Европа в X-XIV веках: исторические условия возникновения куртуазной культуры

Тревожно начиналась третья эпоха, эпоха подъёма городов и крестовых походов, рыцарства и куртуазной культуры. Ожидание явления Мессии, которое в сознании невежественных людей связывалось с символической датой (1000 г. н. э.), привело к приостановлению хозяйственной деятельности и опустошению не только материальному, но и духовному. Люди, жившие в постоянной тревоге, были подвержены массовым фобиям.

Но кризис конца тысячелетия был преодолён, мир не распался в прах, и после 1000-го года в жизни народов, населявших Европу, начинается осторожный подъём: соединение обеих экономических функций города, торговли и ремесла́, привело к всё более широкому использованию монеты, сначала серебряной, чуть позже – золотой.

«Для обеспечения безопасности мирного труда за счёт ограничения периодов ведения боевых действий и благодаря официальному осуждения бессмысленного насилия над мирным населением, в 1040 году на Синоде в Аквитании было принято постановление о «Божьем перемирии». В документе было сказано, что в память о страданиях Христа и под страхом проклятия должны прекратиться все военные действия с вечера четверга и до утра каждого понедельника. А вскоре на Синоде в Монтре было указано на необходимость прекращения всякого кровопролития за несколько дней до великих христианских праздников – Рождества и Пасхи» [7, с. 65].

Даже частичное выполнение этих нехитрых постановлений (как известно, любые законы в той или иной степени нарушаются) способствовало некоторой стабилизации, а, следовательно, политическому и экономическому развитию стран, а также духовно-нравственному развитию общества.

1.2. Институт рыцарства

1.2.1. Возникновение военной элиты

Тем не менее, в это же время с невероятной быстротой увеличивалось количество военных, принадлежавших к семьям крупных и мелких феодалов.

Как утверждает Жак ле Гофф в своей книге «Цивилизация средневекового Запада», именно в период с X по XI века происходит тот ряд изменений в идеологической сфере жизни светского общества, который и подарил истории институт рыцарства, как совершенно новое уникальное историческое явление.

Уже при Карле Великом из сообщества вечно воюющих мужчин выделилась элита, довольно широкий круг лиц, связанными между собой имущественными и личными интересами.

Окончательное расслоение было закреплено в XI веке легендарной формулой Адальберона Ланского: «Одни молятся за всех – oratores, вторые защищаются себя и других оружием – bellatores, третьи – laboratores – кормят и одевают весь народ» [33].

Почётный титул рыцаря (от нем. “ritter” – «всадник») появился к концу X века, а ещё через сто лет – рыцарство. Внутри этого семейства были старшие и младшие, хозяева за́мков, целых областей и те, кто имел в собственном владении некоторое количество зависимой обслуги и то имущество, которое позволяло участвовать во всех мероприятиях, приличествующих званию: milites – городские рыцари; caballarii – сельские рыцари; domini, seniors – крупная сеньориальная знать (графы, виконты, бароны) [25].

Но все они чувствовали себя людьми одной крови, одной «породы». В битвах XI и XII веков рыцарское сословие осознало свою значимость и закрепило за собой те привилегии, которые позволяли человеку гордиться своей службой, превращая её в почётную обязанность, в служении церкви, монарху, своему сеньору или всему благородному братству.

«Рыцари… Неустрашимые воины, преданные вассалы, благородные слуги прекрасных дам, галантные кавалеры… Неустойчивые в бою, неверные слову, алчные грабители, жестокие угнетатели, дикие насильники, кичливые невежды… Всё это рыцари» [6, с. 37].

И вот вокруг этих-то противоречивых созданий вертелась, в сущности, история европейского Средневековья. Потому что они в те времена были единственной реальной силой. Ведь рыцарь – это, прежде всего, профессиональный воин. Кроме того, тяжеловооружённый всадник должен быть богатым человеком. Снаряжение рыцаря и коня стоило весьма дорого – «ещё в конце первого тысячелетия, когда счёт вёлся не на деньги, а на крупный рогатый скот, комплект вооружения, тогда ещё не столь обильного и сложного, вместе с конём стоил 45 коров или 15 кобылиц. А это величина стада или табуна целой деревни» [6, с. 37].

Но мало было взять в руки оружие – им надо уметь отлично пользоваться. А этого можно было достичь только беспрестанными и весьма утомительными тренировками с самого юного возраста (мальчиков из рыцарских семей с детства приучали носить доспех – известны полные комплекты для 6-8-летних детей). Крупные владетели могли содержать при дворе лишь небольшое число таких воинов. Выход нашёлся: мелкие землевладельцы обязывались королём работать определённое время на крупного, снабжать его нужным количеством продуктов и изделий ремесла, а тот должен быть готовым служить королю в качестве тяжеловооружённого всадника оговоренное количество дней в году.

На подобных отношениях в Европе выстроилась сложная феодальная система. И постепенно, к XI-XII векам тяжеловооружённые всадники превратились в касту рыцарей. Доступ в это привилегированное сословие становился всё более трудным, основанным уже на родовитости, которая подтверждалась грамотами и гербами.

За клятву верности сеньору (оммаж) рыцарь получал землю (фьеф) с работающими на него крестьянами и право суда над ними, право сбора и присвоения налогов, право охоты, право первой ночи и прочие привилегии. В обязанности входило же в военное время служить «со своим харчем» сеньору около месяца в году. За дополнительную службу шло жалование. В остальное время рыцарь мог наняться к другому сеньору, ездить по дворам владык и городам. И, как утверждает в своей статье кандидат искусствоведения М. Горелик [6, с. 36], с течением времени рыцари стали всё больше манкировать своими обязанностями, сводя их, зачастую, к условной формальности.

Ну, а как рыцари воевали? По-разному. Сравнить их с кем-то трудно, так как они в Европе были в военном отношении предоставлены самим себе. Разумеется, в сражениях участвовала и пехота – каждый рыцарь приводил с собой слуг, вооружённых копьями и топорами, а также луками и арбалетами. Но до XIV века исход сражения всегда определяли немногие господа рыцари. «Они презирали собственную же пехоту, горя нетерпением сразиться с «достойным» противником – то есть рыцарем же. Вот тут то и происходил «настоящий» бой – два закованных в железо всадника, закрытые щитами, выставив вперёд длинные копья, сшибаются в таранном ударе. При малейшем признаке победы рыцарь брался грабить лагерь своего врага, забывая обо всём, – и ради этого тоже жили рыцари. Недаром некоторые короли перед боем запрещали бойцам ломать боевой порядок при наступлении и ход битвы из-за грабежа, для наглядности строили виселицы для несдержанных вассалов» [6, с. 38].

Бой мог быть довольно долгим, ведь он распадался на нескончаемое количество поединков достойных противников. Какое же место в бою занимала пресловутая рыцарская честь? «Оказывается, на противника рыцарь мог напасть спереди и сзади, справа и слева – словом там, где может нанести ему урон», – так гласил устав тамплиеров. Но рыцарей было мало. Например, во всей Англии в 1270-х годах было 2'750 рыцарей. В боях участвовали обычно несколько десятков рыцарей, и лишь в больших сражениях они исчислялись сотнями, редко переваливали за тысячу» [6, с. 38].

Поистине слабой стороной рыцарства была воинская дисциплина. Ибо рыцарь – индивидуальный боец, привилегированный воин с болезненно-острым чувством собственного достоинства. Он в своём деле (которому обучался почти с рождения) – военном – равен любому своего сословия, вплоть до короля. В бою он зависит только от себя и быть первым может, только показав свою храбрость, добротность своих доспехов и резвость коня. Такое самосознание рыцаря прекрасно знали и чувствовали полководцы, государственные деятели – мирские и церковные.

И с конца XI века, во время крестовых походов, стали возникать духовно-рыцарские ордена со строгими уставами, регламентирующими их боевые (и не только) действия. То есть строгость была, но требования были самыми общими: не покидать и не ломать строй, стараться в разумных пределах, обороняться при неудаче, а не сразу бежать, и до победы лагерь противника не грабить.

«Ещё одна особенность рыцарского сознания: рыцари очень любили сражаться, но совсем не хотели умирать – ни за сеньора, ни за святую церковь. Они должны были и хотели только побеждать. Этому и служило их вооружение и доспехи. Рыцари умирали весьма неохотно. Они предпочитали бежать или сдаваться в плен в случае неудач. В обычных войнах гибло их единицы, и лишь в крупных битвах, решавших судьбы стран, несколько сотен» [6, с. 39].

И дело тут не только в доспехах. Рыцари к XIII веку ощутили себя неким всемирным орденом, кастой, для которой не важны никакие территориальные границы, никакое подданство. Ведь границы всё время менялись, области и целые государства переходили от одного короля к другому, а рыцари сидели в тех же за́мках, изъяснялись на французском языке (что стало правилом хорошего тона к XII веку) и все, как один, считались слугами святой католической церкви. И убивать собрата, кто бы и откуда он ни был, становилось неприличным. Вот одолеть его – сбить с коня, взять в плен, получить выкуп – это победа.

Из труда Й. Хейзинга “Homo ludens” мы узнаём, что отсюда возник обычай, проистекающий из отношения к войне, как к благородной и честной игре, к своего рода обмену любезностями. Договорённость о месте и времени битвы формирует кардинальную черту отношения к битве, как к честному состязанию, одновременно являющемуся правовым разрешением спора.