3. Назревание общенационального социально-политического кризиса
Надежды на скорое окончание войны, которые были присущи летом и осенью 1914 г. значительной части российского общества, быстро угасли. Успехи русской армии в Галиции в сентябре 1914 г. сменились уже в январе 1915 г. поражениями в Восточной Пруссии, что отчетливо показало, что война будет трудной и затяжной, что в ходе её встанет множество старых и новых проблем, а оптимизм будет не прибавляться, а убывать.
Весна 1915 г. ознаменовалась тяжелейшими поражениями русской армии в Галиции. Ответом на это стал беспрецедентный всплеск недовольства самых широких слоев населения действиями царского правительства. При этом протест либеральной оппозиции явно опережал процесс политического пробуждения «низов» и был намного опаснее для власти, нежели глухое недовольство и брожение в народе. Отступление армии в 1915 г. сопровождалось эвакуацией промышленных предприятий, учебных заведений и учреждений, потоками беженцев, принудительным выселением евреев, подозревавшихся в шпионаже, из прифронтовой полосы. Все это вызывало усиление антиправительственных настроений в обществе14.
Ухудшение ситуации на фронте, бытовые трудности в тылу и консервативная политика правительства заметно охладили те патриотические чувства, которые, казалось бы, сплотили все слои населения в России в начале войны. Начались уклонения от мобилизации в армию, усилилась критика в адрес центральной власти (включая царскую семью) и местной администрации. Наблюдалось и ещё одно негативное явление – подмена патриотизма шовинистическими эксцессами, направленных на всех лиц, немецкой, австрийской, еврейской национальностей как на «врагов России».
Власть, обеспокоенная ростом антиправительственных настроений и падением престижа самого монарха, вынуждена была пойти на ряд мер, призванных как-то успокоить взбудораженную общественность, как: например, на некоторые перестановки в высших эшелонах власти, убрав оттуда наиболее одиозные фигуры, которые считались в обществе чуть ли не немецкими шпионами15.
Нарастала напряженность и на нижних этажах социальной лестницы. Тяготы военного времени, сверхурочные работы, отставание роста заработной платы от роста цен, репрессии власти против рабочих организаций – все это вместе взятое вело к тому, что с весны 1915 г. пролетариат начал сбрасывать с себя оцепенение первых месяцев войны и возрождать свое протестное движение. К тому же военные поражения царизма задевали и патриотические чувства многих рабочих, которые постепенно трансформировались в идею революции во имя победы над врагом или, по крайней мере, для скорейшего достижения справедливого демократического мира без аннексий и контрибуций. И хотя власти ещё не были по-настоящему обеспокоены, тревожные симптомы нового подъема пролетарского движения были уже налицо.
В деревне 1915 г. прошел относительно спокойно, благодаря хорошему урожаю, высоким ценам на зерно16.
На этом фоне в условиях продолжавшегося отступления русских войск в конце лента – начале осени 1915 г. в России разразился серьезный политический кризис. В августе Николай II вернулся к своей давней идее занять пост Верховного Главнокомандующего, чтобы воодушевить армию и народ. Однако это шаг царя, неожиданно для него самого, вызвал самую неблагодарную реакцию не только либеральной общественности, но и части министров. К тому же Николай никогда не проявлял военных талантов17.
К концу 1915 г. обстановка в тылу, и главное, на фронте несколько стабилизировалась. Был преодолен кризис боевого снабжения армии, а общий объем промышленной продукции даже превзошел уровень 1913 г., хотя это достигалось за счет одностороннего роста военного производства при сокращении объема мирной продукции. Вместе с тем в стране продолжал нарастать топливный кризис и кризис транспорта. В 1915 г., по данным МВД, продовольствия уже не хватало в 500 городах и произошло 15 массовых выступлений на почве нехватки продуктов питания и дороговизны предметов первой необходимости18. Они имели место в Петрограде, Москве и некоторых других промышленных центрах, причем перспективы в этом отношении становились все более неблагоприятными. Росло количество дезертиров, ухудшалось питание солдат, которым теперь давали уже не 400, а 200 г. мяса. Престиж власти с каждым месяцем падал. Уже чувствовалось, что в России налицо и кризис «верхов», и значительная активизация рабочих «низов», рассчитывать на лояльность которых по отношению не только к буржуазии, но и к самой власти становилось всё труднее и труднее19.
В 1916 г. внутриполитический кризис в стране только нарастал. Брусиловский прорыв вызвал последний всплеск патриотических настроений в армии и тылу, который сменился затем глубоким пессимизмом и даже чувством безнадежности. Ухудшение морально-психологического состояния русских войск было связано не только с тяготами окопной жизни и бесперспективностью продолжения войны, но и с негативной информацией, содержавшейся в письмах, которые солдаты получали из дома. Так, родные жаловались на дороговизну, реквизиции, тяжесть налогового обложения. В ответ с фронта шел поток жалоб на суровую дисциплину, телесные наказания, плохое питание и обмундирование. Зазвучал в солдатских письмах и мотив грядущего возмездия народа власти и всем имущим классам20.
Таким образом, в 1916 г. в армии, как и по всей стране, интенсивно шел процесс распада патриотических настроений, которыми было охвачено в 1914 г., как казалось, все российское общество. Война ещё раз доказала, что единой России нет и быть не может, что у народа и его правителей совершенно разные судьбы и разная жизнь. Давала свои результаты и та работа, которую вели в войсках революционные организации, в первую очередь большевики и эсеры, разлагавшие армейский организм изнутри. Доходили до армии и известия о критике в адрес власти на страницах либеральной печати и в речах думских ораторов. В итоге, все попытки правительства искусственно изолировать вооруженные силы от влияния настроений народа в тылу оказывались обречены на провал. Тыл заражал войска духом безверия и пессимизма, подрывал их боевой дух, обострял сословный и классовый антагонизм между солдатами и офицерами. Фронт, в свою очередь, давал тылу понять, что при существующем строе одержать победу над таким сильным врагом, как Германия, нельзя. Царизм – бесповоротно терял свою главную опору – армию, что в конечном счете и предрешило его судьбу21.
Страдал и экономический сектор, явно не справлявшийся с перегрузками военного времени. Особенно напряженное положение складывалось на транспорте и в деле снабжения населения продовольствием, а промышленности топливом и сырьем. Причем все три кризиса были тесно взаимосвязаны и сплетались в такой тугой узел, распутать который власть оказалась бессильна. Обесценение денег и нехватка продовольствия и предметов первой необходимости вели к росту цен и спекуляции, что особенно тяжело отражалось на положении рабочих, некоторый рост заработной платы которых не поспевал за ростом дороговизны. А это означало, что война остро поставила перед пролетариатом и всеми городскими «низами» проблему их физического выживания и депопуляции, резко активизируя протестное движение в стране22.
В стране не хватало сахара, мяса и других продуктов, а введение карточной системы и твердых цен на них в городах тоже запаздывало, и это открывало безграничный простор торговцам – спекулянтам. Что касается деревни, то там наблюдался настоящий «голод» на мануфактуру, обувь, мыло, керосин. При этом длинные очереди за продовольствием и дровами быстро превращались в своеобразные политические клубы антиправительственного характера. Ухудшение материального положения рабочих, увеличение продолжительности рабочего дня с учетом сверхурочных работ до 12-16 часов в сутки и интенсификация труда, рост производственного травматизма, разрыв в оплате труда мужчин, женщин, подростков стали главной причиной значительного подъем в 1916 г. стачечного движения23.
На фоне нараставшего народного протеста против ухудшения условий жизни и труда и недовольства беспомощностью и нераспорядительностью гражданских и военных властей в 1916 г. продолжало усиливаться либерально – оппозиционное движение. Неясная ситуация на фронтах и отмеченное выше обострение социально-политической обстановки внутри страны заставили общественные элиты в конце 1916 г. перейти, как они выражались, от «осады» власти к её «штурму». Правительство обвиняли в неспособности справиться с кризисной ситуацией, требовали его отставки, а Керенский, обращаясь к царским министрам, даже кричал: «Братоубийцы! Трусы! Предатели!». Вовсю заработал «самиздат», пустивший по рукам речи думских лидеров, в тексте которых неожиданно появлялись «вставки» ещё более радикального характера24.
В создавшихся условиях спасения для монархии в России практически уже не было. С одной стороны, Николай II упрямо отвергал возможность проведения в России до окончания войны каких-либо реформ и был уверен, что «русский народ по своему патриотизму понимает это и терпеливо подождет». К тем же, кто «желает волнений», царь готов был применить репрессии. С другой стороны, становилось очевидно, что патриотизм как фактор стабилизации политической обстановки в России, на что так наделся царь, эту роль уже выполнять не может. Больше того, натиск на правящий режим становился теперь его составной частью. При этом параллельно с либералами и к тому же гораздо более активно, чем они, в начале 1917 г. в России заговорила пролетарская «улица»25.
События 8-13 марта 1917 г. в столице, вошедшие в историю как Февральская буржуазно-демократическая революция, достаточно полно и всесторонне освещены в историографии и не нуждаются здесь в описании. Смена царской власти новой демократической властью почти бескровно произошла по всей России. Это убедительно доказывало, что монархия в России в том варианте, который олицетворяли собой Николай II и его правительство, изжила себя и реальных защитников у неё весной 1917 г. уже практически не было26.
Так закончился имперский период в истории России и начался растянувшийся на несколько лет этап революционных потрясений, отличавшихся крайним драматизмом, неожиданными поворотами событий и огромными человеческими жертвами.