Imagery in Translation

б атюшка» (when addressing an elder or high-ranking person). They often appear in the existing English translations as "kind boy" or "good archer"; while батюшка amusingly becomes "lit­tle father". They add a very strange emotive component to the translated text, probably, making it sound far too exotic. Mean­while, добрый молодец is not "kind boy" or "fine fellow" but "a brave man," or just "a brave" (though, on its own this is used almost exclusively for American Indian warriors); and стрелец-молодец is semantically equivalent to something like "a brave ranger," or "a valiant guard," which fits the idea of an armed man at somebody's service, a folklore hero.

When a woman is addressed, Russian folklore often uses the term «красная девица», in which «красная» does not mean "red" but "pretty, comely, beautiful". Thus, it would be wrong to transform it, as it happens in English, into "little red cheeks" or "ruddy-blushy"; more appropriate may be "beauty" or "fair maid­en". Similarly, in the Russian девица, the suffix -иц- is not di­minutive but rather affectionate, and thus the transformation into "little maid" is semantically wrong.

In general, to translate a Russian fairy tale into English, we should consider the following principles:

• Note the functions of the framing and sacred formulas of time, space and magic symbols.

• Try to construct a semantic and emotional analogue to this or that fairy-tale element when it is a unique national phe­ nomenon and has no direct counterpart in English.

• Pay careful athention to fairy-tale names and forms of address and reference when they do not coincide with the target culture traditions in order to create a form that retains as much as possible of the source features.

• Mind the rhythmic pattern of the fairy-tale narrative, its components and functions when reconstructing the text in En­ glish.

_

Практикум по художественному переводу

T ask for comparison: Морозко — Frost

МОРОЗКО

Жили-были старик да старуха. У старика со старухой было три дочери. Старшую дочь старуха не любила (она была ей падчерица), почасту ее журила, рано будила и всю работу на нее сваливала. Девушка скотину поила-кормила, дрова и воду в избу носила, печку топила, тесто творила, избу мела и все убирала еще до свету; но старуха и тут была недовольна и на Марфушу ворчала: «Экая ленивица, экая неряха! И го­лик-то не у места, и не так-то стоит, и сорно-то в избе».

Девушка молчала и плакала; она всячески старалась мачехе уноровить и дочерям ее услужить, но сестры, глядя на мать, Марфушу во всем обижали. Старику было жалко старшей дочери, да не знал он, чем пособить горю. Старуха была в доме хозяйкой и он ужасно ее боялся.

Время шло да шло, девицы росли да росли, стали боль­шими и сделались невестами. Стала мачеха думать, как бы ей избавиться от падчерицы Марфуши, ведь та выросла кра­савица.

Однажды старуха и говорит старику: «Ну, старик, от­дадим Марфушу замуж.» А Марфуше старуха подала в блю­де старых щей и сказала: «Ну, голубка, ешь да убирайся, я вдоволь на тебя нагляделась! Старик, увези Марфутку к же­ниху; да мотри, старый хрыч, поезжай прямой дорогой, а там сверни с дороги-то направо, на бор, — знаешь, прямо к той большой сосне, что на пригорке стоит, и тут отдай Марфутку за Морозка». Старик вытаращил глаза, перестал хлебать, а девка завыла.

«Ну, что тут нюни распустила-то! Ведь Морозко, же­них-то, красавец и богач! Мотри-ка, сколько у него добра: все елки, сосны да березы в пуху: житье завидное, да и сам он богатырь!»

2 84