Россия в канун войны
Не будет преувеличением сказать, что Россия вступила в Первую мировую войну на пике своего социально-экономического развития в имперский период. Это была многонациональная и многоконфессиональная страна, в которой на начало 1914 г., по расчетам ученых-демографов, проживали 178,1 млн. человек (в том числе около 15% в городах), входившие в 140 этнических групп. На долю славян приходилось при этом три четверти населения: 48% составляли русские, чуть менее 20% - украинцы, 6% - поляки, 5% - белорусы. Далее шли евреи (4%), татары (3%), казахи и киргизы (3,7%) и т.д. 69% россиян исповедовали православие, 9% – католичество, 12% – ислам, 4% – иудаизм1.
О социальной структуре населения России накануне Первой мировой войны можно судить по следующим данным за 1912 г.: Дворяне составляли 1%, крестьяне (к ним относилось и большинство рабочих) – 75,4%, мещане – 11%, казаки – 3,4%, купцы- 0,3 % и т.д2.
Однако наряду с отживающей сословной структурой российского социума, в условиях капитализма все большую роль стало играть деление населения на общественные классы. Среди них были наемные рабочие, буржуазия, землевладельцы, крестьяне, средний и городской класс. С некоторой долей условности можно упомянуть и об интеллигенции. Что касается численности каждого из классов, то сколько-нибудь точные подсчеты здесь отсутствуют. При этом налицо была настоящая нетерпимость между рабочими и буржуазией, крестьянами и землевладельцами, а также серьезные трения между помещиками и буржуазией.
В итоге можно говорить о достаточно резко выраженной поляризации и более того – социокультурном расколе российского общества, дело быль не только в неравенстве доходов и постоянном столкновении материальных интересов, но и в различной духовной ориентации все более приобщавшихся к западной цивилизации социальных «верхов». Классовые различия все больше выдвигались на первый план по сравнению с этноконфессиональными и социокультурными. Особую угрозу для власти составляли молодые люди в возрасте до 30 лет, не сумевшие ещё утвердиться в жизни, но зато более энергичные, грамотные и потому особенно склонные к разного рода протестным выступлениям3.
К началу войны Россия была аграрно-индустриальной страной, экономика которой, в общем и целом, переживала состояние циклического подъема. Объем промышленной продукции в стоимостном выражении, начиная с 1908 г., увеличивался ежегодно примерно на 6%. В целом благоприятной была ситуация и в сельском хозяйстве, хотя столыпинская аграрная реформа уже явно выдыхалась и не дала тех результатов, которых от неё ждали «правящие верхи». Предвоенный 1913 г. показал, что Россия не смогла победить хроническую бедность абсолютной массы населения. Империя значительно отставала от более развитых стран Запада по производству продукции на душу населения, производительности в промышленности и сельском хозяйстве, социальной защищенности граждан4.
Тщательно дозируя образовательный уровень низших слоев населения, правительство не могло не учитывать прямой связи между количеством грамотных рабочих и крестьян и числом потенциальных противников той социальной несправедливости, которая царила в стране.
По своему политическому строю Российская империя после революционного взрыва 1905 – 1907 гг. и простимулированных им реформ превратилась в дуалистическую «думскую» монархию. Но эффективность работы бюрократического аппарата снижалась постоянными межведомственными трениями и соперничеством придворных группировок, причем последнее слово всегда оставалось за не слишком дальновидным и слабовольным императором Николаем II. Настоящим бичом России была коррупция, способствовавшая превращению чиновной бюрократии в замкнутую, самодостаточную и самоценную касту.
Частичная стабилизация внутриполитической обстановки в России после поражения революции в 1905-1907 гг. не принесла социального мира. Новый экономический подъем и постепенный выход революционных партий из постреволюционного кризиса привели к заметному оживлению протестного движения пролетариата, требовавшего 8-часового рабочего дня, повышения заработной платы, улучшения условий труда, расширения сферы действия социального законодательства и демократизации всего общественно-политического строя страны5.
Понятно, что при таком раскладе сил начинать большую войну, особенно после печального опыта Русско-японской войны 1904-1905 гг., ускорившей начало революции, было более чем рискованно. И об этом честно предупреждали С.Ю. Витте, П.А. Столыпин. Но, несмотря на то, что перевооружение армии и флота было ещё далеко не закончено, летом 1914 г. верх взяла другая точка зрения6.