерен­ными членами Гоминьдана и коммунистическим его крылом возникли еще осенью 1926 года, к следующей весне разногла-

сия углубились, причем основная линия водораздела прохо­дила между Чан Кай-ши, который был тогда одним из генера­лов китайских националистических сил, и советским совет­ником Бородиным. 6 апреля полиция совершила налет на со­ветское посольство в Пекине. Документы, которые там были обнаружены, подтверждали тесную связь российской дипло­матии с коммунистическим крылом Гоминьдана и с полной очевидностью выявили руководящую позицию Бородина сре­ди членов этой части партии. Публикация этих документов привела к полному разрыву Чан Кай-ши с Бородиным, кото­рый безуспешно пытался организовать чисто коммунистичес­кое правительство в Ханькоу, но 27 июля 1927 года был выну­жден оттуда уехать.

В декабре Кантон захватили коммунисты, но три дня спус­тя восстание было подавлено силами националистов. Против коммунистов были применены крайне суровые меры — мно­гих революционных руководителей, в числе которых было не­сколько русских, казнили. Влияние Коммунистического Ин­тернационала в Китае, которое лишь два года назад казалось столь многообещающим, резко снизилось.