4. Из исторического повествования в.Я. Шиш­кова «Емельян Пугачев»

Шишков Вячеслав Яковлевич (1873-1945) —

русский писатель, автор романов и повестей. Наи­более значительное произведение — историческое повествование «Емельян Пугачев», над которым В.Я. Шишков работал семь лет. Книга основана на исторических документах.

...Еще в начале ноября Екатерина повелела ар­хиепископу казанскому Вениамину составить уве­щание к верующим по поводу «богомерзкой сму­ты». Вениамин поручил это сделать архимандриту Спасского монастыря, Платону Любарскому. Увеща­ние было своевременно оглашено по всей казанской епархии. После же отъезда Кара¹ в Москву, когда по Казани стали ходить неблаговидные по отношению правительства пересуды, Вениамин приказал снова огласить пастве свое послание.

«Твердитесь разумом, — писал он, — бодрствуйте в вере, стойте неколебимо в присяге, яко и смертию запечатлети вам любовь и покорение к высочайшей власти».

Он между прочим в своем нос ланье говорил, что Петр Третий, чьим именем назвал себя Пуга-

¹ Кар — офицер правительственных войск.чев, действительно умер и погребен в Александро-Певском монастыре, что тело его стояло в тех са­мых покоях, где жил Вениамин, и что на его глазах приходили вельможи и простолюдины, дабы покло­ниться праху почившего. Вениамин свидетельству­ет, что тело Петра Третьего перенесено при стечении народа из его архиерейских покоев в церковь, там отпето и самим Вениамином «запечатлено земною перстью», то есть предано земле.

Но простой народ уже не верил ни царицыным манифестам, ни непреложному свидетельству своего архипастыря, народ брал под подозрение все слова, все действия правительства и церкви. Униженные люди, раз почувствовав в себе некую, хотя бы при­зрачную, душевную дерзость и свободу, слепо вери-'ш только манифестам живого царя-батюшки, не­весть как залетавшим в их родную Казань...

Шишков В.Я. Емельян Пугачев. Историческое повест­вование. Кн. вторая //Собрание сочинений в восьми томах. Т. VII. — М., 1983. — С. 147-148.

В приемной Бибикова¹ толпились офицеры. Среди них бравый лейб-гвардии конного полка под­поручик Гавриил Романович Державин. Когда дош­ла до него очередь, он явился в кабинет, щелкнул шпорами и вытянулся перед Бибиковым в струнку.

— Очень рад, очень рад! — сказал Бибиков, за­тягиваясь трубкой. — Слышно, изволите быть сти­хотворцем? Что ж, и то дело!

— Сие междуделье, ваше высокопревосходитель­ство. Прежде всего есть я покорный раб ее величе­ства и защитник отечества нашего. Кроме сего, имею и Казанской губернии личные интересы, как-то: не­большое именьице, а наипаче того драгоценность — старушку мать... Сим руководясь, желал бы там, на

¹ Александр Ильич Бибиков (1729-1774) — русский государственный и военный деятель, руководил военными Вйствиями против армии Е.И. Пугачева.

месте, под вашим руководством проявить священ­ные чувства, свойственные всем истинным сынам родины. Словом, великое у меня желание быть по­лезным вашему высокопревосходительству в похо­де против похитителя императорского имени — ка­зака Пугачева.

Бибиков слегка поморщился на излишнее крас­норечие офицера и сказал:

— Желание ваше почтенно, однако должен огор­чить вас, что опоздали: все места нужного мне обер-офицерства заполнены.

Державин возвращался домой обескураженный. Лопнула его надежда повидаться со старухой мате­рью, да и деньжонок в командировке прикопить. Небогатому офицеру в гвардейском полку служить было трудно, там весело было лишь богачам да ис­кусным картежникам. И если б не состоятельная дама, с которой молодой Державин был в близких отношениях, ему пришлось бы в жизни весьма туго.

Жил офицер Державин в маленьких «покойчи-ках» на Литейной, в доме Удалова. Войдя во двор, он еще раз осмотрел свою ветхую карету, которую недавно купил в долг. «Хоть бы какую клячонку завести либо полкового, отслужившего своя век коня, а то просто срам, выехать в люди не на чем». Он вошел в покойчик, послал денщика за возницей, бегло пересмотрел рукописи, задержался глазами на се­ром листке с началом оды, полюбовался блестящи­ми английскими сапогами с серебряными шпорами и, как подана была лошадь, поехал на Васильевс­кий остров, где жила «дама сердца».

— Иван Наумыч, беда стряслась! — какими-то придушенными, не своими голосами прокричали все трое. — Прибежали смутьяны какие-то на конях,

нозле церкви царский манифест вычитывают... Чу, набат!

И всех словно ветром вымело из лавки. Навстре­чу заполошному звону бежал народ. Опираясь на клюшку, култыхал и Белобородов: он сильно при­храмывал на правую ногу, сведенную еще смолоду в коленном суставе.

Подле церкви стояли пятеро конных башкир­цев, шестой — Данила Бурцев, земляк Белобородо-на. Он только что кончил читать по бумаге мани­фест царя Петра Федорыча и, обратясь к толпе, гул­ко заговорил:

— Мимо вас, жители, идет государев полковник Канзафар Усаев с пятьюстами башкирцев да русских. Л идет он по приказу государеву Кунгур брать. А и находится он во сю пору от вашего села близехонь­ко. А мы высланы Канзафаром, чтобы занять для его воинства квартиры, а также опечатать питейные дома и торговые лавки. И кто его, Канзафара, встре­тит, дома того разорять не будем, а станем льготить и жаловать всякой вольностью. А кто противится п.пьбо в бега, тех ловить и вешать, домы же отписы­вать на государя.

— А где он, государь-батюшка наш?—раздались голоса.

— А отец наш государь находится в Оренбурге, < )|)енбург он взял и Уфу взял. Собирается на Казань Идти, а там и на Москву...

Встреча выборных с Канзафаром Усаевым произошла в версте от Богородского. Видный, до­родный Канзафар неторопливо слез с коня, оправил кривую у бедра саблю, одернул цветную, на лисьем меху, шубу. Скуластое лицо его лоснилось от жиру.

Выборные, сохраняя достоинство, на колени не пилились, они лишь сняли шапки и отдали пугачев­скому полковнику поклон.

— Добро вам, что встретили меня,— сказал пол-помник.— Я в великой чести у государя.

нозле церкви царский манифест вычитывают... Чу, набат!

И всех словно ветром вымело из лавки. Навстре­чу заполошному звону бежал народ. Опираясь на клюшку, култыхал и Белобородов: он сильно при­храмывал на правую ногу, сведенную еще смолоду в коленном суставе.

Подле церкви стояли пятеро конных башкир­цев, шестой — Данила Бурцев, земляк Белобородо-на. Он только что кончил читать по бумаге мани­фест царя Петра Федорыча и, обратясь к толпе, гул­ко заговорил:

— Мимо вас, жители, идет государев полковник Канзафар Усаев с пятьюстами башкирцев да русских. Л идет он по приказу государеву Кунгур брать. А и находится он во сю пору от вашего села близехонь­ко. А мы высланы Канзафаром, чтобы занять для его воинства квартиры, а также опечатать питейные дома и торговые лавки. И кто его, Канзафара, встре­тит, дома того разорять не будем, а станем льготить и жаловать всякой вольностью. А кто противится п.пьбо в бега, тех ловить и вешать, домы же отписы­вать на государя.

— А где он, государь-батюшка наш?—раздались голоса.

— А отец наш государь находится в Оренбурге, < )|)енбург он взял и Уфу взял. Собирается на Казань Идти, а там и на Москву...

Встреча выборных с Канзафаром Усаевым произошла в версте от Богородского. Видный, до­родный Канзафар неторопливо слез с коня, оправил кривую у бедра саблю, одернул цветную, на лисьем меху, шубу. Скуластое лицо его лоснилось от жиру.

Выборные, сохраняя достоинство, на колени не пилились, они лишь сняли шапки и отдали пугачев­скому полковнику поклон.

— Добро вам, что встретили меня,— сказал пол-помник.— Я в великой чести у государя.

Канзафар Усаев со своими приближенными остановился у Белобородова. Канзафар на вид был строг и голос имел властный. Белобородов по перво­сти страшился его. Собрались в дом сельский сот­ник, староста и лучшие люди из крестьян. Канзафар велел своему писчику читать вслух государев мани­фест. Выслушав оный, жители сказали:

— Мы государю покорны, будем стараться ему

со усердием.

— В таком разе,— приказал полковник,— со­берите немедля со своего села сколько можно моло­дых мужиков с лошадьми, я поверстаю их в казаки, и чтобы были они готовы к выступлению.

Было набрано двадцать пять человек. Канзафар к ним придал двенадцать из своих людей и опреде­лил, по их желанию, сотником над ними Ивана Бе­лобородова. [...]

Канзафар со своей толпой прогостил в Бого­родском двое суток. Белобородов получил приказ: выступать в поход вместе с Канзафаром...

Там же. — С. 274, 275, 276.

Утренняя заря едва окрасила безоблачное небо. С Волги на Казань подымался ветерок.

Пугачев, окруженный полусотней яицких ка­заков, подъехал к городу, слез с коня, опустился на колени, стел молиться на соборы и шептать: «Ма­тушка Казань! Бежал из тебя острожником, вхожу в тебя царем». Подражая ему, казаки сдернули шап­ки и тоже принялись молиться на соборы.

Затем Пугачев говорил с коня:

— Господа командиры и полковники! Творите неусыпный досмотр, дабы всякий человек, из на­шей императорской армии не страшась в штурм шел. У кого есть оружие— грудью вперед иди! У кого, окромя дубинок, нет ничего, те пускай само-громко в голос орут, криком да гвалтом помогают штурму.

Емельян Иваныч принялся осматривать в трубу расположение городских укреплений. Вот на горе кремль. От Спасских ворот его тянется книзу, через весь город, кривая неширокая улица. Идет она к Черному озеру. В конце ее, за погостом Воскресен­ской церкви, на откосе горы разбросаны там и сям деревянные лари, лавки. Это — Житный торг. Даль­ше по откосу, у самого озера, закоптелые курени. Идесь, бывало, с утра до ночи шла оживленная стряп­ня: блины, студень, лапша, пельмени. А вот вблизи дома купца Осокина — «Серебряный кабак». Пуга­чев хорошо помнил место: не раз он пилил здесь для кабака дрова в паре с арестантом Дружининым, с которым и бежал из казанского острога.

Атаманы помогли Пугачеву подняться на высо­кое дерево. Вид открылся много шире. Под зарею розовела Волга. По Арскому полю и дальше, к Вол­ге, зеленели рощи с постройками и кой-где фрукто-пые сады. Золотились кресты шестнадцати город­ских церквей и монастырей. Тянулись замкнутым четырехугольником каменные гостиные ряды. Из серого месива деревянных домов и лачуг высились там и сям каменные купеческие, не то помещичьи, постройки.

Все защитники города уже были на своих мес­тах. Вот она — гимназическая батарея, о которой говорил вчера Минеев. Недалеко от батареи стоял корпус Потемкина, в нем, на взгляд, сот до пяти сол­дат да сотни две конных чувашей. Пугачев подме­тил, — ему об этом докладывал и Белобородов, — что город хоть и прикрыт батареями и обнесен на пятнадцать верст рогатками, однако же укрепления сделаны без уменья, наспех, открывалась полная воз­можность действовать здесь с тыла и с фланга.

Едва всплыло солнце в небе, к городу стали подходить пугачевские отряды. Армия была в пол­ном порядке и построена в пятисотенные полки. Кмельян Иваныч собрал в круг всех атаманов, полковников и держал к ним речь, как сподручнее сде­лать на город нападение. Офицер Горбатов стоял рядом с Пугачевым, в его руках развернутое гол-штинское знамя. После краткого совещания армия была разделена на четыре части. Над лучшей из них, где были казаки, командование принял сам Пуга­чев, над второй — Белобородов, над третьей — Ми-неев, над четвертой — Творогов. Атаман Овчинников, недомогая в это утро, остался в лагере с резервами.

Среди армии разнесся слух, что, как только Ка­зань будет взята, государь пойдет на Москву. Все подтянулись, поокрепли духом, и даже у вооружен­ных дрекольем обозначился молодцеватый вид.

Из кремля ударила вестовая пушка. От роково­го этого грохота у многих сжались сердца, и кровь прихлынула к вискам. Вслед за пушкой со всех го­родских колоколен загудел сполошной звон. Защит­ники приготовились к бою, с трепетом взирая на огромные показавшиеся вдали силы Пугачева. Дрог­нул духом и «гимназический корпус», к коему при­соединены были художники и еще ремесленники из немцев, проживающих в Казани. Учителя стояли по крыльям, а в середине, в две шеренги, ученики,— передняя шеренга с карабинами, задняя — с пика­ми. Всего было пятьдесят карабинов.

Потемкин из своего пятисотенного отряда вы­делил авангард в восемьдесят человек при двух пуш­ках и расположил его впереди рогаток...

Толпы пугачевцев с разных сторон хлынули в город, опрокидывая, преследуя, забирая в плен ос­татки защитников. Дома купцов по Булаку — Кро-хина, Жаркова и прочих, а также купеческие амба­ры и баржи с грузом царь запретил грабить; возле подъемного жарковского моста стояло множество караульных крестьян. Среди них расхаживали оде­тые в мухояровые кафтаны вооруженные купечес­кие приказчики.

— Прочь, прочь! Нет проезду! Государем не при­казано! — покрикивала стража на появившихся баш­кирских и калмыцких наездников. Они останавлива­лись, крутили нагайками и поворачивали обратно.

И как только хлынули пугачевцы в город, сно-1Q пошла пальба из пушек, ружей, поднялись кри­ки: «Режь! Коли!» По Грузинской улице бежал к Кремлю отряд генерала Потемкина, отстреливаясь кое-как от наседавшего врага. Картечь барабанила в купола и стены Грузинской церкви. Спасавшиеся Рам люди пришли в неизъяснимый страх...

Солнце стояло в зените, но его сияние затмева-пи густые черно-сизые тучи дыма. Почти сплошь деревянный город одновременно подожжен был в дшмгадцати местах. Раздуваемый крепким ветром,

• иопь гулял по всему широкому простору, перебра-I II каясь с жилища на жилище. Едкий дым, насы-щенный пеплом и горящими головнями, валил че-роз бушевавшую толпу к горе, прямо на крепость. Да и языки пламени, там и сям возникавшие, по-

• топенно подбирались к кремлю грозным шквалом. Поискам и набежавшим в кремль жителям час от часу становилось тяжелей. Было жарко, дымно, душ­но. От перекинутых головешек стали загораться в чн'мле деревянные постройки. С Черного озера и Казанки ведрами таскали воду. Все деревянное в i репости народ принялся ломать, с кирпичных ке­пи ii сбрасывать тесовые крыши.

Подвалы Спасского собора, монастырских зда-|| и и и присутственных мест битком набиты спасав­шимся людом. В соборе непрестанно шло молебствие. < (трелы, пули, ядра летели через стены в самую кре­пость. Были убитые, было немало раненых среди I олдат и жителей.

Крепостные пушки, сотрясая дымный воздух и

• Раны, продолжали пальбу по пугачевцам, солдаты i мреляли из ружей. Шла упорная борьба, и все тя-