7. Пятилетний план: промышленная революция

Пятнадцатый съезд Всесоюзной коммунистической пар­тии большевиков, проходивший в декабре 1927 года, знаме­новал собой начало новой эры в истории Советской России и явился событием первостепенной важности не только в разви­тии внутрипартийной политики, но и в изменении формы той политической и экономической системы, в рамках которой происходило становление Советского Союза. Как показали дальнейшие события, именно решения пятнадцатого съезда отвлекли энергию Советской России от подготовки мировой революции, сконцентрировав ее на переходе к революции внутренней.

Непосредственным поводом к созыву пятнадцатого съезда был конфликт, который привел к расколу компартии. Уже на первом заседании стало ясно, что Центральный Комитет одер­жит победу над оппозицией. 18 декабря все оппозиционные руководители были исключены из партии и преданы поли­тическому забвению, которое в то время казалось окончатель-

ным. В январе 1928 года Троцкий был изгнан в Алма-Ату в Туркестане, а в начале 1929 года — выслан из России в Тур­цию. Каменев и Зиновьев, выразив желание оставить ряды оппозиции, попросили у Центрального Комитета прощения, что спасло их от формального изгнания. На какое-то время их назначили на второстепенные посты в провинциальных горо­дах центральной России, а летом 1928 года восстановили в партии.

Большое внимание на пятнадцатом съезде было уделено проблемам развития экономики.

Принятые на нем решения выразились в полной пере­стройке советской экономики, известной как пятилетний план. Русскому народу была навязана двойная революция — промышленная и сельскохозяйственная, — которая, в опре­деленном смысле, сказалась на его судьбе даже больше, чем переворот 1917 года. В данном случае можно говорить о кар­динальном отходе от обычной революционной модели.

В отличие от революции 1917 года, когда массы играли ак­тивную роль в происходивших событиях, этот новый перево­рот был сознательно спровоцирован самим правительством и представлял собой насильственную реорганизацию власти, начатую сверху и распространившую свое давление до самых низов. Предшествующие восстания по сути своей были преи­мущественно разрушительными, сметавшими старые формы власти, чтобы расчистить путь новым; переворот, начавший­ся в 1927-м, был созидательным как по своему духу, так и по поставленным задачам. И тем не менее по размаху и последст­виям это была именно революция. Без этого периода приспо­собления к новой ситуации Россия скорее всего не устояла бы и перед Германией в 1941 году. Будущий историк вправе рас­сматривать события конца двадцатых годов в качестве пово­ротного пункта в современной истории России.

Мысль о введении плановой экономики была далеко не но­вой. Еще в период первой мировой войны все воюющие госу­дарства в большей или меньшей степени уже применяли цен­трализованное планирование. В России же условия, подобные фронтовым, сохранялись еще долго после окончания войны, уже после того, как капиталистические страны далеко про­двинулись по пути восстановления подорванного войной хо­зяйства. Сам Госплан был создан в 1921 году с целью рекон­струкции российской экономики, разрушенной мировой войной и дезорганизованной войной гражданской. Еще раньше — в 1920-м — по предложению Ленина была созда-

364

365

на комиссия по электрификации, однако из-за экономичес­кой разрухи она оказалась не в состоянии достичь в своей дея­тельности существенных результатов.

Марксистские теоретики не были одиноки в своем интере­се к проблемам создания более эффективной экономической системы; инженеры и технические специалисты в силу по­лученного ими образования также увлеченно работали над возможностями ее создания. Планов предлагалось немало, од­нако наиболее важный и четкий проект реконструкции рос­сийской промышленности был предложен в удивительной книге, написанной Василием Гриневецким — крупным ин­женером, получившим образование до революции.

В книге Гриневецкого ^Послевоенные перспективы рос­сийской промышленности*, опубликованной в 1919 году, предлагалось строить промышленные предприятия в богатых полезными ископаемыми районах страны, чтобы они были расположены рядом с основными источниками сырья. Одно­временно это позволило бы избежать излишних проблем, свя­занных с его транспортировкой. Говоря о практическом при­менении своего теоретического тезиса, Гриневецкий предла­гал быстрое развитие двух районов страны, имевших не­обычайно высокий потенциал промышленного развития за счет богатых полезных ископаемых — Урала и огромных территорий западной Сибири, которые к тому времени были еще очень слабо освоены. Помимо чисто экономических аспе­ктов этот грандиозный проект создания новых центров рос­сийской промышленности отличался по крайней мере одним обстоятельством чрезвычайной важности с военной точки зре­ния — перенесение центров производства на восток делало их недоступными для врага в случае его вторжения на терри­торию страны.

На основе идей Гриневецкого и других специалистов сот­рудники Госплана подготовили проект первого пятилетнего плана, о чем и было объявлено в 1928 году. Его претворение в жизнь должно было начаться осенью того же года. В следую­щем году предусмотренные в нем показатели пересмотрели в сторону повышения, и было принято решение «выполнить первый пятилетний план за четыре года», то есть с 1 октября 1928 по 31 декабря 1932 года.

Несмотря на то что по всем показателям он выполнен не был, подлинные его свершения, достигнутые даже в этот со­кращенный период, были поистине грандиозны. За четыре го­да национальный годовой доход России вырос с 27 млрд руб-

лей (в ценах 1926—1927 годов) до 45 млрд в 1932 году. Капи­таловложения в промышленность возросли с 2 до 9 млрд руб­лей. На базе этих колоссальных инвестиций в промышлен­ность Советский Союз смог приступить к осуществлению ги­гантской программы экономической реконструкции.

Голые цифры, свидетельствующие об увеличении количес­твенных показателей, отражают картину происходивших из­менений далеко не полностью. Качество промышленных из­делий обычно было невысоким, а производственные затраты неизменно большими. Кроме того, производственные потери были очень велики, организация труда страдала многочис­ленными недостатками, были слабо подготовлены рабочие, техники, инженеры. В России всегда остро ощущалась по­требность в квалифицированной рабочей силе, а после рево­люции страну покинули многие опытные инженеры и техни­ки, что еще более обострило проблему. На строительство наи­более важных промышленных предприятий приглашали иностранных специалистов, однако их было слишком мало, чтобы они могли лично вникать во все детали этого процесса, да и правительство не всегда могло им доверять.

Тем не менее положение постепенно улучшалось. С каж­дым годом учебные заведения России увеличивали выпуск инженеров и техников, все большее количество крестьян при­обретали навыки работы с сельскохозяйственной техникой. И тут была еще одна положительная сторона. Несмотря на то что огромное количество дорогих машин и оборудования, в которых крайне нуждалась страна, было поломано молодыми крестьянскими парнями и девушками, раньше не имевшими никакого представления о работе с такими механизмами; не­смотря на то что на обучение их даже простейшим операциям нередко уходило много времени, весь этот процесс был по су­ти дела практическим курсом экспериментального образова­ния. Со временем миллионы молодых людей, не имевших раньше практически никакого образования, создали резерв­ную армию подготовленных рабочих, умеющих обращаться с достаточно сложными механизмами. Однако еще большую важность имело то обстоятельство, что в конце концов тради­ционная инерция русского крестьянства была сломлена, хотя за это пришлось заплатить огромную цену человеческими жизнями, оборудованием и деньгами.

Несмотря на почти невообразимые трудности, которые пришлось преодолеть русским людям, правительство выпол­нило намеченные планы. Порой трудно себе представить, как

366

367

этот народ, прошедший сквозь потрясения, обрушившиеся на Россию в 1914,1917 и 1920—1921 годах, смог выдержать все лишения, выпавшие на его долю.

Тот факт, что правительство оказалось в состоянии довести задуманную реорганизацию промышленности до конца, под­тверждает его способность к объединению усилий самых раз­ных групп населения для достижения поставленной цели. Ко­нечно, нельзя забывать и о тех инженерах и техниках, кото­рые, увидев в новой системе возможность для развития потен­циальных богатств страны, достижения Россией экономичес­кой независимости, о которой они так долго мечтали, оказали огромную поддержку начинаниям правительства. А те лица, которые пытались выступать против проводившегося курса, были подчинены дисциплине достаточно грубыми, а иногда и жестокими методами.

Советский Союз как нация ощущал угрозу со стороны «ка­питалистического окружения» и стремился использовать не­сколько лет предоставившейся передышки для подготовки к нападению, которое казалось неминуемым. В начале первой пятилетки сознание русского народа было сознанием нации, одновременно совершающей революцию и участвующей в войне. Русские верили в то, что борются за выживание, и в этих обстоятельствах они могли вынести все лишения и пере­нести все трудности.

В социологическом плане наиболее важным результатом успешного выполнения пятилетнего плана стало превраще­ние России из аграрной страны в наполовину индустриаль­ную державу и — вследствие этого — возникновение нового соотношения экономических групп в рамках Советского Сою­за. Коллективизация покончила с классом крестьян-едино­личников, а члены коллективных хозяйств (колхозов) и госу­дарственных хозяйств (совхозов) уже не рассматривались как некая стоявшая особняком часть населения, они считались теперь такой же интегральной составляющей нового общест­ва, как и фабрично-заводские рабочие. Конечным результа­том этого «углубления революции» была новая комбинация общественных классов, имевших единые интересы, несмотря на тот факт, что по отдельным вопросам возникали групповые различия.

Если рассматривать этот период развития страны в ретро­спективе, становится ясно, что годы воплощения в жизнь пер­вого пятилетнего плана создали основу для будущих достиже­ний, и, несмотря на все недостатки, проделанная тогда работа

заложила фундамент дальнейшего развития тяжелой про­мышленности России. Однако то, что очевидно сегодня, тогда было окутано мраком как для академических исследовате­лей, так и для тех, кто был активно занят повседневной рабо­той. Постоянно возникали сомнения и тревоги, даже совет­ская пресса не всегда была настроена оптимистично. Особен­ную озабоченность вызывала неуверенность в результатах производства. Казалось, что промышленность развивается рывками, месяцы лихорадочного движения вперед сменя­лись столь же длительными периодами спада, подчас вызван­ного неразберихой и дезорганизованностью во многих ключевых отраслях производства.

Первая четверть второго года первой пятилетки —с октя­бря по декабрь 1929 года — была одним из типичных череду­ющихся периодов, когда производственные показатели сви­детельствовали о настораживающем спаде в развитии про­мышленности. Действительно, в январе 1930 года в советской прессе печатались материалы, в которых говорилось о серьез­ных «недостатках», имевших место на различных участках экономического фронта. Так, шахтеры Донецкого угольного бассейна выполнили намеченный план по добыче угля лишь на 94 процента, а это означало, что промышленность должна была получить на 500 тыс. тонн угля меньше, чем ожидалось. Выплавка чугуна на уральских заводах составила лишь 90 процентов от намеченных планом показателей, а заводы «Югостали» — южного стального треста — лишь немного превысили этот показатель, выплавив 92 процента металла от запланированного. В октябре 1929 года ленинградские фабри­ки выпустили товаров на сумму 172 млн рублей, что составля­ло около 86 млн долл.; в следующем месяце выпуск снизился до 160 млн рублей. План по тяжелой промышленности в це­лом был недовыполнен на 4 процента, хотя на отдельных предприятиях разрыв реальных показателей с плановыми со­ставлял 10 и более процентов. План по лесоповалу на севере России недотягивал 25 процентов, что существенно сказалось на балансе внутренней торговли, поскольку лес и нефть в то время были главными продуктами советского экспорта.

Советское правительство упрямо отказывалось признавать поражение. Характерно, что каждый раз, когда где-то начинались трудности, власть предержащие вместо того, что­бы снизить плановые показатели, увеличивало их. Если поло­жение становилось критическим, принимались чрезвычай­ные меры, такие, как формирование «ударных бригад» или

332

Катастрофический упадок в сфере сельскохозяйственного производства представлял собой еще более драматическую картину. Все обрабатываемые земли в ходе революции пере­шли к крестьянам, это увеличило фонд крестьянских земель примерно на 31 %. Однако, хотя революция передала кресть­янам землю, которую они так стремились получить, граждан­ская война, неисчислимые военные трудности, а также ком­мунистические теории, применяемые на практике, привели к политике военного коммунизма, которая вызвала у народа лютую ненависть. Крестьянство восприняло новую систему как некое сочетание возложенных на них обязательств с от­кровенным грабежом. Результат — земледельцы потеряли всякий интерес к обработке земли.

Поскольку теперь крестьяне были заинтересованы лишь в том, чтобы обеспечить собственный прожиточный минимум, значительная часть ранее обрабатываемых земель оказалась заброшенной. В 1916 году на территории, позже контролиру­емой Советами, обрабатывалось около 90 млн га земли; к 1921 году эта площадь сократилась до 60 млн га. Кроме того, после разрушения помещичьих хозяйств урожайность с гектара су­щественно снизилась, и в результате сбор зерна уменьшился в пропорции, значительно превышающей сокращение обраба­тываемых земель. В1916 году было собрано всего 74 млн тонн зерна; в 1919 — лишь 30 млн тонн. Поголовье скота также не­избежно должно было сократиться в связи с нехваткой кор­мов. В 1916 году в стране насчитывался 31 млн лошадей, к 1920 году их численность снизилась до 24 млн, а поголовье крупного рогатого скота — с 50 до менее чем 37 млн.

Резко ухудшившееся экономическое положение усугуби­лось в 1920 и 1921 годах еще и засухой, которая имела поис­тине ужасающие последствия. Сбор зерна в 1920 году едва до­стиг 18 млн тонн, а в 1921 году на всем юго-востоке страны грянул сильнейший неурожай. В 1921—1922 годах от голода умерло около 5 млн человек, то есть в два раза больше, чем Россия потеряла в ходе мировой войны. Эти потери могли быть еще большими, если бы не помощь из-за рубежа, прежде всего со стороны Соединенных Штатов. Основной организаци­ей, занятой этой деятельностью, была «Американская адми­нистрация помощи» (АРА), работавшая под руководством президента Герберта Гувера. АРА выделила 61.566.231,53 доллара и поставила 718.770 тонн товаров. Лишь в августе 1922 года ее сотрудники ежедневно кормили 4.173.339 детей и 6.316.958 взрослых — в общей сложности более 10 млн

_ 333

человек. Кроме того, они раздали медикаменты, предостав­ленные американским Красным Крестом и армией США, на сумму 8.072.256,03 доллара.

Разруха, беспорядок, хаос и голод — вот наследие, кото­рое оставила гражданская война стране, уже и без того сильно обескровленной огромными потерями в годы мировой войны.

Широко распространенное недовольство русских людей режимом военного коммунизма в 1920—1921 годах прояви­лось в целом ряде крестьянских восстаний. Кроме того, в начале марта 1921 года в Кронштадте вспыхнуло восстание моряков, которые были одной из основных сил, поддержав­ших большевистскую революцию. Главными требованиями, выдвинутыми краснофлотцами Кронштадта, были созыв Учредительного собрания и восстановление свободы торгов­ли. Хотя восстание вскоре было жестоко подавлено, советские власти сочли его грозным предупреждением. Учитывая серь­езность положения, Ленин решил совместить курс репрессив­ных мер с политическими изменениями, рассчитанными на то, чтобы покончить с причинами недовольства.

Ленин опять, как и в вопросе о выборах в Думу в 1906 году, проявил способность к резким изменениям проводимого кур­са. Он готов был пойти на любую сделку, лишь бы сохранить в своих руках контроль над ситуацией в стране. «Мы находим­ся в положении такой нищеты, разрухи и истощения произво­дительных сил рабочих и крестьян, — говорил он в своем вы­ступлении на десятом съезде Коммунистической партии в марте 1921 года, — что все должно быть отложено в сторону, кроме увеличения производительности». Объявив о своей по­зиции, Ленин приступил к воплощению в жизнь курса на но­вую экономическую политику, которую со временем стали на­зывать просто нэп.

Первоначально нэп представлял собой коренной пере­смотр политики, проводившейся ранее по отношению к сель­скому населению. Вместо продразверстки, вызывавшей недо­вольство крестьян, которое выражалось либо в вооруженном, либо в пассивном сопротивлении, нередко наносившем разви­тию сельского хозяйства еще больший урон, новый курс пре­дусматривал обложение сельского населения продовольствен­ным налогом. Сначала этот налог взимался преимущественно зерном, а позднее — деньгами. Крестьянам было обещано, что излишками, которые будут у них оставаться, они смогут распоряжаться по собственному усмотрению, то есть прода­вать их на рывке.

368

369

посылка на прорыв комсомольских отрядов. Ценой колос­сальных тягот и лишений, легших на плечи народа, общий рост производства к концу первого пятилетнего плана оказал­ся достаточно впечатляющим. В период с 1928 по 1932 год ежегодная добыча угля возросла с 35 млн до 64 млн тонн; неф­ти — с 11 млн до 22 млн тонн; производство чугуна —сЗмлн до 6 млн тонн. Если в 1928 году было выпущено менее 1.000 автомобилей и лишь немногим более 1.000 тракторов, то в 1932 году с советских заводов вышло 24.000 автомобилей и 50.000 тракторов.

Стоит обратить особое внимание на наиболее амбициозное предприятие первой пятилетки — сооружение электростан­ции на реке Днепр. Проектировку Днепрогэса и контроль над строительством огромного промышленного предприятия, пу­щенного в эксплуатацию в октябре 1932 года, осуществлял американский инженер Хью Л.Купер. Ежегодный выпуск электроэнергии предполагался до 2,7 млрд киловатт-часов, а максимальная мощность оценивалась в 558 тыс. киловатт. Этому промышленному гиганту — гордости советской ин­дустрии и памятнику российско-американского сотруд­ничества — было суждено простоять лишь около десяти лет: во время отступления Советской Армии в первое лето войны с Германией он был взорван самими же русскими.

Еще большую роль в промышленном развитии России сы­грал огромный сталелитейный комбинат, возведенный в Маг­нитогорске на Урале. В период второй пятилетки было по­строено также несколько заводов по производству автомоби­лей, тракторов и другой сельскохозяйственной техники в Горьком (Нижний Новгород), Харькове, Ростове, Сталингра­де и Челябинске. В числе наиболее важных промышленных предприятий, сооруженных в те годы, нельзя не упомянуть и нефтепровод, который связал Грозный, расположенный на Северном Кавказе, с черноморским портом Туапсе, а также Туркестано-Сибирскую железную дорогу.

И все же первый пятилетний план не был историей сплош­ных успехов. Сложных проблем, с которыми приходилось сталкиваться, было немало, особенное беспокойство вызыва­ло плохое качество товаров, низкая норма выработки и, как результат, высокая себестоимость продукции. Правительст­во, конечно, знало об этих недостатках, однако поначалу бо­роться с ними было трудно. Положение стало понемногу улучшаться лишь к концу второй и началу третьей пятилет­ки, однако даже в 1940—1941 годах еще продолжали ощу-

щаться рецидивы спешки, с которой начинался и выполнял­ся первый пятилетний план.

Серьезной проблемой оставалась « текучесть» рабочей си­лы. Из-за плохих жилищных условий, а также трудностей с продовольствием в районах строительства новых промышлен­ных предприятий рабочие постоянно переезжали с места на место в поисках лучших условий жизни. В результате нигде, за исключением давно сложившихся промышленных рай­онов, таких, как Ленинград и Москва, фабрики и заводы не имели постоянного штата квалифицированных рабочих.

До 1940 года обычная продолжительность рабочего дня со­ставляла семь часов, потом, из-за возросшей угрозы внешней опасности, он был увеличен до восьми. Сравнительно низкая реальная заработная плата рабочих, которую они получали в годы первой пятилетки, по крайней мере частично компенси­ровалась страхованием здоровья, к тому же каждый рабочий понимал, что за воротами предприятия бушует массовая без­работица. Среднегодовая зарплата в денежном выражении возросла с 703 рублей в 1928 году до 1.427 рублей в 1932 году, и тем не менее средний рабочий мог купить себе на эти деньги сравнительно меньше продовольствия и промышленных про­дуктов из-за повсеместного роста цен.

В годы второй пятилетки реальная и денежная заработная плата несколько увеличились. К 1940 году благодаря введе­нию аккордных договоров и премий уровень жизни отдель­ных групп рабочих стал сравнительно высоким. Новый тип аккордных работ получил распространение с 1935 года, когда шахтер Алексей Стаханов положил начало так называемому стахановскому движению. За счет создания «бригад» ра­бочих, обученных работать в единой команде на основе стро­гого разделения труда, стахановцы достигали значительно больших результатов, чем рабочие, трудившиеся индивиду­ально. Со временем такой метод работы стал применяться во многих отраслях промышленности. Экономисты за предела­ми Советского Союза отмечали, что присущий стахановскому движению дух состязательности более соответствовал капита­листической системе промышленного менеджмента, чем со­циалистической схеме. Вне зависимости от тех недостатков и сильных сторон, которые имела эта система, сейчас очевидно, что стахановское движение способствовало общему повыше­нию производственных стандартов в России и дало ей возмож­ность несколько сократить разрыв в уровне развития с капи­талистическими странами.

370 —-

8. Пятилетний план: коллективизация сельского хозяйства

В ходе аграрной революции, сопровождавшей индустри­альную, произошли кардинальные изменения социально-эко­номических основ политики нэпа в области сельского хозяй­ства. Главной особенностью нового курса был переход от мил­лионов небольших крестьянских хозяйств — традиционной единицы российской аграрной экономики — к огромным обобществленным сельскохозяйственным предприятиям, колхозам. Социальные преобразования столь гигантских мас­штабов неизбежно проходят с огромными трудностями даже тогда, когда на их проведение уходят долгие годы. В России же, где они были осуществлены всего за несколько лет, соци­альные последствия такой политики оказались поистине тра­гическими.

Для перестройки сельского хозяйства в соответствии с но­вым планом сначала было необходимо до основания разру­шить существовавшую структуру крестьянских хозяйств. Эту разрушительную работу проводили беспощадно, не счита­ясь ни с правами, ни с нуждами, ни с пожеланиями сопротив­лявшегося народа. Особенно пострадали в тот период зажи­точные крестьяне — кулаки. Когда их хозяйства ликвидиро­вали, а имущество конфисковывали, они, должно быть, вспо­минали те революционные дни, когда сами грабили и делили между собой земли и собственность дворянства; колесо форту­ны сделало очередной оборот, и теперь, спустя менее двенад­цати лет со времени их триумфа, их постигли те же удары судьбы.

Если даже не принимать в расчет насилие, которым сопро­вождались эти преобразования, проводимый государством курс на ликвидацию кулачества как класса представлялся полным безумием и с экономической точки зрения, ибо кула­ки были наиболее трудоспособной группой среди крестьян. Политика раскулачивания, несомненно, имела целью переве­сти всю аграрную структуру на новый фундамент, для чего сочли необходимым заменить шаткую социальную группу «крепких хозяев» на новые надежные опоры. Однако с ку­лачеством покончили раньше, чем были созданы многочис­ленные и достаточно производительные колхозы, способные выдержать огромный вес всей страны, и в результате сельское хозяйство вновь погрузилось в состояние хаоса, производство

371

продуктов питания резко сократилось, и над страной опять нависла угроза голода.

Новая советская программа аграрных преобразований не представляла собой четкой, подготовленной заранее схемы, которая была бы применена сразу же на территории всей стра­ны. Скорее она представляла собой целый ряд экспериментов, осуществлявшихся на протяжении сравнительно длительно­го отрезка времени. Было предложено несколько планов про­ведения коллективизации, варьировавшихся от создания сво­бодных кооперативных крестьянских ассоциаций до эконо­мически жестко управляемых колхозов. Сначала предполага­лось вводить коллективизацию постепенно, пользуясь мето­дом убеждения или сравнительно мягкими средствами при­нуждения, такими, как постепенное увеличение налогообло­жения наиболее зажиточных групп крестьян.

Окончательное решение о проведении жесткой и повсеме­стной коллективизации сельского хозяйства в России было принято 6 января 1930 года. Завершение этого процесса в рай­онах нижнего и среднего Поволжья и Северного Кавказа дол­жно было произойти после проведения там коллективизации к осени 1930 или, в крайнем случае, к весне 1931 года; в ос­тальных районах — к осени 1931 или к весне 1932 года. Рабо­та в огромных колхозах должна была вестись с использовани­ем большого количества сельскохозяйственной техники — тракторов, комбайнов и других машин, облегчающих труд людей. Поэтому ожидалось, что производительность труда станет там значительно выше, чем в индивидуальных кресть­янских хозяйствах.

Однако в данном случае фактор времени снова разрушил теоретические построения, поскольку поставки тракторов и комбайнов не поспевали за ростом численности колхозов. До 1930 года во всей РСФСР было не более 25 тысяч тракторов, причем из-за отсутствия ремонтных мастерских и недостатка опытных трактористов почти половина их находилась в хро­нически плачевном техническом состоянии. Недостаток зер­ноуборочных комбайнов ощущался еще более остро. Несмот­ря на то что было построено два огромных завода, на которых планировалось выпускать 25 тысяч комбайнов в год, в 1930 году этих машин практически еще не было на полях России. Лишь немногие новые хозяйства могли получить современ­ную технику, внедрение которой с экономической точки зре­ния служило единственным оправданием их организации. Для большинства же «колонны тракторов» так и остались ло-

372

зунгами, и почти повсеместно огромные пространства земли вспахивались традиционными крестьянскими средствами — «колоннами быков или лошадей».

И тем не менее коллективизация продолжала развиваться тем же курсом, подгоняемая лозунгом «наступления на кула­ка». В действительности, конечно, тяготы этих преобразова­ний ужасным бременем легли на все категории крестьянства. В1928 и особенно в 1929 годах все крестьянские хозяйства, за исключением самых бедных, были разорены непомерными налогами и многочисленными прямыми повинностями. Уро­вень жизни в деревнях снизился до положения, существовав­шего в 1918 году при создании комбедов. В 1929 году даже хо­зяйства середняков были истощены и обескровлены. Из-за ре­прессий, обрушивавшихся на владельцев собственности, мно­гие тысячи крестьян, владевших, например, двумя-тремя кс-ровак-и, предпочитали забивать одну из них и съедать, лишь бы не попасть в списки зажиточных.

Другие были просто не в состоянии вынести все обрушив­шиеся на них тяготы, и некоторые крестьяне, особенно те, предки которых обосновались в России в XVIII или в начале XIX века, эмигрировали, чтобы избежать ликвидации. В их числе было значительное количество шведов и много немец­ких менонитов, избежавших благодаря эмиграции неизбеж­ной гибели. Однако для подавляющего большинства крестьян такой выход был невозможен. Они вынуждены были снова вступать в борьбу против новой политики правительства за со­хранение своего образа жизни. Почти в каждой деревне стали вспыхивать очаги недовольства, группы середняков и кула­ков нередко нападали на представителей власти, а иногда да­же убивали их; здания, в которых располагались правления колхозов и совхозов, в любой момент могли быть сожжены крестьянами, которые хотели отомстить за притеснения. От­ветом правительства было установление режима жесточайше­го террора; любой известный или подозреваемый в разжига­нии недовольства человек мог быть расстрелян без суда и след­ствия. В конце 1929 года по деревням прокатилась волна кро­вавых репрессий, истреблены были сотни зажиточных кре­стьян.

В январе 1930 года правительство приняло решение уничтожить весь класс кулачества. Старые сельские советы, деятельность которых внесла немалую дезорганизацию в ре­шение проблем села, были распущены и заменены новыми, в состав которых входили лишь представители деревенской

373

бедноты. Дома зажиточных крестьян были переданы наем­ным работникам или беднейшим слоям крестьян, которые со всеми чадами и домочадцами, а также со своим немудреным скарбом пошли в колхозы. Крестьянам, имущество которых было экспроприировано, запретили вступать в колхозы. Ли­шенные своей собственности, без всяких средств к существо­ванию, они вскоре оказались в положении нищих, а вскоре были высланы вместе с семьями на север и на восток, где их сажали в концентрационные лагеря и под суровым надзором частей ОПТУ заставляли работать на лесоповале, сооружении каналов, строительстве железных дорог и других тяжелых работах.

Поскольку ни один крестьянин, владевший какой бы то ни было собственностью, не мог быть уверен, что не попадет в разряд кулаков и против него не будут приняты соответствую­щие меры, в деревнях царила атмосфера недовольства и отчаяния. Сыновья некоторых зажиточных крестьян служи­ли в Красной Армии, и вполне вероятно, что именно их проте­сты в определенной степени сказались на ослаблении волны насилия, развязанного против деревни. Верхи пошли на неко­торое смягчение репрессий. Депортированные крестьяне, де­ти которых отбывали воинскую службу, работали в прави­тельственных учреждениях или на заводах, начали возвра­щаться в свои села — если до тех пор им удалось уцелеть.

В марте 1930 года в *Правде* было опубликовано знамени­тое письмо Сталина «Головокружение от успехов», в котором он неодобрительно отзывался о насильственных методах про­ведения коллективизации и возлагал вину за излишнее рве­ние на руководящих членов партии на местах. Крестьянам те­перь разрешалось вступать или не вступать в колхозы по соб­ственному желанию, а тем, кого к этому принудили, позволе­но было из них выходить. Сначала такой шаг был расценен как возврат к старой системе индивидуальных крестьянских хозяйств, и на непродолжительный период членство в колхо­зах быстро снизилось. Тем не менее через какое-то время вы­шедшие из колхозов крестьяне вернулись обратно и привели с собой многих других, которые раньше в них не состояли.

Принятие сельскими тружениками коллективной систе­мы хозяйства отчасти явилось следствием отмены наиболее суровых правил, применявшихся раньше к членам колхозов, таких, например, как требование передавать в общественное пользование всю свою собственность, включая даже кур. Кро­ме того, тех крестьян, которые предпочитали вести собствен-

374

375

ное хозяйство, обкладывали прогрессивным налогом, имев­шим по сути дела запретительный характер. Последней из причин, обеспечивших приток сельских жителей в колхозы, было увеличение поставок сельскохозяйственной техники, облегчавшей тяжелый крестьянский труд. К 1933 году число тракторов, работавших на колхозных полях, достигло 200 ты­сяч, а комбайнов — 25 тысяч. Тогда же стали появляться первые ремонтные мастерские и машинно-тракторные стан­ции, обслуживавшие сразу несколько соседних колхозов, где можно было отремонтировать и привести в порядок сельско­хозяйственную технику.

К 1932 году правительство выиграло битву за колхозы в том смысле, что крестьяне хоть и с опаской, но приняли но­вый режим. Однако, если смотреть на дело более широко, борьба еще была далека от завершения, поскольку преимуще­ства, приписывавшиеся коллективизации, еще надо было до­казать на практике. И действительно, долгое время успех пра­вительства оборачивался пирровой победой, поскольку, на­стояв на своем, оно, как казалось, сломило хребет системе сло­жившихся в России сельскохозяйственных отношений. Уже по первым отчетам стало ясно, что производство продукции катастрофически снизилось, особенно в скотоводстве. Голод 1930—1931 годов явился отражением ужасающего хаоса, во­царившегося в сельском хозяйстве повсюду, а на Украине до­стиг уровня, не поддающегося человеческому воображению.

Но даже эти бедствия не смогли надолго вывести из строя советскую экономику. Прошло всего несколько лет, и удиви­тельная жизнеспособность русского народа вновь доказала свою силу — сельскохозяйственная и промышленная систе­мы были восстановлены. А потом, после небольшой передыш­ки, длившейся менее десяти лет, именно тогда, когда достиг­нутые успехи, казалось, уже дали возможность русским лю­дям почувствовать вкус к безбедной жизни, на всю страну — со всеми ее колхозами, фабриками и прочим достоянием — обрушилась новая, еще более страшная катастрофа: вторая мировая война.