2.2.9 Концепты Старость и Юность

Проблема старости и юности связана с автобиографическим содержанием повести. А. Платонов ставит под вопрос компетенцию юных идеологов в сопоставлении со старым укладом жизни. Конечно, герои повести пытаются всячески принизить все, что относится к прошлому, а не к будущему, т.к. прошлое уже не способно к действиям. В своей речи они употребляют слово «старинный», а не «старый», что подчеркивает отношение к прошлому, как к древней ветхости, ни на что уже не годной:

бабушка, возьмись по-старинному;

грустные избы неподвижно стояли под здешним старинным солнцем.

Но герои не просто не берут в расчет старое, они хотят его искоренить, подавляя и в себе и в действительности:

старуха дрогнула было от идеологической старости, но с мудростью сдержалась

расчет на максимального героического человека масс, приведенного в героизм историческим бедствием.

Вермо сейчас же предложил Босталоевой собрать все районные невыясненные и подопытные личности в одно место и поставить производство исторического идиотизма в крупном или хотя бы полузаводском масштабе, с тем чтобы заблаговременно создать для будущих поколений памятники последних членов отживших классов.

То, что А. Платонов выбрал слово «исторический» – не случайность: история – это не просто нечто устаревшее, это понятие намного шире и включает в себя результат жизни прошедшего времени, однако персонажи отвергают историю и превращают ее в камень. Тем самым они лишают себя опыта и мудрости, т.к. «история» не имеет коннотативного оттенка значения устарелости.

Важным аспектом для понимания концепта старость является роль персонажа Умрищева – человека, увлеченного историей. Всеми презираемый и осуждаемый, он единственный, кто не охвачен лихорадкой технического прогресса и кто не является «юным» героем:

– здесь мясосовхоз нумер сто один, – сказал читавший книгу, и, поглядев в страницу, прочитал оттуда очередное старое слово.

Умрищев использует устаревшую форму слова «нумер», более того, зовут его Адриан, а не Андрей, как принято в современности. Он является единственным мыслящим человеком во всей повести, хоть и делает это весьма неуклюже. Увлечение историей является этому доказательством: он пытается анализировать, сопоставлять, он чувствует время, в отличие от остальных героев. История для него – это своеобразная книга о жизни, которую не может понять никто:

приступил к медленному чтению старины.

А. Платонов нарушает норму, т.к. с точки зрения речевых правил можно было бы сказать чтению книги о старине или анализу старины, оба варианта свидетельствуют о рефлексирующем сознании персонажа. Однако остальные герои о нем говорят:

вредный и безумный в историческом смысле.

Слово «вредный» употреблено здесь в значении «приносящий не пользу, а вред», то есть неугодный истории, хотя сам Умрищев говорит о себе так:

я ведь предполагаю попасть в вечный штатный список истории как нравственная и культурно-разумная личность переходной эпохи;

я живу здесь лишь как исторически заинтересованная личность.

Тем не менее, не случайным является тот факт, что последние слова повести, сформулированные в качестве вопроса, принадлежат именно Умрищеву.

Концепт юность, противопоставленный концепту старость, не находит в тексте яркого воплощения, однако немаловажным является тот факт, что повесть называется именно «Ювенильное море». Прилагательное латинского происхождения «ювенильный» обозначает не просто юный по возрасту, а юный именно по духу. О затее достать воду из-под земли герои говорят:

давайте покроем всю степь <…> озерами ювенильной воды!;

рыть землю вглубь до таинственных девственных морей.

Из примеров становится ясно, что прилагательные «ювенильный» и «девственный» автор представляет как контекстуальные синонимы, это значит, что в действиях персонажей отсутствует житейская мудрость, что стремления их наивны и слишком незрелы. Об этом и говорилось в начале работы при указании на автобиографическое содержание повести: автор иронизирует над своими собственными юношескими чаяниями. А. Платонов показывает, в конце концов, как жизнь с ложными истинами превращает юность в ту же старость, против которой первая так активно боролась. Автор вербализирует концепт старость в причастии «поседевший», юность – в прилагательном «молодой»:

в углу того зала сидел молодой еще, но уже поседевший ответственный исполнитель по разрядке стройматериалов;

молодой инженер, поседевший от бурной технической жизни.

Такое переплетение и даже спутывание возрастов, а в широком смысле – эпох, в конце концов ставит вопрос о правильности выбора и о том, можно ли вообще выбрать правильный путь развития дальнейшей истории.