Лекция 4. Буржуазия в конце XVIII - первой половине XIX вв.

Конец XVIII в. стал временем становления буржуазии как социального класса. Люди, из которых формировалась буржуазия, несли в себе представления и ценности различного социального и культурного происхождения: крестьянского семейного мышления, как и ремесленной среды и обычаев. Но и дворянская жизнь со свойственными ей воззрениями, хотя и критиковалась новой буржуазией за расточительность и разврат, присущие придворной и городской знати, не могла не оказывать своего влияния. Центром нового буржуазного образа жизни становится семья.

Буржуазные классы образовались в Англии и Франции раньше, чем в Германии и Австрии. Принадлежащие к ним лица обычно происходили из городской интеллигенции, предпринимательской и финансовой буржуазии, часто характеризуемых расплывчатым понятием имущих и образованных классов. Большей частью общее происхождение из семей купцов, банкиров и первых промышленных предпринимателей придавало буржуазии характерные черты вплоть до конца XVIII в. «Бюргерами» в XVIII в. сначала были жители городов – все, кто уплачивал налоги и имел определённые политические права в городских корпорациях. После кодификации Всеобщего прусского земского права 1784 г. к «высшему городскому сословию» причислялись уже все «гражданские чиновники,... учёные, художники, купцы, предприниматели – владельцы значительных мануфактур и те, кто пользовался равным с ними уважением в городском обществе». Таким образом, изначально социальный конгломерат имущих и образованных лиц определялся понятием буржуазии. Примечательно подчёркнутое указание на «уважение» как критерий принадлежности. Впервые формировался социальный класс не по признакам родства или рождения (как дворянство), не в связи с владением и возделыванием земли (как крестьянство), не монопольного обладания профессией (как цеховые ремесленники), а в связи с широко понимавшимся «социальным престижем», который мог иметь различные материальные и духовные основы. Ремесленные мастера и мелкие ремесленники образовали низший слой бюргерства.

Собственность и образование, таким образом, определяли в XVIII в. принадлежность к буржуазии, а самостоятельность хозяйства при незначительной собственности – к мелкому бюргерству.

В Центральной Европе XVIII в. ещё долго отсутствовал тот слой предпринимателей, который образовался в Англии на основе фабричной промышленности. Правда, отдельные скупщики поднялись до уровня предпринимателей, и в больших торговых центрах семьи некоторых купцов путём накопления торгового капитала могли приобрести характерные для крупной буржуазии черты. Большая часть буржуазных семей, однако, и в дальнейшем относилась к среднему слою торговцев и ремесленников.

То обстоятельство, что привилегии буржуазии опирались не на преимущества рождения и наследуемой собственности, а на хозяйственные и интеллектуальные достижения, вскоре привело к сознательному отграничению её от остальных «сословий». На этом основывалась как буржуазная концепция индивидуализма, так и специфически новая семейная идеология. Если в XVII – первой половине XVIII вв. быстро разбогатевший слой торговцев демонстрировал склонность копировать аристократический стиль жизни, то слои средней буржуазии явственно отстранились от него и создавали идеологически поддерживаемый аскетически-религиозными движениями образ существования, центральное место в котором занимала частная личная жизнь семьи. Экономный образ жизни, формировавшийся и из необходимости накопления капиталов, и из сознательно определённых принципов деятельности, культ духовных ценностей, поддержание обычаев и «развитие» личности представляли существенные элементы, отличавшие эти слои буржуазии от аристократии с её отчасти гедоническими устремлениями, от мелкого бюргерства и нарождавшегося промышленного пролетариата, сохранивших следы плебейской культуры. Буржуазный стиль жизни отражал поиск возможностей общественного подъёма, и желание отгородиться от низших слоёв.

«Ворота дороги, ведущей вниз, должны были быть закрытыми. Ворота пути наверх должны были быть распахнуты... Всё движение было движением наверх: прадед Гёте – кузнец, его дед – портной, затем хозяин гостиницы с изысканной клиентурой и благородными формами обхождения, собственник, отец – советник императора, богатый бюргер-рантье с титулом, мать происходила из франкфуртской семьи патрициев».

Адвокаты, чиновники, врачи, учителя, пасторы, честные мастера-ремесленники и предприниматели средней руки воплощали новую концепцию личной семейной жизни. Из разделения производства и семьи, «публичной» и «частной» сфер образовалось семейное жизненное пространство, которое должно было быть заполнено новой формой отношений. Возникает новый взгляд на соответствующие полам роли мужчины и женщины и новое, в духе педагогической науки, обращение с детьми (тем самым и появление нового типа детства – буржуазного).

Если «книги отцам семейств» XVI-XVII вв. давали советы и наставления по хозяйству и обеспечению «всего дома», то новые, возникшие в Центральной Европе по образцу английских еженедельников, семейные журналы сосредоточивались больше на проблемах общения и воспитания. Вопросы семейного хозяйства и доходов членов семьи, напротив, практически не поднимались. Таким образом, происходит обособление буржуазной семьи от экономики и политики.

До середины XVIII в. в Центральной Европе у ремесленников и крестьян, да и у дворянства доминировала, скорее, деловая установка на брак. «Любовь» (слово, которое в отношении широких слоев должно быть само по себе взято в кавычки) была неотделима от стратегий и факторов жизнеобеспечения. Безрассудная любовь, мягко говоря, не была правилом, экономические и социальные интересы «вписывались» в мысли и чувства людей. Теперь буржуазия оказалась в изменившихся экономических и социальных условиях. Связь между хозяйственным расчётом и выбором партнёра отчасти была разорвана. В соответствии с новыми ценностями аскетизма и успеха, новой внутренней жизнью и верой в «возможность развития» личности прежние предписания устарели. Место сословного статуса (дочь крестьянина, сын мастера) заняли «личные качества». Почувствовать и полюбить стало задачей пары. Сначала мы ещё имеем дело не с романтической, но с разумной любовью. Речь идёт о любви, которая распознала добродетели любимого, а не о той, когда увлекаются глазами или волосами. Пылкая и стремительная любовь отвергалась. Житейская практика была, конечно, далека от этого. Но всё-таки письма, мемуары и т.п. документы буржуа показывают, что новые формы супружеской любви оказывали широкое воздействие и формировали идейные ориентиры. Но столь же очевидно, что эта концепция супружеской любви часто входила в противоречие с намерением родителей-буржуа сочетать браком своих детей, даже против их симпатий и желаний, в соответствии со стремлением повысить или по меньшей мере сохранить достигнутый экономический и социальный статус. Мотивы детей, сопротивлявшихся этому, нельзя объяснить без нового кодекса «супружеской любви».

Для многих крестьянских и ремесленных браков было само собой очевидным, что от супружества не ожидали больших сексуальных радостей. Но теперь сексуальная привлекательность стала мотивом любви, а любовь впервые оказалась предварительным условием брака или, по меньшей мере, его ожидаемым результатом. Супружеская любовь эротизировалась, а страстность стала её частью, хотя всё ещё стыдливо скрываемой. «Общими радостями супружеской жизни» называл в 1786г. «Ганноверский журнал» «взаимное уважение, умение себя вести, интерес друг к другу, участие, терпение, самообладание,... постоянное взаимное и совместное желание облагородить и усовершенствовать друг друга». Тут названо ещё одно новшество буржуазного кодекса чести: требование духовной общности супругов и их интерес друг к другу. Это представление ставит в центр внимания обмен опытом между супругами. Он был немыслим и ненужен для брака в условиях семейной жизни крестьян или ремесленников: работавшие бок о бок муж и жена и без того большую часть времени проводили вместе. Потребность супружеской пары в культивируемом общении была выражением её разделения во время рабочего дня, который мужчина проводил в конторе, на службе, на фирме, а женщина – в делах по дому. Буржуазная жизнь требовала индивидуализации личности. Когда вечерний обмен впечатлениями супругов заступил место скупого на слова совместного бытия в производственных семьях крестьян, надомников и ремесленников, то не рутинное рабочее действие составило содержание супружеского общения, а его интерпретация, его обсуждение и его символическое представление. Тем самым духовные и душевные качества личности вышли на передний план, отодвинув её практические действия. Если на крестьянском дворе рано умершая от родов жена через короткое время заменялась следующей, то в отношении жены буржуа так быть уже не могло. С ростом значения общения было связано значение способностей замечать и ценить «незаменимость» (индивидуальность) в супруге.

Дом на глазах обретал значение убежища, в котором буржуа мог укрыться от суровой конкурентной борьбы в профессиональной и хозяйственной жизни. Его облик был теснейшим образом связан с новым содержанием семейных ролей.

Женщина была заключена в частной сфере дома, а мужчине достался внешний мир. Реальное разделение общества на частную, домашнюю сферу жизни, с одной стороны, и на профессиональный мир, с другой – имело далеко идущие идеологические последствия. Женщине были приписаны черты характера, будто бы предопределявшие её для семьи и домашнего очага. Одновременно был создан тип мужчины, который не боится никаких усилий и риска в работе. Именно тогда появилась представление о том, что считать типично «мужским» и что – типично «женским». В словаре Брокгауза за 1815 г. по этому поводу говорится:

«Мужчина должен добывать, а женщина старается сохранить; мужчина – силой, а женщина – добротой или хитростью. Этот принадлежит шумной общественной жизни, а та – тихому домашнему кругу. Мужчина трудится в поте лица своего и, устав, нуждается в глубоком покое; женщина вечно в хлопотах, в никогда не затихающих стараниях. Мужчина сопротивляется судьбе и даже будучи повержен, всё равно не сдаётся; покорно склоняет женщина голову и только в слезах находит она помощь и утешение».

Хотя эти представления об отношениях полов слишком упрощенные, при всех их преувеличениях они показывают тенденции общественного развития: сентиментализацию сферы отношений жены и мужа, приписывания им свойств, которые выводились не из жизни женщин и мужчин, а из несущих идеологическую нагрузку идеальных представлений о характере полов. Эти усилия оказались особо удачны, поскольку такое абстрактное, не учитывающее фактов изображение характеров полов сумело, сохранив целостность, пережить все социальные перемены. И в XX в. масса людей верит в действенность и убедительность стереотипных мнений о мужском и женском характерах.

Хотя чувства в выборе супруга или супруги стали играть важную роль, все же в основе буржуазных браков лежали жёсткие рациональные расчёты.

Материальные аспекты имели значение для обеих сторон: в конце концов, вожделенный домашний очаг не в последнюю очередь был вопросом денег и хозяйственной обеспеченности.

Необходимость получить профессиональное образование, работать в первые годы в качестве юного подручного обусловливала сравнительно поздний брачный возраст у мужчин. Чиновникам нужна была определённая выслуга лет и разрешение на брак от вышестоящих начальников. Поэтому они вступали в брак чаще после тридцати лет. Торговцы оканчивали школу, накапливали опыт работы на различных предприятиях и должны были добиться первых успехов в деле, прежде чем думать о семье. Это относится и к предпринимателям. Получившие образование проводили свою молодость в университетах и после окончания учёбы должны были зарабатывать деньги, прежде чем могли завести семью. И напротив, их невесты были значительно моложе. Во второй половине XVIII в. в Нижней Саксонии разница в возрасте супругов в семьях образованных граждан составляла в среднем десять лет. Примерно такой же она была у крупных купцов и предпринимателей. Уже одно только превосходство в возрасте мужчин позволяет предположить существенное неравенство в авторитете.

Претензии мужчины на власть объективно основывались на его труде вне дома, приносившем доход, профессиональной квалификации – предпосылке его успеха. Работа по дому, впервые ставшая чисто женской, утрачивала свой производительный характер и всё больше становилась работой по воспроизводству. Она всё меньше ценилась в обществе, признаками которого в возраставшей степени становились расчёт и максимизация прибыли. Тем самым сохранялось традиционное подчинение женщины мужчине. Но мужчина стал вдобавок единственным «кормильцем семьи»: только он приносил денежный доход, теперь получивший главное значение. Женщина оказалась в роли прислуги, а в высших социальных слоях и в роли «аксессуара» мужской власти. Своей фигурой, красотой и элегантностью, не в последнюю очередь – своим умением поддержать беседу она представляла в первую очередь не саму себя, а профессиональный успех мужа.

Индивидуализация личности, более интимный характер отношений в семье и браке значительно изменили и отношение к детям. Традиционное соблюдение дистанции между родителями и детьми и частые физические наказания последних часто становились теперь проблемой. Одновременно началось и просветительское движение против баловства детей, которое, также как и равнодушие, коренилось в нежелании допускать к себе детей. Движение было связано и с пропагандой грудного вскармливания младенцев. Подобно тому, как в супружеской связи стали видеть союз двух индивидов, любящих и уважающих друг друга за свойственные им качества, дети, плод любви супругов, во всё возраставшей степени рассматривались как личности. Вместо того, чтобы регулировать внешнее поведение, родители старались понять мотивы поступков детей и влиять именно на эти мотивы. В высших слоях развернулась пропаганда, направленная на привлечение родителей к воспитанию детей, вместо нянек, гувернанток и учителей, часто заменявших родителей. Буржуазия в своём отношении к детям не в последнюю очередь видела способ политической борьбы с дворянством, наследственным привилегиям которого она хотела противопоставить способности детей. В представлениях общественности, основанных на убеждении в возможности «формирования» личности, малыш выглядел «чистым листом бумаги», на который следовало тщательно и упорно наносить следы воспитания. Впервые ребёнка стали считать «воспитуемым» существом. Новые подходы к воспитанию детей хотя и были широко признаны, но поначалу применялись не многими.

Целью всех воспитательных усилий, по-видимому, был законопослушный, благоразумный человек. Это предполагало восприятие буржуазных ценностей, среди которых одной из главных была самостоятельность, способность самостоятельно принимать решения. В отличие от крестьянина или ремесленника, буржуа принимал решения не под контролем группы, а в соответствии с собственными представлениями, наедине с собой и самостоятельно. Поэтому центром воспитания становилось воспитание самоуважения и стойкости. Отец оставался непоколебимым авторитетом, однако по крайней мере в теории буржуазного воспитания ему следовало быть ребёнку другом, дающим отеческие советы. Неоднократно подтверждалось, что многие отцы скорее соответствовали типу отца, которого боялись и любили, что дети, видя, как мать подчиняется воле отца, учились склоняться перед отцовской властью. Ремесленник подчинялся нормам цеха, крестьяне – требованиям сельской общины и нравственной экономики; новая буржуазия, особенно образованная, таких определявших институтов не имела. Тем сильнее ориентировался буржуа на собственный «внутренний порядок» и социальную дисциплину, которые создавались воспитанием, самоуважением и пожизненным следованием программе развития личности.

Воспитание детей лишь частично, прежде всего в первые годы жизни, осуществлялось родителями. Многие буржуазные семьи приглашали домашних учителей. Примечательно, что сформировалась система платной опеки, призванной не допустить каких-либо «неконтролируемых ситуаций». Как правило, детям буржуа не позволяли выходить на улицы и площади, где играли их сверстники из других социальных слоев. Тогда как дети народа, со слов современного наблюдателя, «обычно весь день проводили на улице, причём, как казалось, чувствовали себя вполне прилично», имущие и образованные буржуа заключили своих детей в недавно возникший частный мир своих домов и квартир. Для буржуа семья и улица были абсолютными противоположностями. Этому вновь способствовал рост значения семейного пространства для социализации детей. Только в начале XIX в. многие родители-буржуа отказались от того, чтобы всё время держать своих детей дома взаперти. Изоляция от других детей часто вела к нежелательной неуверенности в общении. С этого времени родители-буржуа сравнительного высокого положения стали чаще выпускать своих детей на улицу, но влияние улицы на них было незначительным. Слишком сильное воздействие оказывала насыщенная и в педагогическом смысле инсценированная атмосфера буржуазного дома.

Уже в юные годы пути образования мальчиков и девочек разделялись. В дополнение к чтению и письму многих девочек учили играть на фортепьяно. «Никакую буржуазную обстановку нельзя назвать полной без этого инструмента, и не было ни одной дочери буржуа, которая не учила бы бесконечные гаммы». Уроки танцев и закона Божьего также входили в программу обучения девочек вместе с рукоделием и иностранными языками. Напротив, естественные и точные науки в их образовании полностью отсутствовали. Содержание образования определялось с учётом будущих обязанностей жены представлять в обществе супруга.

Обучение мальчиков по завершении начального курса было существенно иным. Чаще всего они посещали городские школы или интернаты, иногда для дальнейшего образования приглашали частных учителей. Профессиональное образование находилось в компетенции специализированных институтов, в то время как обучение девочек проходило дома, чаще всего под надзором матери. Различный для мужчин и женщин образ жизни взрослых буржуа складывался с самого начала: мальчиков готовили к профессиональной конкуренции, говоря метафорически, к «завоеванию мира», девочек – к кругу домашних социальных обязанностей. Строгое воспитание мальчиков, их ранняя разлука с родителями (часто в возрасте семи лет) имели целью «закалить» и «защитить» от «женской мягкости» и «домашности».

Все качества, которые считались присущими характерам мужчины и женщины, последовательно и целенаправленно формировались в процессе образования и воспитания.

Буржуазное жилище

Если «старый» буржуазный дом начала XVIII в. ещё был во многом схож с домом зажиточного ремесленника, то к концу столетия его стиль изменился. Буржуазная семья всё более закрывалась от соседей по дому и прислуги. Вместо общих помещений и комнат, служивших многим целям (например, приёма пищи, жилья и музицирования), возникла специализация помещений (кабинет, жилая комната, столовая, детская) – архитектурное выражение растущей потребности отделиться друг от друга. Коридоры планировались гак, чтобы было меньше проходных комнат и не нарушалась интимность проживания. Всё это выражало связанный с цивилизационным развитием процесс индивидуализации. Одновременно «буржуазный салон» превращался в явление общественной жизни, соединявший собственность, культуру и образование. В домах зажиточных купцов, пусть и в мужских комнатах и без дам, заключались отдельные сделки, в то время как в музыкальной комнате дочь или «эстетствующий» друг семьи играли на фортепьяно. Грани между деловой и частной жизнью семьи чётко соблюдались в самом доме, буржуазия формировала как новую внутреннюю жизнь, которую умели прятать от глаз света, так и семейную презентабельность, которую использовали в общественных и деловых интересах. Архитектура буржуазной виллы реализовала это двойственное стремление отделить внутренний мир семьи от внешнего мира и одновременно символизировать её общественный престиж и мощь.