III. Август-Людвиг Шлёцер

Помимо Г.З. Байера и Г.Ф. Миллера на поприще изучения русской истории отличился Август-Людвиг Шлёцер (1735-1809). Он родился в семье пастора, учился на богословском факультете Виттенбергского университета, где защитил диссертацию «О жизни Бога», и в Геттингенском университете, где получил хорошую филологическую подготовку.

Шлёцер увлекся текстологическим анализом Библии. Его захватила идея совершить поездку в Палестину, для чего требовались немалые финансы. Михаэлис убедил молодого ученого накопить нужный капитал в Петербурге на службе у Г.Ф. Миллера, которому требовался секретарь. Шлёцер выехал из Швеции в Россию двадцати шестилетним человеком со сложившимися интересами и убеждениями. В полном согласии с Вольтером он считал предметом исторической науки не столько политические события, сколько те «проселочные дороги, по которым незаметно крадутся купцы, миссионеры и путешественники». Шлёцер отказался разделять народы на исторические и неисторические, что позволило ему адаптироваться в России и достаточно безболезненно обновить свои научные интересы.

Жизнь в России вскоре утомила ученого. Как представитель идеологии просвещенного абсолютизма Шлёцер разделял тогдашнюю критику феодализма, называя крепостничество «адской выдумкой». Прогресс он связывал с просвещенными правителями, однако, Шлёцер убедился, что в империи Екатерины Великой деспотия сильнее, чем просвещение, что в России безбожно попираются человеческие права. В 1767 г. он выехал в отпуск в Германию и вопреки своим обещаниям остался на родине. Ему удалось вывезти из Петербурга домашний архив. Он возглавил кафедру философии Геттингенского университета и стал одним из основоположников славистики в Германии.

Основной научный труд «Нестор. Русские летописи на древнеславянском языке» Шлёцер написал на рубеже XVIII-XIX веков. Пятитомный труд, посвященный императору Александру I, будет опубликован в России в 1809-1819 годах. Фундаментальное исследование было посвящено источниковедческому анализу «Повести временных лет» и решало следующие задачи: 1) оценить степень образования и характер исторических воззрений Нестора, а также достоверность его свидетельств; 2) отделить авторский текст от текста его продолжателей и переписчиков; 3) посредством лексического, грамматического и исторического истолкования текста установить современный Нестору смысл слов и соответственно – смысл описанных в летописи событий.

Решение поставленных задач Шлёцер начал с процедуры сопоставления двенадцати опубликованных и девяти рукописных списков «Повести временных лет». Он пришел к выводу, что лишь четыре из них имеют древний, менее всего искаженный характер. Основные выводы Шлёцера были следующими: во-первых, автор «Повести временных лет» Нестор был монахом Киево-Печерского монастыря; он писал о том, чему был свидетелем или о чем хорошо был проинформирован; во многом он полагался на византийские известия; во-вторых, первоначальная летопись «Временник Нестора» не сохранилась и дошла лишь в составе поздних летописей, где была дополнена выписками из иностранных источников и домыслами других авторов.

Труд «Нестор» – пример научного отношения к историческому источнику, хотя в целом гипотеза Шлёцера об отсутствии летописей до Нестора не выдержала испытание временем. Научные приемы Шлёцера не сразу были приняты современниками. Однако со временем научный подход Шлёцера к источникам стал усваиваться русскими исследователями, которые, по мнению В.О. Ключевского, смотрели на Шлёцера как на своего первоучителя. В историографии советского периода одни специалисты называли Шлёцера более передовым ученым, чем другие русские историки того времени, другие считали влияние Шлёцера на русскую науку вредным, а разработку русского летописания несостоятельной. Современные исследователи полагают, что место Шлёцера в русской науке определяется его критическим подходом к историческим легендам и отказом от потребительского подхода к источнику.

Вывод

Не одно десятилетие историографы дискутируют относительно вклада немецких ученых в русскую историческую науку. Диапазон суждений простирается от полного отрицания какой-либо пользы, связанной с деятельностью приезжих ученых, до апологетических оценок научного наследия Байера, Миллера и Шлёцера. Например, М.О. Коялович с некоторыми оговорками приравнивал роль Шлёцера в русской науке к роли Бирона в истории русского государства. Напротив, К.Н. Бестужев-Рюмин называл немецких историков «нашими учителями». Следом за ним Г.В. Вернадский думал, что трое выдающихся ученых, выписанных из Германии, положили начало русской исторической науке в современном смысле этого слова. Наиболее взвешенной представляется точка зрения П.Н. Милюкова, отмечавшего, что немецкие ученые внесли прогресс в русскую историографию, постулировав независимость исторической науки от всякой цензуры, от панегирических целей и патриотических увлечений.